Венедикт Евгеньевич Мамин, отроду тридцати трёх лет, единоличный собственник некоей преуспевающей фирмы, удовлетворённо улыбался, расслабленно откинувшись на спинку заднего сидения своего BMW. И было, отчего быть довольным – сделка состоялась, суля очередную выгоду. Хорошее настроение не портила даже отвратительная осенняя погода – задождило, кажется, навсегда. А, собственно, почему он должен по этому поводу расстраиваться, пусть переживают те, кто остался там, по ту сторону жизни, кого можно походя обдать водой из-под колёс; те, чьи проклятья остаются где-то там сзади, не проникая в этот уютный салон. Вот Венедикт Евгеньевич и не расстраивался.
За городом мотор заурчал веселее, и минут через сорок кортеж из двух автомобилей въехал через плавно разошедшиеся створки ворот во двор и подкатил к трёхэтажному особняку. Через короткое время дверца со стороны Венедикта Евгеньевича открылась, и он вышел под распустившийся над ним зонт. Группой из пяти человек двинулись к парадному входу, но в дверь вошли вдвоём с начальником охраны, который сразу растворился в доме, проводя обычный обход помещений. С Венедикта Евгеньевича сняли плащ и подали на подносе письмо, которое он, не глядя, сунул в боковой карман пиджака. Всё потом, всё потом – сначала нужно выпить и снова прокрутить в голове сегодняшнюю удачную сделку, за которую он уже в который раз мысленно себя похвалил.
Прошёл в свой кабинет; на ходу, сняв пиджак, небрежно бросил его на диван, распустил галстук и открыл дверцу бара. Пробежал глазами по бутылкам. Виски не хотелось. Подумав немного, взял «Шабли», бокал и расположился в кресле. Плеснул в бокал вина, выпил одним глотком (какие могут быть дома церемонии?) и привычно потянулся к карману за сигаретами. Чертыхнулся – они остались в пиджаке – и, поставив посуду на ковёр, пошёл к дивану. Вытаскивая сигареты и зажигалку, наткнулся на конверт, про который успел забыть. Пришлось заняться и им. Возвращаясь к креслу, мельком взглянул на адрес и остолбенел – он был выведен почерком его жены, про которую старался не вспоминать вот уже два года.
Утонув в кресле, стал искать обратный адрес – его не было. «Может, это и не от неё?»,- возникла спасительная мысль, но тут же пропала. Этот почерк – остренькие буковки, с наклоном влево – невозможно было спутать ни с каким другим. Венедикт Евгеньевич почувствовал, как стал покрываться липким потом. Он с ненавистью смотрел на конверт, не решаясь его вскрыть, потом с отвращением отбросил в сторону. Поспешил к бару и прямо из горлышка, чуть не захлёбываясь, стал глотать виски. Немного придя в себя, вернулся в кресло и, закурил. Но белый прямоугольник на ковре забыть о себе не давал, и Венедикт Евгеньевич невольно скашивал на него глаза. Снова подумал с надеждой: «Это не от неё»,- и потянулся за письмом. Первые же слова: «Здравствуй, мой дорогой Дик!» отбросили всякие сомнения – так звала его только Лена.
«Прости, что напоминаю о себе, но, как оказалось, я продолжаю любить тебя. Хотела выбросить из памяти, но только всё бережнее перебираю день за днём общее прошлое. Помнишь наше довольно забавное знакомство?».
Конечно же, он помнил, как выпустившись из университета с красным дипломом, уверенно зашагал по жизни. То есть уверенно открыл дверь самого заметного в городе предприятия. Очень вежливо, с явным огорчением в голосе и глазах, ему в месте отказали и пожелали всяческих удач. Он не расстроился, наоборот, ободрённый таким тёплым приёмом, заспешил предложить себя другому, не менее престижному, заводу. Там его тоже ждало разочарование.
