И было море.
Море дышало, то медленно, медитативно, древне, то часто и прерывисто, будто только что взбежало на высокий холм.
На холме была деревушка. Она лежала, вытянувшись на щедрой земле, и на одном ее боку стояли хижины, а на другом цвели и колосились поля. А руки деревушка тянула к морю. И в руках ее были лодки.
Каждое утро мужчины деревни спускались к воде, и деревня раскрывала пальцы, отпуская лодки на волю. Покидая берег, мужчины пели. Они дарили морю музыку своих голосов, а море дарило им рыбу. Каждое утро они улыбались друг другу.
Женщины тоже знали море. Для них оно было другим. По вечерам они спускались с холма и благодарили море за то, что оно вернуло мужчин домой, уберегло их от непогоды и дурных мыслей. Женщины пели морю свои песни, нежнее, протяжнее.
Для мужчин море было товарищем, для женщин — великой матерью.
А еще женщины пели ветру. И он был ласковым и мягким, как шелк, и был капризным и дерзким, как мальчишка, и был яростным, как пощечина. Женщины пели ему колыбельные, и ветер затихал, замолкал, засыпал.
Но бывало так, что лодки оставались на берегу, а окна прятались за ставни. И музыка голосов уходила внутрь, в хижины, в сердца. Все знали, что бесполезно петь, когда ветер становится гневом. Гневом моря.
Гнев хватал море за горло и швырял на сжатые кулаки берега, в пену разбивая волны. Он таскал его по скалам, он вонзал в него корабли, заставлял глотать крики и страх. И море подчинялось. Оно не могло противиться своему гневу.
Когда гнев отступал, на берегу оставались полосы водорослей, будто вырванные волосы русалок, с изломанными диадемами ракушек и камней. Тогда дети выбегали на притихший берег и собирали отвергнутые морем сокровища. Русалочьи волосы превращались в костры, осколки диадем — в браслеты и ожерелья.
А взрослые выходили на берег собирать обломки. Обломки кораблей.
И так было сотни лет. Море и люди жили друг возле друга, сами по себе и вместе.
А потом пришла беда.
В этот год земля была старой, ее тело отцвело и затвердело бесплодными морщинами. Ее усталость заполнила поля, спустилась к родникам и передалась морю. Рыба ушла из привычных мест. Деревне грозил голод.
Мужчины, женщины и дети собрались на берегу. Мужчины знали, что их лодки беззащитны перед открытым морем. А женщины знали, что будут ждать их весь день и всю ночь, и еще столько, сколько нужно, чтобы дождаться. Дети просто верили, что все будет хорошо. Поэтому мужчины опустили в лодки сети, а лодки — в море, оттолкнулись от берега и поплыли вперед и немного вверх. Туда, где море становилось небом.
Уходя в море, они пели, и музыка их голосов отражалась от воды и поднималась вверх, туда, где лежала усталая земля их деревни. Они уходили на весь день и на всю ночь, и еще на столько, сколько нужно, чтобы вернуться с честью.
Воздух в деревне отяжелел и застыл, и песни женщин звучали гулко и отчаянно. Когда, наконец, пришел вечер, женщины укутались каждая в свою темноту и сели у окон. Их глаза видели деревенский сумрак, а сердца были в море. И не было на небе звезды, что горела бы ярче, чем их любовь.
А потом пришла ночь. И вместе с ней пришел гнев. Гнев моря.
Рассвет застал деревню в молчании. Женщины выводили на пастбище коров, пекли хлеб и чинили сети. И ни одна из них не выпустила ни слова. К вечеру, когда молчание стало невыносимо тяжелым, женщины спустились вниз, чтобы бросить его в море. Они стояли на берегу и смотрели вперед и немного вверх. Туда, где море становилось небом. Они не могли петь.
И тогда запело море.
«Ах...» вздыхал женский голос моря. «Шшш...», вторил ему мужской. Оба голоса вдыхали полные легкие и поднимали свою музыку ввысь. Когда она достигла вершины холма, того, где лежала усталая земля деревни, море заискрилось. В каждой его волне переливались крошечные зеленоватые звездочки, будто слезы на молчаливых щеках женщин. И женщины знали, что это искрилась и сияла любовь моря.
А потом, сначала тихо, и громче, и в полную силу, в песню моря вплелись голоса мужчин. Вслед за голосами медленно, и быстрее, и совсем рядом выплывали лодки. Они вернулись домой с честью.
Прошло время, и правда проросла сквозь него, чтобы стать легендой. На берегу моря, там, где была деревушка, разлегся город. На груди он держал бетонные дома и гостиницы, по бокам его неслись автомобили и поезда, а руки город тянул к морю. И у моря был рыбный завод. Круглосуточно от завода и к заводу носились корабли, их жадные сети загребали рыбу, водоросли и ракушки, и часть улова уходила в другие города, часть оставалась здесь, а часть возвращалась в море. Мелкая, бесполезная. Мертвая.
Мужчины на кораблях не знали песен. Они уходили и возвращались молча, и женщины не встречали их на берегу. Женщины тоже разучились петь. Им нечего было дарить морю.
Большие корабли не боялись гнева моря, они скользили взад-вперед, тяжело, упорно, глухо, оставляя в воде надрезы, сочащиеся пеной. А у самого берега, тонкая, как слюна, плавала пленка мазута. Сюда уже давно никто не приходил.
Поэтому никто не заметил, что у моря пропал голос. Сначала затих слабый женский, а потом стерся и грубоватый мужской. Море расчесывало водоросли, гладило борта кораблей, вытачивало скалы. И в его волнах каталось, разрастаясь, молчание. Когда оно стало настолько тяжелым, что его невозможно было вынести, море бросилось на берег, чтобы отдать его земле.
Молчание впиталось в песок, под асфальтом поднялось на холм, и выше, выше... Когда оно достигло города, из моря исчезло сияние. Будто кто-то медленно, по одной, задул все искры в волнах. И вместе с последней искрой что-то угасло в самом городе. Город на мгновение замер. Только на мгновение.
Но люди поняли, что это умерла любовь моря.
Сначала на берег вышли старики. У них уже не было неотложных дел, и они еще помнили осколки легенды. По слову, по образу они собирали разбросанные в памяти слова песен. Сплетая вместе ослабевшую музыку своих голосов, они посылали ее вперед и немного вверх. Вслед за стариками, к песням и навстречу собственному любопытству, на берег потянулись дети. Их глаза видели безнадежную ночь, а сердца ждали чудес. Они собирали выброшенные морем водоросли, в темноте похожие на вырванные русалочьи волосы, и складывали из них костры. Костры рассыпались по берегу бисеринками света, а вокруг них, как мотыльки, собирались люди. Они сбрасывали заботы на границе города, кутались в общую, одну на всех, темноту, и ныряли в звуки забытых песен. Море слышало их голоса, но у него не было сил сиять.
И тогда засияли сердца. Медленно, от человека к человеку, через взгляды, через прикосновения, через песни, капли света разлетались по берегу. И море знало, что это светилась и переливалась любовь. Любовь людей.
Когда сияние достигло последнего сердца, а музыка голосов взлетела к самым звездам, море запело. Сначала тихо, и громче, громче, сначала женский, потом мужской, оба голоса взлетели ввысь, набирая силу.
Ахххх, вздыхал женский голос. Шшшш, вторил ему мужской. Море оживало. Сияли сердца. Сияли волны.
Люди и море заново учились любить друг друга.