You are my happiness...

Часть I
В первый раз любовь приключилась с Лаури в десятом классе, свалилась вместе с новым преподавателем литературы. Тут то и пришлось ему признаться самому себе, что он гей. За это открытие он мстил два года, по-всякому измываясь над молоденьким учителем: хамя, остря и срывая уроки. А во второй раз у Лаури снесло крышу, когда Аки привел в компанию Саму Хабера. Этот спортивный, накаченный мужчина был музыкантом,как и Лаури.
К тому времени Илонен уже года два тянул пунктирную связь с Вилле Вало, а в его отсутствие пробавлялся блицвылазками в реал на одну-две ночи. Ничего личного, как выражался Лаури: "Просто спортивно-оздоровительный секс".
Пернатый приглядывался к Саму, как к необычной для их компании фигуре. Он сам не заметил, как его взгляд сменился с равнодушно-внимательного на влюбленный. Очень долго Лаури не отдавал себе отчета в своем состоянии. Когда в комнате находился Хабер, все остальное как бы отходило на второй план. Лаури даже дышать начинал по-другому. Как загипнотизированный он сладко томился, делано безразлично наблюдая, как ест, как смеется, как двигается хахаль Аки. Однажды Саму случайно задел Лаури локтем. Рукава его рубашки были закатаны и светлые густые волосы слегка скользнули по щеке Илонена. Его как будто ударило током, и от столь незначительного инцидента он долго не мог прийти в себя.
Постепенно Лаури стал понимать, что с ним что-то не ладно. Слишком навязчивыми были мысли о любовнике Аки. Воспоминания не оставляли Линту ни на минуту. Наверняка уж не один он пускал слюни глядя на Хабера, но Лаури не мог отвлечься даже на концертах, интервью, даже обедая с сестрой.
Именно Лаури инициировал постоянные набеги к Аки. Как-то, проходя по коридору их с Саму квартиры, он остановился напротив висящей рубашки Хабера и провел по шершавой ткани ладонью.В штанах мгновенно появилась выпуклость приличного размера . И в этот момент Пернатого шарахнула догадка, что он не просто так завис в темном углу, и трется о чужой китель, а что у него серьезные проблемы и что он влип "по самое не хочу".Но "Маленький вождь" не привык уступать и решил бороться за свое счастье.
Лаури изо всех сил старался понравиться Саму, но уж больно никудышный из него выходил ухажер. Он жадно ловил каждое оброненное возлюбленным слово, бережно хранил в памяти любую информацию о Хабере, но свой сарказм и наступательную энергию унять никак не мог. У окружающих складывалось впечатление, что Лаури выбрал себе жертву, что бы поупражняться в острословии, но на самом деле Пернатый просто никого, кроме Саму, вокруг не замечал. Вот и говорил только о нем. Когда змея хочет поцеловать, она не знает, куда девать свое жало.
Издерганный безответной любовью и, в глубине души, очень несчастный Илонен допускал промах за промахом. То его вдруг, ни с того ни с сего, одолевала обида на природу, что он не такой душка как Аки, и Лаури, признанный авторитет в компании, начинал прогибать Аки, гоняя за пивом и загружая разными мелкими поручениями. Саму, абсолютно равнодушный к подколкам в свой адрес, в отношении бойфренда проявлял завидную бдительность: улавливал тончайшие оскорбительные нотки даже там, где ими и не пахло. Раздражать Хабера не входило в планы Лаури. "Да и Аки, в сущности, славный парень", — урезонивал себя Линту. Но не успевал он проявить благожелательное внимание к пареньку, как Саму начинал метать грозные взгляды и грудью оттеснять Лаури от Аки.
На этой нелепой ревности ему и удалось, в конце концов, сыграть свою короткую партию. Он попросил Аки съездить с ним в деревню и помочь законсервировать на зиму охотничий домик отца. Никого почему-то не удивило, что Лаури обращается с этой просьбой к хилому Аки, закоренелому горожанину, у которого руки не из того места растут. Саму среагировал, как ожидалось: тут же решил ехать с ними. Ближе к делу домашний мальчик Аки опомнился и постарался откосить от поездки, а потом и в самом деле простудился и не смог выполнить обещание. На такое везение, как отправится в деревню с Саму вдвоем, Лаури даже не рассчитывал и чувствовал легкие угрызения совести, слушая, как Аки, закутанный в шарф, гундит свои извинения.
Октябрь выдался холодный, с затяжными дождями и ночными заморозками. Но оба парня ехали с удовольствием, предвкушая каждый свое: Саму — утиную охоту, а Лаури — две ночи наедине в избе, с одной единственной отапливаемой комнатой.
Первый вечер в деревне проскочил в хозяйственных заботах: кололи, протапливали, стряпали. Спать рухнули без сил — гость на большую лежанку, Пернатый на сундук за печкой. Лаури, планировавший эту поездку, как военную экспедицию, которая должна была увенчаться взятием неприступной крепости, вдруг растерялся и не знал, что бы такое предпринять для сближения. Не предлагать же себя, в самом деле. Минуты три он в своем углу за печкой, кусал губы и казнился, что не продумал свои действия на случай такой вот безнадежно дружеской обстановки, но тут с лежанки раздался мерный храп, и удрученный Линтутоже позволил себе заснуть.
