Часть I
Вас никогда не напрягала реакция людей, когда вы спрашиваете их о том, о чём они слышать явно не хотят? Меня напрягала, более того, она почему-то вызывала во мне почти детскую обиду... Как и сейчас.
— Хочешь об этом поговорить? — явное недовольство во взгляде.
— Нет.
— Тогда зачем упомянул об этом? — лейтенант выглядел очень уставшим, и в этот момент по выражению его лица было видно, что ему до чёртиков надоели такие, как я, и весь этот грёбанный мир.
Было уже два часа ночи, и для него это была не первая беседа за долгое дежурство. Я вообще не знал, какого хрена я попёрся в милицию.
— Я просто хотел сказать, что в центре всегда полно патрулей, а на окраинах их нет.
— А какого хрена тебя тянет на окраины?! Ладно. Давай по порядку. Сколько их было?
— Четверо, по-моему. Да, точно, четверо. Они меня даже ничего не спрашивали, просто повалили на землю. Всё произошло довольно быстро.
— Да, похоже, глушняк, — проворчал лейтенант, — только статистику портишь.
— Я порчу?
— Забей. Что взяли?
— Деньги, бумажник с кредитками, телефон и цепочку.
— Сколько было денег? Какой телефон? Cерийные номера знаешь?
— Денег было чуть больше штуки, цепочка — золото, 30 грамм, телефон Samsung i8910, а идиотской привычки запоминать серийные номера я, к сожалению, не имею, да и зачем, если говорите, что глушняк?
— Вот только сарказма мне тут не надо. Правила не я пишу.
Проторчав в отделе ещё примерно полчаса и договорившись с толстым молодым сержантом на улице за чудом уцелевшие в заднем кармане две сотни подвезти меня домой, я забрался в видавший виды ментовский луноход. Пятнадцать минут по опустевшим улицам — и я дома.
***
Ему было 23 года. Он был довольно красив для окружающих или, как минимум, симпатичен им. Но для меня он был дьявольски красив.Его тело обладало кошачьей грацией. По большому счету, он был идеально сложён. Его тело вызывало именно похоть, безумную животную страсть. Огонёк в его глазах отдавал необузданной юношеской энергией, поэтому я часто терял дар речи рядом с ним. Меня завораживало то, как напрягаются его мускулы, когда он чем-то увлечён.
Вилле слыл отчаянным парнем, но он разительно отличался от тех, с кем ему приходилось общаться. Он сразу перехватывал инициативу в свои руки. Он вёл довольно безбашенный образ жизни, из-за которого чуть не попал в места не столь отдалённые. Больше двух месяцев на одном месте он не работал, потому что не любил чужие правила, часто проворачивал с дружками небольшие афёры, которые, как я подозреваю, и были основным источником его существования.
Я присел рядом с ним и закурил.
— Привет.
— Привет, Лаури.
— Что, жизнь потрепала? — спросил он равнодушно, заметив ссадины на моём лице.
— Ну, что-то типа того.
— Хочешь об этом поговорить? — услышал я уже знакомую фразу.
— А ты хочешь послушать? — я попытался сыронизировать, постепенно понимая то, что сам Вилле занимает мои мысли больше, чем события сегодняшней ночи.
— Гопники?
— Ну, типа того.
— Где?
— Болоховец.
Он хмыкнул.
— И какого хрена тебя понесло по таким задницам? Что взяли?
— Да, в общем-то, всё, что было.
— Много?
— Да не очень. Трубу жалко и цепочку, она от крёстного досталась.
— Ну-ну, — продолжил он всё так же равнодушно, глубоко затягиваясь. — Не переживай, всё бывает. Есть планы на сегодня?
Такой поворот событий меня удивил. Вилле довольно редко обращал на меня внимание. Всё наше общение обычно сводилось к "привет-пока".
— Да, в общем-то, нет.
— Тогда пошли со мной. Посидим, пивка попьём, отвлечёшься.
***
Это заведение ничем не отличалось от сотен городских баров и кафешек, оно находилось всего в одном квартале от моего дома, и, честно говоря, посещал я его впервые. Вилле же, в отличие от меня, был, похоже, завсегдатаем этого места. Обстановка тут была довольно посредственная, окружение было ещё более посредственное: работяги с мешками под глазами и молодежь, золотой которую явно не назовёшь.
Вилле глушил уже четвёртый бокал пива. Я, собственно говоря, не особо понимал, какого хрена я тут делаю. Мы почти не говорили. Кроме того, со стороны я наверняка выглядел довольно странно, потому что я тупо таращился на своего спутника, и если сначала я старался делать это незаметно, то теперь у меня это не очень получалось. Я его хотел. Все его движения были изящны. Он был похож на восхитительно красивого зверя. Он даже пил, как парень из рекламы пива, когда она была разрешена.
Вало выгодно отличался от своего окружения. Он всегда был неброско, но стильно одет, его повадки и речь отчётливо выдавали в нём хозяина положения, и ему не составляло труда угнетающе влиять на то быдло, с которым ему приходилось общаться. И вот сейчас, под действием алкоголя, я с ужасом осознал то, что я, похоже, начинаю в него влюбляться. Возможно, это просто алкоголь — этим я успокаивал себя, хотя и не очень успешно. Предохранители медленно плавились в моей голове. Впрочем, обстановка тому способствовала.
