Вспоминая детство, юность, я не могу не сказать о своем брате Саше. Он старше меня на пять лет. Я так благодарна судьбе, что он есть у меня, бесконечно его люблю, горжусь, признаю, что все таланты достались ему, а не мне и только радуюсь этому от души. Он очень увлекающийся человек, что бы он ни делал, любые начинания – все с радостью, с искрой, с удовольствием. Он, невысокий, коренастый, лысый, толстогубый с какой-то подсветкой в глазах, весь - море обаяния, всегда любимец женщин и душа любой компании. В детстве я, как и многие, звала его теплым домашним именем Инька, Инечка.
Всегда я чувствовала себя защищенной. Вот он катает меня на больших деревянных салазках, сделанных моим дядей Сережей. Мне приказано удобно сесть, положить ноги и закрыть глаза. Он возит, крутит, а потом я должна отгадать, куда именно он меня привез. Мальчишки брали меня кататься с Казанки на огромных гнутых полозьях, где помещалось человек 8-10 – ветер, свист, снег в лицо, визг, а мне совершенно не было страшно, потому что там был Саша. Во время войны мама сильно заболела, не вставала с постели, и Саша все время рисовал, развлекая меня: пирожные, мороженое, конфеты в фантиках, которые он ел до войны. - А, что это такое? - спрашиваю. – Это сладко, как сахар и вкуснее хлеба. - Неужели такое бывает. Я рисовать совсем не умела и не умею, а он часами рисовал мне разные картины. Меня никто никогда не обижал, наверно потому, что у меня был брат. Он встречал меня из пионерского лагеря, брал чемодан и вез домой, и всегда с ним было спокойно и надежно. . Слушалась я его безоговорочно, иначе он шантажировал меня: вставал на широкий подоконник нашего высокого второго этажа и собирался прыгать, конечно, я немедленно все выполняла. Сашка занимался боксом, играл на гитаре, сочинял стихи - девчонки просили познакомить с братом. Всегда аккуратный, начищенный, наглаженный, все умел делать руками, любил шутки и розыгрыши.
Как-то соседи ждали страхового агента, а деньги они должны были получить только на следующий день. Бедные соседи целый день мучались, уже оставалось полчаса до возможного прихода агента, они уже начали успокаиваться, а Сашка быстро переоделся, приклеил усы, подложил подушку на живот, одел очки и постучал во входную дверь два раза – к Клиновым. Они бедные от страха Сашу не узнали, извинялись, что нет денег, усадили выпить чай с клубничным вареньем, испортила все я - прыснула от смеха. Брат - разоблачен, но сколько веселья.
В нашем доме было мало покупных игрушек, игрушки, как правило, делал Саша: куклы из ваты, кукольная мебель, человечки из желудей, животные. Сделал он собаку по имени Вовка, она была большая, набитая опилками, стояла на задних лапах, у нее был длинный хвост, глаза и нос из пуговиц. Саша из этого Вовки делал кого угодно: то Кутузова, то Гитлера, а однажды сделал Сталина. Представляете 1949 год - генералиссимус Сталин (а он получился у него очень узнаваемым) с лампасами, в кителе с собачим хвостом. Когда мама это увидела, просто упала на колени и стала спрашивать: – Сынок, ты никому не показывал, никто не видел? - Могли всей семьей загреметь по полной программе.
Когда Саша вернулся из армии(он служил четыре года радистом на торпедных катерах Балтики),то поступил работать на большую стройку, при этом ещё и в институт, водил меня по разным творческим домам, читал мне стихи, учился у друга Геннадия Балашова слушать классическую музыку, и меня к этому приучал.
У него были прекрасные товарищи, например Виктор Гулаков, я его обожала, писала про него сочинение на тему «Мой любимый герой», а друг Сашка Литвинов писал стихи, которые я заучивала наизусть. Спустя десятки лет на какой-то встрече, я прочитала Литвинову его юношеские стихи, он растрогался до слез, так как сам их забыл, а сестра его друга помнила:
"… Семь часов, окончен день,
вспомнил я - ты любишь сласти и пахучую сирень.
У меня цветы на полке вянут, словно ждут тебя.
Я пишу, хоть мало толку нам встречаться не любя.
Ты плохая, ну и что же, я хочу тебя встречать,
я твои глаза, быть может, мог без счета целовать." Литвинова уже давно нет.
Мой Саша живет у сына в Германии, но мы стали еще ближе друг другу. Каждый шаг, каждый прошедший день обсуждается. Много воспоминаний, больше того, благодаря технике мы не только слышим, но и видим друг друга. Спасибо тебе, родной, что ты у меня есть.
