Сергей Пресс (Sergej Press)
Три Татьяны на Плющихе
Моей матушке было не до искусства: любовь требует жертв, а она любила. Но иногда я слышал от неё: Доронин, Хитяева, Переверзев, Любезнов, Быстрицкая, Самойловы и Самойлова, Баталовы…. Кумиры послевоенного (иногда и предвоенного) кино, действительно самого массового из искусств. Вдобавок, может, несколько слов. Она звалась Татьяной…
…Татьяна Доронина…
Это имя Она произносила с особой интонацией, в которой можно было угадать особые совпадения. «Три тополя на Плющихе» несколько раз в год крутили и крутят по ящику. Я его увидел в первый раз где-то в середине школьной юности. Мы смотрели вместе. Я понял, что Она смотрела его раньше, и не один раз. Глядя на экран, Она произнесла «Доронина», все с той же интонацией. Больше ничего. Этот фильм в конце с таким контрастным и побеждающим «Qui je crois», по особому грассирующему в исполнении Мирей Матье, стал для меня одним из окон, через которое я смотрю в мир. Блистательная режиссура, актерская игра, замечательная песня Пахмутовой «Нежность» о Юрии Гагарине, недавно погибшем, а вовсе не о французском летчике Экзюпери, тонкое и трогательное исполнение песни Майей Кристалинской, а имена: Ефремов, Шалевич, Доронина. А потом оказалось, что режиссера фильма тоже зовут Татьяной. Правда, отчество оказалось не очень круглым: Моисеевна. Последнее, на самом деле, очень важное обстоятельство заставляет меня задуматься о сути и силе влияния того, что называется русским характером, наиболее точным проявлением которого, является именно русская женщина, так точно, ярко и пронзительно воссозданная на экране двумя Татьянами.
Странным образом некоторые театральная условность и манерность игры Дорониной, в которых ее подчас упрекают, здесь точно легла в абсолютно точный образ русской женщины. И мне совсем не надо, чтобы грамотные критики растолковали мне феномен актрисы, говорящей с несколько неестественной экзальтацией и придыханиями. Я просто вижу, что моя мать Татьяна и Нюра актрисы Татьяны Дорониной - одно и то же. Вследствие непроходящей тысячелетней неустроенности русской жизни, русскому характеру присуща крайняя неудовлетворенность настоящим. Еще Чехов говорил, что мы (русские) не умеем жить настоящим, мы всегда живем будущим. В русских мужчинах и женщинах, помимо прочего, это рождает некую особую склонность к самоигре, самопредставлению, когда отношения людей превращаются отчасти в отношения их самопредставляемых копий, а не действительных сущностей. Мужчины могут прихвастнуть, приврать, выпендриться. Женщины – жеманиться, кокетничать и применять косметику. Между прочим, я заметил, что эти качества наших женщин очень привлекают европейских мужчин, которые скучают без этой вечной игры между мужчиной и женщиной.
Поэтому суть игры Татьяны Дорониной, суть ей Нюрки и существо моей матери – любовь, чистейшая, безо всяких примесей, почти кошачья. Поразительный контраст и единство природной, естественной любви и искусственной театральности. И для того и для другого обязательны внешняя и внутренняя мимикрия, игра, яркие перья, без которых они существовать не могут, как и шекспировский театр. Вот почему Доронина так красива и женственна в этом образе, так царственна и властна, как пишут и на сцене и в жизни.
Мария Стюарт – это ее роль, а мелодрама, драма и трагедия ее жанры.
Татьяна Доронина – не единственная в этой линии. Было немало прекрасных актрис в нашем театре и кино: Орлова, Хитяева, Быстрицкая, Скобцева, всех не перечислить, но из тех актрис, которых я видел сам, Доронину я могу сравнить только с Аллой Тарасовой.
При этом я легко могу представить Доронину в любой роли Тарасовой, но не могу представить Тарасову в роли Нюрки. Я думаю, что Нюрка была бы и без Лиозновой, можно было бы найти замену даже Ефремову, но без Дорониной Нюрки не было бы точно. В нескольких киноролях Татьяна Доронина с поразительной точностью воссоздала на экране характер русской женщины, суть которой и есть любовь, безграничная и жертвенная, всегда трагичная, как и история самой России.
