Коля (набросок)
У Коли была потрясающая черта: он владел магическим, тихим, играющим воображаемыми цветами шепотком.
Не шепотом – а именно – шепотком.
Как начнет какой-нибудь даме на ухо шептать – да так витиевато, кружевно, узорно – и все, дает корабль течь, и тянут его на дно, где сидит царь морской, с трезубцем, ждет добычи.
Коле уж под полтинник было.
По утрам он во что делал: брал собак – а их было 12 штук, привязывал на поводки и шел по своей короткой улице навстречу новому многоэтажному району. Собаки пытались разлететься в разные стороны – может быть, они мечтали, чтобы у них крылья выросли.
А о все шел, хихикая. Тихо он так дьявольски хихикал, и голос был – такой же, как и он сам – задорный, пионерский, рыжий.
А улица та была – студенческая. Ибо упиралась она в университет, и в каждом дворе жило не менее одного студента. Да и то, один – исключение. Бывало, что и по десять человек в одном доме селилось. А для целей этих в каждом дворе стояло какое-нибудь специальное сооружение, в которое будущие специалисты набивались, словно семечки в стручок гороха.
И вот – по утру – самый сон. Утро холодное, но не то, чтоб особо седое – оно ближе к семи часам уже разгорелось и коптит выхлопными трубами. И все собаки короткой улицы рвутся, готовы лопнуть от негодования, видя такую картину.
Коля идет спокойно, хотя важности ему, конечно же, не достает. Он слишком сух для этого. В каждом же дворе, в каждом сданном углу, на каждой металлической кровати, подскакивает студент. Свершилось. По улице идёт Коля.
-Сука, Колян, - говорили студент.
А Коля возвращался домой, ложился на диван и смотрел телевизор. Собак кормил отец – высохший, немного крючковатый от лет, старик.
-Папа, папа, корми их нахер! – кричал Коля громко, задорно, точно вожатый. – Корми их нахер, сколько можно говорить, пусть заткнуться, а то нахер выгоню!
Выгнать он их не мог – так как сам и завел.
Собаки повизгивали, ожидая лучшего. Кормили их. Собаки были частью Коли – они во многом, были на него похожи. Тут нет ничего удивительного – у животных есть замечательное свойство энергетической ассимиляции. Половина из 12 собак были рыжими – такими, как и Коля. И голос у них был Колин. И даже пахли они – как Коля.
А размножались они сами по себе.
-До мышей дотрахались, - говорил Коля время от времени.
На самом деле, все так и было – самый младший пёсик – едва оперившийся щеночек – рыжий, громкий, с колиным голосом, заметно отставал в развитии от предков.
Коля включал телевизор.
Шел взаимообмен. Из эфира лили мир, коля этот мир хватал, матюкал, пытался заткнуть назад, и вообще – каждое действие сопровождалось выбросами энергетических струй.
-Ой, сука, какие певцы! – верезжал Коля. – О сука дегенератов понаплодили. Какие лица узкие, недоразвитые.
-Что ты там кричишь, Коля, - глухо, будто из башни танка, донесся голос отца.
-Да ты посмотри сука одни дегенераты в стране! – вопил Коля.
Работал Коля не спеша – сутки через трое. Что он делал в остальное время, он и сам не знал. Раньше у него была жена, теперь – появилась какая-та вялая, немного прибитая годами, сожительница – впрочем, вместе они не жили. Сожительницу звали Валя. Ей было лет сорок пять, и там целый букет петрушки был. Во-первых, у нее свой сожитель был. Звали его Петр Валентинович, весь он был опухший, стертый, одной ногой в могиле. Прав на квартиру у Вали не было – сама она жила в хибарах под мостами. Потому, план был простой – ухаживать за Петром Валентиновичем, пока тот концы не отдаст. Квартира была о четырех комнатах. Одну комнату сдавали студентам.
Как-то Валя попыталась выселить студенток. Тогда дверь открылась, и девушка-студентка – круглолицая, еще не отдохнувшая от крестьянского молока, заявила:
-Пошла ты на ***, косоглазая.
Валя обиделась, но ничего не сказала. Ну а что делать – она и правда на один глаз косила. Была у Вали дочерь – девочка лет пятнадцати, и жила эта дочерь с мужиков сорока пяти лет, о чем Коля, выпив водки, любил кричать вечерами:
- Дегенераты, дегенераты расплодились, во что нация превращается, лучше бы немцу сдались в 41-м, жили бы теперь в нормальном обществе.
Впрочем, кричал он больше рефлекторно. Его особо волновало то, что его волнуют, ибо лучшим вариантом было сидеть хмельным вечером на кухне и читать свои стихи – с шумом, с воплем наступающего на Рим Атиллы.
Стихов у Коли было штук десять.
Больше не сочинялось, но этого хватало. Коля, прежде всего, находил себе какого-нибудь собутыльника - с работы, например, сажал по другой угол Валю, начинал читать, вопить, и каждый перерыв между стихотворением сопровождался извержением.
-Я…. Я уже всех собрал! – кричал он. – Я уже всё собрал.
Никто так и не мог понять, кого же он собрал, или что собрал, но подразумевалось – Коля готов к чему-то такому, о чем прежде никто не знал. Он был готов к прорыву. Коля сжимал кулаки, рыжие вихры поднимались, как у попугая, он вскакивал из-за стола и сообщал о своей готовности.
-Вы…. Даже не представляете, что я умею, на что я способен…. Я…. Я уже всё собрал. Я уже готов ко всему. Я такое могу, я такое умею……
Сто граммов хватало, чтобы задорный пионерский речитатив был слышен в соседних дворах. Собаки лаяли, срываясь с цепей. Студенты, что заселяли все окрестности, точно деревья – скворцы, поднимали головы. Часть студентов спало, часть пило водку, ну и процента 2-3 что-то учило, что уже было прогрессом.
А потом снова было утро. Можно вообще – так если подумать – то и людей поделить на две части. Одни – если б умели – то утро вообще отключали. Вот глаза ты открываешь – а нет ничего. Звёзды так тебе и горят. А потом раз – и день. И вроде бы ты снова живешь, и все соки твоего организма бегут, бегут, создавая в сосудах чудовищное напряжение. Есть же люди – жаворонки, и это другого типа индивиды. Им свойственна дисциплина – только не сложная, выверенная волей и цифрой (например), и некая тонкая, худая, птичья. И вот спросить бы утром у Коли:
-Чего ты, Коля, встал ни свет, ни заря?
Но ведь и спрашивали.
Идёт он с утра самого, с собаками своими, и рвутся они – и вообще – всё это – единый организм. Дракон. А Коля – главная голова Дракона. И хихикает эта голова.
-Коля, - сказала из-за забора старая соседка, - ну на кой черт ты их водишь?
-С утра телевизор включил! – залился Коля. – А там что показывают! Что показывают! Выродилась нация! Во что превратилась! Гены сгнили. Надо было немца в страну пускать, чище бы было. В наше время…..
Коля доходил до многоэтажек. Сверху кто-то пялился. Вниз летел тухнущий в полете бычок.
-Чо смотришь! – крикнул Коля. – Телевизор свой смотри.
И он возвращался. Жал на кнопку. Лежал и комментировал.
-Кризис, сука, вот что делается, скоро Америка накроется, ха-ха-ха-ха.
Он хохотал, напоминая гигантского попугая, которого выпустили полетать из клетки.
-Коля, что ты там? – спрашивал отец.
-Папа, смотри, что творится в стране!
А когда Коля дежурил – то тоже о стране рассказывал, и о причастности своей – и к политике, и к культуре, и к еще каким-то неведомым вещам.