В Москве в летний жаркий полдень в давно не ремонтированной квартире очухался в глубоком похмелье тридцати двухлетний безработный Серёжа. Тяжело встал, шатаясь, прошёл в туалет, потом — в ванную, полоскал рот и умывался холодной водой. В дверном проёме встала его мать Нина Александровна в давнишнем домашнем халате. Она несколько раз печальным взглядом окинула дряблое тело сына, лишь в одних чёрных трусах. Кожа на его спине напоминала потёртую половую тряпку, наброшенную на швабру. Мать понимала его мучительное физическое состояние. Её сердце заныло от жалости. Пенсионерка плачущим голосом, как всегда, начала разговор:
— Эх, сынок, тебе чуть больше тридцати лет, самое время жениться. Мы живём — где? В Москве-е-е! В трёхкомнатной квартире, а своей семьи у тебя нет.
— Мама, ты же знаешь, что семью надо содержать, а у меня нет денег, поэтому ни одна женщина не живёт со мной.
— Не живут с тобой женщины, потому что ты — неисправимый пьяница и дебошир. За твои оскорбительные выходки от тебя жена с дочерью сбежала, — сердилась старуха. — Я отдаю тебе большую часть пенсии, чтобы ты, как самостоятельный мужчина, имел возможность для знакомства водить женщину в кафе, в парк или ещё куда-нибудь, а ты сам в одиночестве всё пропиваешь. Господи! Как ты будешь жить один, когда я умру?! Я сколько раз вдалбливала в твою дырявую башку, чтобы ты прекратил пить, устроился на работу, получал регулярно зарплату. Тогда, глядишь, и сама жизнь прибьёт к тебе умную порядочную женщину.
— Ой, мама, я не мечтаю о прекрасной жене! — вспылил Серёжа. — Я был бы рад, если бы со мной жила самая глупая дурнушка, лишь бы не убежала от меня.
— И такой женщины тебе не видать! — перешла на нервный крик старушка. — С тобой будет жить только такая особа, которая, как и ты, — пьянь! Но я такую мерзость в дом не пущу!
— Мама! — взмолился сын, жалобно глядя на неё мутными глазами. — Дай хоть немного денег. У меня на завтрашний вечер назначена встреча с разведёнкой, женщиной моих лет.
— Вот тебе, — Нина Александровна состроила бледными пальцами кукиш. — Опять ты врёшь! Ни с кем у тебя не состоится рандеву. Тебе нужны деньги, чтобы опохмелиться. Эх, Серёжа, Серёжа! Я всю жизнь проработала начальником вредного для здоровья цеха, получала хорошую зарплату, обеспечила тебя и твою сестру всем необходимым, протолкнула тебя, балбеса, в институт, и тебя за прогулы, за пьянку вытурили со второго курса…
— Мама! — закричал Серёжа, и его руки нервно затряслись. — Тебе не надо было загонять меня в институт. Давай честно признаемся: я — бездарность. — Он нагнулся, хлебнул воды из тонкой струи крана, прополоскал рот и меланхолически произнёс по слогам: — Я с первого класса ощущаю свою бездарность.
Такие примерно разговоры частенько случались между сыном и матерью.
В конце августа утром по телефону нежный девичий голос спросил, пустят ли они к себе на квартиру студентку на время учёбы. Нина Александровна ответила, что подумает, попросила девушку позвонить вечером. Серёжа даже встрепенулся: появление в их квартире девочки моментально вселило в него призрачную надежду заиметь хорошую жену. Сын начал возбуждённо, нервно уговаривать маму обязательно принять квартирантку. Мать сразу поняла ход его нехитрых мыслей и с усмешкой ответила: «Доход от квартиры нам давно пора иметь. Ты не в состоянии удержаться ни на одной работе — тебя выгоняют за пьянство. Мы существуем на одну мою пенсию. Только ты ноздри понапрасну не раздувай. Ничего у тебя не получится. Студентки — девушки смышленые и с кретинами не дружат».
Мать с сыном подготовили для квартирантки небольшую отдельную комнату, которую занимал Серёжа. Теперь он будет спать на диване в гостиной, мать — в своей комнате. Днём Серёжину постель решили заносить в комнату матери.