К своему очередному дню рождения (мне было 14 лет) получила от Саши бандероль, а в ней 10 плиток шоколада: «Сказки Пушкина», «Белочка», «Гвардейский». «Экстра» и др. Это сейчас кажется, подумаешь подарок, а тогда и одной-то плитки не купить. Саша служил на торпедных катерах на Балтике, когда они выходили в море им давали сухой паек, он каждый раз для младшей сестры откладывал плитку шоколада. Это подарок на всю жизнь.
Честно признаться, мой день рождения, попадающий на август, всегда отмечали, и было полно подруг и родственников. В жизни своей я не пропустила ни одного дня рождения своего – такая уж традиция. Очень люблю подарки. Не деньги в конверте, а именно сувениры, подарки, как правило, они приносят радость и приятные воспоминания. Я тоже люблю делать подарки и попадать в точку. Всё просто – надо хорошо готовиться, потрудиться услышать, чего хочет человек, о чем мечтает, знать, чем человек увлекается. Запомнила два апельсина, красных внутри, очень душистых, которые мне подарил мой двоюродный брат, он же в другой раз повез меня в Ленинград на десять дней, водил повсюду, рассказывал интересно – он учитель истории. Другой двоюродный брат когда-то подарил мне балерину маленькую, тонкую, нежную, вращающуюся под волшебные звуки. Запомнила подарок дяди – часы «звезда». Многоугольные блестящие с четким циферблатом, казалось, что все смотрят на мою руку. А мой будущий муж, еще до свадьбы подарил мне стихи, написанные ровным круглым красивым почерком, которые я бережно храню почти 47 лет - «Пожелаю самого нужного найти», да уже и искать не надо было… . Нашла!
После окончания школы желательно было иметь двухгодичный стаж работы для поступления в институт. Мне хотелось быть педагогом, но я струсила, и поступать в вуз не стала. Меня почти устроили воспитательницей в детский сад. Обсуждали всей квартирой моё будущее. С резкой критикой выступил дядя Абраша. – Вы хотите, чтобы девчонку посадили в тюрьму, когда какой-нибудь малец у нее разобьется, вы хотите, чтобы девочка каждый день всю жизнь подтирала сопли чужим детям, лучше я буду ее кормить сам, если больше некому. Воспитательницей я не стала.
Мама работала в регистратуре и меня пристроили временно в поликлинику. Эх, и трудно было: работала через день по 13 часов, домой еле тащилась, а в эпидемии выходила каждый день, но главное – больные люди, нервные, требовательные, забывчивые. Просит человек карту, а ее нет на месте, бегу на 2-этаж по кабинетам, где он был, возвращаюсь – около моего окна огромная очередь. В свободную минуту надо было писать талоны. Работала, как говорится, не поднимая головы.
Был такой эпизод грустный. Ходила в поликлинику почти каждый день противная дама, грубая, всегда всем недовольная. Я, девчонка с косичками, только после школы, вежливо и терпеливо ее выслушиваю: – Дайте талон к невропатологу, - конечно, без «пожалуйста». Затем столь же требовательно и грубо почти ко всем специалистам и только на сегодня. Я пытаюсь объяснить, что врач была утром. Она мне и косички мои помянула, ребенка, дескать,глупого посадили, сама не помню, как вышло, стыдно вспоминать, но высунула я язык, скорчила рожу - де-де-де. Такого поведения она ни разу не видела, замолчала на минуту, оторопела, встрепенулась и, спотыкаясь и перепрыгивая через две ступеньки, побежала к главному врачу, представительному, обаятельному, требовательному к своим сотрудникам человеку. Главный медленно вошел в регистратуру и, обращаясь к солидным пожилым регистраторшам, не глядя на меня, спросил, - Кто-то из вас сейчас больному показал язык? - Все стали в ужасе переглядываться – Как это язык? - Я на подкашивающихся ногах поднялась со своего стула, опустила голову и сказала – Это я – (как будто он на секунду сомневался, сам он еле сдерживал улыбку, такого в его практике, конечно, не было). Мягко и спокойно он сказал - надо уметь терпеть, люди ведь разные. Это был урок на всю жизнь. Такие занудные, злые, грубые, презиравшие и нелюбящие всех люди, конечно, встречались на моем долгом жизненном пути, но с гордостью могу сказать, что выслушивала я их всегда доброжелательно, внимательно и вежливо, никогда не выходя из себя.
