Юрий Медных
гл.2
Депутат
В стране Советов мы при Советах жили только под председательством Совнаркома. А уже при генсеке стали жить под диктатом партии, сохранившем для приличия Советские названия. Мужает партия при безоговорочной подчиненности народа. Само слово «партия» превратилось в безликого мага: любой коммунист – ничто, партия – все! Но и этот любой «ничто», пока он в партии, – неприкосновенен, неподсуден, как сама партия, поравнявшаяся с Богом. За преступление этого «ничто» любого ранга сначала выгоняют из партии, а потом уже с ним расправляются, соответственно закона для всех. Через год, став уже членом этой партии, Семен избран депутатом местного Совета, и депутата Семена Ивановича Пришитова обласкали казенной квартирой в двухквартирном особнячке, крытом шифером «по-круглому», со всеми льготами по снабжению: уголь, дрова, освещение, а вода в колонке у дороги. Все это в Ново-Павловке, первом пригородном селе. Скрежетнув зубами, Даша извлекает пользу из нового положения мужа: при его бесплатном проезде и внеочередности в магазинах обеспечение продуктами легло на него. Новому коммунисту поручили разобраться с проблемами Ала-Арчинского вещевого рынка, – «толчка». Задание блестяще выполнено депутатами районов: рынок уничтожен. Семен по этому поводу ходил именинником: вот вам, спекулянты! И не очень огорчился, узнав о воскресении «толчка» в другом районе: задание-то выполнено. Пошли поручения мельче: вникать в жалобы избирателей. За отсутствием телефона – не тянуть же к квартире депутата специальную линию – жалобы поступают по месту работы: начальнику цеха – вся жизнь партийца на виду. Выполнение просьб, а иногда и требований – дело хлопотное: бюджет один, а депутатов много – Семен реже стал бывать дома. Даша уже в положении. «Надо же бабам обязательно рожать»! – от усталости раздражен муж. А дотошная женщина прознала, что базарчик будут сносить, и бедолагам, поселившимся в их завалюхе, дали квартиру в микрорайоне – у черта на куличках, но со всеми удобствами! Опять виноват муж: «Что я, баба, смыслю? Ты – мужик, почему не настоял»? да еще пошли бюджетные выкрутасы:
– Я получаю сто восемьдесят рублей, а у тебя сто семьдесят пять, минус алименты – не размахнешься, а будущему ребенку надо приготовить одежду, кроватку, коляску.
Возраст жены да беременность дурнотой отразились на фигуре и лице, и мужу неприятно ее целовать, а она злится. А когда живот стал футбольным (у Лиды такого не было), Семен лег на раскладушку.
Даша родила, и Семен на крыльце роддома неуклюже взял сверток. «Благо, – думает отец, – на этот раз обошлось без молочной кухни». И хоть неопытный отец возится с малышом и застирывает пеленки, но отцовство не просыпается. Даша же окончательно обабилась, напрочь забыв о престиже своего высшего образования – ругается по-черному, даже мужу стыдно за ее площадной лексикон. Семен задумался: не попробовать ли повиниться перед Лидой, да вернуться на круги своя.
Таясь от дотошной женушки: даже его карманы – ее законная территория – написал Лиде и через две недели зачастил на главпочтамт. А еще через полмесяца получил ответ и на скамейке аллеи, под прощальным теплом осеннего дня, волнуясь, раскрыл конверт.
«Что ты, Сеня? Все давно уже – все: я вышла замуж». «Вот оно «все», а не тогда было»! – горько осознал Семен, и в груди стало невыносимо больно. Сплюнул; обследовал карманы, но женушка постаралась – ни рубля. Долго, тупо соображал; прошел по аллее – ни одного знакомого. Присел; перечитал коротенькое письмо.
«Теперь я, чтобы хоть как-то в свою очередь помочь тебе, могу отказаться от алиментов, для этого тебе надо отказаться от отцовства. А для этого у нотариуса оформи «отчуждение» на ребенка, и этот документ вышли мне». А дальше – приписка другим почерком: «Пришитов, Семен Иванович, больше не беспокойте мою жену письмами». «Вот он, ледяной холод отчуждения! – «Мою жену» – когда-то его Лиду», – Семен саданул кулаком по скамейке, ссадив с мизинца кожу, но боли не почувствовал. Машинально, будто куда-то спеша, взглянул на часы. – Отчуждения не состоится без моего согласия! – обрадовался он. – Но что за облегчение от этого: ребенок все равно вырастет с другим мужиком. Да и мой ли он? – уж больно таинственно она все устроила при родах. А она навсегда потеряна для меня.
Свою жену легко отдал другому…
Не так это легко, как сказал поэт; понял, что смотрит на часы, собираясь с ними расстаться, несмотря на болезненную привязанность к личным вещам: даже зубную щетку истирает, прежде чем купить новую. Пошел по аллее, выискивая покупателя и стараясь, чтобы клюнули, походить на «бича». С одним пиженисто одетым парнем повезло: за пятнадцать рублей сплавил бесконечно дорогие ему часы. Зашел в парк Панфилова, знакомый по студенческим годам и, прикрыв полой пиджака водку за поясом, пристроился у столика под зонтом. Выпил полстакана и отщипнул от булочки, а в записную книжку торопливо записал нахлынувшее:
Пришла Которая нежданно
И по нелепости ушла:
На сердце больно и туманно,
А в память воткнута игла.