Разбудил его шум ливня и хлопающие ставни. Лежанка была пуста. Лаури затопил печь, заварил чай, а Саму все не было.
Когда, наконец, Хабер ворвался в дом, он был промокший до нитки и изрядно продрогший. На ходу, скидывая мокрые вещи, Саму что-то говорил, но Лаури не слышал ни словечка: подперев косяк, он заворожено наблюдал за раздевающимся гостем. Он пялился, как дурак, и не мог отвести глаз от полуобнаженного мускулистого тела. Ему до дрожи в коленках хотелось дотронуться до мощного торса, покрытому светлыми волосами. Под ложечкой сладко ныло. Саму вдруг замолчал и стал все медленнее и медленнее двигаться, бросая косые короткие взгляды на взъерошенного, вдавившегося в косяк Лаури. И чем тщательнее Хабер вытирал мокрые волосы, поигрывая бицепсами, поворачиваясь к Лаури то одним боком, то другим, чем дольше и вдумчивей он рылся в своей сумке в поиске сухой одежды, тем яснее становилось Илонену, что сейчас все сбудется. Сбудется то, о чем он мечтал и зачем ехал.
Хабер сам, первый, подошел к Лаури, чуть потеснил плечом:
— Дай-ка пройти.
Сказал грубовато, но глаза смеялись. Лаури несколько секунд смотрел на Саму в упор, а затем съехал по стенке на корточки, вжался всем лицом в его пах и пробурчал туда неразборчиво, вцепившись подрагивающими руками в ягодицы Хабера:
— Н-е п-у-щ-у.
От любимого пахло дождем и лесом.
Лаури не торопился, он слегка подышал теплым воздухом на стремительно увеличивающийся орган, и стал покрывать его легкими беглыми поцелуями, едва касаясь губами. Саму такая трепетная нежность была не понятна. Он взял свою окрепшую плоть в руку и шлепнул им Илонена по щеке:
— Ну, чего ты там канителишься? Соси давай!
В ту же секунду Лаури вскочил на ноги: так разговаривать с собой он никому не позволял! Однако Хабер не успел возмутиться. Он улыбался, а Лаури никогда не видел улыбки обаятельней, чем вот эта озорная, мальчишеская, на небритом дорогом лице. Он подтолкнул нахала к лежанке.
Саму охнул и затаил дыхание, когда Лаури вдруг уверенно, по самый корень, заглотил его. Он,вообще-то, не собирался начинать с этого экстрима, он хотел нежно посмаковать и всласть поласкать член, который столько раз рисовал в своем воображении и который оказался совсем не таким совершенным по форме, но от этого не менее желанным. Но теперь Пернатый немного злился: "Ах, тебе пососать? А как тебе такой аттракцион? Сколько продержишься, герой?"
— Эй, — испугано, боясь шевельнуться, прошептал Саму, — Лаури, не надо. Осторожно... ... ... Ты же задохнешься... Отпусти...
Илонен, не обращая внимания на это бормотание, делал плавные возвратно-поступательные движения, скользя губами по стволу. Вдруг Саму выдохнул:
— Все... Я не могу больше...
Когда Лаури с победным видом поднял голову, он увидел совершенно ошарашенного, ошеломленного Хабера. У него самого захватило дух. Перед ним, со спущенными до колен штанами, полусидел до умопомрачения красивый и абсолютно растерянный мужик. Саму, красный от смущения, постарался замаскировать свое состояние резкостью:
— ****ец! Ну ты и... профессиональная соска.
Лаури дернулся, как от пощечины и хотел отойти, но Хабер поймал его за руку и дернул на себя:
— Ну, ну... Илонен, я же шучу. Иди сюда.
Тот не удержался и плюхнулся рядом с Саму на лежанку.
Если бы пять минут спустя кто-нибудь, не побоявшийся дождя, случайно проходил мимо и заглянул в окно старого деревенского дома, то он увидел бы, как обнаженный светловолосый атлет подмял под себя юркого парня, запустил руки ему под свитер, а коленом раздвинул ноги. И как более хрупкий, закинув голову и закрыв глаза, совсем не уворачивался от энергичных укусов-поцелуев, которыми блондин покрывал его скулы и шею. А если бы случайный прохожий задержался, то в конце концов, он бы увидел как полетел в угол свитер, а за ним джинсы, и как, в результате настойчивых действий атлета, оголилась трогательно незагорелая попка.
Конечно, никто в окно не подглядывал. Парни были одни в этом затерянном уголке, а казалось Лаури, что одни в целом мире. Саму прижался к нему сзади,теребил соски, бережно одной ладонью прихватывал член. Но и с проникновением затягивать не стал. Лаури прикусил губу — ему было немного больно, но какой же долгожданной была эта боль. Он готов был терпеть и готов был не кончать, только бы Саму, этому жаркому, потному, наконец-то трахающему его,Лаури,было бы хорошо.
Когда Саму отпустил его, он свернулся калачиком, положив голову на живот любимого и почти заснул.Но дождь стих, и Саму, стряхнув Лаури, заторопился:
— Рота подъем! Одевайся. Пошли, пока опять не ливануло.