На следующем не удалось пройти дальше проходной – услышал равнодушное, что своих экономистов девать некуда. После недельных поисков пыла поубавилось, и он всерьёз забеспокоился, что может остаться без работы. К тому же и обошёл уже всё, что могло бы в нём нуждаться. На бирже труда, куда всячески оттягивал визит, толкалось столько народа, что отбило всякую охоту становиться в очередь. Купив соответствующую газету, сел за телефон и стал обзванивать многочисленные фирмы и фирмочки. Потратив на это два дня, понял, что со своим стажем он никому не нужен хоть с тремя красными дипломами. Нет, по телефону ничего не получится, нужно являться лично и говорить солидно и внушительно. Выбрав адрес, что поближе к дому, так и поступил.
Перед входом вздохнул с огорчением – таким непрезентабельным выглядело здание – но, пересилив сомнение, шагнул к крыльцу.
- Куда?- преградил путь, вышедший покурить, охранник.
- Я по поводу…
- К кому?
- К директору.
- У нас нет директоров.
Обходя Венедикта, толкая его, в дверь периодически входили люди, предварительно доставая пропуска.
- Вы бы шли, молодой человек – мешаете,- строго сказал охранник.
Но теперь Венедикту почему-то нестерпимо захотелось попасть на работу именно сюда, где сотрудники ходят с пропусками, где есть охранники, где внутри, вопреки неприглядному фасаду, конечно же, должны быть уютные кабинеты. Он просительно посмотрел на стража, и тот, торопливо бросив недокуренную сигарету в урну, распахнул дверь. Благодарный Венедикт шагнул на ступеньку, но тут же (сам не из тщедушных – спортсмен) был легко отодвинут в сторону железной рукой.
Сзади с мягким щелчком закрылась дверца неслышно подкатившего автомобиля, и на крыльцо взошла молодая женщина.
- Кто это, Николай?- спросила, мельком взглянув на Венедикта.
«Какая красивая»,- отметил тот.
- Проситель, Елена Викторовна,- отрекомендовал Венедикта названный Николаем, удерживая дверь.
- Я не проситель, а экономист, и мне…
Но его уже не слушали.
- Пропусти,- охраннику. Идите за мной.
Следуя за женщиной, Венедикт, хоть и занят был молитвой об удаче, всё же не мог не обратить внимания, что та не только лицом красива, но и фигурой.
«Лет на пять старше меня»,- подумалось зачем-то.
В просторном кабинете робко остановился у двери, всячески ругая себя, что запоздал помочь Елене Викторовне снять куртку.
- Итак,- сказала та, сев за стол и передвигая какие-то бумаги,- вы – экономист. Да вы присаживайтесь.
Венедикт кивнул и быстро переместился к указанному стулу. Присел на краешек, внутренне готовя убедительные слова о своей необходимости.
- И, конечно же, с дипломом.
Тот снова кивнул и с готовностью стал открывать «дипломат».
Елена Викторовна жестом его остановила и тут же огорчила:
- К сожалению, экономисты мне не нужны.
Увидев явное отчаяние на лице просителя, спросила:
- Очень работа нужна?
Венедикт обречённо кивнул.
- Что ж, придётся что-нибудь придумать. Кстати, зовут вас как?
Он встал и назвал себя:
- Веня. Мамин.
Получилось явно по-детски. Елена Викторовна откровенно улыбнулась, а Венедикт покраснел ушами.
«Я моментально влюбилась в тебя. А как можно было не влюбиться в стройного, сильного и такого ещё непосредственного, неиспорченного ребёнка. Это «Веня» прозвучало так трогательно, что я сразу увидела твоё, вернее, наше с тобой будущее. Разве же я могла предположить, что под благообразной внешностью может скрываться расчётливый и жестокий хищник».
«Моё будущее она, видите ли, увидела»,- раздражённо подумал Венедикт, но, в глубине души понимал, что именно она и создала это будущее, которым теперь он пользуется единолично.