Моя соседка по коммунальной квартире Юля Клинова работала библиотекарем. Она постоянно рассказывала о своих читателях и их судьбах, о старых и новых книгах, её муж, художник – полиграфист, всегда оформлял ей изысканно красивые книжные выставки. Я удивлялась, что она и после работы все время что-то делает для библиотеки. Какая странная профессия, но, наверно очень интересная.
На улице Чайковского, недалеко от нашей школы открыли новую, шикарную по тем временам библиотеку: прекрасный фонд комфортные помещения, зимний сад, а главное – чудесные работники. Прошло 50 лет, а я помню их имена - Гита Яковлевна и Наталья Владимировна. Спустя годы, я встретила Наталью Владимировну на каком-то совещании, мысленно сказала ей тысячу добрых слов, а подойти постеснялась, о чем жалею до сих пор.
Так случилось, что в библиотеку на Малой Бронной, где читал мой папа, требовался библиотекарь на временную работу в «летнюю читальню» на Патриарших прудах. Три месяца обернулись 45-ю годами работы. После регистратуры эта работа показалась настоящим раем. Люди здоровались, улыбались, никуда не торопились, говорили о приятных вещах. Я имела честь говорить с образованными, начитанными, интеллигентными людьми, вернее я слушала их мнение о книгах, писателях, жизни.
В активе нашей библиотеки были: дочь художника Елена Васильевна Сурикова, писатель Виктор Ефимович Ардов, художник Николай Николаевич Жуков, генерал Альберт Васильевич Школьников, профессор географии Анна Александровна Ященко и многие другие интереснейшие люди.
Заведовала библиотекой Пышкина Татьяна Алексеевна. Человек она была сложный и непростой, но буквально горела на работе – ей ничего не стоило за день перенести какой–нибудь отдел литературы из одного помещения в другое, чтобы освободить место для большой развернутой книжной выставки. Все время что-то выдумывала, проводила интереснейшие встречи, водила меня по лучшим библиотекам Москвы, брала с собой на совещания, знакомила с историческими личностями. Работая без выходных, отпусков, она знала тысячи своих читателей по именам, знала, что происходит в их семьях, знала, как помочь людям. Фанатично влюбленная в своё дело, постоянно повторяла, что нет лучшей профессии для женщины, чем библиотекарь, который одновременно и психолог, и артист, педагог, критик, врач, лечащий души читателей. Я заболела этой профессией на всю жизнь.
В начале трудно было постигать тонкости профессии. Ко мне приставили старого опытного библиотекаря, довольно чудаковатую женщину Клавдию Игнатьевну, муж у нее был художник, приходил ее встречать каждый день, садился в фойе и обязательно засыпал с каким-то виртуозным храпом. Она все время подскакивала к нему, дергала за рукав – «Лева, Лева» - и так было ежедневно. Она хорошо пела и часто выступала на самодеятельных концертах. Лева купил ей парчовое платье, но однажды к этому красивому платью она надела один чулок капроновый светлый, другой – темный, при этом исполняла она романс «Посмотрите, что стало со мною…». Народ, как бы поддакивая, качал утвердительно головой, может люди думали, что это специальный реквизит. Она была небольшого роста, по высоченным стеллажам лазила без стремянки, а как обезьянка, поставив одну ногу на один стеллаж, другую - на другой. Зарплату она сразу засовывала в чулки, но однажды пришла в прозрачных и. забыв об этом, положила в них деньги. С ногами, упакованными рассыпанными трешками и пятерками, скакала на глазах у удивленных читателей по стеллажам, выполняя их заказы. С читателями она обожала разговаривать, ее очень любили и старались попасть только к ней (доступ к книгам тогда был закрытый, только по очереди через библиотекаря).
В то время была разнарядка: помимо художественной литературы, 45% которой надо было выдать читателям, необходимо было еще выдать 25% общественно-политической, 13% естественно-научной и технической - так называемая дополнительная литература. Наша заведующая ежедневно проверяла качество выдачи, Клавдию Игнатьевну всегда хвалили. Она набирала стопку тоненьких брошюр по медицине, политике. После выданных художественных книг предлагала на выбор: «Рак молочной железы», «Язва желудка», «Нервные болезни», «Ваш ребенок на краю пропасти». Некоторые пугались – «Что я так плохо выгляжу?», «А что с моим ребенком?» другие понимающе говорили – «Спасибо, что тоненькую даете - легко нести». У меня ничего, кроме художественной литературы, брать не хотели. Клавдия Игнатьевна качала головой: «Ой, не выйдет из тебя библиотекаря»
Читателей я поначалу боялась, терялась, очень не хватало знаний (вернее их просто не было), опыта общений с людьми разных категорий. А люди были, ох, какие неодинаковые по воспитанию, культуре, начитанности, образованию, возрасту.