Вечером тот же девичий нежный голос спросил по телефону, что они решили насчёт квартирантки. Нина Александровна сообщила, что согласна. Они договорились об оплате, и через час пришла миловидная, круглолицая, пышущая здоровьем, стройная, тёмно-русая, с доверчивым взглядом тёмно-синих глаз девушка. На ней был синий брючный костюм. На ремне, через плечо, висела чёрная громоздкая раздутая сумка, на другом плече — небольшая красная сумочка для книг. Прекрасная девушка представилась: Жанна Жиканова, живёт в Алтайском крае, в Барнауле. Мама — врач, папа работает на заводе. Сама она окончила школу с золотой медалью. В июне побывала в Москве, поступила в институт на факультет электроники и с первого сентября приступит к занятиям.
Студентка распределила вещи в отведённой ей комнате, переоделась в тёмно-зелёное платье, появилась перед Ниной Александровной, милым голосом сообщила, что идёт в магазин за продуктами и поинтересовалась, не нужно ли что купить для хозяйки? Та ответила: «Спасибо, мы ни в чём не нуждаемся».
Жанна ушла в магазин.
Серёжа был так очарован квартиранткой, что обалдел. Как только она вышла, он побрился, умылся, торопливо надел белую рубашку, парадные светлые брюки и стал нетерпеливо ждать студентку. Она вернулась с покупками, с разрешения хозяйки приготовила обед на троих и пригласила для знакомства пообедать вместе. Девушка умело накрыла на стол. Серёжа за обедом молчал, растерялся и не знал, о чём говорить. Жанна была воплощением его самой заветной, потаённой мечты о женщине. Нина Александровна искренне восхищалась обедом, говорила, что и не представляла, как из обыкновенных продуктов можно так вкусно и красиво приготовить борщ и жаркое. Жанна без стеснения деликатно кушала и спросила:
— Вы не возражаете, если я куплю обои и обклею ими в предоставленной мне комнате потолок и стены?
— Это было бы хорошо. Мы давно не делали ремонт квартиры; к сожалению, для этого у нас нет денег, — печально ответила хозяйка.
— Я за свои деньги куплю и обои, и клей, и краски для пола и окна, — ласково уточнила Жанна. — Только вы мне, пожалуйста, помогите приклеивать обои.
— Чудесно, — поспешно согласилась пенсионерка, втайне обрадовавшись хоть и частичному, но бесплатному ремонту квартиры.
На следующий день квартирантка измерила комнату, рассчитала нужное количество рулонов обоев, краски, сбегала в магазин, всё закупила, принесла в квартиру; переоделась в простенький халатик, повязала голову белым платком, развела в ведре клей для обоев и принялась переносить все вещи из комнаты в коридор. Серёжа с матерью помогали ей, украдкой переглядываясь между собой: им очень нравилась ловкая, деловитая девушка. Освободив комнату, студентка щёткой промыла потолок и стены, потом тряпками вымыла окно, дверь, пол и стала ждать, когда комната просохнет, чтобы можно было продолжать ремонт.
Вечером приклеивали белые обои к потолку. Хозяйка с сыном помогали Жанне. Девушке, стоявшей на стуле, поставленным на стол, приходилось поднимать вверх руки, прижимать намазанную клеем полосу белых обоев к потолку и притирать полотенцем. Халат на ней приподнимался и высоко обнажал стройные ноги без чулок. Серёжа с трудом отводил глаза от её ножек.
За два дня квартирантка полностью сделала ремонт комнаты. На окно повесила собственные светлые занавески с красочными рисунками снегирей. Нина Александровна была восхищена девушкой, которая ловко, словно волшебница, превратила запылённую комнату в нарядную светёлку.
Жанна вставала в шесть утра, отправлялась в спортивном костюме на улицу делать зарядку, в семь возвращалась. Тёмно-синие глаза её жизнерадостно блестели, полные щёки с ямочками пылали румянцем. Губы были красными. Она энергично умывалась, завтракала, переодевалась, накидывала на плечо красную сумочку с конспектами, ласково прощалась с хозяевами и уходила до позднего вечера.
Серёжа, вялый, ленивый, с бледным лицом, был морально подавлен целеустремлённой квартиранткой и решил изменить свой образ жизни: перестал пить алкоголь, начал совершать по Москве длительные прогулки и, наконец, устроился на работу охранником ювелирного магазина. В начале октября сын принёс матери небольшую зарплату за не полностью отработанный месяц. Нина Александровна была счастлива: девушка из далёкой, глухой провинции наполнила жизнь столичной семьи одухотворённостью.
