Магистр ничего не ответил. Похоже, он погрузился в какие-то свои размышления.
Дважды измерив шагами помещение лаборатории, он снова подошел к столу и, заложив руки за спину, качнулся с носков на пятки.
- Вы могли выиграть эту партию, если бы господин Гринберг пошел конем на g3.
- Я бы свела к позиционной ничьей.
- Нет ни победителей, нет и побежденных, но все в выигрыше… Что скажите, господин Гринберг? Вы ведь не ожидали такого? «Ведьма», подарила Вам свободу. Вам нужно пасть перед ней на колени, или, по крайней мере, извиниться.
- Какое, Вам дело, до того, что я ожидал? – Проигнорировал его слова, уязвленный гроссмейстер. - Вы дали слово отпустить меня и Кольвица.
- Дождитесь утра, господин Гринберг, на улице непогода и она будет продолжаться, пока работает генератор климата.
- Так я и знал! – Вспылил гроссмейстер. – Слово, данное еврею, ничего не стоит!
Потом было что-то про еврейские погромы, холокост, «проклятого фюрера», морального урода Гиммлера, а под конец, пламенная речь свелась к жалобам на превратности судьбы всего еврейского народа и отдельного его представителя, в лице несчастного оратора. Он так расчувствовался, что даже прослезился.
Фон Дорст, оставаясь невозмутимым на протяжении всей тирады, заметив слезы на щеках гроссмейстера, просто вышел из себя.
- Хартман! – Выкрикнул он так, что я вздрогнула. - Избавьте меня от этого слизняка!
- Слушаюсь, магистр! – Бруно, схватил Гринберга за ворот и толкнул его в сторону выхода с таким ускорением, что тому с трудом удалось удержаться на ногах.
- Уймите своего цербера, фон Дорст! Иначе…
Закончить он не успел, Бруно выхватил из кобуры пистолет и, не утруждаясь в прицеливании, спустил курок.
Громкий хлопок ударил по барабанным перепонкам. От неожиданности я вскрикнула, инстинктивно прикрывая уши ладонями. Содержимое черепной коробки Гринберга брызнуло в разные стороны, оставляя на полу и стенах красные, с серыми вкраплениями «кляксы». Тело безжизненной массой рухнуло на пол.
Я отвернулась от тошнотворного зрелища, ощутив, что со мной вот-вот произойдет тоже, что и в подвале церкви.
- Что Вы наделали, Хартман?! – Вспылил фон Дорст.
- Выполнил Ваше приказание, магистр. Избавил Вас от этого крикливого еврея.
- Вы идиот, Хартман! Орден не для того вытащил Вас из Афганистана, чтобы Вы здесь стреляли в кого не попадя! Это Европа, Хартман! И за убийство здесь полагается срок! Мне надоело терпеть Ваши выходки!
Возможно, магистр разыгрывал очередную «пьесу» для одного зрителя в моем лице, а может он и искренне был возмущен. Находясь, под впечатлением увиденного, понять мне было сложно.
- Уберите здесь всё! – Бросил он Хартману, и повернулся ко мне, приняв виноватое выражение лица.
- Прошу извинить, фройляйн Максимилиана, что Вам пришлось стать невольным свидетелем этого происшествия.
О каких извинениях он говорил? Причем, говорил с такой легкостью, как будто речь шла о какой-нибудь вещи, нечаянно испорченной нашкодившим мальчишкой.
На моих глазах убили человека, как убивают назойливую муху или москита, убивают не задумываясь.
Меня начинало знобить.
Не от того, что было холодно моему телу, нет, а от того, что холод дыханием смерти проник ко мне в душу. А еще от осознания того, что причиной случившегося была именно я.
Все что происходило, происходило из-за меня. Все смерти из-за меня. Что это? Рок? Проклятье? Судьба?
Как мне хотелось, тогда, чтобы все оказалось сном. Пусть ужасным, страшным, кошмарным, но сном.
Опустошенная, обняв свои плечи, я как зомби, поплелась, к стеклянному кубу и, опершись спиной о стену, сползла на пол. Глядя в пространство, произнесла то, что должна была произнести, при этом, прекрасно отдавая себе отчет о последствиях для себя лично.
- Господин, фон Дорст, я не хочу иметь ничего общего с Вашим Орденом. Вам проще лишить меня жизни, чем убедить в обратном.
- Убедить?! – Усмехнулся магистр. – Свое слово в отношении Вашего приятеля я сдержу, утром он покинет это место. Предварительно ему сотрут память. Вы же останетесь здесь, и будете посвящены в Орден, чтобы выполнить, предназначенную и предопределенную Вам миссию. Хотите Вы того или не хотите, но это будет так! Ваше упорство, не только осложнит жизнь Вам, но прежде всего Вашим близким.