Вот молодой человек, очень увлекающийся поэзией мило красивым баритоном просит принести стихи Слуцкого и Левитанского.- «А Вам нравится их поэзия?», признаюсь, что незнакома с творчеством этих поэтов. – «Как, Верочка, Вы не читали Юрия Левитанского» почти кричит он тоненьким , срывающимся голоском. Я вздрагиваю от неожиданности, кто, где, только что был баритон. Потом мне расскажут, как, будучи ребенком, он попал под бомбежку, и у него что-то стало со связками, когда он нервничает, он переходит на писк.
Другой молодой человек, я ему явно нравлюсь, сильно заикается, он работает на стройке, тянется к знаниям, одинокий и ему хочется поговорить со мной
– «А это что за то-о-лстая книга?
- Роман «Воскресенье»
- «А к –к -то написал?»
- Толстой, говорю я, слегка удивившись.
Он сильно морщит лицо, качает рукой и с презрительной миной:
- Ну, как он, ни-и- чего пишет?
А вот дама, много о себе воображающая, рассказывает, с какими высокопоставленными людьми встречается, какие возможности достать новинку она имеет. Тогда большим спросом пользовалась книга Эренбурга «Люди, годы, жизнь» в 3-х частях. Так вот дама сообщает, презрительно взглянув на меня.
- У вас, конечно, нет такой книги, а я уже прочитала «Люди» и «Годы». Осталось только « Жизнь». Понимаю, что она не только не читала, а и в глаза не видела этих книг, но сколько апломба.
Всегда боялась почему-то седеющую читательницу с большими черными усами, меня пугало, что я такая же буду в старости (у меня был намек на пушок над губой). Она много читала и часто приходила в библиотеку: подкручивая свои усы, просила подобрать что-либо военного характера.
Особенно страшно было, когда просили порекомендовать что-нибудь интересное, а ведь вкусы-то у всех разные. Как я потом научилась понимать каждого, знать, кому и что выдать, и самой получать огромное удовольствие от беседы с человеком, стоящим перед тобой.
Иногда приходили с огромными списками, в которых были исковерканы фамилии авторов, названия. Одна дама долго стыдила меня, что я не знаю столь актуальную книгу «Бегу до ветру». Я краснела и бледнела, потом догадывалась, что это «Иду на грозу» Гранина.
Очень любила одну пару приятельниц. Они всегда ходили вместе. Одна - высокая, видная, звонкая, прекрасно одетая в дорогие шубы, костюмы, удобную и модную обувь – профессор географии Ященко Анна Александровна, другая – маленькая, тихая, очень скромная и молчаливая, бедно одетая учительница Елена Михайловна. Вот уж действительно «они сошлись вода и пламень…». Иногда щедрая и добрая Анна Александровна со своего плеча и со своей ноги давала Елене Михайловне очень красивые вещи, но без переделки, смотрелось это, мягко сказать, странно.
Обе они были доброжелательными, очень интеллигентными, начитанными, образованными людьми. Анна Александровна очень плохо видела, ей не могли подобрать очки, и Елена Михайловна, которая хорошо видела, но плохо слышала, ей читала вслух. Они не пропускали ни одной встречи в нашей библиотеке.
Зал в библиотеке был крошечный, но в нем выступали интереснейшие наши современники. Садились эти дамы всегда на первый ряд. Анна Александровна приходила с огромным полевым биноклем, оставшимся от ее работы с геологическими партиями, а Елена Михайловна вставляла в уши слуховой аппарат довольно внушительного размера. Анна Александровна, сидящая в метре от выступающего, вскидывала бывалой рукой свой полевой бинокль, который занимал место на груди от шеи до живота, и окидывала взглядом лектора, находящегося в метре от неё. Неважно, кто выступал - политический обозреватель, писатель или поэт - для лучшего усвоения она конспектировала речь. Вскинет полевой бинокль и записывает что-то в блокнотик, а оттепель уже кончалась, так что лектор бледнел, краснел
и запинался.
Дома меня после работы усаживали в центр огромной коммунальной кухни, на которую подтягивались соседи, ждавшие моих устных рассказов о читателях и их запросах, о казусных ситуациях. От смеха светлели лица моих добрых, усталых, благодарных слушательниц.