Квартирантка привыкала к хозяевам. Как-то поздним вечером Серёжа на кухне пил чай и в приоткрытую дверь увидел: Жанна в нижнем белье из ванной прошла в свою комнату. Молодой мужик своими задубелыми от спиртных паров мозгами подумал, что она заманивает его к себе, так как не понял, что студентка стала вести себя словно дома. У него было жгучее желание поговорить с ней; он даже подходил к двери её комнаты, но зайти к ней так и не решился.
В начале ноября, когда появились первые заморозки, Серёжа получил зарплату за полностью отработанный октябрь и одетый в осеннюю курточку шёл по Арбату, а во внутреннем кармане его пиджака была тоненькая пачка купюр по тысячи рублей каждая. И мужественно проходил мимо бесчисленных питейных заведений и подумал: «А что, я не мужчина что ли! Разве не могу выпить сто граммов сладкой водочки?» и расстегнул верхнюю пуговицу курточки, залез рукой под борт пиджака и пощупал деньги. Они согревали ему грудь. Он был горд, что сумел заработать много денег. Но ноги сами по себе привели его в кафе.
Серёжа сдал в гардероб курточку и фуражку, прошёл в зал и занял место за столом, заказал сто пятьдесят граммов водки, бутерброд с колбасой и креветки в чесночном соусе, выпил, закусил чуть-чуть. В кафе было тепло, приятно и тихо звучала танцевальная музыка. Он сидел за столиком, покрытым белой скатертью, и курил. От выпитой водки, от уюта в кафе Серёжа почувствовал себя блаженно и заказал ещё водки. И — ещё, ещё, ещё…
Вдребезги пьяный, без денег, без курточки, без фуражки Серёжа ввалился домой в двенадцатом часу ночи. Жанна, в шёлковом халате, сидела в углу дивана в гостиной и смотрела телевизор. Сын хозяйки, с побитым лицом, с омерзительно синим носом, в изодранном пиджаке, подсел к ней, обдавая запахом водки и чеснока изо рта, начал невнятно признаваться в любви. Нина Александровна, услыхав пьяное бормотание сына, в ужасе выбежала в белой ночной рубашке из своей комнаты, уцепилась за руку сына и изо всех старушечьих сил дёрнула его. Он встал, пошатнулся, потерял равновесие, упал на палас, ударился головой о стенку, кое-как поднялся. Мать с трудом затащила его в свою комнату и уложила спать на полу на постеленное одеяло и подушку.
Пенсионерка, лёжа в постели, быстро забылась в беспокойном сне с удушливыми кошмарами. У Серёжи был ещё один порок: с перепоя он долго колобродил, а потом падал и надолго засыпал мертвецким сном. Вот и сейчас, одетый в брюки и рубашку, он не мог уснуть на жёсткой постели, всего из одного одеяла на полу, ворочался, садился, ложился. Ему мерещилась квартирантка: то в синем брючном костюме, то в нижнем белье перебегает из ванной в свою комнату, то её нежное лицо, и движения красивых рук. И поворот прелестной головки, и сияющие тёмно-синие глаза. Пьяница сел на одеяло, обхватил колени руками и задумался: «Разве она — не живая?! Разве ей не требуется то, без чего никто не может жить?! А, может быть, эта девушка не спит и ждёт меня, а я, дурак, теряюсь?» Алкоголик с трудом, опираясь на кровать, встал, разделся до трусов, и, шарахаясь из стороны в сторону, вломился в комнату квартирантки.
Девушка, прикрытая до плеч простынёй, спала на правом боку, спиной к стене. Шатаясь, пьяный мужик Серёжа в полутёмной комнате стоял у кровати и плотоядно смотрел на слабо освещённое прекрасное лицо студентки, на нежные обнажённые руки, на укрытое простынёй тело и угадывал его мягкие очертания. Его охватило неукротимое вожделение. Он сорвал и бросил на пол простыню, грубо схватил за тёплую руку студентку и повернул на спину. Жанна успела сгруппироваться, прижала колени к груди и, словно стальная пружина, резко распрямилась, двумя ногами ударила его в обнажённую грудь и отбросила к шифоньеру, сама соскочила с кровати и вытолкала нахала в коридор, крикнула: «Нина Александровна! Возьмите своего Серёжечку!» Он рухнул на пол в коридоре и мертвецки уснул.
Жанна вернулась в комнату, быстро собрала вещи, вышла в коридор и включила свет.