Было довольно жарко. Кондиционер или не справлялся с поставленной перед ним задачей, или, как я подозреваю, не работал вообще. Вилле расстегнул рубашку, обнажив безупречный торс, и терпения это мне явно не добавило. Маленькая капелька пота, огибая его идеальные бугорки, медленно сползала вниз по телу. Мне дико захотелось поймать её языком и ощутить губами вкус его кожи, должно быть, терпкий и солоноватый. Ощутить жар его тела, услышать его дыхание. У Вилле было удивительное лицо, сохранившее почти детскую нежность, и только глаза хищника выдавали в нём состоявшегося мужчину. Как это я раньше не замечал, что он невыносимо красив. Его необузданный хулиганский нрав возбуждал меня ещё больше. Я гнал эти мысли прочь от себя.
Внезапно Вилле взмахнул рукой, видимо, кого-то приветствуя. Это помогло мне отвлечься. Парень подошёл к нам и бесцеремонно плюхнулся на стул, впившись в меня взглядом. Разум его был уже явно не первой свежести, впрочем, походка тоже. Его затуманенные глаза смотрели на меня с явным недовольством.
— Это Мидже, а это Лаури сосед по подъезду, — Вало попытался сгладить нашу взаимную неприязнь.
— Ага, — выдавил Мидж на автомате, продолжая сверлить меня глазами.
Да уж, его неприязнь ко мне была более чем взаимной. Он ничем не отличался от тех уродов, с которыми я встретился сегодня ночью. Более того, возможно, он мог быть одним из них.
— Чё-то я его раньше не видел, — после небольшой паузы выдал Мидже.
"Ещё бы! Где ты мог меня видеть? — подумал я. — В ночном клубе или модном магазине?"
— Илонен — нормальный пацан, — отчего-то от фразы, сказанной Вилле, мне стало значительно легче.
Я снова переключил своё внимание на него. Облегчение сразу улетучилось. Это всё алкоголь. Это не любовь. Потому что если это любовь, то ничего хорошего она мне не сулит. Даже если это простое увлечение, переживать его мне придется довольно долго.
Твою мать, он может хотя бы застегнуть рубашку?! Я поймал его взгляд. Вилле улыбнулся, а его глаза блеснули огоньком. Видимо, я выдал свой интерес к нему, а может, мне это только кажется. Я таял от его улыбки. Вилле мог расположить к себе кого угодно, и, видимо, это не раз его выручало.
Часть II
Мидже довольно быстро накидался и задремал, тем более что было с чего начинать накидываться. Вилле неожиданно приблизился ко мне. Внезапно вместе с терзающими меня опасениями пришло новое, волнующее чувство, заставляющее меня слышать ритм своего сердца в ушах.
— Он тебе не понравился, — это была больше констатация факта, чем вопрос.
— Да.
— Забей. Нельзя обижаться на тех, кто и так обижен жизнью. Тебе, наверное, вообще не нравится окружающая обстановка, но это жизнь, парень. Такие, как я, знают её именно такой. По большому счету, мы конченные люди. Впереди у нас ничего нет. Это мы портим демографическую статистику в этой грёбанной стране, потому что нас в ней большинство. Это мы дохнем, не дожив до пенсии. Но в то же время на нас в основном и держится твоё благополучие и таких, как ты.
— Каких таких?! — его слова задели меня за живое.
— Мы делаем за вас всю грязную работу. Мы обеспечиваем твой комфорт. Мне нечего терять и не к чему стремиться, потому что исход в итоге всё равно будет один.
— Ви, я никогда не считал тебя конченным человеком, — от обиды за него я чуть не плакал. — Ты же чертовски талантлив, тебе завидует полрайона. Для большинства молодежи ты идеал! Это и отличает тебя от основной серой массы. Сейчас ты говоришь со мной об этом, а не спишь рядом на стуле. Ты не такой, как все, тебе просто легче жить, думая так. Ты особенный. Я никогда не встречал более интересного человека.
Я не лгал. Вилле действительно был особенным. Даже если бы я не был увлечен им, это всё равно не изменило бы моего мнения о нём.
— Спасибо, — его лицо озарила милая, почти детская улыбка. — Но ведь ты меня почти не знаешь.
— Не обязательно долго знать человека, чтобы его понять.
— А ты меня понял?
— Наверное.
Внезапно я понял, что ломает человека сильнее всего: привязанность, увлечённость, перерастающая во что-то более серьёзное. Тебе кажется, что ты сильный, и ты смеёшься над чужими эмоциями. Но вдруг то, к чему ты стремишься, становится пустым без самого главного, без того, кто должен быть рядом с тобой, с кем ты можешь всем поделиться, кому ты можешь довериться.
— Ну и что ты думаешь? — прервал мои размышления Вилле. — Что ты думаешь обо мне?
— Ты необычный. Ты ненавидишь свою жизнь, но никому не показываешь этого, потому что боишься, что это примут за слабость. Но ты не слабый, ты самая мощная личность из тех, кого я встречал.Твой внутренний мир скрыт от окружающих. С одной стороны, это хорошо, но иногда это сжигает тебя изнутри, потому что гореть тебе приходится одному, и никто не видит твоих страданий.
Вилле молча смотрел на меня. Внезапно привычный огонёк его глаз сменило пламя жгучей человеческой боли. Видимо, между людьми возникает некая ментальная связь, когда мы становимся чуть более наблюдательными. Я чувствовал его боль. Незаметно моё физическое увлечение им отошло на второй план.
— Интересное наблюдение, — выдавил он из себя. — Пора домой. Тебе завтра на работу.
— Вообще-то у меня отпуск, — прервал я его. — Правда, он не очень удачно начался. Но ты прав — уже поздно.
