По реальным событиям…
Анечка досадливо поморщилась. На кухне опять вполголоса о чем-то ругались бабушка и мама. Они честно старались ругаться почти шепотом, чтобы «ребенка не втягивать в свои проблемы», но в небольшой трехкомнатной квартире каждое слово каким-то необъяснимым образом долетало до Анечки, пытавшейся заснуть. Папа привычно молчал, не вмешиваясь в разговор женщин.
Девочка подняла голову и задумалась. Еще совсем недавно все в ее жизни было уравновешено и понятно. Она с мамой и папой жила в далеком Заполярье и их приезды в отпуска к бабуле в Пятигорск превращались во всеобщий праздник. Все искренне радовались друг другу, всегда не хватало отпускных дней, чтобы наговориться и наобщаться, и при расставании бабуля плакала на перроне, то, начиная судорожно прижимать к себе внучку, то повисая на шее своего сына или невестки. Взаимные клятвы и обещания звонить и обязательно на следующий год приехать снова сливались с призывами проводницы к провожающим побыстрее покинуть вагон – и поезд в очередной раз увозил Анечку с родителями на Север работать, скучать о бабуле и ждать следующего отпуска.
И вот однажды бабуля завела разговор о том, что пора бы им перебираться к ней, так как не сегодня-завтра она станет немощной и будет нуждаться в уходе. С каждым приездом бабуля все тяжелее переживала расставание и все горше плакала на перроне. И, наконец, папа не выдержал. Вопрос с жильем остро не стоял – бабушка искренне считала, что они все легко и спокойно разместятся в ее трехкомнатной квартире, тем более, что прямо напротив их дома располагалась школа для Анечки. Этот аргумент стал решающим, и вскоре все семейство навсегда распрощалось с Заполярьем и переехало в теплые края.
Первые полгода девочка наслаждалась атмосферой радости, пропитавшей буквально весь дом. Бабуля, выходя по вечерам на лавочку к своим соседкам-подружкам, деланно-будничным голосом произносила:
- Мои молодые решили ко мне, старухе, перебраться. Волнуются за меня.
При этом она самодовольно поглядывала на соседок, чьи дети тоже когда-то разлетелись по городам и весям, и с годами свели общение с родителями к редким наездам и дежурно-вежливым звонкам. Соседки дружно восклицали что-то одобрительное, качали завистливо головами и восхищались ее сыном и невесткой.
Первым предвестником грядущих сражений стали петельки из обыкновенной резинки для трусов, которые бабуля старательно пришила к любимым французским банным полотенцам невестки. По лицу вернувшейся из магазина мамы Анечка сразу поняла, что ее возмутили даже не эти нелепые петельки, а сам факт того, что ее вещи взяли без спросу. Мама ничего не сказала в тот раз бабуле, а просто аккуратно отпорола эти лишние детали со всех полотенец. На следующий день петельки появились снова.
- Мама! Вы зачем это сделали?
- Мы университетов не кончали, но и то знаем, что так полагается! – моментально отпарировала бабуля, по всей вероятности, ожидавшая подобную реакцию от невестки.
- Кем полагается? – мама Анечки в упор разглядывала свекровь, стараясь не выходить за рамки спокойного разговора.
- Да всю жизнь люди с петлями на полотенцах живут, не грязнее вашего ходят, - выдвинула несколько странный аргумент бабуля и скрылась в своей комнате.
Вечером папа о чем-то долго разговаривал с бабушкой за плотно закрытой дверью. Несколько раз он выходил на балкон покурить, а бабушка – на кухню накапать себе валерьянки. Мама сидела в комнате бледная и напряженная, и было похоже, что она уже сама не рада тому, что пошла «на принцип» из-за каких-то петелек.
Наутро все вроде помирились и даже о чем-то смеялись за завтраком. Но в сердце Анечки, впервые ставшей свидетелем ссоры самых близких ей людей, чернотой тревоги осел первый опыт узнавания другой стороны жизни. Через несколько дней, вернувшись со школы, Анечка сразу поняла, что в ее отсутствие произошел какой-то новый конфликт – уж слишком преувеличенно-радостно встретили ее бабушка и мама, слишком уж заинтересованно расспрашивали о событиях в школе, и как-то уж совсем жалко выглядели их попытки продемонстрировать ей свои дружеские отношения между собой. Анечке было уже восемь лет, и она была вполне способна отличить то, что есть, от того, что хотелось бы видеть.