Нина Александровна проснулась от звонкого голоса девушки и не поняла: то ли это в кошмарном сне, то ли наяву. Пенсионерка прислушалась: в квартире тишина. Вдруг в щёлку приоткрытой двери ударил свет из коридора. Старушка всполошилась, выскочила из своей комнаты и увидела квартирантку с сумками на плечах и спящего на полу Серёжу. Мать догадалась, что её сын сотворил что-то нехорошее, и от стыда и ужаса, протянула руки к девушке, отчаянно заголосила.
Лицо Жанны было спокойно, с лёгкой улыбкой, и хозяйка догадалась, что эта, с виду нежная девочка, имеет твёрдый характер, обдумала сложившуюся ситуацию, не испугалась, приняла какое-то решение и выполнит его.
— Не беспокойтесь, за меня, Нина Александровна! Я не пропаду и квартиру сама заработаю со временем. Большое спасибо вам за вашу доброту. И на Серёжу я не обижаюсь: он, какой есть, таким и останется. Да, чуть не забыла: вот ключи от вашей квартиры, — она отдала ключи хозяйке, обошла спящего на полу Серёжу, подошла к двери, открыла её. Студентка протолкнулась на лестничную площадку, по-детски улыбнулась, затворила за собой дверь. Щёлкнул замок. Тишина. Нина Александровна, потрясённая до глубины души, с широко открытыми глазами стояла в узком коридоре. Теперь будущее представлялось ей мерзким прозябанием с сыном пьяницей. Наконец, мать с трудом разбудила Серёжу. Он, не открывая глаза, падая и вставая, пробрался в свою комнату и бухнулся в постель, ещё хранившую тепло девичьего тела.
Старушка устало выключила свет, зашла в свою комнату, легла на кровать, повернулась на спину, подложила ладонь под голову и уставилась на потолок, освещённый уличными фонарями. Прожитая жизнь проплывала в её памяти. Грудничковый Серёжа. Она радовалась его ручонкам, ножкам, его атуканью; была в восторге, когда он в одиннадцать месяцев сделал первый неуверенный шажок и рассмеялся. Сестрёнка Надя была на два года старше Серёжи и тоже любила его. Сестрёнка водила братика в школу в начальных классах, помогала выполнять домашние задания. И Нина Александровна подумала: «Может быть, не надо было помогать Серёже ни в чём?! Может быть, надо было приучать мальчика самому преодолевать трудности?!» Вдруг Нина Александровна с жутким испугом ахнула: где проводит ночь в чужом городе юная Жанна? И пенсионерка с трепетом в сердце горячим шёпотом обратилась с молитвой к Богу, чтобы он сохранил Жанне жизнь.
В памяти хозяйки возникло умное лицо бывшей квартирантки, её мелодичный голос, которым она произнесла: «Я не пропаду и сама квартиру заработаю со временем». Примерно такое же сказал муж Павел Захарович. Это произошло давно, более тридцати лет назад. Она, молодая химик, приступила к работе начальником электрохимического цеха. Ей, как руководителю вредного для здоровья производства, дали вне очереди чудесную трёхкомнатную квартиру. Серёже тогда было три годика, Наде — пять. В начале апреля на практику в её цех прибыл Валера — студент четвёртого курса института, одетый в строгий чёрный костюм, в белую рубашку с галстуком. Она, имея двух детей и любимого работящего мужа, снисходительно относилась к бестолковому домогательству парня.
В конце апреля Нина Александровна в своём кабинете, сидя за канцелярским столом, просматривала материал, собранный Валерой для отчёта. Студент, придвинул стул вплотную к её стулу, прижимался слегка горячей щекой к её щеке и делал вид, что читает свою писанину. Начальница ощущала неровное дыхание парня и не отогнала его. Потом он правой рукой нежно обхватил её запястье и робко поцеловал в щёку. Женщина не сопротивлялась. И вот они слились в трепетном греховном поцелуе.
В обеденный перерыв начальница обычно запирала двери своего кабинета, проходила через цех, наполненный парами электролита, выходила на улицу и шла в столовую. К этому все на заводе привыкли. Она сама научила Валеру: через полчаса после начала перерыва приходить в её кабинет, поскольку рабочие отсутствовали. И студент приходил, и замужняя женщина отдавалась ему. Таких коротких бурных встреч с Валерой было несколько. Но, как говорится, всё тайное становится явным. В тот роковой майский вечер её муж задержался на работе. Она погуляла около дома с детьми, привела их домой, обмыла, накормила и уложила спать. Супруг всё не приходил с работы. У него был свой ключ от квартиры. Не дожидаясь мужа, Нина Александровна в 11 часов легла в постель и сладко дремала, рассеяно улыбаясь, вспоминая близость со студентом. Вдруг супруга почувствовала на своём обнажённом плече тёплую мужскую руку. Ей показалось, что это — ладонь Валеры, и она, зазывно улыбаясь, податливо повернулась, кокетливо приоткрыла веки и увидела своего мужа Павла Захаровича. От неожиданности Нина Александровна резко, гадливо, словно холодную змею, отбросила его руку.