— Ты злишься, — внезапно прошептал Вилле.
— По поводу чего? — растерялся я.
— По поводу того, что твой отлаженный мир дал трещину. Тебе не столько жалко потерянных вещей, сколько обидно, что какие-то мрази, возможно, вроде меня вторглись в твой мир, что кто-то унизил тебя, кто-то, кто, возможно, не стоит твоего мизинца.
— Для "мрази" ты чертовски проницателен, — отшутился я.
— Ладно, пока. Ещё увидимся, правда?
— Конечно, — от этого моего обещания мне стало невероятно легко на душе.
Ночью, уставившись глазами в потолок, я долго думал о его словах, потому что, когда я начинал думать о нём самом, меня неизменно посещал конкретный стояк, что явно не способствовало спокойному сну. Мой мирок. Он действительно рухнул. Моя самодостаточность оказалось не такой уж самодостаточной. Было ли мне жалко "потерянных" вещей? Ответ однозначный: нет. Однако то, как я их "потерял", меня бесило.
***
Я брёл по просыпающейся улице, ничем не отличающейся от тысяч себе подобных со своими тайнами, сплетнями и героями. Суровая действительность сводила под одни бетонные коробки сотни и сотни судеб, таких похожих и в то же время таких разных. Все здесь были соседями — где-то дружными, где-то ненавидящими друг друга. По большому счету, именно здесь рождалось человеческое стадо со своей иерархией, амбициями и потребностями его членов. Дети шагали в школу, работяги с опухшими глазами плелись на работу, дяденьки и тётеньки в строгих деловых костюмах уже забрасывали свои увесистые портфели на заднее сидение своих машин и с каменными лицами садились за руль, бабульки начинали нести бессменную вахту на лавочках у подъездов.
Вилле молча курил возле своего гаража,где любил копаться со своим железом.
— От деда досталась, — выдал он, когда я оценивающе провёл взглядом по мрачному колоссу.
— Оно ездит? — съязвил я.
— Будет ездить, бля буду.
Он принялся рассказывать историю раритета, однако она меня мало волновала. Меня даже мало волновали размышления сегодняшней ночи. Эта скотина была в майке и старых рваных джинсах, и меня сейчас заботило только то, чтобы не порвать их окончательно. Ощутить тепло мускулистого тела, прикоснутся к его шикарной груди, ловить губами его дыхание, чувствовать ритм сердца. Ну, на хрен! Так дело не пойдёт.
— Тебе не интересно? — Вилле попытался вывести меня из ступора.
Да, бля, мне интересно, сколько я смогу продержаться!
— Нет, почему же, интересно.
— Ладно, забей, ты сейчас, наверное, не об этом думаешь.
Как же он был прав!
— Возможно, — пробормотал я.
— Кстати, у меня есть кое-какие подвязы. Вещи, конечно, скорее всего не вернём, но вот найти твоих ночных друзей можно. Это же не очень большой город.
— Тебе-то это зачем? — почти удивился я, постепенно выходя из ступора.
— Хочу помочь. Помощь принимается? — улыбнулся Ви.
— Да, — промямлил я, постепенно понимая, что я этого хочу.
Я же с детства никогда не давал себя в обиду, и то, что я стал жертвой каких-то малолетних гопников, нервировало меня больше всего.
***
Место, куда мы с ним отправились, не стало для меня большим сюрпризом.
— Пойдём проведаем местный бомонд, — пробубнил Вилле, выскакивая из маршрутки.
— Золото, телефоны, валюта, — нашёптывал с ясным кавказским акцентом проходящим мимо людям мрачный тип крепкого телосложения.
— О, Валыч, здорова, — он протянул Вилле свою руку, с подозрением всматриваясь в меня.
— Привет, Аслан. Ну и как поживает коренное население? — улыбаясь, спросил Вало.
— Слюшай, иди ты в жопу, задрали уже, да. У меня регистрация есть, всё есть, а эти козлы мне жизни не дают.
— Ладно, хорош выеживаться. Мне помощь нужна.
— Ты же знаешь мою помощь: для всех двадцать процентов в месяц, для тебя десять, — Аслан хитро прищурился.
— Я не о бабках.
— Вай, Валыч, бабки всем нужны. Ну, рассказывай, что там у тебя.
— Трубу надо найти, точнее, тех, кто её, возможно, притаранил.
Аслан снова подозрительно посмотрел на меня.
— Вай, слышишь, ты что мне — мента привел?!
— Бля, не кипишуй ты. Это мой корешок.
— Слушай, мне проблем не нужно, да. Мне жить и так не скучно. Чё за труба?
— Самс 8910.
— Слушай, не было, да. Чё узнаю, позвоню.
— Я в долгу не останусь, ты же знаешь.
Часть III
Мы молча шли по бульвару, встречая на своём пути дуреющие от долгожданного весеннего солнца влюблённые парочки, сосущиеся среди белого дня на лавочках и не только. Толпы разношёрстых молодых людей, радуясь скорому началу лета и окончанию изрядно подзаебавшей их учебы, заполняли окружающее пространство. Дерзкое поколение раз****яев, которому ещё только предстояло хлебнуть дерьмо жизни полной ложкой.
— Ты, наверное, думаешь, что мне это нравится? — похоже, ставить людей в тупик неожиданными вопросами — это его конёк.
— Ты о чём, Валыч?
— Ты думаешь, мне нравится общаться с подобными людьми, заниматься всякой хренью, которая не очень дружит с Уголовным кодексом?