Окончательно пришел в себя утром, на кровати, раздетым до майки и плавок, а вокруг какие-то мужики: лежа, сидя, и при этом почти все матерясь. «Где я и почему? – соображает. – Голова не болит, но во рту пустыня» – вошел сержант с ведром воды и с кружкой на его дужке и тут же вышел, заперев дверь снаружи. Мужики ринулись на водопой. Семен вспомнил про парк – «докатился». А может, и они такие же «алкаши»? Присмотрелся: испитые и держатся по-свойски, лишь двое-трое, похоже, тоже случайные.
В приоткрывшуюся дверь пригласили одеваться, а у стола дежурного каждому, зачитав обвинительный документ с его пьяными показаниями, дали на подпись, а расплатиться за гостеприимство после вечернего радушного приема нечем; в «газике» с брезентовым кузовом повезли по адресам – рассчитываться за ночлег. Семену на этот раз вдвойне повезло: Даши не оказалось дома, а соседка не болтлива и при деньгах. Обещание дежурного офицера на просьбу пациента: не сообщать на работу, Семен не принял всерьез и, приведя себя в парадный вид, поехал к начальнику заведения. Им оказалась миловидная молодая женщина в звании майора, и мысли Семена захороводили.
– Товарищ майор, – начал он, как новую главу в рассказе, думая: «Какой она, к черту, товарищ! Девушка»! – Вчера произошла досадная неприятность: как ни банально, но я потерял жену, вот и расчувствовался. А ваши бдительные подчиненные оказали мне соответственные услуги; я у вас впервые и, дай бог, больше не встретиться в этих апартаментах; хоть с вами лично, в другом месте, – с удовольствием, если будет на то ваше расположение, – улыбнулся Семен. – Виноват я и – наказан. Моя к вам великая просьба, не посылать документа на работу: коллектив нашего отдела борется за высокое звание «коммунистического» и вдруг, такая клякса по моей вине. А боковая мысль зудит: «Надо же, «дай бог» сорвалось с языка. Прилично ли коммунисту? Но это же так говорят, к слову», – успокоил он свою совесть.
– В первый раз, говорите?
– Никогда не позволял себе лишнего.
– Вижу: не похожи вы на забулдыгу.
– Я просил дежурного офицера не отправлять на работу документ, а он посоветовал обратиться к вам. И вот, я – в вашей очаровательной власти.
Черные ли крылья усов над сочными губами парня, правдивый ли его взгляд, доверительный ли тон или все вместе – покорили женщину: разных видывала она перед этим столом. «Не юлит и не умоляет, не клянется в полнейшей трезвости в дальнейшем – здраво рассуждает о незаурядности своей промашки, и честь коллектива для него не на последнем месте».
– Считайте, что поверила вашей искренности, – разорвала она акт и бросила в урну. – Желаю с вами больше здесь не встречаться. А для иного места, – она мило улыбнулась. – Я замужем.
– Спасибо! – Семен, обойдя стол, коснулся губами ее руки.
– Всего хорошего, – еще теплее улыбнулась она.
Возвратясь домой, бедолага прилег, соображая, как лучше вывернуться перед женой. И приснилась ему сексуальная неразбериха: какая-то баба за его несостоятельность хлещет его по щекам отвислыми грудями; при пробуждении они оказались пощечинами.
– Где шлялся, шалава?! – льется на него поток витиеватой брани; ох и противна же она от бабы: «тошнее, чем если в душной комнате навоняют».
– На «береговой» был, – бубнит Семен. – Друзья угостили, и я, отяжелев, заночевал там – привычное дело.
– Конечно, привычное – лакать и шляться по ночам. Алкаш! Да еще партийный!
– Трезвенников нынче нет.
– По тебе вижу.
– А ты, баба, мимо рта проносишь…
– Завтра же позвоню начальнику, чтобы тебе хвоста накрутил.
– Звони, – отмахнулся муж.
На следующий день на береговой Семен насел на друга:
– Вовка, выручай!
– Что стряслось?
– Бабу с квартирой надо, но только не стерву.
– Таковых не бывает.
– Что делать?
– Допекла?
– Больше некуда, – вспомнился Перцев, и Семен рассказал о переписке с Лидой и о вытрезвителе.
– Слушай, партийный прыщ и литератор новоиспекающийся, есть у меня один телефонный знакомый: мужик простецкий, раза два в компании с ним выпили, хошь, познакомлю.
– Я о бабе, а ты мне мужика. Я не «педик».
– Он зав. отделом в журнале. У него на горизонте баб поболе моего, да и в печать, глядишь, выбьешься.
– Знакомь, может, что и выгорит.
