Наверное, привидением в инвалидном кресле Хриплый напоминал о себе. И о том, что надо торопиться. Горячев сидел за швейной машинкой и бездумно смотрел в окно. К соседям тоже приехали гости. На обочине дороги стояли две машины – «девятка» и «Хонда». Кажется, это дети старухи, которая живет в этом доме: женатый сын с двумя отпрысками и дочь. Она-то как раз на «Хонде» и приехала.
На крыльцо с резным некрашеным навесом вышла пожилая женщина, хозяйка, и прошлепала к грядкам. Вслед за ней выскочила девушка.
– Тетя Лиза, я сама нарву зелени, а вы идите к маме, что-то ей от вас нужно. Кажется, у нее пирог пригорел.
– Так я ж его не могу реанимировать, Тина? Скорей всего, Катька хочет переложить на меня ответственность, как ты думаешь?
– Не сомневаюсь. Потому что мой братец будет целый вечер бухтеть, если виновата мама. А если вы – еще и нахваливать станет: «У нас в Рязани пироги с глазами! Их ядят, а они глядят!»
Девица говорила и жестикулировала так смешно, что Горячев засмеялся.
–Ладно, – сказала женщина Тине. – Иди в теплицу за зеленью, а я Катьку выручу, приму огонь на себя.
Но она не торопилась в дом. Подошла к яблоне, слегка наклонила ветку, высматривая что-то в листьях. Потом прошлепала к забору – там росли кусты смородины. Женщина стояла близко у «рабицы», Горячев мог разглядеть даже крашеные пряди, слегка выбивающиеся из-под косынки. Косынка была завязана, как у Марии тогда – хвостиками назад.
– Опрыскивать надо, – воскликнула тетка у смородиновых кустов. – И откуда эта гадость берется?
Удивление и досада отразились на ее ухоженном лице. Тетя Лиза была совсем не старая, как почему-то думал Горячев о ней и ее сестре Кате. Впрочем, близко они друг друга не видели. Мать всегда оберегала покой Горячева, и если он приезжал в деревню, она сама гостей не звала. Разве что кто-нибудь иногда заходил за молоком и творогом, который делала мать.
За творогом. Ну правильно. «Маргарита Ивановна дома? Она обещала мне килограмм творожку. Такой замечательный творог делает ваша мама!»
Горячев, как завороженный, смотрел на тетю Лизу. Это та самая бабка, которую он встретил в Ванькином подъезде. Та самая, которую он искал.
«Поезжай к маменьке. Там все развяжется».
Горячев отшатнулся от окна и закрыл глаза.
– Что ты плохо кушаешь, сынок? Спина болит? - мать с тревогой заглядывала ему в лицо. Он мотнул головой.
– Я целый день только и делаю, что ем. И слушаю визги- писки соседей. Шумные у них сегодня гости…
– Ну и пусть шумные. Зато знаешь какие дружные?
– Нет, не знаю, – он с деланным равнодушием ковырял вилкой тушеную картошку. Мать была в курсе жизни всей деревни.
– Лиза вон от своей квартиры отказалась, на Катину дочку, Алевтину, ее переписала. А Катя свою сыну отдала – там две комнаты всего, а у Сереги дети. Купили этот домик, разгородили пополам – как будто у каждой половины своя хозяйка. А на самом деле у них все общее. И дети, и деньги. Сейчас таких семей мало встретишь.
– Что ж, эти твои Катя и Лиза в Москву никогда не выбираются?
– Редко, как и я. Что нам там делать? Здесь-то приволье… Ой, сынок! – мать заполошно всплеснула руками. – В этой Москве только появись! Вон Лиза последний раз съездила – еле жива вернулась.
– Заболела там, что ли? Так и здесь от болезни не спрячешься.
– Какой «заболела», – отмахнулась мать. – В тот день, когда она была в городе, в их подъезде квартиру ограбили и соседа убили. Представляешь?
– Ну, ограбили. А убивать-то зачем? – он слышал свой голос как бы со стороны и ужасался, что ничего внутри не дрогнуло. Ни испуга, ни сожаления – только нетерпеливое: скорей говори самое важное…
– Как зачем? Сосед-то старичок старый, да к тому же инвалид-колясочник, из дома не выходит. А они, видно, не знали. Вот и клюкнули по голове – ведь свидетель… Отморозки, одним словом.
– Отморозки, – согласился Горячев.
– Лизина-то квартира на одной площадке с ними. Алевтина на работе была, Лиза с рынка вернулась – кое-чего девчонке купила. А часа через два услышала, как мальчик соседский, Ваня, закричал. Он пришел из школы, а там дед…
– Ладно, мать. Ты поменьше про всякие страшилки слушай да рассказывай. Так и заболеть можно.
– Вот Лиза-то и заболела. Ходит теперь как не в себе. Только сегодня и развеселилась, когда ребята приехали.
– А ребята-то на все лето прибыли? Твоим соседкам сейчас гости и правда не помешают.
