КЛАВИШИ
Ещё не пожилой Фалей проснулся от привычной головной боли. С трудом открыв глаза, он обнаружил вокруг свой, хорошо знакомый бардак. Дома!!! Это было уже хорошо! Прямо из-под крана жадно напившись холодной воды, Фалей снова лёг и попытался уснуть. Но врачеватель Морфей наотрез отказывался брать его в свои сладкие объятия, видимо, вдосталь надышавшись винного перегара.
Тяжело поворочавшись с боку на бок, как стартер автомобиля при глубоко разряженном аккумуляторе, Фалей устало затих. Но похмелье всё же заставило его заняться поисками какой-либо алкогольной подзарядки. Чудес не произошло, лекарства нигде не было! Что ж, ему пришлось собрать всю свою волю, как шелуху от изгрызенных семечек, в кулак и одеться. После чего он, кряхтя и охая, выбрался на свежий воздух.
На улице было раннее утро начала марта. За ночь подморозило. Тротуары превратились в некое подобие ледового катка. Осторожно ступая, чтоб случайно не выкинуть какой-нибудь двойной аксель или ридбергер и не загнуться на скользком асфальте, Фалей поковылял собирать бутылки по своему маршруту. Привычный круг ада, как он сам его называл, не принёс искомого удовлетворения. Как рыбак, вынимающий сетку с одной морскою тиной и мелкой рыбёшкой, он негромко матерился. Затем на выданные в пункте приёма стеклотары рубли Фалей купил и тут же поправил своё здоровье парой бутылок пива. Внутри чуть потеплело и всё... Он постоял. Нет, точно всё…
На основательное лечение денег катастрофически не хватало. И он решил отправиться в свободное плавание, поискать добычу в чужих районах. «Да, кризис по всем больно бьёт! Всё же насадил иноземный рыцарь сланцевый газ на пику инфляции нашего богатыря Газпромушку, как тот ни махал своим обрезком трубы!» – сильно переживая за состояние родной экономики, Фалей незаметно удалялся всё дальше и дальше от своего ареала обитания. Ноги в ботинках не по сезону постепенно окоченели. Руки тоже. «Не поморозиться бы ненароком…» – замелькала перед ним, как моль во внезапно открытом шкафу, неприятная мысль.
Свернув за угол жилого дома, он увидел Дворец культуры. Давненько же не заносило его в эти края! Ещё ребёнком он бегал в этот дворец на дневные киносеансы. «Вокруг ничего не изменилось! Что ж, здания живут много дольше нас!!!» – по замёрзшим ногам эта истина дошла до головы Фалея с сильным акцентом на последние слова! Стало совсем нехорошо. «А может, по старой памяти забежать и чуток погреться? Попытка, как известно, не пытка!» – настраивал он себя, с трудом открывая тяжёлую дверь. Но такого уже привычного вахтёра на месте не оказалось.
Фалей воспользовался выпавшим шансом и прошмыгнул в здание. Его сразу охватили знакомые запахи. Сколько лет минуло, а запахи детства были всё те же. Но надо было где-то спрятаться! Он деловито прошёлся по коридору и осторожно приоткрыл одну из дверей. Это, вероятно, был музыкальный класс. У стены стояло обшарпанное пианино с откинутой крышкой. Сама комната была безлюдна. Фалей юркнул внутрь, как воробей в скворечник, и сел на стул перед музыкальным инструментом. Ногам наконец-то стало благостно, даже по кончикам пальцев побежало живительное тепло, как после принятых ста грамм. Разминая замёрзшие руки, он машинально нажал на белую клавишу. Клавиша податливо и в то же время упруго пошла вниз. Родился высокий, чистый звук. Он совсем не знал нотной грамоты, но звук вызвал у него целый поток воспоминаний. Очень, ну очень похоже визжала Тамарка Зибзяткина, когда он основательно выпив, ухватил её за коленку на какой-то там вечеринке. Её белые капроновые чулки и аппетитные коленки эротично замелькали в его освежённой звуком памяти.
Звук усовестился натуральной порнографии и стыдливо затих. Чтоб почувствовать разницу, Фалей нажал на чёрную клавишу. Пошёл низкий, густой звук. В памяти сразу всплыла Регвольда Стрикулистова. Тогда они остались одни, и только его рука порхнула к её коленкам, как резвая бабочка к буйно цветущим розам. Тут и раздался её крик, который был весьма неприятен и полностью аналогичен звуку этой чёрной клавиши – мол, что за дела! Что её, видите ли, совсем не так поняли! И он вообще козёл! Чтоб хоть как-то перебить тягостные воспоминания, Фалей вновь нажал на другую, белую клавишу. Раздался тоненький звук. Ну вылитые писки Клары Феофановны. Ах! Ах! Как же заводяще она попискивала в его лапах. Тогда выдалась знатная пирушка! И как же он основательно прижимал её на уютном диване… Его палец потянулся было к чёрной клавише, но сразу всплыла Аглая с её воплями: «Я больная женщина с радикулитом!» Разницу чувствовать как-то расхотелось, и Фалей снова нажал на белую клавишу в середине клавиатуры и от удовольствия закатил глаза. Это в полном объёме заструились живые, сладострастные всхлипы и постанывания Симфонии Няки!
В действительность его вернул дружный детский смех. Фалей повернулся и увидел группу учеников. Школьники с любопытством смотрели на него и смеялись.
– У нас будет урок музыки! – сказала одна будущая пианистка.
– Всё, всё, тихо испаряюсь! – покорно согласился Фалей, поднимаясь со стула.
– А играть вот как надо! – сказала другая. Подошла к инструменту и шустро прошлась пальцами по всей клавиатуре, слагая звуки в нехитрую мелодию.
– А я вот за свою жизнь так и не научился… И мелодии своей тоже не сложил, – пробормотал Фалей и, загремев посудой, неуклюже потопал к двери. Это вызвало у школьников новый припадок безудержного хохота.
И уже в коридоре мозги Фалея, видимо, от обилия выпавшего на них прошлого, как мокрого снега на провода электропередающей линии, короткозамкнуто заискрились, и в них вспыхнуло яркое видение: вот сидят на академической сцене в очень коротких юбках и Тамарка, и Регвольда, и Клара Феофановна, и Аглая, и Симфония Няка, и все другие бывшие его подружки. Всё ещё такие молодые и весёлые. И чулки на них чёрные и белые, и рассажены они в строгом соответствии с фортепианной клавиатурой. А он, в смокинге и при бабочке, выходит на щедро освещённую софитами сцену. Небрежно кланяется битком набитому залу. Шум в зале мгновенно стихает. Выждав мхатовскую паузу, он начинает методично метаться по сцене и нагло хватать девчонок за их коленки. Те на все лады звонко визжат, и слагается единая, доселе никем не слышанная мелодия его жизни, страсти, любви. Мелодия становится всё громче, она ширится и растёт! И вот, как в плотно закрытом самогонном аппарате, кипение страстей доходит до крайней точки. Давление восторга просто зашкаливает, и зал взрывается, разлетаясь во все стороны бурными аплодисментами. И Фалей шепчет сам себе: «Я играл! Я тоже играл!» И бежит со своей сумкой на выход. И слёзы бегут впереди него. На улице светит солнышко, появились первые скромные ручейки. Почти тепло и скоро будет весело. И Фалей радостно, во всё горло кричит прохожим:
– Я тоже играл! Ребята! Я тоже…
И торопится сдать собранную им посуду, чтоб достойно отметить свой, такой нежданно пришедший праздник!