— Ну, я не знаю. В любом случае, ты не должен передо мной оправдываться. Честно говоря, по большому счёту мне всё равно.
— Ох, бля, только не ****и, — воскликнул он. — Всё равно ему. Ни *** тебе не всё равно, я же вижу. Но я по-другому, наверное, не умею. Этот ****ский рас****яйский характер у меня от деда. Старый пень давал стране угля. Знаешь, до чего может довести человека поебизм, если у него нет ограничителей?
— Догадываюсь.
— Так вот, мне нужен ограничитель.
— Ну, заведи себе подружку, — сглотнул я. — У тебя с этим проблем точно не будет.
Внезапно он посмотрел на меня, как рентген. От этого взгляда мне стало как-то неуютно, и я сам понял, что сболтнул какую-то невъебенную глупость.
— Угу, подружку, — процедил Вилле и, сощурившись, посмотрел вперёд.
Что-то было особое в его взгляде, то, что он быстро подавил. Злость. На меня.
— Завтра же и заведу, если хочешь, — вяло продолжил Вало, продолжая смотреть в сторону.
— А почему это я должен этого хотеть? — искренне поинтересовался я.
— Ну, ты же это предложил, — он, наконец, снова посмотрел на меня, и я понял, что так, наверное, смотрит психиатр на пациента. — Ладно, забей.
***
Время с Вилле летело незаметно. Мне было абсолютно всё равно, чем мы занимались, лишь бы быть с ним рядом. Через пару дней после того разговора он позвонил мне вечером.
— Помнишь, ты говорил, что занимался карате? Так вот, оденься так, чтобы тебе было удобно.
Вилле ждал меня на выходе из подъезда. Рядом стояла затюнингованная в доску старая "Тойота", за рулем которой сидела уже знакомая мне рожа Мидже, которая всем своим видом показывала, как ей тяжело мириться с моим присутствием. В машине сидели ещё несколько человек, с которыми я был мельком знаком.
— Поедем навестим твоих ночных друзей, — уверенно изрёк Вилле.
— Каких, бля, друзей?
— Ты же хотел отомстить — теперь у тебя будет такая возможность. Покажи им, что они не на того нарвались.
— Ты нашёл их?
— Я же говорил, что это вопрос времени, — Вало самодовольно улыбнулся.
Дорога не заняла много времени, поиск субъектов, собственно, тоже. Вилле позаботился об этом заранее. Честно говоря, я не питал особой ненависти к кучке полупьяных парней, вальяжно развалившихся за столиком во дворе. Сначала не питал. Когда мои ночные знакомые смекнули, в чём дело, их количество заметно поубавилось, однако несколько наглых глаз с вызовом смотрели на меня и моих новых друзей.
— Хули вы, пацаны, мажорам в хранители записались? — обратился один из них к моим спутникам. — Как пришло, так и ушло, переживёт, бля.
Тут тормоза мне сорвало напрочь. Откуда эта падла может знать, как это ко мне пришло?! Откуда она может знать, сколько времени занимает поиск нормальной работы?! Сколько трудов занимает получение льготной кредитной линии в банке?! И ни *** мне в моей жизни не давалось легко! Я сам слепил всё, что имел, и мне, бля, почему-то не приходило в голову, что это можно у кого-то с****ить против его воли.
В общем, бить я его прекратил только тогда, когда меня оттянули от него. Мои дружки быстренько усмирили остальных. Злость душила меня изнутри, а Вилле почему-то улыбался, глядя на меня. Я никак не мог понять, что было в его взгляде: то ли восхищение, то ли самодовольство от того, что он получил подтверждение каким-то своим, известным только ему предположениям. Мне это казалось издёвкой, но злиться на него я не мог. Сейчас не мог. А вот подавить его улыбку своими губами мог. И очень хотел это сделать.
***
Следующее утро началось для меня почти в час дня. Удивительно, но я всю ночь проспал как младенец. Я спустился на два этажа ниже и позвонил в его дверь. Мне дико хотелось увидеть Вилле, я надеялся найти оправдание своему визиту, просто поинтересовавшись у него, как его дела.
Он шлялся по квартире в одних трусах, изящно поигрывая мускулами, а я снова тихо впадал в ступор. Мой член начал напоминать о себе и никак не хотел поддаваться моему контролю. Я хотел его, хотел безумно, я даже не особо вслушивался в то, что он мне втирал. Внезапно он плюхнулся рядом со мной, и сквозь тонкую ткань своей футболки я ощутил желанную упругость и приятное тепло его тела. Вилле по-дружески закинул руку мне на плечо.
— Илонен, ты чё, бля, спишь ещё?
— В смысле?
— Хули ты скукожился весь?
— Да нет, я просто... наверное, я сегодня туплю.
— Да ты, бля, последнее время постоянно тупишь. Мне уже кажется, что я ошибся.
— По поводу чего? — искренне удивился я.
— По поводу тебя. Ты же знаешь, я не люблю недосказанность. А ты, бля, молчишь, ты что-то прячешь в себе, и меня это, честно говоря, обижает, — его голос стал тихим и спокойным, почти перешёл на шёпот. — Скажи мне.
