Часть I
Вторник. По вторникам я женщина. Шикарная. В ритме вальса. Мне никуда не надо идти. И я провожу весь день дома, в халате, занимаясь исключительно собой. Отмокаю в ванной, ухаживаю за телом. Эпиляция, кто понимает, это огромный неблагодарный труд. Жаль моих усилий никто особо не может оценить. Я еще и очень скромная – выхожу куда-либо редко. Зато мечтать могу сколько угодно. Все мои фантазии вертятся вокруг одного человека.
В среду легкомысленный вторник отпускает меня не сразу — я решаю схулиганить и надеваю под пиджак блузку. Застегивая розовые перламутровые пуговички, думаю о маме. Это она, по моей просьбе, когда-то купила эту вещь. Ношу эту кофточку довольно часто, и никто еще ни разу не обратил внимания на странный покрой.
До приезда представителя немецкой типографии еще полдня. Я веду этот проект. Немного волнуюсь. Да еще шеф задерживается. Господин Илонен-старший, вечно опаздывает, а мне кое-что необходимо у него подписать.
Выглядываю в окно и вижу, как из машины босса вылезает он сам плюс какой-то парень. В офисе радостное оживление. Оказывается, это с отцом приехал "наследник" — сын, которого я ни разу не видел по причине его долгого отсутствия на родине. Он заканчивал в Штатах курсы — готовился с новыми знаниями броситься на помощь отцу в его непростом бизнесе. Похоже, момент вливания новых сил настал. И с сегодняшнего дня у нас еще один босс.
Через стеклянную стенку моей кабинетной выгородки вижу, как новичок по очереди обходит все столы и знакомится с персоналом. Заходят ко мне. Илонен-старший представляет нас друг другу.
— Коля, познакомься. Это мой сын Лаури.
-Лаури, это Николас, он отвечает за наши зарубежные связи и по совместительству переводчик. По всем германским и скандинавским контактам вопросы к нему.
Я стараюсь не очень пялиться на Лаури, но я потрясен. Знакомые до боли черты лица: такой же подбородок как у его отца, такой же разрез глаз, даже такая же морщинка над переносицей... Жмем друг другу руки. Крепкое рукопожатие, широкая американская улыбка, которая вдруг постепенно сползает с его лица, и оно принимает угрюмое сонное выражение.
Патроны завершили обход и двигаются в кабинет Господина Илонена-старшего, который им, похоже, первое время придется делить. Я сгребаю бумаги и несу их на подпись. Дверь в кабинет распахнута, и уже в приемной отчетливо слышатся реплики.
— Пап, что это у тебя тут пидорасы по офису в женской одежде разгуливают?
— Ты о ком?
— Да о твоем переводчике.
Я медленно пячусь обратно к выходу. Кроме меня в приемной только секретарша Аникке. Я стараюсь понять, слышала или нет. Ни один мускул на ее лице не дрогнул. Как раскладывала пасьянс на компьютере, так и раскладывает. И я решаю, что нет, не слышала, однако в течение дня ко мне в кабинет по очереди, "просто поболтать", заглядывают все сотрудники отдела снабжения, аккурат оттуда, где у Аникке подружка.
В четверг "новая метла" энергично взялась за дело. И почему-то в первую очередь Лаури начал ревизию именно моего направления. Мы в "аквариуме" вдвоем. Он развалился в моем кресле и бесцеремонно роется в бумагах. Я раскачиваюсь на стуле напротив, украдкой любуясь им, и ощущая себя студентом в ожидании отметки.
— Принеси-ка мне кофе.
Бросает, даже не взглянув на меня. Я, естественно, не двигаюсь с места. Перед ним квалифицированный специалист, а не мальчик на побегушках. Он поднимает на меня глаза. У меня перехватывает дыхание. Хочется немедленно исполнить все, что бы он не попросил. Но я сижу. Он поднимает брови. Я сижу. Он усмехается и добавляет:
— Пожалуйста.
Если бы у него не было таких красивых глаз, я бы не пошел. Когда я возвращаюсь с чашкой кофе, из моего полукабинета как раз выходит Юрки, наш юрист. Я придерживаю стеклянную дверь, что бы мы могли разминуться. Лаури, как будто продолжая тему и кивая на мои распечатки, громко говорит:
— В общем, здесь полный бардак в бумагах, какая-то бабская логика.
Юрки, проходя мимо меня, шепчет:
— Редкостный кретин. Не обращай внимания.
Но я уже завелся. Ставлю кофе на дальнем конце стола, так, что если он и вправду желает получить это пойло, то ему придется встать, обойти стол и взять чашку самому. Похоже, это его не смущает, он непринужденно встает, вроде как размяться. Стеклянная дверь в мое помещение открывается как внутрь, так и наружу. И пока он стоит ко мне спиной и берется за блюдечко, я отвожу дверь немного назад и резко убираю руку. Абсолютно детская, идиотская проделка, но эффектно получилось. Дверь слегка бьет ему по спине. Не сильно, почти не задела. Но он пугается и разливает кофе. Я складываю губы в сочувственное "О". И теперь знаю различие между просто злым видом и свирепым.
