Нас распределили на соседние койки в НИИ травматологии и ортопедии Вредена. Палата номер шесть, даже смешно!
Я загремела с непонятным образованием на малой берцовой, остальные лежали кто с чем: позвоночник и ноги, преобладала костная онкология.
Палата в целом была ничего, соседи тоже, однако царила подозрительная тишина. Я огляделась: скошенные взгляды быстро подсказали, что все боятся разбудить пожилую женщину у окна.
Ее звали Валерия Петровна, чье огромное морщинистое тело простиралось от середины палаты до самого окна – ноги даже вылезали с койки. Она пыхтела и вздыхала во сне. Ее тумбочка была захламлена испитыми пакетиками от чая, носовыми платками, огромным контейнером с таблетками и мазями, клочками газет с записанными номерами, как ни странно – несколькими лаками для ногтей и крошками, пятнами и кусочками салата.
Проснувшись, она постоянно вызывала медсестру или врачей. Постоянно поправляла подушку, просила подтянуть матрас, подать ложку, чашку, вымыть, отрезать, передвинуть что-то, открыть окно, закрыть жалюзи, включить свет, выключить телефон… Не переставая ворчала, вздыхала и жаловалась.
Поскольку из ходячих в палате непрооперированной была только я, все хлопоты о Валерии Петровне легли на меня. Пока в палату не вернули нашу Наташку – отходившую от наркоза после операции на позвоночнике юристку из Вологды. Тогда я постоянно крутилась у нее, пока ее красивое голое тело так беспомощно ворочалось… вызывая слезы у меня, считающей любое хирургическое вмешательство если не ошибкой, то большой трагедией. Я подавала ей есть, помогала пить через трубочку, подсовывала утку и забирала ее, стараясь не задеть трубочки, опоясывающие, казалось, ее всю.
Пожилая женшина наверняка ревновала к вниманию, оказанному Наташке. Иначе бы она не роняла все предметы так нарочито часто. Я исподлобья наблюдала: вот она берет чашку… отодвигает тарелку… и, будто нарочно, с грохотом роняет в третий раз за сегодня свой гигантский ящик с лекарствами. Конечно, половина ампул вдребезги. Наташка просыпается, морщится от боли – инстинктивно шевельнула плечом. Еще больно…
Пациенты нашего лечащего врача досадливо морщатся. Я собираю осколки, решая больше не потакать пожилой женщине. Та снова вызывает медсестру и санитарку – восемь раз за два часа. Нашу палату медперсонал уже обходит стороной, как мне кажется.
Вечер, вернее ранняя ночь. Давно поужинали, кое-кто даже помылся. Завтра ко мне снова придут друзья, хотя меня еще не оперировали.
- Пожалуйста, посмотри, что с телефоном… - женщина протягивает дрожащей рукой мобильник. Нашла время! Ведь снова что-нибудь уронит…
С трудом скрывая раздражение, говорю:
- Валерия Петровна, давайте утром! Спать пора…
Как назло, полночи не могу уснуть и ворочаюсь. Ну или каких-то полчаса – достаточно, чтобы услышать истошные всхлипы со стороны кровати у окна. Кто ее так обидел? Неужели случай с телефоном? Но ведь это первый раз из ее семисот просьб за эти три дня, когда я ослушалась – и то не отказала, а отложила до утра. Очевидно, для нас с ней эта просьба имела разную значимость. Может быть, сегодня я подорвала ее последнее доверие людям?
Наутро в палату зашел бодрый доктор. «Главный», зашептались пациенты. Осмотрел прооперированных, назначил дату моей операции, подошел к Петровне:
- Ну, как себя чувствуем? – женщина смотрит на него бесстрастным взглядом, по которому не понять, что чувствует.
Больная осыпает его потоком жалоб, пациенты устало выслушивают стенания пожилой.
В ходе разговора выясняется, что ее назавтра выписывают. Забрать ее некому. А меня в тот день увезут на операцию. Но ее не просто выписывают. Врач сморкается в белоснежный платок и сообщает: хоспис такой-то, сами доберетесь?
Больной 86 лет. Она выглядит чуть моложе, но видно, что слаба, хотя и с тяжелым характером.
- Хоспис? Что это? – спрашивает она, когда врач ушел.
Палата остолбеневает. «Вы не знаете, что это такое?» - спрашивает одна женщина, - «Учреждение такое. Вас там подлечат, присмотрят за вами…». Бабушка доверчиво смотрит на нас. Всем тяжело. Мы отворачиваемся.
И, хотя этого никто не знает, в эту ночь плакала я. Меня прооперируют, даст Бог, все образуется; Наташа выкарабкается, а эта женщина в двух шагах от могилы.
А я даже не помогла ей разобраться с телефоном.
P.S. Впоследствии оказалось, что ее знает пол-Питера, она дворянских кровей, была желанной гостьей в семье Андрея Сахарова, преподавала в трех американских университетах историю русской словесности, женщина интеллигентная, но отчаявшаяся.
Ее муж и дочь погибли в автокатастрофе, ее внуки разбрелись по всему миру, а теперь эта женщина, как и многие подобные ей, оказалась никому не нужна...
Теперь мы ищем ей сиделку...