Район, где я работала, был известен своими творческими Домами: ученых, журналистов, литераторов, архитекторов, кино и большим количеством театров, выставочных залов. Мы, библиотекари, имели возможность посещать те или иные встречи, бывать на генеральных репетициях театров – все это расширяло кругозор, пробуждало интерес к прекрасному. 60-е годы – взрыв поэзии. Все зачитывались стихами Евтушенко, Ахмадулиной, Вознесенского, Рождественского, слушали песни Булата Окуджавы, стихи у памятника Маяковскому, выстаивали огромные очереди за билетами в «Современник» До сих пор помню жаркие споры, конференции, дискуссии, которые проходили в библиотеке.
Не хватало профессиональных знаний, а я уже полюбила свою профессию, стала много читать, и общение с людьми стало доставлять радость.
В 1961 году я поступила в библиотечный техникум на Петровке, а заканчивала его на Щелковской - это был первый выпуск в новом здании. Преподаватели – высоко образованные люди, их лекциями по зарубежной, русской и советской литературе я пользовалась даже на филологическом факультете МГУ, куда я поступила в 1964 году. Закончила я Университет в 1971 году, брала академический отпуск, так как уезжала с мужем на работу в Индию
.
Я никогда бы не рискнула поступать в МГУ, если бы не Миша Звонарев – мой читатель, который много занимался со мной Это был очень начитанный юноша (читал сочинения собраниями), студент, а потом и аспирант МИСИ, знаток английского языка, эрудит, любитель лыжных походов, высокий рыжий очкарик, всегда с широкой улыбкой. Часто на Патриарших прудах, когда я возвращалась после работы, на фоне желтеющих деревьев, темных луж и редких фонарей появлялась длинная тень, и я знала – это Звонарев.
Отношения развивались долго. Сначала я просила коллег подменить меня на выдаче книг, когда в библиотеку входил Миша. Ему хотелось со мной поговорить, а я, понимая, как он начитан, просто стеснялась и бесконечно делала какие-то ляпы, потом он надолго исчез. Я писала ему по стандартной библиотечно-угрожающей форме открытки с требованием вернуть книги. Пришла высокая интеллигентная женщина, Мишина мама – моя будущая свекровь - вернула все книги и сообщила, что он читает теперь в другой библиотеке. Прошло несколько лет.
За эти годы я получила четыре официальных предложения выйти замуж. Для юной и симпатичной девушки библиотека очень бойкое место для знакомства, но я хотела любви, огромной и светлой на всю жизнь, как в книгах. Иду по Патриаршим прудам, встречаю Мишу - высокого, в красивом синем плаще, с широченной доброжелательной улыбкой, развивающимися рыжеватыми кудрями над высоким лбом. Рада встрече. Перебрасываемся какими-то фразами. Миша просит оставить для него новый детектив «Сатурн почти не виден» Обещаю.
Через несколько дней он заходит в библиотеку, книга есть. В следующий раз приходит с билетами в театр «Современник» на спектакль «Голый король» Конечно, принимаю приглашение.
Через 1,5 года мы поженились, потому что при прощании уже невозможно было разрывать рук и расходиться по разным домам.
И был апрель - счастливый,юный, нежный. Всё кругом пело и звенело, и моя фамилия стала Звонарёва. Шёл легкий весенний дождь, мы неслись в машине в Дом Ученых, где выездная комиссия ЗАГСа должна была назвать нас мужем и женой.
Помню, что было очень много народа. В кабинете директора Дома ученых была организована комната невесты. Сама процедура росписи проходила в синей гостиной. Камерный оркестр играл только что появившийся «Вальс о вальсе». Говорили какие-то прекрасные слова, обменялись кольцами, пили шампанское.
Кольцо свое Миша потерял в бане в первый месяц – примета плохая, но, тьфу-тьфу, обошлось. Наверно, потому что у него все приметы наоборот.
С Мишей мы 46 лет вместе, рука в руке, без предательств, измен, с полуслова понимаем друг друга. З апреля – день нашей свадьбы – ежегодный праздник, на который приходят друзья, родственники, дети и внуки. Мы как-то случайно завели семейную традицию. В первую годовщину свадьбы Миша подарил мне одну гвоздику, а я ему одну бутылку пива, потом это все увеличивалось в соответствии с прожитыми годами. Смущало четное количество цветов, но Мишка сказал, что у него все приметы наоборот. После 10 лет перешли на маленькие 100-грамовые бутылочки коньяка и розы. Для цветов специально покупали вазы большие, на блюдо ставятся бутылки и обязательно наши свадебные фотографии – исток нашей судьбы. Я до сих пор почему-то переживаю, что у меня не было фаты.
Бог даст - доживем до 3 апреля 2012 года и Миша преподнесет мне 47 роз, а на блюде рядом с фотографиями будет 4,7 литра коньяка, денег тратим много, но остановиться боимся – семейная традиция.