Лето, где ты?

Виктория Любая
Виолетта Леонидовна  Плексина отдала спорту, как и положено, всё: возраст, здоровье, надежду на обычное семейное счастье и многое другое, о чем лучше не задумываться и не перечислять. Теперь вопрос стоял ребром. Виолетту  Леонидовнау ждала неизбежная бедная беспомощная старость. Однако квартира, которая, несмотря ни на что, всё ещё числилась за ней, могла, до некоторой степени, скрасить ей этот период: перехода из бытия, ставшим некрасивым и одиноким, в совсем уж неизвестное небытие. Получив соответствующие документы на последующее владение единственной недвижимостью заслуженной спортсменки, соответствующая фирма обязалась до конца поддерживать Виолетту нужными лекарствами и, пусть и формальным, но посещением, закрепленного за ней, доктора.

….Виолетта Леонидовна дожевала плавленый сырок «Волна», так нелюбимый ею в студенческие, вечно голодные годы, допила чашку суроггатного кофе без кофеина и без сахара, и набрала знакомый номер телефона.

Сначала в трубке раздавались только гудки. Потом, что-то перещёлкнуло и, думая, что это сработал автоответчик, с которым Летта не любила разговаривать и поэтому уже хотела нажать кнопку «отбой», вдруг, вместо заученной фразы, зазвучала вполне человеческая, хотя и с хрипотцой, незнакомая прежде, речь:

– Милочка, мне бы, Алену Дмитриевну, – не разобрав ни слова,  обратилась в пустоту, Виолетта Леонидовна.

Трубка прокашлялась, и оказалось, что это – никакая не милочка, а  непосредственный начальник Алены, которая сейчас находится в отпуске в Турции и будет на Родине недели через две.

Виолетта Леонидовна поблагодарила и за это, хотя надо было бы выкрикнуть в ту же трубку совсем другие слова...

– Но, чтобы это дало? – Поясняла она свое бездействие такой же облезлой, как теперь и она сама, собаке Степаниде. Степанида облизывала ладони хозяйки и со всем соглашалась: «Тебе, конечно, виднее: кто из нас «заслуженная», ты или я?»

– Вообще-то, ты, – гладила добрую, подслеповатую, седую мордочку Летта. –Только тем, кто вперед всех смог прибежать в мешке к финишу, полагалась такая заслуженная награда: настоящая, живая, с мокрым носом, розовым языком, всем своим существом, излучавшая восторг и радость!

Пятнадцать лет назад, в загородном доме отдыха, где она в последний раз отдыхала по какой-то, не то страховой, не то профсоюзной (теперь уж и не вспомнить) путевке, Виолетта  выиграла, как она сама всем говорила,  свой самый большой в жизни Приз.

Кубки и медали украли уже давно; столовое серебро и личные украшения, которые Виолетте в молодости дарили поклонники, милиция так и не нашла; дипломы и почетные грамоты – выцвели или затерялись во время многочисленных переездов… Остался, лишь Приз, который ходил за Леттой по пятам, а потерявшись, например, в аптеке или магазине, сам себя находил, самостоятельно добравшись до дома, в ожидании своей личной хозяйки.

Виолетта  машинально провела сухой ладонью по поверхности тумбочки, заваленной какими-то бланками, счетами и инструкциями разогревающих или наоборот, охлаждающих мазей (которые она, хотя и  выдавливала на себя тоннами, но натруженный позвоночник и суставы надолго задобрить не удавалось), и над тумбочкой зависло плотное облачко, давно не вытираемой пыли.

Потом Виолетта  Леонидовна  зачем-то выдвинула полку серванта, где хранила всякие фотографии и записочки, тоже давно перепутанные – всё никак не было времени наклеить их в альбомы или, хотя бы, подробнее подписать. Где это она? В Пушкино? А с кем? Зима. Черно-белое фото, оказывается,  прекрасно сохранило её смеющиеся зеленые глаза, сиреневые тени лыжни и голубой силуэт неизвестного, убегающего в черноту сплошной лесополосы, лыжника…

И она вспомнила. Да-да, конечно, это было зимой, в Липках!.. Он приехал туда, как шофер, «привез своего босса», а она приехала на выходные, одна: помолчать, похрустеть по свежевыпавшему снегу, поплакать о том, что опять – не сбылось…

Он звал её – Лето. Он не знал, кто она, – такой совсем простой, необразованный мальчик, откуда-то, кажется, с Волги. Но настырный, коренастый, – настоящий маленький мужичок. У него была семья. Дети? Нет, детей, кажется, у него не было. «Лето…», - говорил он, - «Ты пахнешь летом: клевером, речной водой и земляникой… Тебя надо беречь, потому что Лето любят все». Смешной. Ему нужно было уезжать раньше, чем ей, а она проспала, чтобы выйти и помахать ему, пожелать доброго пути. Он не стал её будить, а подсунул под дверь записку: листок, на котором по-мальчишечьи, шариковой ручкой,  от руки, были нарисованы бабочки,  его домашний телефон и вопрос: «Лето, ну где же ты?».

– Наверное, у него полный дом внуков и правнуков. Он говорил, что строит кирпичный: двух или трехэтажный… Звал переехать жить поближе к нему, рассказывал про рыбалку, лотосы и разнотравье…
«Ты будешь лежать в траве, загорать, читать свою книжку, хоть целый день! - высоко-высоко, на холме, а я буду носить тебе колодезную воду, хлеб и сахарные помидоры…», - так он говорил и жмурился, предвкушая, что всё так и будет на самом деле и при этом, как будто сам себе завидовал.

Но ничего этого не было.

«А, может, его уже и нет на этом свете», - ткнулась носом в коленку верная Степанида, задумавшейся было о прошлом, Виолетте.

– Да… – словно встрепенулась от какого-то морока или сна Виолетта Леонидовна, – Он всегда любил полихачить и мог даже нетрезвым усесться за руль…




(11.08.11)


(Худ. Лаnkastern @)--'- !
http://blogs.mail.ru/list/lankastern/)