После вахты, прихватив водки, Семен зашел к Алексею Петровичу Кудрявому. А у него – литературная братия. Петрович, или Кудряш – для приятелей, мужик простецкий; коренастый, общительный и, как в насмешку над фамилией, изрядно лыс. Он по-деловому принял рукопись Семена – в папку. Потом, благо рабочее время кончилось, превратил стол из рабочего в обеденный, и шумная компания – авторы обоих полов – выгрузив на стол сумки и карманы, причастились, пощеголяли памятью и начитанностью. После этого Лариса Пухова раззадорила компанию нагрянуть в гости к подруге, тоже журналистке, Нелли Брыкаловой.
– Насчет закуси не ручаюсь, а самогон или, на худой конец, бражка найдется.
– Доварится в желудках, – подхватила компания.
Двухкомнатная квартира подруги оказалась на краю города. Нелли с очередным сожителем и невестящейся дочкой живут с отключенным за неуплату телефоном, смотрят раскуроченный телевизор, а на кухне полный походный беспорядок. За булкой хлеба, на деньги гостей, командировали скорых на ногу. Разместились в комнате, на диване и на стульях, а причащаться заходят на кухню. Семен подсел к Ларисе, и они выпили на брудершафт. Алексей, заглянувший на очередное причащение, наливаемое из фляги в двухлитровую банку, подковырнул:
– Вот это по-нашему; Лариса своего не упустит.
Новые любовники вышли на балкон; на вечерней прохладе осени накурились и нацеловались. Ларису внезапно стошнило – она едва успела перекинуть голову через перила. Семена передернуло: «хорошо, что не из «горла в горло».
– Опять Пушок фонтанирует, – донесся голос Алексея.
Семен усадил Ларису на колени.
– Мы можем быть вместе? – спросил он, остывая.
– У тебя есть где? – перехватила она рапиру.
– Было бы – не спросил бы.
– Я на квартире.
– У тебя есть подруга?
– Поворотики, однако… кобелек.
– Нет – обстоятельства: я готов жениться, а способностям кобелька с тобой сам удивился, обычно для меня это трудный этап.
– Спасибо за откровенность; есть подруга, но она давно отошла от журналистики.
– Так это принцип вашего общения?
– Не совсем… по вкусу. Мы с ней редко общаемся.
– И все-таки…
– Познакомлю.
– А как насчет рассказа в твою газету?
– Шустер. Давно в журналистах?
– Впервые… с журналисткой.
– Заметано.
– Что заметно?
– Заметано, говорю, термин такой. А если правка потребуется?
– Доверяю.
На следующий вечер новые приятели и Лариса поехали на другой конец города, оказавшийся частным сектором. Калитку открыла, прикрыв собаку в будке, рослая, с приятной улыбкой на красивом лице, русоволосая молодая женщина.
– Вдовствуешь? – задирает Лариса.
– Нет, жениха жду, – парирует хозяйка.
– Знакомьтесь: Семен – Татьяна. – Новые знакомые обменялись рукопожатием.
В саду, погрузившем в себя пятикомнатный особняк под шифером, накрыли стол и, перекидываясь шутками, опрокинули по первой из граненых рюмок.
«Первач», – отметил Семен.
– О! Татьяна первачом угощает! – одобрил Алексей. – И ни запашка!
– Специальная тройная перегонка и очистка, – улыбнулась вдова.
Похрустели малосольными огурцами, маринованными томатами, поклевали салат, пощипали смеющийся капельками воды виноград.
– А не перейти ли новым знакомым на «ты»! – атаковала Лариса.
– Конечно, – поддержал Алексей.
– Во, сваты! – ни мало не смутясь, улыбнулась Таня.
Алексей наполнил рюмки. А мать Татьяны принесла жареный картофель с крольчатиной с огня, и челюсти заработали с новым усердием.
Начало смеркаться, и захмелевшие гости засобирались домой, а Татьяна с Семеном проводили их до остановки.
Даша в поисках мужа с неделю обзванивала город и нагрянула к мужу на работу, но получила от охраны от ворот поворот. Дома увидела записку «Не ищи. Забрал только свои вещи. Развода не нужно. Алименты оформлю. Семен». По-бабьи взвыла у «разбитого корыта» – пришлось съехать с казенной квартиры к родителям. Семен же, на упрек парторга о семье, ответил, что это дело личное, а не партийное. «Вот судьба, – усмехнулся он в усы. – Только сбагрил одни алименты, как тут же навесил другие – это уметь надо!»
У Татьяны Семен почувствовал себя не примаком, а хозяином: тесть, мужик еще крепкий, с крестьянской хваткой, ненавязчиво ввел нового зятя в садовые и «кроловые» дела, и зять, забыв с Таней о спиртном, радушно угощает друзей. Депутатский срок закончился, и на горизонте остались литература, жена и хозяйство. Под коноводством Алексея, неутомимого в застолье, с женщинами и в литературе, Семен, осваивая законы стихосложения; издал сборник рассказов; его заметили, и счастливый автор погрузился в работу над следующим сборником, включая в него первую повесть и усиленно работая над стихами. А стихия жизни плеснула ему в лицо с другой стороны.