Часть IV
До ближайшего двора Вилле добрался далеко за полночь. Там его обогрели и за небольшую плату накормили, а утром и Ставня нашлась в одном из дворов. Конечно, доказать, что лошадь принадлежит ему, Вилле не мог, поэтому пришлось купить ее заново у толстого рыжего фермера по имени Гарри Ринг. Вещи, что были в сумке у седла, пропали бесследно. Вилле, конечно, погоревал о них, но искать виноватых не стал: бесполезное занятие.
Через пару дней Вало уже обнимал отца, брата, золовку и двух очаровательных племянников-близнецов. О происшествии в сторожке у обрыва он никому не сказал и дал себе слово забыть и впредь обходить это место стороной.
Прошла осень, зима, но забыть не получалось: сладкие сны о зеленоглазом юноше не давали Вало покоя, словно он прикоснулся к чему-то сокровенному, а потом потерял это. А вскоре Вилле начал думать о Лаури днями и ночами. Вопреки всякой логике, ему хотелось вернуться в сторожку и увидеть юношу хотя бы еще раз, но страх перед изуродованным призраком моментально остужал его порывы.
К маю Ставня издохла от какой-то лошадиной болезни, и ее тело вынесли на свалку, что была за городом. Вилле купил себе черного молодого жеребца, такого спокойного по нраву, что вся родня удивлялась. "Куда поставь — там и лежать будет!" — смеялись соседи, а Вало все больше видел в этой особенности достоинство. Чем спокойнее лошадь, тем лучше.
Но Черногривый был не единственной переменой в жизни Вилле: отец сосватал ему неплохую невесту — дочь скорняка, что жил на соседней улице. Свадьбу назначили на конец сентября, и счастливые молодые теперь были обязаны видеться каждый день в доме родителей.
Натти нравилась Вилле: скромная хорошая девушка, которая будет хорошей женой ему и отличной матерью его детям, но вот мысли о Лаури отчего-то стали терзать его еще больше.
Зачем он ехал туда, возвращался в этот проклятый дом? Вало сам не понимал. Просто стало невыносимо видеть сны и жаждать его прохладных губ, глаз, его гибкого тела. За полгода в этих местах пропало трое мужчин: один был стражником, двое других — обувных дел мастера. Вилле знал, в чем дело и, кажется, знал, как это остановить. Старуха, которую он встретил, бежав из сторожки, говорила, что хотела просить прощения. Вилле тоже хотел, в основном, за нетвердость характера и за то, что не был настойчив в своих отказах. Он дал себе слово ни за что на свете не подходить к обрыву.
Едва сторожка показалась вдали, Черногривый испуганно захрипел, заплясал на месте и встал на дыбы, но в этот раз Вало удержался в седле и усмирил жеребца. Он спешился и, накинув на глаза лошади мешок, повел её к дому. Пустырь весь покрылся цветущим вереском и в свете ласкового июньского солнца казался Раем, если бы не почерневший от времени домишка, что возвышался черным угрожающим силуэтом над розовым покрывалом цветов.
Привязав лошадь к покосившемуся забору и оставив меч у седла, Вилле долго собирался духом. Он провел на улице весь день: накормил Черногривого, поел сам, озирался, один раз обошел дом кругом. Но когда солнце стало садиться, оставаться на улице стало жутко.
Вало устроился на ночь в сторожке, но сон не шел. Сев на тот же сундук у стены, Вилле зажег побольше свечей и стал ждать.
Солнце медленно опустилось за горизонт, и с последним его лучом воздух знакомо загустел, отбирая последнюю надежду на то, что всё, происшедшее несколько месяцев назад, — просто дурной сон.
Через несколько минут после заката берег окутала тишина, а потом хорошо знакомая путнику свеча на столе вспыхнула сама собой, приветствуя хозяина. Дверь бесшумно распахнулась, и зеленые глаза из снов впились в лицо Вилле пристальным взглядом. Парень выглядел точно так же, как и в ту ночь: чёрные брюки и сапоги, белая рубашка. Даже светлые волосы были растрёпаны точно таким же образом, и с них точно так же капала солёная морская вода. На лице призрака не отразилось никаких эмоций, словно и не было той встречи промозглой осенью и шторма у обрыва.
Вало нервно сглотнул и, поднявшись на ноги, попятился к стене. Упершись спиной в каменную кладку, он собрался с мыслями и тихо сказал:
— Я не за этим пришел. Я хочу просто поговорить.
Парень закрыл за собой дверь и приблизился к мужчине, ничем не давая понять, что понял его слова и принял их условие. Он остановился в двух шагах от него и немного наклонил голову набок, изучая своего гостя.
— Не убивай меня, — Вилле неосознанно осторожно отходил к углу, стараясь не поворачиваться к Лаури спиной. — Я не виноват в том, что случилось с тобой.
Неугомонный путешественник сам загонял себя в безвыходную ситуацию, а парню только и оставалось, что ей воспользоваться. Он медленно наступал на мужчину, и когда тот упёрся спиной в угол, положил ладони на стены по обеим сторонам от него и всё так же замер, давая Вилле возможность договорить. Прохладное дыхание коснулось ключиц под распахнутой на груди рубашкой, и парень спокойно ждал, изображая вежливое внимание.
— Лаури... Тебя ведь зовут Лаури, верно? — Вало пытался заговорить призрака и не поддаваться на его колдовское обаяние. — Твой отец очень любил тебя, Лаури. Тебя все любили, верно? Зачем же ты мстишь?
На мгновение в зеленых глазах промелькнуло странное чувство, слишком похожее на страх, но тут же прохладные пальцы вплелись в тёмные волосы Вилле, притягивая его лицо к лицу призрака. Губ мужчины пока коснулось только лёгкое дыхание, но стальная хватка в его волосах и прижимающее к стене тело не давали сомневаться в том, что за этим всем последует.
Вало едва не поддался и не поцеловал юношу, но он слишком хорошо знал, что будет после. Вилле лихорадочно искал выход из ситуации, но на ум ничего не шло.
— Нет! — выдохнул он, уже вжимаясь в стену до предела. — Лаури, остановись! То, что ты делаешь — ужасно. Так нельзя!
Блондин немного отстранился, словно для того чтобы увериться в истинности прозвучавших слов, и когда это произошло, тихо, но с некоторой долей злой иронии, поинтересовался:
— А разве ты не этого хотел все эти месяцы? — голос призрака, очевидно, мог принадлежать подростку, кем он и являлся по физическому состоянию, но с одним условием: если бы этот подросток прожил более семидесяти лет.
У Вилле мурашки по коже побежали: призрак читал его мысли. Был ли смысл отпираться? Нет. Откровенность — его единственный шанс на спасение.
— Да, я хотел... Все это время, но если бы я жил пятьдесят лет назад, я бы сумел защитить тебя, Лаури, — Вало говорил твердо и печально, глядя в глаза призрака. — Я бы никому не позволил причинить тебе вред, потому что... Потому что мне не все равно.