Ворожея
Длинное село разделял на две неравные части старинный почтовый тракт. Когда – то он соединял два южноуральских уездных городка, которые стали потом районным и областным центрами. Его отрезок, пролегающий по селу и мощёный камнем, местные жители назвали Большой улицей. По ней, в обе стороны, в 1941 году ехали на подводах и шли измученные люди, покинувшие прифронтовые районы.
Если выйти на тракт и повернуться лицом в сторону райцентра, то слева, параллельно ему, за двумя усадьбами, примыкающими друг к дружке огородами, лежала более широкая, чем тракт, грунтовая улица Верхняя. А далее, за окраиной, раскинулся заросший травой погост, огороженный невысокой, из камня - плитняка, стеной.
К этой стене почти прижался домик, в котором жила со своими малолетними детьми – красавицами – дочками Ксюшей, Клавой и сынками - горбатеньким Ванюшкой и крохотным Лёней - совсем глухая вдова тётушка Ульяна Пестрякова.
К ним поначалу и подселили нашу семью из пяти человек после эвакуации с Кольского полуострова. В тесноте, но в дружбе прожили мы у них недолго.
Справа же от тракта, за подобным соседством усадеб, тянулся густо заросший камышом берег большого озера.
Большая и Верхняя улицы пересекались несколькими переулками. На конце одного из них, чуть ли не у самой кромки берега, кто – то до нашего приезда вырыл землянку. В неё – то правление колхоза и переселило нас от Пестряковых.
В любую погоду в землянке было сыро и прохладно и потому мы, дети, старались подольше находиться на улице, на свежем воздухе. И в жару, и в стужу.
Однажды, в январский рождественский мороз, разогретые игрой в «ляпки» или «в баши», мы с опозданием заметили, как наш маленький неогороженный дворик короткими скорыми шажками пересекла женщина. Её голова была обмотана старенькой шалью так, что из всего лица мы увидели только глаза. Мимо нас она прошла пригнув голову, и тотчас скрылась за дверью землянки.
Подозревать незнакомку в недобром была веская причина.
Из – за тревог, пережитых во время долгого, опасного и трудного пути на Южный Урал, мама тяжело заболела. Её тело покрылось язвами.
Как – то в землянке появились две женщины, якобы услышавшие от сельчан о маминых страданиях, и предложили ей «чудодействующую» мазь. Денег на её покупку не было и мама отдала женщинам какую – то одежду из своего скудного гардероба. Но мазь оказалась не только бесполезной, а даже вредной.
Из землянки женщина вышла минут через десять, на ходу запихивая за пазуху распашонку трёхлетней Тонечки и разматывая шаль. Узнав её, мы сразу спустились в землянку.
- Мама, а зачем к тебе приходила тётя Шура?
- Какая тётя Шура?!
- Соседка.
- Со-сед-ка?!
Вдруг мама сорвалась с места и мы увидели в окно, как она, догнав свою посетительницу, вырвала из её рук распашонку и что – то крича, начала яростно хлестать ею растерявшуюся женщину. Потом, обняв, прильнула головой к её плечу, и обе женщины разрыдались.
Вернувшись домой и встретив наши недоумённые взгляды, мама только сказала:
- Проклятый голод и болезни заставляют некоторых идти на подлость.
Лишь спустя какое – то время, она объяснила нам причину своего недавнего гнева по отношению к соседке:
- Я не раз рассказывала тёте Шуре о мытарствах, которые пережили мои и вашего папы родные, да и мы с вами, до и после начала войны. И когда в большой семье тёти Шуры, муж которой погиб на фронте, дети заболели от голода, она вынуждена была пойти на обман. Притворившись цыганкой, не открывая лица и изменив голос, она стала гадать мне на картах.
- О нашем прошлом она рассказывала так правдиво, что, удивляясь её прозорливости, я даже не заметила, как о нашем будущем она говорила уже неуверенно и неточно. А так как денег за гадание у меня не было, то она и попросила дать ей Тонечкину распашонку, что сушилась на спинке кровати. Очень жалко было отдавать её. Хорошо, что вы помогли сразу же раскрыть обман. Но не осуждайте тётю Шуру и никому не рассказывайте о пережитом ею сегодня позоре. Она – мать – и думала только о спасении своих детей.