Карина поднялась в хрестоматийный автобус и оглянулась на закрывшуюся дверь: дверь закрылась хорошо. Автобус был, как и положено, пуст и одновременно не пуст: на нее таращились трое пассажиров, две женщины и мужчина, и в руках у них не было никаких цветов, даже гвоздик. И вместо кондуктора была кондукторша, однако у нее сохранилась хрестоматийная черта: противность. Плюс бородавка у носа, для усиления впечатления. Карина сразу протянула руку с монетами, чтобы кондукторша не вздумала приблизиться к ней вплотную. Кондукторша фыркнула, бородавка дернулась, монеты со звоном полетели в зев коричневой сумки.
Карина огляделась получше и села на одиночное сиденье по левому борту. Тетки и дядька продолжали таращиться. Тетки сидели впереди и смотрели на Карину боковым зрением. Формально они были заняты беседой друг с другом. Одна из теток была старая, но вполне современного вида, в голубоватом коротком пальтеце с вышивкой на воротнике, такая семидесятилетняя франтиха. Вторая тетка была ее внучка, копия, порода, уже под тридцать и понятно, какой она будет через сорок. На ней была белая футболка с глубоким вырезом на push-up и черная кофточка без застежек; общий вид деловой и наглый. Отпрыск новой жизни, дитя гламурного десятилетия, она одновременно тыкала пальцем в iPhone, хищно облизывала губы, зыркала на Карину и наглым шепотом что-то выговаривала бабке. Бабка невнимательно слушала, виновато улыбалась густо накрашенными губами, подергивала плечами и таращилась на Карину. Боковым зрением. Дядьке, сидевшему далеко впереди, было лет шестьдесят. Чтобы таращиться на Карину, ему надо было развернуться всем корпусом, и он это сделал. Это был грузный пожилой человек, пенсионер, из тех, что ездят туда и сюда целый день. Возможно, за его плечами была трудовая полная невзгод, жизнь, вахты, испытания, полигоны, ностальгия по СССР. Но от него не исходило опасности, и Карина вздохнула.
Просто поездка на автобусе. До конечной остановки. И больше никто не войдет.