«Вы смотрите на звезды, а потом на свой собственный пуп. У вас везде вырастают глаза - под мышками, во рту, в волосах, на пятках. И далекое становится близким, а близкое - далеким. Постоянное движение, выворачивание наизнанку, линька. Вас крутит, болтает долгие годы, пока вы не попадете в мертвый, неподвижный центр, и тут вы начинаете медленно гнить, разваливаться на части. Все, что от вас остается, - это имя.»
Г.М.
Молодой человек брел по пустынной улице, не особенно понимая куда. Неожиданно его окликнул прохожий:
-Вам письмо. Извольте взять и прочесть.
Отчего-то стало страшно. Ноги понесли прочь от этого скрипучего голоса, сморщенной руки и того, что могло произойти, открой он незнакомый конверт. Скамейка, кусты, дерево, палисадник, орава детишек.. Он вминал осенние листья, пробираясь сквозь поток встречного ветра. Бежал. Мысли не успевали рождаться, казалось настоящее проваливается, скукоживая желания и представления.. собака, дама с зонтиком, скамейка, дедушка.. Стоп! Это же..
-Вам письмо! Вы Генри?
Генри удивился звучанию своего имени. Он забыл. Давно не помнил его. Обычный конверт мог изменить ход событий. Кто? Кто вспомнил о нем и его имени? Одним рывком Генри раскрыл конверт и прочел:
«Начинается с возвышенного, а кончается тем, что в закоулке дрочишь как бешеный.
Г.М.»
Генри смял конверт. Но выбрасывать не стал. Рухнул в листья, закрыл глаза и задремал.
Его отец был владельцем ателье. Помогая отцу, Генри мечтал стать пианистом. Тонкие пальцы и поток желаний звали в неведомый мир музыки, но что-то…
Его сон прервал шорох. Генри приоткрыл глаза и увидел перед собой мальчугана в берете.
-Это тебе, - ребенок сунул ему конверт, засмеялся и убежал.
Тошнота навалилась, схватила лапищами горло и провибрировала вдоль тела. Не подымаясь, Генри прочел:
«Люди стали для меня книгами. Я прочитываю их от корки до корки и выбрасываю за ненадобностью. Чем больше читаю, тем ненасытнее становлюсь.
Г.М.»
Черт! Что надо этому ублюдку? Люди- книги? Кто дал ему право их читать? Вдруг вспомнилась его первая женщина. Красавица, умница. Ему было безразличен факт того, что она была старше на пятнадцать лет. Страсть не имеет возраста, у нее есть один страж – время. Когда страсть подошла к своему логичному завершению, Генри пришлось бежать в Калифорнию. Не страшны были дни каторжного труда на цитрусовых плантациях. Кто не был зависим от женщины, никогда не поймет свободу каторги. Запах цитрусовых пьянил и валил наповал. Сколько дней прошло? Все менялось и мелькало, как взмахи комариных крыльев. Ничто так не отрезвляет и запоминается в жизни как Париж. "Этот город хватал¬ся за чужестранцев, метеков и обеспечивал самое прекрасное - образ жизни, немыслимый ни в одной другой точке матушки земли. Тогда еще французы всё считали на су, а в каждом франке их было по двадцать. Чашечка кофе и парочка аппетит¬но похрустывающих круассанов обходилась всего в несколь¬ко су. Уличному нищему можно было запросто подать одно су, не опасаясь услышать негодующего "Je vous emmerde, monsieur"."
Генри зашел в парадное, машинально открыл почтовый ящик. Совершенно не удивившись, подхватил беленький конверт. Облокотившись о перила лестницы, ногтем поддел край конверта и усмехнувшись, прочел:
«Если то, что я рисую, в конце концов окажется не похоже на коня, я всегда могу сделать из него гамак.
Г.М.»
Генри был счастлив. Он вспомнил ЕЕ! Свою последнюю любовь Бренду. И акварели. Почему он рисовал бессонницу, мужчину с дятлом, шляпу, рыбу? Что он хотел поведать? Поведать? Бросьте. Ведаешь ли, когда чувство захватывает и несет, на своих хитролапых подачках, ничего не обещая, высасывая до капли и бросая вниз, с высоты всех мыслимых заблуждений? Генри зашел в квартиру. Сел за стол. Обмакнул пальцы в сахарный песок и вывел на столе:
Когда мне страшно, я всегда смеюсь.
Затем, немного засомневавшись, поставил подпись:
Генри Миллер.
В тексте использованы цитаты Генри Миллера.
В тексте присутствует еще одна цитата:"Этот город хватал¬ся за чужестранцев, метеков и обеспечивал самое прекрасное - образ жизни, немыслимый ни в одной другой точке матушки земли. Тогда еще французы всё считали на су, а в каждом франке их было по двадцать. Чашечка кофе и парочка аппетит¬но похрустывающих круассанов обходилась всего в несколь¬ко су. Уличному нищему можно было запросто подать одно су, не опасаясь услышать негодующего "Je vous emmerde, monsieur". Ее автор Альфред Перле "МОИ ДРУГ ГЕНРИ МИЛЛЕР".