Предложенную Еленой Викторовной работу с трёхмесячным испытательным сроком едва ли можно было назвать таковой. Ему просто поручалось разбирать различные бумаги, что, правда, позволяло постепенно входить в курс того, чем занимается фирма. Но такая деятельность вносила тревогу в отношении будущего заработка. Однако то, что в конце месяца оказалось в выданном ему конверте, даже испугало и заставило после некоторых колебаний пойти к главному бухгалтеру. «Вы не ошиблись, Нина Михайловна? Это действительно мне?»- спросил он, протягивая конверт. Та как-то нехорошо посмотрела поверх сползающих к кончику носа очков и ехидно подтвердила: «Вам, Вам, Венедикт Евгеньевич»,- и, хмыкнув, тут же потеряла к нему интерес.
Чуть позже, вспоминая её ухмылку, он краснел и шипел тихонько: «Ну, погоди у меня…», ещё не представляя, чего ей нужно «годить». Зато потом с удовольствием вспоминал жалкий вид бухгалтера, когда, не дав ей доработать до пенсии полгода, сказал, что она уволена. Но это было значительно позже. Пока же, пообвыкнув на новом месте, получил через полгода повышение в виде руководителя отдела, и продолжал стараться изо всех сил.
И это старание было оценено – вскоре Елена Викторовна стала брать его на встречи с партнёрами – обговаривать условия сделок. Приглашался Венедикт и на различные фуршеты в более высокий свет.
«Да, я долго не понимала, что ты есть на самом деле, хотя и присматривалась внимательно. Мне нравилось твоё отношение к работе (не обременительной, верно?), нравилось, что ты не путаешься с молоденькими сотрудницами, хотя слегка и флиртуешь на корпоративных вечеринках. Нравилось, что ты не пытаешься попасть в постель ко мне, хотя уже, думаю, знал, что я в разводе (а я ведь чувствовала, что нравлюсь тебе). Ты даже не предпринимал никаких попыток «очаровать» свою начальницу, чего мне так хотелось».
А Венедикт, узнав как-то про её развод, искренне недоумевал, как можно было бросить такую женщину? Вот он бы на месте бывшего мужа…. И по ночам видел очень яркие картинки их совместной жизни. Но её бы так и не случилось, если бы не сама хозяйка этих сновидений. Елена Викторовна, не дождавшись шагов сближения со стороны своего протеже, попросила как-то проводить её домой, так как неважно себя чувствует и не может вести машину. Что и насколько быстро за этим последовало, нетрудно догадаться. Затем, не прошло и двух лет, как состоялась их свадьба. И оба были счастливы, особенно – Венедикт, получивший вместе с женой должность её заместителя на службе.
«Ах, как нам было хорошо вместе. Я чувствовала твоё искреннее восхищение мной, ощущала твою нежность и постоянную готовность исполнять мои капризы. А я так устала постоянно быть сильной и самой заботиться о себе, что пользовалась этим непозволительно часто».
Почти год продолжался их медовый месяц, полный взаимного обожания. Но постепенно Венедикта стали утомлять капризы «маленькой девочки», которые никак не хотели иссякать. Стало раздражать его новое имя – Дик, получившееся от сокращения полного – «Как собачонку окликает»,- потихоньку копил обиды. Однако терпел, понимая, что хорошего для него в их супружестве больше, чем плохого. К тому же и боялся показать своё недовольство – не хозяин, своего – ничего нет. И чем чаще задумывался над этим «своего – ничего», тем больше начинал злиться на свою Елену. Стала унижать и постоянная вторая роль в различных переговорах, и то, что в фирме редко кто обращался за распоряжениями или советами к нему, а норовили напрямую к «шефине».
Шло время, а он так и оставался мужем своей жены, ни больше, ни меньше. Раздражение на время забылось, когда они занялись строительством собственного дома. Здесь в полной мере пригодились знания Венедикта, как экономиста, что позволило избегать надувательств и лишних трат. Он вырос в своих глазах и, кажется, в глазах жены. Стал позволять себе даже вмешиваться в дела фирмы, но быстро получил укорот – не лезь туда, где ничего не понимаешь. Проглотил это и снова стал копить обиды.
