...Шел второй месяц как Мастер пытался закончить картину – ему почему-то никак не удавалось добиться ощущения законченности. Мастер был убежден, что злых людей нет на свете, есть только люди несчастливые. Но как он ни старался изобразить римлян несчастливыми, то и дело ни к селу ни к городу вылезали где злая ухмылка, где мрачный взгляд, а где и угрожающая гримаса. Устав в сотый раз переписывать суровые римские лица он хотел сжечь полотно в печке, но его как будто остановила неведомая мощь чьей-то сильной руки…
Не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно. Сегодня Мастер пришел в мастерскую с ощущением, что что-то непременно произойдет, будто настал особенный вечер, когда сводятся все счеты. Просидев над картиной неопределенное время, он увидел, что наконец-то получилось не так уж худо…
Придя домой Мастер устало скинул забрызганный дождевик и распахнул окно. Он чувствовал себя больным, казалось, что осенняя тьма вот-вот вольется в комнату и он захлебнётся в ней, как в чернилах. Поигрывая ложечкой в чашке с черным, как сумерки за окном, кофе Мастер не заметил, как задремал…
...спина черного как адская смола иноходца была широкой словно плато среди приземистых североамериканских гор. Конь ступал вальяжно и не спеша, с каждым шагом все сильнее укачивая своего могущественного седока. Интересно, что бы делало добро, если бы не существовало зла, подумалось наезднику. Отпустивший в задумчивости поводья Воланд неожиданно для себя стал подрёмывать, позволяя хаотичным сновидениям унести себя в неведомое. Когда он моргнул особенно долго, ему вдруг привиделось, что он только что очнулся от вечерней полудрёмы где-то на окраине Москвы. Как причудливо тасуется колода, подумалось ему…
В Москве вечерело, от плиты вкусно тянуло борщом... На окне колыхались желтые занавески. «Нехороший цвет», лениво подумал Воланд. - Миша, хватит дрыхнуть, иди ужинать, - позвал с кухни чей-то ласковый и уютный голос. Даже во сне в желудке у Воланда сладко заурчало в предвкушении еды...
Мастер вздрогнул от резкого звонка в дверь. Что за странные видения! Запах борща был таким ощутимым, как будто мимо пронесли целую кастрюлю. Однако приготовить его было некому. Мастер уже лет пять как жил один и на его кухне кроме кипятка и сахара ничего не водилось… Он был когда-то женат на Вареньке или Манечке… нет, Вареньке… ещё платье у неё было такое полосатое… Звонок в дверь повторился с раздражающей навязчивостью и оторвал его от воспоминаний. Мастер нехотя поднялся, и обреченно побрел в прихожую. За дверью стояла странная троица: импозантный господин в чёрной тройке и худой взлохмаченный тип в клетчатой кепке и пенсне, за которыми во тьме парадного переминался с ноги на ногу кто-то третий, чем-то отдаленно напоминающий разжиревшего кота.
- Это Вы тот самый художник, который написал «Багровый остров»? – с лёгким акцентом спросил импозантный господин и не дожидаясь ответа шагнул в квартиру.
- Они-с, они-с, - услужливо подтвердил его спутник в пенсне и протиснулся следом.
Мастер хотел было захлопнуть дверь, но в неё вдруг быстро прошмыгнул третий – то ли карлик в мохнатой шубе, то ли жутких размеров черный кот…
- Миша, ты скоро? - в который раз позвала Елена Сергеевна. – Тут к тебе товарищ пришёл…
На пороге стоял маленький, но необыкновенно широкоплечий человек, в котелке на огненно-рыжих волосах, с некрасиво выпирающим нижним зубом.
- Михаил Афанасьевич, позвольте представиться, - сказал он гнусаво, - Азазамов моя фамилия. Я к вам по личному поручению товарища Сталина!
Елена Сергеевна, стоявшая здесь же, вздрогнула и в испуге прислонилась к стене.
- Ох, и трудный народ эти женщины! И зачем именно меня послали по этому делу? Пусть бы ездил Берия, он обаятельный... , - пробормотал про себя Азазамов. Повернувшись к Елене Сергеевне, он добавил как можно обходительнее: - Да не волнуйтесь Вы так, Иосиф Виссарионович прислал меня с просьбой…
Азазамов повернулся к Михаилу Афанасьевичу и продолжил: - Товарищ Сталин просил Вас написать пьесу о событиях его юности, о рабочей демонстрации в Батуме в марте 1902 года… Пройдемте в кабинет, обсудим детали…
Через час, выпроводив Азазамова, Елена Сергеевна и Михаил Афанасьевич наконец-то сели ужинать. Уронив ложку в тарелку с борщом, Михаил Афанасьевич задумчиво сказал:
- Пожалуй, добавлю я его в свиту к Воланду…
- Кого, Миша?, - спросила Елена Сергеевна.
- Азазамова. Занятная личность. Типичный демон. Я назову его Азазелло…
..Красная горошина Солнца укатилась в бездну, хищно притаившуюся за горизонтом. Вальяжно и уверенно ступавший в закатных лучах конь вдруг оступился, споткнувшись впотьмах, и побеспокоил своего могущественного седока. Оторвавшись от занятной полудремы, Воланд позволил себе додумать ускользнувшую было мысль: «Однако, что бы делало добро, если бы не существовало зла?… Как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются и от предметов и от людей – вот хоть, к примеру, тень от моей шпаги… Было бы по меньшей мере глупо ободрать весь земной шар из-за чьёй-то фантазии наслаждаться голым светом... А, впрочем, посмотрим… Посмотрим… Скоро в Москве будет интересная история!..»
Воланд расправил плечи, пришпорил коня, и, на мгновение сверкнув черной молнией в лунном свете, они оба растаяли в ночном сумраке.