Постепенно всю квартиру оккупировало почти осязаемое напряжение. Папа ничего не замечал или старался это делать, сознательно не вникая в разлад между своими женщинами. А между тем, ситуация неотвратимо набирала обороты. И вот сегодня Анечка, пытаясь уснуть, невольно вслушивалась в язвительные реплики между мамой и бабушкой. И не понимала, почему ее, всегда такой уверенный и решительный, папа не вмешается и не заставит бабушку и маму перестать обижать друг друга.
Анечке захотелось пить и она вышла в коридор. И тут девочка услышала, как мама с каким-то отчаяньем произнесла:
- Да я уже сто раз пожалела, что пошла на поводу Володи, бросила свою работу, не дотянув до пенсии всего три года, бросила наше собственное жилье, пусть и служебное, и приехала к Вам сюда. Вы же сами нас убеждали-уговаривали к Вам перебираться!
В ответ немедленно раздалось:
- А я вовсе и не жаждала лично тебя видеть. Я только хотела, чтобы сын и внучка побыстрее перестали на Севере здоровье свое гробить.
- Мама! Ксюша! Перестаньте! Мы же – одна семья! Я вас обеих люблю! – попытался, наконец, вмешаться Анечкин папа, но тут же был перебит бабулей.
- Нет уж, сынок! Я долго молчала и терпела, но теперь скажу прямо: лучше бы я пустила к себе квартирантов – они бы мне помогали по дому, а благодарности от них было бы больше! А теперь я, прожив хозяйкой в своей собственной квартире 32 года, сама себя чувствую квартиранткой у твоей женушки! Да еще и должна терпеть с какой-то стати ваши капризы!
- Какие капризы? – удивился сын.
- Какие? А ты побольше бы вникал в то, что происходит здесь. Занял удобную позицию: ничего не вижу-не слышу, и живешь «кум королю»! А я вдруг на старости лет должна выносить вечные придирки – мол, ногти на кухне не стригите, ногами не шаркайте, дверью не хлопайте, долго в туалете не сидите, смените халат... Мои кастрюли, в которых я всю жизнь обеды готовлю, вдруг стали плохими, появились ваши новомодные. Моя чашка не понравилась внешним видом, мне всучили какую-то сверхдорогую, не спросив даже мое мнение. Микроволнушку почему-то переставили, как вам захотелось. Форточки теперь вечно открыты. Не слишком ли рано, дорогие мои, хозяевами себя здесь стали чувствовать?
На кухне внезапно стихло, затем раздался резкий звук отодвигаемого стула и папа стремительно вышел из кухни, не заметив прижавшуюся к пальто в прихожей девочку.
- Что, рады теперь, мама? А ведь ему завтра на работу рано вставать. Как же я от Вас устала, - голос мамы Анечки звенел слезами.
- Это ты-то устала? – от возмущения голос бабули почти срывался. – Это не я к тебе на шею приехала со своим скарбом, словно так и должно быть. Ни благодарности от тебя, ни сочувствия к старухе! Только и знаешь, что змеей подколодной сына против меня настраивать. Поселилась тут и меня со свету сживаешь! Вот выгоню тебя на улицу, тварь неблагодарная, а уж с Володей и Анечкой мы как-нибудь уживемся.
- Мамочка моя не тварь! – ребенок ворвался на кухню так неожиданно, что обе женщины даже вздрогнули. – Если ты ее выгонишь, то я с мамочкой уйду! Мамочка моя хорошая!
- Да ты хоть знаешь, какими родные мамочки-то бывают, подкидыш ты мой горемычный, сиротинка ты моя безвинная…
Старая женщина вдруг поперхнулась и в ужасе уставилась на невестку. Та сидела бледная, вцепившись в Анечку, которая с трудом пыталась осознать услышанное…