— Похоже, ты уже догадался, что тебе у нас не работать?
Как он бесподобен в ярости. Илонен-младший уходит зачищать пятна и больше сегодня не возвращается.
В пятницу перед уходом на работу, я зачем-то сорок минут верчусь перед зеркалом. Укладываю волосы феном, создаю художественный беспорядок. Перемериваю кучу рубашек. Сегодня дресс-код можно не соблюдать — натягиваю любимые джинсы.
Мне не терпится сделать две вещи: увидеть Лаури и рассказать Эркки из маркетинга, как я вчера двинул младшему боссу по заднице. С первым не складывается. Тогда я пораньше залетаю за приятелем и тяну его в столовую. Не успели занять столик, как и начальство в полном составе пожаловало перекусить. Один из них сверкнул на меня взглядом и демонстративно уселся спиной. Зато мне хорошо видно, с каким обожанием Илонен-старший смотрит на сына. Мой отец, может быть, тоже на меня бы так смотрел, будь я таким красавцем. Дааа..., моему не повезло, какой-то тщедушный отпрыск получился. И никакие издевательства с турником настоящего мужчину, в его понимании, из меня не сделали. Где-то сейчас мой папаша? Даже не знает, наверное, что мамы больше нет.
Меня окликают.
— Коля подойди, пожалуйста.
— Да, Господин Илонен?
— У меня к тебе огромная просьба. Лаури необходим собственный кабинет. Ты не мог бы, разумеется на время, только пока идет ремонт в правом крыле, уступить ему свою комнату?
Выражение моего лица, думаю, достаточно красноречиво. Илонен-старший виновато смотрит на меня и менее уверенно продолжает:
— Видишь ли,Лаури настаивает именно на твоем помещении, оно ближе всего к моему кабинету... Мы выделим тебе стол у технологов...
Фак. Это проходная комната.
— Или, если захочешь, на втором этаже, есть свободное место.
Фак, фак. Это ссылка. Там склад. Там никто не бывает. Я буду полностью оторван от процесса. Я набираю побольше воздуха и собираюсь начать орать. Припомнить все, что я сделал для этой компании и лично для ее неблагодарного владельца. Пусть сынок послушает, как тут из рук вон плохо было поставлено руководство. Но я вижу, как босс умоляюще смотрит на меня. Не могу же я, в самом деле, уронить его авторитет в глазах сына? Бедный Матти, он смущен, ему неловко, но так хочется сделать своему мальчику приятное. И я выдыхаю:
— Ладно.
Стараюсь не замечать торжествующий блеск в глазах младшего шефа:
— Николас, будьте так любезны, освободите мне кабинет к понедельнику.
Ну что ж, на это у меня есть суббота. Суббота мой рабочий день. Сам когда-то вызвался. Я дежурю по офису и отрабатываю свой вторник. Кроме меня и охраны на первом этаже в этот день здесь никого не бывает. Обычно я не особенно горбатюсь по субботам, только если что срочное. А так заглядываю на гей-сайты, режусь в "Героев" через сеть или треплюсь по телефону. Однако сегодня, засучив рукава, пакую архив и сортирую накопившиеся бумаги.
Кажется, на моем этаже остановился лифт. Странно, но это на работу приехал Лаури. Забыл что-то? Идет прямо ко мне. Заходит в кабинет. Мне как-то не по себе. Обычно люди здороваются.
— Что уставился?
И это вместо "здрасте"? Что же его заставило приехать? Может проблемы какие у компании, а я и не знаю? Видок у него нерадостный. Я выбрасываю белый флаг.
— Привет.
Он смотрит куда-то в угол, не отвечает. Ну явно какие-то проблемы. Чего бы такое сказать.
— Выпить не хочешь? У меня тут виски...
Кивает. Я лезу за бутылкой и одноразовыми стаканчиками в нижний ящик стола. Когда выпрямляюсь, он уже стоит ко мне близко-близко. Сердце начинает колотиться где-то в районе шеи. Я, кажется, догадался, зачем он приехал. Он отбирает у меня бутылку и прикладывается прямо к горлышку. Варварски проливает часть. Спиртное помогает ему решиться, и он за локоть подтягивает меня к себе. Думая, что внесу свою лепту в сближение, кладу ладонь ему на грудь. И тут же отлетаю к стене. Я понял, понял. Без всяких нежностей. Он, не спуская с меня глаз, опять тянется за бутылкой, опять отхлебывает и, наконец-то, высказывается:
— Предлагаю сделку. В понедельник ты пишешь заявление об уходе. А я тебя не трогаю, напротив, мы даем тебе прекрасные рекомендации.
