Пока красила губы, видела в зеркало, как он аккуратно ставит вместе ее тапочки, что бросила как всегда, у кресла, где любила сидеть с книжкой. Потом взял чашку (круг от нее протер тряпкой) и понес на кухню.
В сердце снова кольнуло знакомой иглой вины.
- Ну хочешь, я останусь? – крикнула ему через плечо, зная, что услышит в ответ.
- Леночка, ну что ты, иди, вы ж с девочками договорились давно, - показался в проеме удивленный – большой, сильный.
Ненавистный.
Посмотрела на него, отраженного в зеркале прихожей. На себя, с ярко накрашенным ртом.
«Клоунесса», - подумала про себя с отвращением.
И надела туфли.
Подошел подать плащ, поцеловал в пахнущий тревожными духами висок:
- Поздно будешь?
- Не знаю.
- Ну, в общем, развлекайся. Я Мишку после уроков встречу, поедем с ним в тир постреляем, или на роликах покатаемся. На ужин что хочешь?
«Сдохнуть», - подумала.
Вслух сказала :
- Ничего не хочу. Закажите пиццу себе с Мишкой.
И вышла.
Когда через год после свадьбы поняла, что не любит своего прекрасного , самого лучшего, мужа, сначала мучилась очень. Старалась уговорить себя, что это временное помрачение.
Но это не проходило, и она маялась от его хорошести - от вечной заботы, от ответственности, от подарков, от того, что он бегал ночью в дождь ей за лекарством при легкой ее простуде, от того, как он любил сына и даже ее маму.
От отчаянья она стала делать маленькие гадости – то пересолит суп, то удалит его важный файл с компа, то отключит телефон и сидит в машине рядом с домом в неурочный час, зная, как он нервничает и смотрит в окна…
Суп он ел и нахваливал, на удаленный файл говорил – Ленка, дуреха ты моя, не переживай, все поправимо, после позднего возвращения - радовался , что жива, и покупал зарядное устройство в машину…
Потом смирилась.
Подруги завидовали ее счастью, а она каждый раз ночью, когда он прикасался к ней, закрывала глаза и говорила себе – терпи. Он хороший. Он самый лучший.