Его лицо было так близко от меня, что мои мысли сбивались в кучу, и я ничего не мог с этим поделать. Боже, как мне хотелось прижаться к нему всем телом, прижаться и уже никогда не отпускать его, ощутить тепло его губ, ласкать его кожу, сгорая от дикой, всепоглощающей страсти. Знал ли он, что я ни о чём другом не мог думать в последнее время, видел ли он, как я смотрел на него, с какой страстью и нежностью. Он стал центром моей Вселенной. И сейчас в его взгляде было что-то, чего я не видел раньше. Я впервые понял, что такое "бабочки в животе". Это томительное чувство ожидания и неизвестности. Я видел одиночество в глубине его души, это всеобъемлющее чувство, пожирающее его изнутри, ранимость нежной натуры, скрытую под жёстким панцирем защиты от суровых реалий окружающего мира.
— Ты хочешь знать? — выдавил я из себя почти обречённо. — Не думаю, что то, что я скажу, тебе понравится. Да, мать твою, тебе это вообще не понравится.
Внезапно его рука сползла с моего плеча, и он положил её мне на шею. Он мягко улыбнулся, глядя мне прямо в глаза.
— Не, — прошептал он, — ни хера я не ошибался. Если ты сейчас не скажешь, то скажу я, и тогда тебе вряд ли удастся отвертеться. Лаури, скажи. Ты же хочешь сказать. Разве ты мне не доверяешь?
— Я доверяю тебе, я тебе больше чем доверяю.
— Ну а хули же ты тогда сжался?! — его тон резко поменялся. — Чего ты хочешь?
Я замер перед ним, чувствуя желанное существо так близко.
— Не дави на меня.
— Хули не дави, если на тебя не давить, хрен чего от тебя добьёшься.
— Пожалуйста, Вилле, не губи меня надеждой, — мой голос почти срывался.
— Ну, бля, приплыли. Ты же далеко не тупой. Ты же знаешь, что я догадываюсь. Если тебе кажется, что у тебя хорошо получается это скрывать, ты охеренно ошибаешься. Я просто хочу, чтобы ты сказал это. Сейчас. Скажи первый. Мне нужно, чтобы ты сказал первый.
Твою мать, я хотел сказать! Конечно, он уже и так всё знает. Но даже малейшая вероятность того, что он отдалится от меня, вызывала во мне невыносимую душевную боль, потому что он был для меня больше, чем просто возможным сексуальным партнёром. Его отказ означал бы больше, чем отказ одноразовых мальчиков, с которыми я встречался до этого. Я посмотрел в его глаза, прошёлся взглядом по до боли любимому лицу, таким желанным губам...
— Бля, иногда ты бываешь невыносим, — прошептал Вилле и приблизился к моим губам. — Ну, а теперь попробуй остановить меня, если я не прав.
Теперь бы вспомнить, как дышать! Его губы коснулись моих, а горячий язык пытался проникнуть дальше. Теперь его рука не просто лежала на моей шее, а прижимала её ближе к себе. Я обхватил руками его затылок и ответил на его поцелуй со всей страстью, которая во мне накопилась.
— Нет, похоже, я всё-таки прав, — прошептал Вилле, когда немного отстранился.
— Ты прав, как никогда. Как же ты меня изводишь!
— Илонен, я охеренно рад, что не одинок в своих желаниях.
Часть IV
Не было ничего, кроме меня и самого желанного для меня создания на свете. Мне с трудом верилось, что это наконец-то произошло. Я с силой откинул его на спину, впился в мягкие губы Вилле. Теперь инициатива была полностью на моей стороне.
— Ну вот, так бы сразу, — игриво сказал он.
Медленно сползая вниз по его шее, я изучал языком вкус горячего тела, его соски. Я не хотел упустить ни одной детали. Я слишком долго ждал. Слишком долго он сводил меня с ума. Я поднял глаза на его запрокинутую назад голову и снова нашёл его губы. Он отвечал на каждый мой порыв, прижимаясь ко мне всё ближе и ближе, даря мне тепло и страсть своего тела. Его возбуждённый член упирался мне в грудь, когда я ласкал его упругий живот. Вилле тихо постанывал, заставляя меня всё нежнее и нежнее прижиматься к его телу.
Я провёл пальцами по его чуть смуглой тёплой коже, ощущая жгучую энергию его тела. Его тепло передавалось мне через кончики моих пальцев, страсть сжигала меня изнутри, Вилле был тем единственным, что было важно для меня в тот момент. Я с упоением наблюдал за тем, как жёсткий, обожжённый жизнью парень перевоплощался в нежный пушистый комок, который хотелось укрыть от внешних невзгод. Он отвечал лаской на ласку, теплом на тепло, пробуждая во мне дикое, почти животное желание. Каждый бугорок его восхитительного тела был для меня безумно желанным.
— Скажи, что ты тоже хочешь, — вырвалось у меня.
— Бля, Илонен, неужели непонятно?
— Скажи. Мне нужно это слышать.
— Я хочу тебя. Хочу уже давно, — от этих слов мне становилось невероятно легко и невыносимо обидно из-за уймы потерянного времени.
Дикая страсть жгла меня изнутри, превращая кровь в расплавленный металл, заставляя сердце глухо биться в истерике. Наконец-то я высвободил его член из тонкого плена ткани, нежно провёл языком по головке, легкими касаниями лаская уздечку. Я чувствовал, как дико напрягались его мышцы, из желанного рта вырывались рваные стоны. Вилле импульсивно сжимал мою голову, задыхаясь от накатившего наслаждения. Постепенно забыв о нежности, я остервенело заглатывал его член, чувствуя каждый бугорок и венку на нём, заставляя Вилле извиваться подо мной.
— Лаури, пожалуйста...
Через несколько минут его восхитительный упругий животик начал неистово сокращаться, выпирая и очерчивая кубики пресса, приводя меня в ещё большее возбуждение. Я ещё сильнее прижался к желанному телу, впившись руками в Вилле. Из его напряжённой груди вырвался гортанный стон.