Я в замешательстве. В каком смысле "не трогаю"? С одной стороны, я вижу, как он раздевает меня глазами. (Интересно, я хорошо выгляжу? Надо было голубую майку одеть, она мне больше идет). С другой стороны, как-то странно он заигрывает. Угрожающе. Неужели так обиделся на мою, признаю, идиотскую, шутку с дверью? Зачем ему меня увольнять? Это абсурд. Я, конечно, могу сачкануть, но в целом, прекрасно справляюсь со своими обязанностями. Он сам дает ответ:
— Таких как ты, я не выношу.
— Неужели? А что же у тебя на меня стоит?
Это я блефую, я не разглядывал. Просто почувствовал, что должен его как-то спровоцировать. Лаури срывается с места. Я успеваю только поднять руки, прикрывая лицо, как на меня обрушиваются мощные удары. Некоторое время, я еще держусь на ногах. Но он бьет в солнечное сплетение, мне становится трудно дышать, вокруг темнеет. Успеваю подумать, что надо свернуться калачиком. Прихожу в себя на полу, именно в этой позе. Лаури пинает меня ногой и останавливается. Я сажусь, спиной упираясь в стенку. Из носа течет кровь и нестерпимо болит плечо. Но больше всего на свете, я боюсь, что он сейчас вот так уйдет, и я говорю:
— Неплохая прелюдия. Только зачем ты мне нос разбил, как же я теперь отсасывать тебе буду.
Он заглатывает наживку. Хватает меня одной рукой за волосы, а другой начинает лихорадочно расстегивать джинсы, что получается у него не сразу. Я пытаюсь со стороны посмотреть на происходящее и не могу поверить в его реальность: я в собственном кабинете, сижу на полу и трясусь как кролик.
Часть II
Незабываемые секунды первого знакомства и начинается, то, для чего нет названия. По крайней мере, это не занятие сексом, или, тем более, любовью. Лаури спешит, плохо себя контролирует и поэтому все время тыкается куда не надо, царапается о мои зубы. С большим трудом мне удается угомонить его и взять инициативу на себя. У него от нетерпения начинают дрожать колени, он перестает сдерживаться, а начинает требовательно качать, то врываясь мне в самое горло, то почти совсем отбирая у меня своего красавца.
Поднимаю глаза, рассчитывая на благодарность и одобрение. Однако Лаури смотрит на меня с ужасом. Да, именно с ужасом. Нервно отталкивает мои руки, натягивает штаны и рвет к выходу. На ходу хватает со стола виски и заливает в себя еще одну порцию. Я вижу через стекло, как он оглядывается у лифта в поисках урны и швыряет туда уже пустую бутылку. Через несколько минут во дворе стартует машина. Только бы с ним ничего не случилось.
Я с трудом дотаскиваюсь до туалета, у меня все ломит, включая челюсть. Каждое движение отдается болью во всем теле.
Все воскресенье валяюсь в кровати и пью обезболивающие. Но мучают больше мысли, чем кости. Когда я успел так втрескаться? Если я завтра подам заявление об уходе, то через две недели этот парень останется для меня в прошлом. Много ли я потеряю? Только ли шанс быть искалеченным в очередной приступ гомофобии или еще призрачную вероятность когда-нибудь прикоснуться губами не только к его члену, но и к преждевременной морщинке над переносицей, к впадинке на шее, к груди рядом с соском... У меня ноет внизу живота от этих мыслей. И я делаю жуткую ошибку, я решаю остаться.
Синяки толком не замазываются тональным кремом, тут нужен грим. Это я узнаю в понедельник, когда без видимого результата переношу оставшиеся полбанки тоналки себе на скулу. На работе я герой дня – жертва обстоятельств и загадочная персона в одном флаконе. Мне сочувствуют и поддерживают. Во-первых, наглый варяг вытеснил меня из кабинета, во-вторых, я неудачно свалился со стремянки в воскресенье и весь в синяках, кроме того, прошел слух, что я гей. Никто, конечно, прямых вопросов не задает, но пристальное внимание я ощущаю. Особенно тягостно это внимание от тетушек технологов, рядом с которыми я теперь сижу, и которые, кажется, рвутся взять надо мной шефство.
Илонен-старший прямо с утра вызвал меня на ковер и набросился с обвинениями. Оказывается, вечером в субботу пришел факс о задержке груза, который я, естественно, не получил, так как свалил домой. При этом присутствовал Лаури, который вел себя так, как будто я пустое место и ему даже странно, как это его отец так на меня полагался. Я и не думал, что он бросится ко мне с распростертыми объятиями, но на какое-то более человеческое отношение рассчитывал. Ну ничего, я жду следующую субботу.
И она наступает. С самого утра чувствую себя на взводе. Готовлюсь как невеста к первой брачной ночи. Даже тщательнее. Но я ни в чем не уверен. Придет или не придет? Слоняюсь по офису, и не о чем больше не могу думать. Если присаживаюсь, то только в своем бывшем кабинете, где подтащил вертящееся кресло к окну. Во дворе никого нет. А если сделать разворот на 360? Все равно никого. А в другую сторону? Никого.