– Нет, сынок. У всех работа. Малышей, может быть, попозже привезут, когда Катина сноха в отпуск пойдет.
– Ну ладно, мам, ты не очень-то расстраивайся. Мир не переделаешь.
– Как же не расстраиваться, Тоша? – тихо проговорила мать. – Все под Богом ходим, так говорят. А вдруг что с нами случится? С тобой? Ты не представляешь, какие иногда думы по ночам в голову лезут… Мальчишкой был – все боялась за тебя: не обидел бы кто, не случилось бы чего. Взрослым стал – все те же страхи.
– Боязливая ты моя! – специально не в тон, весело и громко, протянул Горячев. – Наверно, дело такое материнское – всю жизнь за ребятеночка бояться. Не женюсь! Честное слово, не женюсь и детей рожать не буду!
Мать улыбнулась.
– Попробуй только! Сынок, а у тебя есть девушка? Ну, такая, на которой бы жениться?
– Есть, – выпалил он неожиданно для себя. – Мария, девица-краса, русая коса.
– Ну? – мать вопросительно и с надеждой смотрела на него.
– Так она еще в детский сад ходит, надо подождать.
– Тьфу на тебя! – мать всерьез рассердилась. – Дошутишься. Годы-то идут. Мало того, что я не успокоюсь до смерти, так и сам время проворонишь.
Она собрала со стола и ушла в свою спаленку, чрезвычайно огорченная сыном. А он, захватив сигареты, которые всегда лежали на полочке «на всякий случай», вышел на крыльцо.
За соседним забором происходили шумные проводы. Гости рассаживались в машины с сумками деревенской еды (молоко и творог от горячевской матери), дети устало поскуливали, единственный в компании мужик привычно и беззлобно ворчал. Обе хозяйки заметно загрустили. Катя уговаривала дочь:
– Тина, ну хоть ты бы осталась. Какие такие важные дела у тебя завтра, ведь воскресенье?
– Мамуль, завтра Валерка знакомит меня с родителями. Как ты понимаешь, это очень важное мероприятие. А вот Сережка мог бы остаться.
– Конечно, – вступил ворчливо мужик. – А дежурство за Ленку ты отработаешь. Что бухгалтер, что хирург – какая разница! Чик – и нету лишнего. Аппендикс – в урну, денежки – в карман.
– Я не бухгалтер, дурак! Я аудитор! И чужих денег сроду не брала!
Брат скептически хмыкнул:
– Откуда тогда такая машина у нашего бухгалтера? Я всю жизнь горбачусь, а больше «Жигулей» не нагорбатил.
– Не там стараешься, медведь-ворчун. Ну не волнуйся, я обещала тебя устроить, устрою. Если ворчать перестанешь хотя бы по субботам.
Хозяйки долго смотрели вслед отъехавшим машинам, потом, понурившись, вернулись в дом.
Горячев тоже пошел в избу. Мать смотрела очередной фильм.
– Я ж тебе привез новую вещь Перес - Реверте, что не читаешь?
– Сейчас, сынок, досмотрю эту дрянь, и начну Реверте.
Горячев хохотнул. Пусть дрянь, но узнать надо: чем кончится…
Он прошел в кладовку, отыскал на полке бутылку водки и вернулся в комнату.
– Мам, давай выпьем по рюмочке. Ты мне напомнила про девушку. Так вот я хочу с тобой выпить за то, чтоб моя Мария никогда обо мне не печалилась.
– Это как? – встрепенулась мать. – Ты не хочешь жениться, и пусть она не печалится из-за этого?
– Ты ничего не поняла. Ну, это не так важно. Давай выпьем. Огурчиком закусим, как полагается…
Балагуря, он внимательно следил – сколько выпьет мать. С двух рюмочек ее тянуло в сон. И сон был крепким, до утра…
Перед самым рассветом он тихо поднялся с дивана, босой подошел к двери материной спаленки. Тихое сонное сопение услышал, еще не открывая двери. Но на всякий случай заглянул. Мать спала крепко.
И деревня спала. Где-то в дальнем конце взлаивала собака. Хорошо, хоть в ближних домах нет этих сторожей.
Он пошел к дому окольным путем. Ступал осторожно, останавливался, прислушиваясь к тишине. Вот и «рабица» - невод для китов. Он достал из кармана кусачки. Немного усилий – и в сетке появилась большая дыра.
У него было все готово для того, чтобы неслышно и быстро открыть любой запор на двери. Но этого не потребовалось: одно из окон было приоткрыто. Предутренний ветер лениво играл с легкой занавеской… Совсем сдурела старуха! Как будто сама знак подает: приходи и делай, что задумал. Или ей кто подсказал?
Она спала в этой же комнате. Постельное белье было темным – может быть, синим – и на нем то ли цветы, то ли звезды.
Когда тетка перестала дергаться, он отцепил свои окоченевшие пальцы от подушки. Подумал секунду и осторожно, не глядя, убрал ее с лица тети Лизы.