— Что-о-о? — возмущённо, гневно воскликнул супруг, широко распахнул серые глаза, потом криво, печально улыбнулся и тихо произнёс: — Ты в последнее время скрытно счастлива, о чём-то очень приятном постоянно думаешь, невнимательна ко мне и детям. Что же поделаешь, если ты меня отталкиваешь, если моё прикосновение для тебя омерзительно, значит, есть другой, с которым тебе хорошо. Тогда прощай! — Он резко встал, сконфуженно непослушными руками оделся, прошёл в коридорчик.
Жена поняла, что он надевает туфли. В гостиной послышались его шаги, приглушённые паласом. По звуку стало ясно: муж лёг на диван. Супруга так и не уснула в ту ужасную, тягостную для неё ночь. Вот и шесть утра… Обычно Павел Захарович вставал в это время, помогал собирать малышей в детский сад. Однако, одетый в брюки и рубашку, супруг лежал на диване, повернувшись лицом к стенке, свесив ноги в туфлях. И вот крупный, крепкий мужчина, капризничал, словно ребёнок, не хотел идти на работу. Ей вдруг до слёз стало жалко мужа.
Нина Александровна в ту ночь бессловесного скандала с супругом много передумала. Павел Захарович за их совместную жизнь не сказал ей ни одного плохого слова. У них было двое детей, прекрасная квартира, приличный заработок — все условия для нормальной жизни. Она, потеряв голову, не устояла против похотливых притязаний студента и спуталась с ним. Нина Александровна с беспокойством вспомнила, что Валера ни разу не сказал ей о любви. Они безумно отдавались друг другу. И начальник цеха, решив сделать всё возможное, задумала: как только Валера войдёт в её кабинет, грубо выгнать его вон.
В полдень начальница, как обычно, работала в своём кабинете, ярко освещённом солнечными лучами через чистое окно. Настроение у неё было скверное. Без стука в дверь, не спросив разрешения войти, на правах хозяина, появился Валера. Нина Александровна, не глядя на него, склонив голову, сурово сжав губы, показала ему рукой на стул, заранее поставленный по другую сторону стола. Студент недоумённо повёл тёмными бровями, сел на указанное место и подал ей тетрадь с окончательным отчётом. Начальник цеха, не читая, перевернула листы и на последней странице поставила зачёт и подняла голову. Лицо её покраснело, и замужняя женщина властно, чётко произнесла:
— Валера! Между нами всё кончено. У меня прекрасная семья, я не хочу её разрушать.
Студент весь дёрнулся, словно его ударило электрическим током. На его лице расплылась улыбка, его масленые глазки зажглись радостью, и молодой человек, захлёбываясь от счастья, брызгая слюной, торопливо высказался:
— Вы, Нина Александровна, — замечательный человек. Вы сногсшибательно выручили меня. Я собирался предупредить Вас о нашем расставании, но боялся огорчить. Теперь я буду откровенным: мы с Вами наслаждались пикантным удовольствием в вашем кабинете без всяких взаимных обязательств. И только! Будем интеллигентными людьми: разойдёмся без трагических сцен, без упрёков, и забудем друг друга навсегда. У меня восемнадцатилетняя невеста, и скоро состоится свадьба. У вас — семья. Желаю Вам счастья. — Парень резко встал, выбежал, как мальчишка, хлопнув дверью.
Нина Александровна омертвела. У неё сдавило затылок. Была готова завыть, как воет волчица, когда видит, что её нора разрыта и выводок похищен. Будучи человеком сильного характера, начальница, чтобы не зареветь, прикусила себе кожу на тыльной стороне ладони.
После работы, в шесть часов Нина Александровна закупила в магазине продукты и с сумкой забрала сына и дочку из детского сада и по майской Москве привела домой. Уделила весь вечер детям, сварила рисовую кашу, нажарила котлет, приготовила подливку и стала ждать возвращение Павла Захаровича. Вот уже и половина десятого. Муж не приходил. Она уложила малышей спать, прошла на кухню, присела за стол. Сердце её разрывалось от душевной боли. Сказалась усталость, бессонница прошедшей ночи, трагедия в личной жизни, и Нина Александровна, уткнувшись лицом в стол, уснула.