Время тянется невыносимо медленно. Как это я раньше находил чем заняться? Уже пять вечера. Он не придет.
Он появляется без пятнадцати шесть. Врывается с лестницы. Злой, небритый. Не сразу видит меня в помещении — мне приходится выйти ему на встречу. Я не знаю куда девать руки, но внутри у меня все ликует, и я не могу скрыть свою радость.
— Сейчас поухмыляешься у меня.
Лаури сам сразу чувствует неадекватность своего выступления.
Успокоив дыхание, он, уже совсем с другой интонацией, тихо спрашивает:
— ...?
Я пожимаю плечами. Что означает: "Еще спрашиваешь! Конечно!"
Единственный диван стоит в кабинете его отца, туда мы и идем. Лаури не нежен, но и не груб. Он занят какими-то своими внутренними переживаниями. Не смотрит мне в глаза, ни чего не говорит. Просто все время задерживает дыхание и неуклюже пытается меня раздеть. А я его. Правда, лично я не готов к полному разоблачению, у меня еще желто-синие подтеки по всему телу и я их стесняюсь. Начинаю отталкивать его руки, он сердится.
— Пожалуйста, не надо. Оставь рубашку. И еще... Мне надо за смазкой сходить...
Меня нет, наверное, меньше минуты. Но когда я возвращаюсь со своей сумкой, Лаури опять полностью застегнут на все пуговицы и пытается проскользнуть мимо меня к выходу.
— Знаешь, я, наверное, пойду...
Вот это номер. А я то было, по его вопросу решил, что он "продвинутый пользователь". Стараясь изо всех сил скрыть волнение и изобразить незаинтересованность, я небрежно замечаю:
— Ну, уйти ты можешь в любую минуту.
Мои слова его немного успокаивают. Действительно, кого ему бояться, уж не этого ли шибзика. Опасаясь спугнуть его неосторожным движением, я начинаю медленно, по второму разу, расстегивать ему брюки. Удержаться не могу и отвлекаюсь, что бы провести ладонью ему между ног.
Чуть позже, когда мой любовник уже раздет и сидит, раскинувшись, на диване, я отмечаю, что его напряженный член само совершенство, и по величине, и по форме. Илонен выразительно смотрит на меня. Шустро опускаюсь на колени и начинаю ласкать это чудо природы. Стараюсь спуститься языком как можно ниже. Лаури откидывает голову и закрывает глаза. Он вздрагивает, сопит, иногда непроизвольно пытается свести ноги, сдавливая меня коленями. Впиваюсь ногтями ему в ляжки. Безумно желанный мной мужчина офигивает от такой наглости, и тут же грубо подминает меня под себя. Я предпочел бы напор послабее, и скорость поумереннее. Но разве меня кто спрашивает? Вскоре мне становится все равно, как меня зовут и где я нахожусь.
После, когда мы еще потные и разгоряченные лежим рядом, я пытаюсь поцеловать Лаури в бьющуюся жилку на шее, но получаю такой толчек в грудь, что слетаю с дивана, основательно хряснувшись головой. У меня потом целых два дня левое ухо плохо слышит.
С этого дня моя жизнь превращается в сплошное ожидание. Ожидание субботы, ожидание встречи. Никакой работы мне особо не поручают, как будто я в один день потерял свою квалификацию как менеджер и забыл два языка, которыми неплохо владел. Это действует угнетающе. Сперва, коллеги смотрят на меня с сочувствием, но Лаури разворачивает в компании такой террор, что скоро мое положение оказывается еще не самым худшим. Раз в две недели мой счет аккуратно пополняется авансом и зарплатой, но за что мне платят такие деньги, я уже не вполне понимаю.
Часть III
Суббота, суббота, еще одна суббота...Лаури не пропускает ни одного моего дежурства, но в течение недели ни кивком головы, ни взглядом не дает мне понять, что он хотя бы помнит о прошедшей бурной встрече. Я силюсь понять этот феномен, и не могу. Однако по субботам, он все дольше и дольше остается со мной. Напряжение, настороженность постепенно ослабевают. Он уже не ощетинивается на каждое мое ласковое прикосновение.
Наступает день, когда я проваливаюсь в сон, положив голову на его плечо. А очнувшись, обнаруживаю, что уже стемнело, а он так и лежит не шелохнувшись, что бы меня не разбудить. Он потирает онемевшее плечо и говорит, что я "горазд дрыхнуть". Это тот самый момент — сейчас можно, и я целую его во впадинку на шее, и в волевой подбородок. Он не отталкивает меня. Лед тронулся. Все будет хорошо.
Он начинает звонить, если задерживается. А каждое утро, выходя из лифта на нашем этаже, сразу поворачивает голову в сторону моего стола и отыскивает меня глазами. Этот утренний удостоверяющийся взгляд единственная ниточка, связывающая меня с Лаури в будние дни.