Вы ведь обожаете своих племянников, не так ли?
Мое сердце дрогнуло.
- Можете не отвечать? Каждый уикенд Вы ездите к брату и проводите все время с его детьми. Я предупреждал, что знаю о Вас все, фройляйн, в том числе и о Ваших уязвимых местах. Поразмыслите над моими словами. У Вас есть время до утра, а заодно и обсудите сложившуюся ситуацию с господином полицейским. Правда, завтра он этого помнить не будет, как не будет помнить и Вас. Спокойной ночи, фройляйн Максимилиана!
После этих слов, магистр и его «свита» удалились, оставив меня наедине с тяжелыми мыслями и прикованным к трубе лейтенантом.
Едва, бронированная дверь закрылась, до меня донеслось «мычание» Робера.
Я заспешила к нему, опустилась на коленки, чтобы отклеить пластырь.
- Спасибо! – Было первое, что он сказал, обретя вновь такую способность.
- Потерпите еще немного, сейчас освобожу Вас и от наручников. – Порывшись в карманах я нашла завалявшуюся шпильку и, изогнув её причудливым образом (как видела однажды в кино), попыталась отпереть замки.
- Простите, Робер, у меня дрожат руки, но я справлюсь.
- Соберитесь, - подбодрил он меня. – Пока возитесь, расскажите, что за дела тут творятся.
- Если, только вкратце. Подробности займут слишком много времени, а нам нужно, как можно быстрее покинуть это место.
Замки, как назло, не поддавались.
В затянувшемся процессе моих усилий отпереть наручники, я успела поведать Роберу, все, что было известно мне.
Исколов и расцарапав себе пальцы, я призналась:
«Наверное, не так сделала отмычку. Сейчас попробую согнуть по-другому»
«Не получается?», - участливо спросил лейтенант.
«Никак», - вздохнула я.
- Не расстраивайтесь, мадемуазель.
Он слегка повернулся набок.
- Если возьмете в заднем кармане брюк ключи, думаю, у Вас все непременно получится.
От этих слов я просто опешила. Слова негодования застряли у меня в горле.
- Вы!.. Вы!.. Вы просто – дурак, лейтенант!
Со злости, я ударила его по плечу, поднялась с колен, и швырнула в него не удавшейся отмычкой.
- Теперь сидите и ждите, когда фон Дорст, и его подручные лишат Вас памяти, а я буду искать выход.
- Простите, Максина, наверное, я выбрал не самый лучший способ отвлечь Вас от реальности. Просто я вижу, что Вы жутко расстроены после последнего разговора с этим магистром. Что произошло? Скажите? Если это не тайна?
- Не тайна…
Все же, я не была до конца уверена, стоит ли посвящать, в общем-то, чужого мне человека в свои трудности, но и держать все в себе я тоже уже не могла. Но, как сказать?
- Я очень рано потеряла отца…
Со мной произошла неприятность, я пережила сильный стресс…
И…
Я все еще колебалась, продолжить или остановиться.
- Для меня – это очень тяжелое признание, лейтенант. Вы не представляете, какое тяжелое. Мне очень не просто сказать…
Признаться…
Не знаю…
Не знаю, как Вы будете относиться ко мне…
Я чувствовала, что на глаза наворачиваются слезы, и если не продолжу, то попросту разрыдаюсь, чего позволить себе не могла.
- В общем…
Я не могу иметь детей…
Потому, мне так дороги мальчики моего брата.
Понимаете?..
Они – моя жизнь. И моё «слабое место», о котором упомянул фон Дорст, поставив меня перед выбором.
Не учел, он только одно, что свой выбор я для себя сделала давно…
Выговорившись, мне стало как-то легче, и я даже простила Робера за его неуместную шутку.
- Наверное, это плата за все, чем наделил меня Создатель, если он есть.
Дорогая плата…
Да?..
Робер ничего не ответил. Он лишь смотрел мне в глаза, как смотрят в глаза человеку, пытаясь понять его чувства.
- Почему Вы молчите?
- Думаю, - ответил он.
- О чем? Лейтенант…
- О том, что Создатель, в существовании которого Вы сомневаетесь, наделил Вас самым главным – ДУ-ШОЙ. Мы непременно найдем способ выбраться из этого проклятого места, и никакой фон Дорст, кем бы он ни был, не сможет нам помешать.
- Я уже нашла его. Через воздуховод.
- Такой решительной, Вы мне нравитесь, куда больше. Только… - Он кивнул на наручники. – Проявите, добродетель, снимите их.
- Конечно, лейтенант.