Он прерывисто дышал, запрокинув голову назад. Через мгновение я всё-таки поймал его взгляд. Что-то невыносимо нежное в томных глазах Вилле согрело мне душу. Он притянул меня к себе, и наши рты снова встретились. Вало целовал мои губы, которые сохранили его вкус. Внезапно я оказался под ним, и его лицо начало плавно сползать вниз по моему истомившемуся телу, заставляя меня гадать, как же далеко он зайдёт.
Когда его губы коснулись моей головки, заставляя меня взвыть от возбуждения, меня переклинило. Причём осознание произошедшего пришло внезапно вместе с каким-то поистине невзрослым возмущением. Я резко отстранил его, взглянув ему прямо в глаза.
— Твою мать, Вало, ты что — уже делал это раньше?! — я почти задыхался от гремучей смеси эмоций.
Его взгляд приобрёл обезоруживающую наивную нежность, которая так сводила меня с ума.
— Да.
Лаконичность мне всегда симпатизировала, но сейчас это был явно не тот случай.
— И ты позволял мне подыхать от безысходности, когда я осознавал, что не получу от тебя даже банального траха, не говоря уже о чём-то большем?!
— Да.
— Но почему?!
— Может, лучше продолжим вместо обсуждения того, что было, а чего не было? — его игривый томный голос почти заставил меня сломаться, но я не мог допустить сейчас слабину.
— Нет уж, на хрен! Скажи сразу. Сейчас.
— Я должен был быть уверен.
— В чём же, бля, ты должен быть уверен?!
— В тебе, — он сделал небольшую паузу, а затем прошептал почти безразличным тоном, — Тигрёнок.
Почему-то эти слова пронеслись в моём мозгу, как скоростной экспресс.
— Насчёт тигрёнка, — я всё ещё туго соображал, — это ты про меня?
— Бля, Илонен, не тупи. Это мой ник.
Сцуко. Тумблеры в моей голове окончательно сдохли. Жизнь, бля, о-о-очень интересная штука. Такая интересная, что зло берёт. Это было два месяца назад. Я общался в инете с парнем с таким ником — "тигрёнок". Общение было очень интересным, но свои фотки он мне решительно не присылал. Я тоже не отправил ему свои. Однако мы, два идиота, решили встретиться. Назначили место, описали то, как будем выглядеть, но он не пришёл. Я целый час коченел на улице от морозного влажного воздуха (****ское водохранилище), а он не пришёл.
— Ты — это он?! — обычно идиотские фразы не моё амплуа, но бывают исключения.
— Я — это я, — сказал Вилле и также игриво улыбнулся.
— Но какого хрена ты тогда не пришёл?!
— Я пришёл. Я тебя видел. Однако, честно говоря, я растерялся. Я имею, бля, право растеряться?! Ты же живёшь со мной в одном подъезде. Ты мне всегда казался этаким гламурным мальчиком, для которого осложнить моё существование не составляло особого труда. А если бы кто-то узнал, что самый крутой пацан на районе — гей, меня бы сожрали живьём. Но ты мне понравился. Более того, ты мне давно нравился. И то, что я увидел там тебя, меня приятно удивило. Но я должен был узнать тебя поближе, быть уверенным в том, что я не стану для тебя одноразовой игрушкой.
— Вало, какая же ты сука, — прошептал я, растягивая каждый слог. — Я же тогда подумал, что я урод. Я на месяц зациклился на себе, пытаясь выяснить, что же во мне не так, если парень сбежал от меня даже с первого свидания. Чёрт возьми, это был ты! Похоже, мир и вправду тесен. Всё-таки ты невыносимая сволочь, ты заставил мне страдать дважды: тогда и теперь.
— Да брось ты. Я же знал, что теперь никуда ты от меня не денешься. А ты думал, что я с тобой сблизился только из-за того, что во мне проснулось резкое желание помочь мальчику-мажору?
— Ну, вообще-то я, конечно, был удивлён, — признался я.
— Извини, но помощь людям не дружит с моей жизненной философией. Так что это был точный расчёт. И ты, дурачок, его жертва и моя награда, сладенький мой.
— А как же я? Я в последнее время подыхал от желания, а ты, сволочь, даже намёка не давал.
— Да если бы я дал тебе хотя бы намёк, ты бы, извращенец, сразу бы набросился на меня. Ты даже не представляешь, какое удовольствие ты мне доставлял, когда смотрел на меня с таким диким желанием. По-моему, я уже упоминал о том, что скрывать его у тебя получалось хреново.
— Правда? — промямлил я, теряя возможность здраво соображать от накативших на меня эмоций.
— Я бы сказал, что вообще не получалось, но, впрочем, это уже неважно, так что давай отбросим эту болтовню и продолжим с того места, где ты так вероломно нас прервал, — он ангельски улыбнулся и почти невинно подмигнул мне, заставляя мой мозг расплавиться окончательно.
Через секунду я уже лежал на спине, его рука ласкала мою грудь, а горячие губы заставляли меня тихо стонать, пока я подыхал на вершине блаженства. То, как он ЭТО делал, сносило мозг напрочь, выбивало из меня последние остатки рассудка, оставляя только дикую, животную страсть, густо разбавленную почти невыносимым кайфом, от которого бешено содрогался каждый мускул. Злость не прошла окончательно, она усиливалась пропорционально тому наслаждению, которое он мне дарил. Тот факт, что Вилле так долго пудрил мне мозги, вызывал во мне всё ту же обиду. Кончая, я судорожно сжимал напряжёнными пальцами его затылок, отчаянно хватая ртом воздух и мыча, как первобытная обезьяна. Потом мы несколько минут лежали молча, прижавшись друг к другу.