Мы учимся разговаривать, когда мы наедине. Однажды он рассказывает мне, как учился в Америке, как рвался домой, просто каждую минуту существования. Я рассказываю ему, каким близким другом была мне мама. Как ей, учителю литературы, удалось привить мне любовь к языку. Делюсь своими первыми воспоминаниями о ней, когда она мне, еще совсем мелкому, читала на ночь Гомера – совсем не детское чтение. Одна строфа и ребенок забывается крепким здоровым сном. И рассказываю, как она беспокоилась исключительно за меня уже совсем слабая и больная. Лаури слушает очень внимательно.
В понедельник же это опять другой человек. В лучшем случае, холодный, а чаще язвительный и высокомерный. Офис гудит как развороченный улей. Уволился бухгалтер, с треском выгнали финансового директора, идут жестокие перестановки в отделах рекламы и маркетинга. В компанию приходят новые люди. Старые кадры смыкают ряды. К Илонену-старшему — очередь жаловаться. Но уже ясно, что больше он реальной власти в компании не имеет. Его приемника все, за исключением новичков, дружно ненавидят, но при встрече улыбаются: "Авось меня пронесет". Лаури на улыбки не отвечает. Общий язык за эти месяцы нашел только с Юрки, что довольно странно, так как именно с ним вначале больше всего бодался.
По субботам Лаури покупает для нас еду. Я приношу фильмы. Оказалось, что мы оба страстные киноманы. Правда он любит драму, а я европейский андеграунд, но мы нашли компромисс – чередуем просмотры. Он не узнает своего любимого актера в одном из моих фильмов и проспоривает мне минет. Как говорится, из двух спорящих, один – подлец, другой – дурак. И сегодня "подлец" заманил "лоха" в ловушку.Лаури-то уверен, что дело закончится моим ему очередным отсосом, но я легко доказываю, что он заблуждается. Он в замешательстве. Отступать некуда. Тихо матерится. Бесконечно долго меня укладывает, то повыше, то пониже. Никак не может сам пристроиться. Коленкам ему, видели те, жестко. Я сдерживаю смех и с серьезным видом терплю все эти подготовительные манипуляции. Но когда он, наконец, начинает, то делает это просто офигенно. Тут, наверное, что-то врожденное. Я изо всех сил стараюсь думать на отвлеченные темы и растянуть удовольствие.
Потом он лежит на животе и смотрит на меня как-то ошалело:
— Колька, ...
— Ммм?
— Ты в курсе, что иногда проиграть лучше, чем выиграть?
— Ой, ну только не надо все переворачивать, как будто ты нарочно проспорил...
— Заткнись.
И он накрывает мои губы своими. Так вот как он, оказывается, целуется. Свершилось. У меня кружится голова. Этот поцелуй для меня несравненно дороже минета, потому что он добровольный.
Я в сто первый раз спрашиваю, почему бы нам не сходить куда-нибудь вместе в воскресенье. Хотя бы в то же кино. Но нет, по воскресеньям он всегда занят. Интересно чем? Ну, а на неделе? Нет, и не обсуждается.
Лаури заключает контракт с немецкой типографией. Переговоры идут трудно. Они с Юрки несколько раз мотаются во Франкфурт утрясать детали. В результате одна наша субботняя встреча пролетает. Интересно, он сожалеет об этом или настолько поглощен бизнесом, что даже не заметил? А вот и ответ.
У меня на столе звонит внутренний телефон. Это он.
— Спустись на склад. У меня к тебе вопросы.
Я мечусь в поисках необходимых бумаг. Кажется, на мне ничего не висит. Напрасно беспокоюсь. Между рядами с полиграфической продукцией Лаури недвусмысленно дает мне понять чего он хочет. Я предлагаю быстрый отсос. Он смеется, что я так просто не отделаюсь, и просит раздеться. Пока я пытаюсь снять с себя все, что на мне ниже пояса,Лаури жутко мне мешает, распуская руки. А потом, подхватив и прижав спиной к стеллажам, резко делает мне дико больно и безумно экстремально. Но я, почему-то, весь день не могу стереть с лица улыбку. Ну как мальчишка, честное слово, а ведь мы, казалось бы, ровесники. Один день не мог потерпеть. Сегодня же пятница.
На следующий день я, все время возвращаясь в уме к его эксцентричной выходке, интересуюсь, как так получается, что такой, столь пренебрежительно относящийся к мнению окружающих человек, как он, так тщательно скрывает, что он гей? И тут Лаури снисходительно, как маленькому, мне растолковывает, что он-то не гей. Гей это я. А он не-е-е-т, он просто трахает меня. Мне смешно и горько одновременно. Я помалкиваю, но у меня появляется ощущение, что меня стесняются, меня прячут. Что за пределами этих стен у нас никогда никаких отношений не будет. И наш просторный светлый офис внезапно кажется мне темной тесной коморкой, из которой мне не выкарабкаться.