«Но мне нравилась твоя постоянная готовность сделать мне приятное, мне нравилось видеть твоё по-детски обиженное лицо, если я показывала своё якобы недовольство. Всё выглядело довольно забавно, пока я не заметила, что тебя терзают уже совсем не детские обиды. И я изменила своё отношение к тебе, перестала поддразнивать и придумывать тебе все возможные «Хочу! Эх, мне бы!..» и тому подобное. Ты немного успокоился, но, какая-то искорка в твоих глазах потухла».
«Искорка…»,- язвительно подумал Венедикт. В нём всё постепенно стало затухать. И самое главное, он к жене больше не чувствовал такого влечения как раньше и даже старался выискивать изъяны в её внешности. Нет, она, конечно, поддерживала себя в форме, и на первый взгляд выглядела гораздо моложе своего возраста, но мужа-то не обманешь. И он с каким-то удовлетворением находил признаки увядания. Но, стараясь оставаться перед собой честным, признавал, что ему всё-таки повезло, что женился на Лене. Только вот полная зависимость от неё угнетала. Ничего не поделаешь, нужно ждать. Первый раз, подумав об этом, Венедикт даже ужаснулся – чего ждать? Но, постепенно, раз за разом всё чаще стал думать о том, как бы изменилась его жизнь, если бы стал хозяином. Понимал, что думать об этом и подло и глупо (жена умирать совсем не собиралась), и всё равно думал.
«Снова испытать счастья нам довелось в горах, в Австрии. Там я опять почувствовала себя, если не обожаемой, то любимой. И ты не притворялся, как не раз случалось в последнее время, ты был искренним. Но потом…. Помнишь, нашу последнюю прогулку?».
Помнил, он всё помнил. Ему, действительно, снова было хорошо с Леной. Он напрочь забыл и свои мелочные обиды и, тем более, мысли о том, чтобы остаться без неё. Он радовался её восторгу от гор, ущелий, внезапно открывающихся водопадов, от размеренной езды на лошади, осторожно перебирающей ногами на горных склонах. Но в последний раз они поднимались в горы пешком в составе небольшой группы. Настроение было отличное, погода ему соответствовала, и ничего не предвещало беды. Но, она случилась.
Группа спускалась уже вниз, а они с Леной задержались, выискивая всё новые виды для своей камеры. «Ну, дай и мне поснимать, жадина»,- шутливо выговаривал он жене, а она, не отрываясь от окуляра, отвечала, что его день был вчера и двигалась всё ближе и ближе к обрыву. Венедикт ещё ничего не почувствовал, но почему-то заледенел. Смех замер на губах. Он напряжённо следил за женой и, вместе с тем, зачем-то торопливо оглядывался по сторонам. Потом его стало трясти. Хотел уже окликнуть и предупредить об опасности, но она уже оскользнулась на краю пропасти, взмахнула руками и повернула к нему голову. Венедикт бросился к ней. Он навсегда запомнил обращённые к нему, широко раскрытые глаза. Лена летела вниз долго, ударяясь о выступы, и он напряжённо наблюдал, как она всё больше уменьшалась в размерах, пока не пропала совсем. Так навсегда и осталась где-то внизу – каньон был очень глубокий.
Услышав крик, вся группа вернулась и ещё долго приводила в чувство, потерявшего всякую способность мыслить, Венедикта.
«Помнишь? Правда, ничего не забыл? Это хорошо. Значит, ты не удивишься нашей скорой встрече, любимый».
Его трясло так же, как тогда на краю пропасти. Он всегда гнал от себя эту картину, но своим «Помнишь?» Лена заставила его ещё раз вернуться назад. Он действительно бросился тогда к жене и даже увидел на её лице надежду, когда поймал за руку. Но в последний момент что-то заставило его разжать пальцы и даже чуть добавить инерции балансирующему на грани телу.
«Откуда взялось это чёртово письмо?! Это был несчастный случай! Я не делал этого!!»,- кричало его нутро, но волосы шевелились на голове от вновь переживаемого ужаса, и стучало в виски: «Помнишь? Помнишь?!».
Его обнаружили утром, обмякшим в кресле. Рядом стояла бутылка с недопитым вином и фужер, в руке зажат чистый лист бумаги, а на ковре лежал незаполненный конверт.