— А ты прикольный, когда сердишься, — прошептал Вилле почти мне в ухо. — Такой бешеный котёнок. Ты мне просто башню сносишь.
Он прикоснулся губами к моему уху, всё ещё тяжело дыша. Пожалуй, впервые в жизни я чувствовал себя заполненным до предела и в то же время опустошённым до последней капли. Твою мать, я готов был отдать ему всё, лишь бы ощущать это согревающее до глубины клеток тепло. Его пальцы нежно сжимали мои соски, губы сползали к плечу, бедро прижималось к бедру, а возбуждённое сопение уничтожало остатки разума. Его рука, проложив путь по животу, скользнула к моему паху.Я выгибался дугой от его ласк. Затем он замер, и я поймал его взгляд — такой уверенный и в то же время такой сомневающийся.
— Что? — простонал я, понимая его немой вопрос.
Он молчал.
— Твою мать, Вилле, ты же знаешь, что да. Всё, что захочешь, и даже больше.
Он резко перевернул меня на живот, прижимаясь к моей спине, и я ощутил приятную тяжесть его тела. То,что я сейчас хотел больше всего на свете: ощутить его полностью, стать с ним единым целым.
— Ты хочешь? — шептал он возбуждённо. — Хочешь меня? Хочешь, чтобы я тебя трахнул?
— Да, — снова и снова мычал я в подушку.
Он коснулся губами моей поясницы, нежно сжимая ягодицы, заставляя меня почти выть от желания. Вилле вновь прильнул к моему уху:
— Мне надеть презерватив? — выдал он почти серьёзно.
— Я тебе доверяю.
Я почти вжимался в него, пытаясь прекратить томительное ожидание. Наконец-то его головка скользнула в меня. Хотя "скользнула" не очень подходит для 9тидюймового члена, но процесс прошёл на удивление легко. "Мне вообще сегодня везёт", — подумал я за мгновение до того, как тупая боль пронзила меня. Но я ощущал её почти с наслаждением! Вилле остановился, давая мне привыкнуть к его размеру. Осознание того, что он берёг меня, давало мне силы вытерпеть любую боль.
— Ви...— прошептал я.
Он начал двигаться во мне, и постепенно боль сменилась наслаждением, которое накатывалось на меня волнами с каждым толчком. Вилле стонал мне в затылок, сводя меня с ума от возникающих ощущений. Я чувствовал его тело, каждый его мускул, пальцы, сжимающие мои плечи. Всё это было таким неправдоподобным и в то же время до одурения реальным. Боже, как же я хотел этого! Сколько раз я видел это в своих мечтах, почти не надеясь на то, что это когда-нибудь осуществится. Я мечтал сделать это с ним, с тем, кому сейчас я отдавал всего себя. Отдавал без остатка, но требовал того же взамен. Он мне был нужен весь и полностью. Я не мог им насытиться и не знал, смогу ли вообще это сделать. Вилле был таким желанным, тёплым, моим! И сейчас мой тигрёнок стонал от удовольствия, которое я ему дарил. Мне безумно хотелось узнать, что он чувствует, и я хотел поделиться с ним тем блаженством, которое переполняло моё сознание. Это были минуты истинного рукотворного (хотя, скорее, членотворного) счастья, которые, судя по его прерывистому дыханию и судорожному сокращению мышц, подходили к концу. Я обернулся к его окутанному истомой лицу и почти зло прошипел:
— Только попробуй вынуть.
Он кончил. В меня. Содрогаясь в своём тигрином экстазе, рыча и кусая мои плечи, сжимая рукой мой член, доводя меня почти до исступления. Потом мы минут десять сосались, как школьники на заднем дворе, не в силах оторваться друг от друга, дожидаясь того, когда же нас, наконец, отпустит.
— Надо в душ, — прошептал Вилле, соскакивая с кровати.
Его движения и вправду напоминали пластику тигрёнка — дикого, красивого и возбуждающего тигрёнка.
— Подожди, — простонал я. — Подожди ещё немного.
Я никак не хотел отпускать улетающие минуты счастья.
— Пошли, — сказал Вилле игриво, стягивая меня за руку с кровати. — Хуже не будет, обещаю.
Вскоре мы изнывали под тёплыми струями воды, всё так же прижимаясь друг другу, а меня не покидала мысль о том, что я безумно хочу его трахнуть. Но я не мог осмелиться сделать это, боялся спугнуть его, когда он наконец-то был рядом со мной.
***
Вилле деловито скомкал постельное бельё и отправил его в стиральную машину. Быстро обновив наше ложе, он плюхнулся на кровать, снова притянув меня к себе.
— Я хочу тебя, — наконец-то выдавил я.
— Нельзя сказать, что меня это не радует, — он улыбнулся.
— Нет, ты не понял, я хочу тебя попробовать.
Я смотрел ему прямо в глаза, ожидая ответа.
— Ну, ведь ты всё равно не успокоишься, пока не получишь этого, — вздохнул он, и это было скорее утверждение, чем вопрос.
Я невинно кивнул.
— Зачем же тогда спрашиваешь, — прошептал он еле слышно, едва заглушая бешеный ритм моего пульса, разрывающего мне виски.