А еще Лаури подтверждает мне то, о чем я и сам уже начинал догадываться. Политика конфронтации со старым персоналом была им продумана специально, в расчете на быстрое вскрытие скрытых проблем и личностных особенностей сотрудников. В обновленную команду Лаури собирался взять только тех, кто способен, без личных обид и демонстрации амбиций, доказать свою профпригодность. А так же тех, кто в критической ситуации не растерялся и не прогнулся, а продолжал работать и бороться.
— Значит, когда я без боя уступил тебе свой кабинет...
— Да, ты дал слабину... Ну, ты вообще не боец, не то, что Юрки...
Он шутливо взъерошивает мне волосы:
— Но у тебя оказались другие достоинства.
Кретин. Думает, сказал мне нечто приятное.
Воскресенье. Черт меня дернул отправиться за булочками к кофе. Больше никогда не буду есть сладкое. Возвращаясь из кондитерской, я замечаю на улице пару. Длинноволосая блондинка, взгромоздившаяся на невообразимые шпильки, держит за руку парня. Моего парня. Они останавливаются у витрины бутика, и девушка что-то оживленно щебечет, тыча пальчиком в модели.Лаури смеется и хозяйским жестом, положив руку ей чуть пониже спины, подталкивает к входу в магазин. Мне кажется, что меня облили грязью с ног до головы, а в горле застрял ком этой грязи. Я не в состоянии двинуться с места. Так и стою, может быть пять минут, а может быть полчаса. Выходя из магазина, они просто утыкаются в истукана перегородившего им дорогу. Лаури пытается сделать светские маневры:
— Какая встреча. Познакомьтесь. Это Паула. Это Коля.
Я не реагирую. Молча, не замечая девицы, смотрю ему прямо в глаза. Он делает еще одну попытку заговорить. Я и ее игнорирую. Продолжаю сверлить его взглядом. Только бы не заплакать. Наконец он поворачивается к спутнице:
— Пау, подожди меня в машине, пожалуйста.
И когда она отходит, то, обращаясь ко мне, шипит:
— Ты что здесь за истерики устраиваешь? Что ты себе позволяешь? Это моя невеста. Изволь вести себя вежливо.
Вежливо это как? Вежливо так придушить?
— Невеста? Когда ты мне о ней собирался сообщить? Кто я для тебя?
— Прекрати. Ты же не будешь говорить, что на что-то рассчитывал?
До этого момента я "рассчитывал", что когда-нибудь мы будем вместе пить кофе по утрам; гулять, вот так же взявшись за руки; читать одни книги... Но разве могут выжить мои наивные мечты под этим ледяным колючим взглядом?
Часть IV
Всю следующую неделю я живу на автопилоте. Как-то просыпаюсь, как-то одеваюсь, еду в офис убивать день, обессмыслено пялясь в компьютер. Я не думаю о своей потере, я просто ни о чем не думаю. Мыслей нет, остались только "запахи и звуки", да болевые рефлексы, как у собаки Павлова. Вижу Лаури и резко больно, не вижу – тупо.
Мне даже в голову не приходило, что в субботу он посмеет заявиться как ни в чем не бывало. Я насколько могу спокойно объясняю ему, что не собираюсь быть пикантным дополнением в его и так, как выясняется, насыщенной сексуальной жизни. Я уважаю себя немного больше, чем ему могло показаться сначала.
Сперва он растерян, как будто не ожидал отпора. Потом язвителен. Призвав иронию, представляет меня взбалмошным неуравновешенным типом, который просто капризничает. Вскоре ему приходится сменить тактику. Теперь он выворачивает все так, как будто это именно я ждал ничтожного предлога, что бы с ним повздорить. Но никакие уловки не приближают его к цели. В конце концов, он, нервничая, почти умоляет меня быть человеком и не зацикливаться на ерунде. Уезжает крайне раздраженный, несолоно хлебавши. В следующую субботу все происходит почти по тому же сценарию, только в другой последовательности. Уговоры, высмеивания, обвинения и под конец ушат презрения.
Не могу сказать, что я абсолютно уверен, что поступаю правильно, отталкивая его. Признаться, я чувствую себя как-то странно. Весь мир вокруг меня погрузился в сумерки. В этой полутьме мне не разобрать, что надо делать. Я не говорю уже о долгосрочной перспективе. Это касается самых что ни на есть мелочей. Вставать с утра на работу или не вставать? Пойти в столовую пожевать или не ходить? Я по полтора часа таскаюсь по универсаму решая, что купить на ужин, но ухожу, так ни на что и не решившись. На меня напала такая невообразимая лень, что лень даже спать. Точнее я все время хочу спать, но забываюсь лишь на считанные мгновения.
Илонен-старший вызывает меня к себе в кабинет. Неужели хочет мне что-то поручить? Не дай бог. Мне хреново. Я давно толком не ел, еще дольше толком не спал. Я третий день не снимаю этот свитер.
— Коля, ты очень плохо выглядишь в последнее время. Сынок, у тебя все в порядке?