Её разбудил трезвон телефона. Супруга подбежала, схватила трубку и услышала родной голос мужа:
— Здравствуй, Нина! Я выписался из квартиры, уволился с работы. Теперь я бомж. — Он иронически пробасил: — Без определенного места жительства. Сейчас я на Казанском вокзале. Купил билет на Урал, в Челябинск. Там начну новую жизнь с нуля.
— Павлуша-ша-а!... — отчаянно закричала она в трубку. — Не делай глупость! Одумайся! У тебя в Москве семья, квартира, одна комната принадлежит тебе!
— Не надо! — торопливо, взволнованно басом говорил он. — Живой буду — заработаю квартиру. И на детей буду высылать деньги. Ты счастлива с кем-то другим. Ну и оставайся с ним. Желаю тебе всего хорошего. Прощай! — В трубке послышались частые гудки, обозначающие отбой связи. Она положила трубку на место. Тишина.
Раздался телефонный звонок и не прекращался. Картины прошлой жизни рассеялись, а трезвон телефона не унимался и возвращал её в нынешнюю жизнь.
Пенсионерка в полутьме подбежала к телефону, установленному в коридоре, трясущейся рукой подняла трубку. Из далёкого Волгограда дочка Надя радостно говорила, что вчера была в школе, сын оканчивает учебный год на одни пятёрки и дочка — без троек. На её весёлые сообщения Нина Александровна тоскливо отвечала: «Да. Хорошо, чудесно». Дочка по тоскливому голосу матери поняла, что у мамы какие-то неприятности, и возмутилась: «Мама! Наверное, Серёжа опять напился? Вот я приеду и задам ему трёпку! Так и передай этому негоднику. Мама, извини, я спешу на работу. Вечером позвоню».
Разговор прервался. Нина Александровна включила свет, посмотрела на часы: ровно шесть: значит, так и не уснула после бегства квартирантки. Хозяйка присела на край старого дивана, посмотрела вдоль него и, в который раз, словно наяву, увидела в белой рубашке, в чёрных брюках, свесившего ноги в чёрных туфлях спящего Павла Захаровича. Женщина почувствовала боль в сердце. Видение исчезло. Нина Александровна с удивлении подумала: «Гляди-ка, роковая, непродолжительная связь со студентом Валерой, отдаляясь дальше и дальше в прошлое, всё сильнее и сильнее бьёт в сердце».
В полдень Серёжа очухался в жестоком похмелье. Он не замечал, что его жилище стало светлым, уютным, что дверца пустого шифоньера открыта. Алкоголик, шатаясь, опираясь руками то об одну стенку, то о другую, прошёл в туалет, потом — в ванную, пил холодную воду из шумной струи крана. В дверном проёме встала его мать, посмотрела на почти обнажённое тело сына и подумала о том, что, наверное, если бы Павел Захарович простил её мимолётную слабость и остался бы в семье, то у Серёжи были бы и другая жизнь и другой характер.
Мать чувствовала свою вину перед сыном и, чуть не плача, молчала. И ещё одна тревога терзала её душу: где Жанна? Нина Александровна печально промолвила:
— Квартирантка сбежала.
От её негромких слов Серёже показалось, что стены пошатнулись. Сын вытаращил покрасневшие глаза. Похмелье разом улетучилось. Пьяница со стыдом вспомнил, как приставал к Жанне, сидевшей на диване, её возмущённые тёмно-синие глаза. Он был в её комнате и грубо обошёлся с ней. Серёжа готов был провалиться в преисподнюю. Ему очень хотелось, чтобы Жанна жила у них, ходила по комнате, смотрела телевизор, завтракала на кухне. Матери сын сказал:
— Да, да! Я бездарный во всём: и в учёбе, и в работе, и в жизни. Я, опытный мужчина, не сумел завлечь девушку. Ну и пусть! Буду жить один.
Мать умоляюще попросила:
— Серёженька, ты же не пил почти два месяца. Значит, ты в состоянии вести трезвый образ жизни. Подумай над этим.
Когда, направляясь в магазин, Нина Александровна вышла на лестничную площадку, повстречавшийся ей пенсионер рассказал, что её квартирантка — прелестная девушка — с двумя сумками всю ночь просидела на верхней ступеньке лестницы третьего этажа.