Я ещё сильнее прижался к нему, неистово покрывая его тело жаркими поцелуями, чувствуя под своими губами каждую жилку, жгучий жар любимого тела, заставляющий меня добровольно с упоением проваливаться в бездну безумия. С уст Вилле сорвался протяжный стон. Осознание того, что сейчас он будет мой без остатка, дурманило сильнее любого наркотика.
Я вошёл в него. Возможно, я сделал это весьма поспешно, судя по тому, как Вало взвизгнул. Но я ничего не мог с собой поделать, хотя и мысленно проклинал себя за то, что не сделал это нежнее. Впрочем, через мгновение мои мысли были заняты совсем другим, а потом вообще улетучились, осталось одно блаженство, которое дарила мне он. Его бедра всё сильнее и сильнее прижимались ко мне. Помня о своей ошибке, я начал прислушиваться к его движениям, я хотел передать ему всю свою страсть к нему бережно, не потеряв ни капли.
Он стонал подо мной, доводя меня почти до безумия. Как я хотел, чтобы это продолжалось как можно дольше. Как можно дольше чувствовать его тепло, ритм сердца, передающийся в содроганиях такого любимого, такого желанного тела. Теперь уже я кусал его плечи, облизывал языком шею, сжимал пальцами возбуждённые соски.
Когда экшен закончился, осталось долгое послевкусие, чувство полного опустошения, такое будоражащее, напрочь обрубающее адекватное восприятие действительности.
— Бля, Илонен, тебя что — в зоопарке держали? — простонал Вилле.
— Тебе совсем не понравилось? — прошептал я с надеждой, оценивая свои действия за последние пятнадцать минут. — Прости меня, я вёл себя, как последняя сука, я эгоист, скотина.
Он заткнул меня нежным поцелуем.
— Ты, наверное, прикалываешься, — улыбнулся Вилле. — Это было так охеренно, что у меня просто башню сносило.. Никогда не думал, что это может быть так.
Я смотрел на него с такой благодарностью, как будто меня только что поблагодарили за спасение мира. Я чувствовал, что он был искренен со мной, и эти его слова были такими желанными для меня, нёсшими такое невероятное облегчение, что мне только и оставалось тихо тонуть в его глазах, честных и открытых нараспашку. Передо мной. Я готов был так пролежать целую вечность. Вечность с ним, с тем, без которого ты — это не ты.
— Я тебя привлекаю? — прервал Вилле мои мечтания.
— Ты о чём?
— Ты знаешь о чём. Что тебя притягивает во мне, — он запнулся, а потом продолжил, — Кроме тела? Да, я знаю, я симпотный, можешь об этом не говорить. Есть ли ещё что-нибудь, Лаури?
Его взгляд просто разрывал меня на части.
— Одиночество. Одиночество в твоих глазах. Оно меня просто убивает. Я хочу вырвать его из тебя, если ты мне позволишь... позволь мне стать ближе к тебе. Мне тоже очень легко, когда ты ближе, ближе ко мне. Мне это тоже нужно. Так нужно, что я без этого сдохну, — мой голос предательски срывался, хотелось плакать.
— Скажи, — выдохнул Вилле. — Скажи, что я тоже не ошибаюсь. Скажи, наконец.
— Я люблю тебя.
Сквозь наваливающуюся пелену я с вызовом, ожиданием и в то же время обречённо смотрел в его такие чистые открытые глаза.
— Извини за то, что я опять заставил тебя сказать первым.
Я снова почувствовал почти необъяснимую обиду.
— И?
-Что "и"?
— Бля, Вало не тупи, тебе не кажется, что тебе нужно сказать мне что-что ещё. Скажи, что ты думаешь, скажи правду.
— Твою мать, что тут непонятного? Ты сказал это первым, значит, по-любому, я скажу это вторым. Но я же скажу, это и так ясно. Я люблю тебя, и это правда, ты же знаешь, что я не стал бы врать. Тебе врать. Тебе так тяжело врать, от этого я начинаю чувствовать себя невероятной сволочью. Для меня ты такой близкий. Ты нужен мне.
Меня охватило накатившее чувство невероятной заполненности, от которого щипало в глазах.
— Позволь мне быть твоим "ограничителем", — прошептал я, вспоминая его слова. — Позволь мне всегда быть рядом.
Наш короткий диалог завершился долгим поцелуем, и мы медленно начали погружаться в сладкую дрёму, нежно прижимаясь друг к другу. Я знал, что теперь он мой. Мой тигрёнок. Такой тёплый и ласковый сонный зверёк, забравший у меня часть души, и отпустить его я уже просто не смогу.
***
Никогда не говори, что это невозможно, пока не убедишься в этом сам. То, что кажется тебе невообразимо далеким, на самом деле находится всего лишь в одном шаге от тебя. Нужно захотеть. Захотеть по-настоящему. Наша жизнь такая, какой мы её сами делаем. Ничто в жизни не имеет смысла, если оно лишено этого самого смысла. Внезапно, рано или поздно, ты понимаешь, что каждый твой шаг делается для чего-то. Без цели ты загибаешься. Нельзя прожить без того, что тебе дорого до мозга костей. У кого-то это деньги, у кого-то слава, у кого-то любимая семья, у меня — Вилле. И мне плевать, что будет потом — через десять или двадцать лет. Жизнь одна, и она ужасающе коротка, и уже сейчас, когда я отшагал тридцать два года из того, что мне отмерено природой, я могу с уверенностью сказать, что я бесконечно благодарен судьбе за отпущенное мне время и за Вилле.