Я чуть не разрыдался. У меня-то все в порядке. А вот у вашего сына точно не все в порядке с головой. Зачем он женится? Что бы совершив сейчас ошибку, потом всю жизнь доказывать самому себе, что поступил правильно? Дело не во мне. Я переживу. Ничего этого, конечно, не говорю, а вымучиваю улыбку и заверяю, что все ОК.
— Ходят слухи, что ты начал пить. Ты должен понимать, что здесь не благотворительная организация, включайся в работу или уходи.
Я прошу чистый листок бумаги и пишу заявление об уходе. Илонен-старший пытается меня остановить, говорит, что он совсем не это имел в виду, но я уже не понимаю, как это сам не додумался до такого простого решения.
Сегодня я еду в офис последний раз. Мог бы уже не ехать, сказать, что бы назначали нового субботнего дежурного. Но мне это необходимо самому. Я еду прощаться.
Не успеваю выйти из лифта, как на меня набрасывается разъяренный Лаури.
— Это что за история с твоим увольнением? Что за происки за моей спиной? Ты что в лицо не можешь сказать, что тебя не устраивает?
Никак не реагируя на эти вопли, я иду в кабинет босса. Бросаю сумку, куртку и оборачиваюсь к Лаури. Он замолкает и уже в следующую секунду тянется ко мне.
— Ну слава богу. А то выкобенивается, выкобенивается...
Он изголодался. Не позволяет даже застелить диван. Кусает мои губы, шею. Шепчет в ухо:
— Тебя надо отлупить. За что ты меня мучил?
Он хочет неистово. Моя рубашка трещит по швам. Я пытаюсь придержать его наступление. Ведь я не намерен разменивать наше последнее свидание на стремительный трах. Мне нужно нечто большее. Я хочу навсегда запомнить это тело. Дотронуться губами до самых сокровенных мест, вдохнуть его запах, впитать пот. Я жадный, не хочу ничего пропустить. Хочу, что бы все отпечаталось в памяти. Вот небритые скулы, заросшая грудь, такая знакомая родинка, необыкновенно возбуждающая дорожка от пупка и сладко-соленая капля нетерпения. Мне важно все до мельчайших подробностей. Но Лаури не дает мне насладиться. Он сразу старается затолкать свой член мне в самую глотку. А когда это не выходит, то требовательно и нетерпеливо пытается поставить меня на четвереньки. Но нет, сегодня только лицом к лицу. И не смей закрывать глаза. Смотри на меня. Это я, а не кто-то другой. Точнее другая. Он берет меня так резко, что рвется впопыхах натянутый презерватив. Мне сейчас все равно, а он просто не может остановиться.
Под его сбивчивое бормотание: "Прости, прости. Я не нарочно", с удивлением прислушиваюсь к своим ощущениям. Я рад, что так вышло.
Высаживая меня у дома, Лаури заглядывает мне в глаза, и со слегка заискивающей интонацией спрашивает:
— Так что с твоим заявлением? Я его порву?
— Как хочешь.
Поступай, как хочешь. Я туда уже не вернусь.
Больше я дней недели не различаю. Теперь они слились в серое вязкое месиво. Новую работу пока не ищу. У меня бессрочный отпуск. Вот только отдохнуть все никак не удается. Со сном просто беда. Зато я с успехом реализовываю свое горячее желание побыть в одиночестве. Все телефоны отключены. На звонки в дверь не реагирую. К Интернету не подхожу. Когда светло, читаю старые журналы. Хорошо идет "Наука и жизнь" за 70-е годы. Когда темно, силюсь заснуть или мечтаю, как начну новую жизнь. И в этой новой жизни у меня появится близкий друг, который будет меня уважать и любить. Однажды мы случайно столкнемся с Лаури. Я небрежно представлю: "Мой бойфренд". И "мой" будет по всем параметрам лучше, и остроумнее, и красивее, и моднее чем Лаури. ... Только на хрена мне лучше?
Мне холодно и одиноко. Лезу в мамин платяной шкаф — почему-то хочется надеть что-нибудь из ее вещей. Из зеркала на дверце на меня затравлено смотрит всклокоченный тип с глазами в пол-лица и впалыми небритыми щеками. Ужас, неужели это я? Душераздирающий видос этого доходяги действует на меня отрезвляюще. Конечно, надо убить любовь, но хотелось бы, что бы при этом тело все-таки выжило. Спокойно. Нервные срывы лечатся точно так же как и другие болезни. Мне нужна помощь. И я не сомневаюсь к кому за ней обращаться. К тете Клаве, маминой старинной подруге. Она, конечно, кардиолог, но, я уверен, что-нибудь придумает. Я включаю телефон, что бы набрать ее номер, и моментально начинается трезвон. От неожиданности хватаю трубку. Это Рику.
— Колян? Ну наконец-то. Мы тебя потеряли. Куда ты пропал? Тут весь офис на ушах стоит. Все тебя разыскивают. Особенно, ты не поверишь, руководство. Просто с меня не слезает. Куда он уехал, да куда он уехал...
