Юрий Медных
гл.4
Угол зрения
Как на машине Времени приземлились супруги во Фрунзе, точно в эпоху назад: снова лающая для русского слуха речь азиатских племен, их степно-языческие обычаи, грязные арыки (канавы), когда-то воспетые за чистоту:
"Воды арыка бегут, как живые…"
Глинобитные дувалы (заборы) в «крепостях» – районах частников рядом с современными зданиями. Словом, феодальная Средняя Азия, арканом партии втащенная в социализм. В пивном баре, приютившемся под шиферным навесом с грунтом вместо пола, как для загона отары, протиснулся к амбразуре в окне буфета киргиз, и для русских любителей пива солнце удачи надолго ушло за тучу мусульманского единства.
– Куда прешь? Моя очередь! – возмущается оттиснутый русский.
– Нет, моя! Свояк занимал, – огрызается «батыр», поддерживаемый толпой соотечественников.
– Хамы! – ругается русский. – Сказали бы спасибо, что мы вас стоя с… научили, а то бы до сих пор стояли коленями в моче.
– Заткнись! Русский свинья! Алкаш!… – кроет в ответ киргиз отменным русским матом, уже без тени акцента.
– Ах ты зверь! – А город! А заводы ты построил? – вопит сбитый с ног бедолага-патриот под градом обрушенных на него пинков. «Батыры», отведя душу, продолжают сосать пиво. А окровавленный правдолюбец, получив свое, отползает к забору. Сбивать с ног и запинывать вошло в обычай, подхваченный и русскими, вместо благородного: «лежачего не бьют» – грязь в первую очередь прилипает ко всему, кроме благородных металлов. Киргизы – все за одного, а русские – каждый за себя, иначе – межнациональный скандал. В это, как в тину, вновь погрузился Семен – все познается в сравнении. И стронулась его душа, как в половодье лед: не хочется больше прозябать на «береговой» – нужен объект применения знаний: показать людям хоть частичку того, что понял сам.
Семен через ГОРОНО перевелся в школу, оказавшуюся интернациональной, даже с киргизскими классами, а русский язык в них – иностранный. И начался для Семена Сизифов труд:
– Что с вами, дети? – смутился учитель.
– Это нехорошее слово, – пролепетала девочка.
– Какое?
Она подошла к доске и мелом подчеркнула «ам». Учитель до конца урока поостерегся от дальнейшего разбора слов, а на перемене узнал у коллеги-киргиза, что «ам» в киргизском просторечии означает женский половой орган. Это недоразумение дошло до министерства и преподавать в спецклассах стали только знающие киргизский язык. Но какому же «русскому» может научить киргиза киргиз? А Киргизия готовится к национальному юбилейному празднику – 1000-летию эпоса «Манас» – сказание о былинном национальном герое, литературно обработанном русскими – самая «древняя» родословная! А русским в таком случае праздновать 1000-летие «Ильи Муромца»? Когда «Слову о полку Игореве» и его ровеснику – «Витязю в тигровой шкуре» только 700 лет.
Со всех республик собрали киргизы представителей на свой небывалый той – праздник, думая провернуть этим политическое дельце. Той состоялся, а дельце нет.
Через год напряженного труда Семена удостоили второй категории. А над страной и – эхо – над миром пронесся ураган Чернобыльской трагедии.
– Нечего панику сеять! – отозвалась Алефтина Ивановна, парторг школы.
– Два алкаша на дежурстве погибли – туда им и дорога! Из-за них и авария… цехового значения. Все меры приняты – партия знает свое дело, – поддакнул новопринятый в кандидаты молоденький физик-уйгур.
А через пять лет в Москве власть захватили какие-то КГЧПисты. Теперь Алефтина Ивановна собрала экстренное открытое партийное заседание, и ее речь матери Отечества отрезвила всех, поприжав и киргизам хвосты. КГЧПисты исчезли, как дурной сон, а Алефтину Ивановну зауважали, как комиссаршу из «Оптими¬стической трагедии».
