Милочка
Я встретила Милочку случайно. Она заскочила в движущийся лифт на третьем этаже Народной Рады. Я же спускалась с пятого, где была расположена редакция областной газеты. На первом, где мы обе вышли из этого чуда чешской инженерной мысли тридцатых годов прошлого столетия, Мила придержала меня за локоть и назвала по имени. И тут я её узнала. Показалось, будто и не было тех тридцати лет, которые отделяли нас от последней в той жизни встречи. «Та жизнь» - студенчество.
Я только поступила в университет и отрабатывала обязательную двухнедельную практику на строительстве нового учебного корпуса, а Милочка перешла на четвертый курс. Какие-то домашние проблемы заставили её оставаться в общежитии на протяжении всего каникулярного лета.
Очень скоро мне пришлось бы искать жилье у родственников или снимать квартиру, чтобы ежедневно не тратить четыре часа на поездки из своего района в областной центр. Жить в общежитии весь учебный год мне не светило, мое заявление о предоставлении места деканат даже не рассматривал – первокурсница, к тому же не из самого дальнего района. Но Милочка, к которой меня подселили временно, решила: «Живи. Приедет Ганя из Ворохты, вы с ней поладите. А Надька из общаги не выписалась, хоть и нашли они с Иваном летнюю кухню в районе Энгельса. В общем, располагайся, её койка – твоя».
Производственная практика не была выматывающей. По большей части на стройке мы болтались без дела по два-три часа с утра. А остальное время тоже надо было куда-то девать. Бродить по хорошо знакомому городу, читать надоевшие за время вступительной кампании умные книжки, ходить в гости к родственникам по принципу: «Здравствуйте. А вот и я» - не хотелось. Но Милочка организовывала мой досуг. К моему приходу со стройплощадки у нее неизменно был накрыт стол с обязательной сковородкой жареной картошки, на которую к нам сбегались аспиранты-физики из МГУ, работающие в исследовательском центре нашего вуза. Их было трое: Глеб, Игорь и Сергей. Посиделки затягивались за полночь, травили анекдоты, пели песни под гитарные аккорды Сергея, играли в «дурака» на раздевание. Проигрывала почти всегда Милочка, очень легко и красиво снимая с себя ажурные розовые трусики. Иногда проигрывал Глеб, влезая на подоконник широкого без гардин окна уже без портков и упорно отказываясь снять галстук. Там он раскидывал руки в открытом проеме и орал благим матом в сторону аэропорта под чешской границей: «Милочка, мы все тебя любим!». В такие моменты, сидя за игровым столом, я смотрела себе под ноги.
Ребята уходили к себе, Милочка плескалась еще некоторое время в душевой, я целомудренно засыпала на надькиной койке, невнятно улавливая стук закрывающейся входной двери в соседнюю по блоку пустующую комнату и шепот красавца Глеба: «Дитё спит?»
Мне нравился Сергей. Но я знала, что следующей ночью и его шепот я услышу в предбаннике блока. Игорь во второй раз после полуночи к нам не наведывался. Это был смешной очкарик, худенький и веснущатый, похожий на нескладного подростка, у которого еще оставались активными точки роста. Его выгоревшие вихры топорщились из-за оттопыренных ушей. Как-то я предложила заплести их в косички, Игорь рискнул и даже переоделся в мой цветастый на фасонистой кокетке сарафан.
...Разомлев от августовской жары, мы сидели с Игорем на крыше общаги. Вода, которой мы часа два на закате солнца поливали сверху входящих в корпус, закончилась. Было темно, звездно и сухо. Першило в горле от испарений битума. Поблескивали огоньки разворачивающегося над Чехословакией ночного самолёта. Мы сидели, оперевшись друг о друга спинами, и читали поочередно стихи. Игорь вещал в сторону Москвы, я – в сторону Чехословакии. Голоса отбивались от стен вентиляционных построек и возвращались к нам же, описывая в пространстве гулкие восьмерки. Потом над нами пронесся самолёт. Так низко, что казалось, можно было запросто вскочить на его крыло. Но на самом деле нас почти сдувало с крыши, мы упали на пластилиново мягкую кровлю от грома моторов и ударной волны и вцепились друг за друга мертвой хваткой. Адреналин зашкаливал. Самолёт отдалялся, воздух еще долго оставался кипящим, и мы молчали, боясь задохнуться в этом адском вареве.
-И все же неба синева еще вернется,
И буду я еще жива, еще проснется
Во мне желанье петь без слов,
Как у ручья лесного!
Ведь человек всегда готов
Воскреснуть снова, - пыталась я разорвать клокочущий пузырь накатившего страха строчками случайно пришедших на ум стихов поэтессы, имя которой не помнила.
Игорь откликнулся изысканным пятистишием:
-Скажи – когда певец Леилы
В мечтах небесных рисовал
Свой неизменный идеал,
Уж не тебя ль воображал
Поэт мучительный и милый?
Ребята уехали в один из дней недели, которую я провела дома накануне начала настоящей студенческой жизни. На койке в общаге меня ждал томик стихотворений Александра Сергеевича Пушкина в дешевом бумажном переплете. В книге не было ни надписи, ни подписи, но, как сообщила Милочка, сборник оставил для меня Игорь. Полистав, обнаружила в содержании подчеркнутые карандашом названия стихотворений «Гречанке» и «Что в имени тебе моем?»
К концу четвертого курса Милочка родила дочку. Из роддома, который находился в нескольких десятках метров от общежития, она принесла ребенка на руках в больничном «конверте». На приданое пустили шапку по всему длинному коридору шестого этажа. Милочку с новорожденной сердобольная комендантша переселила в облагороженную комнатушку для хозяйственного инвентаря. Пятый курс молодой матери закончить помогали всей общагой.
Меня же на нелегальном положении в самом начале первого курса засекла жилищная комиссия из представителей деканата и студкома. Замдекана расчувствовался от созерцания настенной живописи над моей постелью. На произведение искусства я потратила несколько больших банок гуаши. На стене был нарисован летящий самолёт, на его крыле стояла девушка с развевающимися волосами. Самолёт летел от берёзы слева к клёну справа, между которыми в травах затерялась тропа. Был он похож на огромную стрекозу или фантастическую бабочку с фиолетовыми крыльями.
-Поселите эту нелегалку-захватчицу на жилплощадь четвертого курса и запишите её в редакционную коллегию «Советского филолога», - добавил, лукаво улыбнувшись, замдекана Иван Васильевич.
«Советским филологом» называлась факультетская стенгазета, для которой я еще года два или три рисовала на ватманских листах виньетки и заставки из цветочков и листиков.
...Мы посидели с Милой в кафе. Она показала мне снимок дочери. Девочка была похожа на мать. Меня лишь смутили густые веснушки, рыжеватым кружевом рассыпавшиеся у девушки на лбу и на щеках, заметно оттопыренные уши с крупными сдвоенными кольцами-сережками и светло-русые непокорные пряди её короткой, почти мальчишеской стрижки.
-Лейла живет сейчас в Москве, защитила диссертацию, она физик, - объяснила Милочка.