Почти не переводя дыхания, Рихардо вываливает на меня все последние новости, и только в конце главную причину по которой он звонит. Начинается чемпионат по боулингу, и они с ребятами, как и в прошлом году, заявили меня в составе команды. Смешно. Какой боулинг? Я шар не подниму. Вру, что у меня тяжелый грипп с осложнениями, передаю всем привет, заверяю, что появлюсь "как только, так сразу" и вешаю трубку. Прямо в свитере влезаю в мамин старый фланелевый халат. Тетя Клавдия обещает забежать после дежурства.
Эти пожилые женщины бывают такие энергичные. Не проходит и часа, как она начинает звонить и барабанить мне в дверь. Справляюсь с замками, но на пороге не она, а человек, которого я меньше всего хочу сейчас видеть.
— Можно войти?
— Чего тебе надо?
— Ничего... Просто поговорить.
— Ну говори.
Он мнется:
— Может быть, это тебе уже не интересно. Но у меня тут изменения в жизни происходят...
Батюшки. А то я не знаю, что у него свадьба в субботу. Сообщить приехал? Бессмысленная жестокость.
— Коля, я хотел сказать... Я вел себя... Извини меня, если сможешь. Мы же еще можем остаться... друзьями? Я хотел бы тебя видеть... Ну...
Где видеть? На свадьбе? Это что приглашение? Да он просто достойный ученик изощренного маркиза. Лаури продолжает свою речь – вершину ораторского искусства:
— Когда ты пропал... Все из рук валится. Смысл потеряло. Фильм наш пересматриваю миллион раз. То есть я, конечно, обойдусь... Особо не зазнавайся... Нет, я совсем не то хотел сказать. Блять, не знаю, что говорить...
Удивительно, но он похоже не замечает ни как я волшебно выгляжу, ни что на мне напялено. Он разговаривает с кем-то внутри меня. Мне от этого тепло на душе, и я начинаю думать: "Судьба дает мне шанс. Надо смириться". У меня уже нет сил бороться, я почти согласен оставаться для него на вторых ролях. Лаури собирается с мыслями и говорит:
— У тебя и правда вид какой-то гриппозный. Можно я с тобой побуду? Могу что-нибудь по дому сделать, в магазин сходить. Ты иди – ложись.
Я объясняю ему, что у меня не грипп, а небольшие проблемы со сном и, послушно иду ложиться. Что скрывать, я счастлив, что он здесь.
Из своей комнаты слышу, как он с кем-то разговаривает по телефону. Прислушиваюсь. Это он консультируется с врачом. Напрасно, мне уже гораздо лучше. Еще кому-то звонит. Наверное, своей невесте. Я весь превращаюсь в слух.
— Звоню сказать, чтоб ты не волновался. Меня не будет пару недель на работе. ... Пап, ну что ты опять про эту свадьбу. Я же сказал, никакой свадьбы не будет. Пауле я все объяснил. Я люблю другого человека. ... Что значит, кто эта женщина. Я не говорил, что это женщина. Пап, я не могу долго разговаривать, мне в аптеку надо. Не волнуйся, пожалуйста. Если что, я на связи.
Я не верю своим ушам. Боюсь верить. Мне надо видеть его глаза. Но он не спешит ко мне. Через несколько минут из маминой комнаты раздается характерный звук падающих книг и приглушенный мат. Иду посмотреть, что там происходит. Лаури подбирает книги:
— Где у вас этот гребаный Гомер? Сейчас ты примешь снотворное, а я буду тебе читать.
Ко мне возвращается чувство юмора. Представляю себе эту нелепую картину и не могу удержаться от улыбки. Надо же, на какой подвиг готов пойти лихой любитель "мочилово". Но зато теперь я верю. Верю, что он меня любит. Верю, что мне каким-то непостижимым образом удалось отвоевать своего любимого у этого огромного гетеросексуального мира. Я не загадываю, что будет завтра, как сложатся наши отношения. Я живу в настоящем времени. И сейчас я вышел из затхлых темных комнат, на яркий солнечный свет.
Что дальше? А дальше Лаури вспоминает, что меня можно усыпить и другим способом.
Я лежу и смотрю в темноту, рядом со мной спит мое счастье. Куда он раньше прятал всю эту нежность, которую только что вылил на меня? Он обнимал меня так бережно, как будто я хрустальный. Мое тело еще везде помнит его губы, а самые укромные места – язык. Не давал сделать и движения самому, сразу сжимая и целуя мои руки: "Я сам. Не напрягайся. Ты устанешь". А эти вопросы? Не сильно ли он навалился? Можно ли он сюда языком? Не больно ли мне? Действительно ли я хочу его? Не принести ли мне попить? И самый главный вопрос, который он задал, когда промокнул свою и мою сперму, которой я был залит, накрыл меня простынкой и прижал к себе:
— Я не могу без тебя. Может быть, нам попробовать пожить вместе? А?
Остановись мгновение.