События следуют лавинно: метаморфоза 91 года доконала Алефтину Ивановну. Киргизия мгновенно превратилась в Кыргызстан. А народ судачит: КИРгизия – страна грязных девушек, а КЫРгызстан – страна сорока девушек. Столицу переименовали в Бишкек – «палочка для перемешивания кумыса». Теперь Алефтина Ивановна как представитель рухнувшей партии порочной системы передвигается по школе тенью. Директор-киргиз, почувствовав себя баем и зарвавшись по финасам и по «аморалке», перешел директором в малое предприятие. ГОРОНО назначило директором школы учительницу биологии – тишайшую из киргизок. На ответственном посту она быстро превратилась в султаншу.
Дальнейшие события в стране изменили в душе Семена понятие родины, а случай наполнил его новой сутью: по примеру нового президента казнив на огне партийный «козырь», Семен стал своим в киргизской школе и оказался единственным русским на их Женском празднике – при незнании языка, как в чужом корыте. Финал застолья сразил его: по знаку тамады, взглянувшего на часы, все, омыв жестом ладоней лица (молитва), покинули застолье: в мгновение ока праздника как не бывало. «Не по-нашему: а где задушевная беседа разбившихся на кучки приятелей; где по рюмашке на «посошок» с уверением в вечной дружбе. Нет, не пахнет больше Русью в Киргизии» – Семен вышел из-за стола как обворованный: неуютно в душе, в школе, в городе – в чужой стране. Вот почему русскому душно за любой границей. Единственно родная почва для русского – Россия. «Умом Россию не понять».
Таня тоже будто что-то потеряла.
– Дочка, – присев на диван, обнял ее отец. – Знакомо нам это, но мы с матерью притерпелись. С голодного Поволжья приехали сюда. Киргизы тогда просто жили. Это они нашими руками ожихарились. Да им и кочевряжиться простительно: какие они нам братья? Мусульманы – свой язык, свои обычаи. А вот наша Украина: наша Киевская Русь – сама себя Окраиной сделала и окрестила самостийною, не понимая державного размаха Москвы. За это и бита кем ни попало. И язык, и обычаи, и обряды переиначила на свой «самостийный» лад. А киргизам сам их Аллах велел – язычники они; письменность им русские сгоношили – многие буквы наши. Это, дочка, всегда так: родовитые знают себе цену, а из грязи – в князи всегда кичатся. О России вам теперь думать надо, а нам старикам уж тут дотлевать.
А у Семена очередная осечка: в Союз писателей не приняли. Отвергнутый успокоился, да так, что возобновилась половое бессилие. Но неугомонный Алексей тормошит его с другой стороны: привел в гости художника-оформителя экспрессионистского толка Игоря.
– Слыхал ли ты, вульгарный материалист-марксист, об аккультных науках?
– Это что еще за фрукты-овощи?
– Взгляд на мир с его изнанки. Игорек сообщит тебе об этом, – представил он парня.
Пока новые знакомые объяснялись, Таня с Алексеем улизнули в сад. А Игорь разгрузил сумку с литературой: Индусская религиозная философия, Библия – Старый и Новый Заветы, Конфуцианство, Жизнь Магомета и его учение, сочинения Елены Блаватской, Тибетская книга мертвых, Спиритизм, Медиумизм. У Семена зарябило в глазах. Игорь ушел, а Семен погрузился в дебри неведомого.
Очнулся Семен к концу отпуска и только теперь заметил частое отсутствие жены. Решив развеяться, но, не дозвонившись до Алексея, заглянул к нему. Дверь открыл завеселевший друг, и Семен остолбенел, увидев Таню в обнимку с не знакомым Семену парнем. «Податься некуда, значит, ничего не произошло».
– Привет! Рад новым знакомым моей общительной подруги, – дурашливо кивнул он. – Знакомь, Танечка.
– Сергей – Семен, – приходя в себя, проговорила Таня.
– Учитель, – подал руку Семен.
– Журналист, – ответил Сергей.
Так в очередной раз съехидничала над Семеном судьба, готовя ему новые проделки.