Все-таки Тарасова не смогла бы сыграть Нюрку, она просто не прошла через реалии трагической судьбы русской женщины предвоенного и первых послевоенных поколений. Освобожденной от рабства русской революцией, русской женщине пришлось пройти через бегство из деревни, нищету и кошмар послевоенных общаг и коммуналок, лимиту и подпольные аборты и растить детей фактически в одиночку при живых пьяницах отцах, да еще и работать при этом на фабриках и заводах за почетную грамоту, и только иногда кусок крепдешина к восьмому марта. В этих чудовищных условиях, в которых по-тихому были сломаны и уничтожены миллионы судеб русских женщин, и по этой причине недодавших стране десятки миллионов рабочих рук и солдат, в которых мы так нуждаемся сегодня. Разве могла их смущать некоторая театральность, присущая любви вообще, любви, ставшей сутью наших матерей и жен, тоже немало пострадавших в перестроечный и постперестроечный период российской истории. Удивительно ли, что такой театральной, почти неестественной доминаты любви я не находил в поколении родителей матери, они были намного практичнее и проще.
Вряд ли Татьяна Доронина логически выстраивала роль Нюрки, роль не получилась бы. Она сама из этого поколения и хорошо знает и еще лучше чувствует этот крепнущий и развивающийся характер русской женщины, она знает то, чего не знала, не испытала и не могла бы сыграть Тарасова.
Огромное спасибо Татьяне Лиозновой за этот фильм. Он стал настоящей отдушиной для моей матери Татьяны. Для меня Татьяна Лиознова это автор, прежде всего, «Трех тополей», а не «Семнадцати мгновений». А ведь была еще «Евдокия» с прекрасной Хитяевой и тоже очень любимой моей матерью.
Я не знаю, были ли «тополя» Лиозновой нашим ответом их «томагавкам» - «Мужчине и женщине» 1966 года выпуска. На мой взгляд, Татьяна Доронина создала непревзойденный шедевр, образ женщины. «Мужчина и женщина» - проза любви, «Три тополя на Плющихе» - ее поэзия, которая не нуждается ни в каких подробностях, и в Нюрке существует сама по себе и ни от чего не зависит.
Для того, чтобы образ русской женщины послевоенного поколения стал завершенным, Дорониной пришлось сыграть в кино еще три роли: Наташу («Еще раз про любовь»), Надю («Старшая сестра») и Шуру Олеванцеву («Мачеха»).
Мне кажется, Дорониной не удалась роль в «Мачехе». Не так наши матери любили нас. То ли театральность Дорониной подвела ее здесь, то ли режиссерская работа не того уровня, не знаю. Фильм получил прекрасную прессу, Доронина была объявлена актрисой года СССР. Но фильм прошел мимо. И сегодня его смотрят редко. Тема мачехи нашей женщине вообще неинтересна. Дети для нее – все и навсегда. Мне думается, конфликт есть на другой стороне: нашим женщинам часто приходится выбирать - мужчина или дети. В этом конфликте как минимум половина – за счет женщины. Выбирая, как правило, детей, наша женщина теряет мужчину, а в итоге – семью, которая без отца не может существовать полноценно. Это отдельная огромная проблема.
А мне хочется «Еще раз про любовь» .
Это то же время, та же страна, но теперь она стюардесса, Наташка, Наташа. Здесь любовная драма (мелодрама) развивается по полной: от первого заочного знакомства с Эллочкой до гибели главной героини. Как говорится, любовь на любой вкус и в постели тоже, правда, скромно, по-комсомольски, шестидесятые годы все-таки. Опять Ефремов в фильме. Но любовный дуэт уже полноценный: замечательный Александр Лазарев уже не подыгрывает, а играет, и весьма энергически. Этот фильм, научивший меня целоваться в метро и других общественных местах, был адресован как бы уже другому поколению, нашему. Но женщину в нем снова играла Доронина. Это уже была натяжка. Женщины нашего поколения – другие, менее самоотверженные, менее зажатые нуждой и бытом, раскованнее, требовательнее, наконец. Но, продолжив предыдущую линию, Доронина создала теперь идеал женской любви, Любви с большой буквы, абсолютной, абсолютно чистой и прозрачной, я бы сказал, непорочной, несмотря на постельную сцену и/или намеки на них. Для Наташи, кроме любви в этом мире не существует ничего, а без любви ничто невозможно. Но такая любовь разрушительна и непродуктивна. Это уже не любовь мечта, только что освободившейся женщины, а любовь-действие женщины уже свободной. До сих пор никто не знает, что делать с такой любовью. Не знал об этом и Эдвард Радзинский, написавший пьесу/сценарий. Оставалось одно – Наташку убить, что Радзинский и сделал, чтобы не принижать образ и не снижать накал страстей. В жизни это менее трагично. Обычно заканчивается душевной усталостью и одиночеством. У некоторых – необыкновенным и постоянным творческим полетом. Но разве Радзинский мог позволить Наташке стать модным дизайнером, или модной писательницей, занявшей его собственное место? Нет, конечно. Поэтому Наташка гибнет. И Эдвард Радзинский может спать спокойно. Но это в нашем поколении. У страны еще не хватает ресурса продлить нам молодость и любовь до самого конца. Сегодня – это удел немногих. И сама Доронина не снимается уже тридцать лет. Надо быть Марлен Дитрих, чтобы сохранить хотя бы видимость любовного огня.
Как это соответствовало моему юношескому максимализму! Этот фильм оказался действительно культовым для нашего поколения. Очень его любила матушка. И часто говорила «Лазарев». Но я о Дорониной. Мужских ролей, подобных Эллочке много в кино, и в нашем, и в мировом. А второй Наташки нет, ни на Мосфильме, ни в Голливуде. Нигде. И не будет. Доронина уникально совпала со своим поколением, с его надежами и мечтательностью, терпением и жертвенностью, нежностью и жалостью, любовью.
Игра Дорониной в «Старшей сестре» окончательно закрывает тему русской женщины. В этом фильме, самом раннем из четырех (1966 г.) . Надя, героина Дорониной и мать, и сестра, и любимая женщина и творческая личность. И везде хороша, красива, восхитительна. Завораживает. Снова режиссер Георгий Нотансон. Снова замечательный фильм-шедевр.
И мы снова смотрим телик с моей матерью.
Весь мир – театр, где мы в любовь играем.
Не цирк, не стадион, не казино,
Мы здесь не понарошку умираем,
А вот любить желаем, как в кино.
Но нам сценарий пишет не Радзинский,
И не Шекспир слагает нам судьбу.
Я сам, где по-людски, а где по-свински,
Себе всегда дурную пьеску наскребу.
Но лучше не играть в любовь. На сцене,
В кино б её несчастную сыграл.
И зритель пусть самостоятельно оценит
Хорош актёр был в пьесе или врал.
Но не играл любовь и сам Радзинский,
Теперь я знаю: он в неё играл,
По краске в седине, по шляпе и по писку,
Как сам с восторгом смотрит на экран.
На пьесу, где Доронина блистает,
Где Лазарев её партнёром был.
Сто с небольшим страниц листаю.
Я тоже ту Наташку полюбил.
И с той поры, как он, в любовь играю.
И жизнь летит, как в киномонтаже.
Радзинсковских Наташек выбираю,
Доронина состарилась уже.
Но не в кино и не стареют кадры:
Метро "Динамо", примитивный быт.
Нет больше Лазарева /Александра/,
И некому Доронину любить.
Такая сила у волшебного искусства,
Что не поймёшь, где жизнь, а где кино.
Под фильмы косят наши чувства,
А фильмы косят под него.
И в сотый раз я сто страниц листаю
С нехитрым текстом, фабулой простой
Где Лазарев с Дорониной блистают,
Где мать моя поплакивает над мечтой.
09.10.2011 16:56