"Ну что за юный натуралист попался, — думал Лаури, шлепая в отцовских сапогах, которые были ему велики, за пружинисто шагающим блондином, — Сейчас бы в коечку". Саму был явно в ударе и в своей стихии, его не смущал ни мокрый лес, ни чавкающее болото. Он бы весел и разговорчив. Илонен, пожалуй, не разу еще не слышал, чтобы Саму столько говорил. В какой-то момент сам себя оборвав на полуслове он вдруг схватил Лаури, прижал к мокрому стволу дерева и впился ему в губы долгим глубоким поцелуем. После этого порыва у Лаури значительно прибавилось сил. Он по-прежнему тащился чуть сзади, но теперь абсолютно, до щенячьего писка, довольный.
Утки не обнаружились ни на маленьком озере посреди болота, ни в уютном заливе за пару километров от деревни. Только стая северных, с белыми перьями, уток пролетела на недосягаемой для охотников высоте. Парни повернули домой, но оба были не особо разочарованы.
Толкая друг друга плечами, и перекидываясь шутливыми упреками, они почистили картошку, открыли консервы. Лаури не взял с собой алкоголя. Все знали, что спортсмен Саму почти не употребляет спиртное. Но этим двоим и без выпивки было тепло и весело. После еды Хабер завалился на лежанку, всем своим видом показывая, что пора бы уже перейти к "сладкому". Но Лаури сперва неспешно убрал со стола, подбросил дров в печку, развесил сушиться влажные вещи. Саму с вожделением наблюдал за ним:
— Илонен, ты издеваешься надо мной?
— Это я-то издеваюсь? А кто таскал меня пять часов по болоту?
— Не пять, а четыре...
— Хорошо четыре. Вот теперь четыре часа книжечку полистай!
Лаури не мог не повредничать. Но тут лицо у Саму так забавно вытянулось, что Пернатый прыснул и одним прыжком, с размаха, оседлал финна. Потом оказалось, что такая расстановка очень нравится обоим. Несколько раз за следующие сутки гибкий Лаури насаживался на неутомимый ятаган.
"Он мой, мой, — думал Линту, задавая темп — сейчас он мой".
Ночью парни несколько раз укладывались спать, желали друг другу "спокойной ночи" и даже на некоторое время отключались, но потом... Сперва Саму, оказавшийся совершенно ненасытным любовником, начал тормошить, смотрящего сладкие сны, Лаури со словами:
— Лаури!Эй, Илонен! Не спится тебе? А Лаури?
При этом он елозил рукой под спальником, гладя Пернатого.
"Боже мой, — думал Лаури, не открывая глаза, — да разве я мечтал о таком? Разве предполагал, что может быть так хорошо?"
— Ну спи, спи, — прошептал Саму, — повернись только на бочок. Он повернул к себе Лаури спиной, и...

Под утро, еще затемно,Лаури уже проснулся, так как отлежал себе руку. Осторожно высвободившись из-под лапы любимого, он развернулся к нему лицом. "Сейчас могу смотреть сколько угодно и не таиться", — подумал Лаури. Рука сама потянулась к выпирающей части покрывала...Не тут-то было. Саму открыл глаза, лениво потянулся и полез под спальник. Лаури,в сумраке рассвета, сколько продержался, столько наблюдал, как мужчина его мечты, царапаясь щетиной, неловко делает ему минет. Потом еще поспали.
Нельзя удержать время. Воскресенье, наполненное хозяйственной суетой, с коротким перерывом на секс, пролетело как один миг.
Домой двинули уже под вечер. Лаури вел машину без фанатизма, гнать не хотелось, выпендриваться тем более. Он ехал бы так и ехал вдвоем с Саму под гипнотические ритмы Мьюз, наслаждаясь родным финским монотонным пейзажем.
Лаури, не отвлекаясь от дороги, иногда поглаживал колено Хабера, стараясь сдвинуть руку поближе к паху. Близость к любимому, сама обстановка дороги и воспоминание о пережитых выходных подвели Илонена. Он расслабился и задал злополучный вопрос:
— Саму, а что мы скажем Аки?
— Аки? — Хабер напрягся как струна, аккуратно отвел руку Лаури от своего колена и холодно, четко, почти по слогам, произнес:
— Аки мы НИЧЕГО не скажем.
Двести километров до Хельсинок. Хрупкое хрустальное счастье, сконцентрированное в одной отдельно взятой легковушке, разлетелось вдребезги. Уже прежний, собранный, злой Лаури свернул на обочину, остановился и совершенно спокойно, недрогнувшим голосом произнес:
— Выходи из машины!..
Саму непонимающе уставился на него. Тот повернул к попутчику вдруг страшно побледневшее лицо, и неожиданно заорал:
— Убирайся!.. ПОШЕЛ НА ***, Я СКАЗАЛ...
Только, когда машина пролетела километров десять, Лаури успокоился, справился со спазмами в горле, вытер слезы и повернул обратно. Но на обочине Саму уже не было.


Часть II
Хабер вышел на кухню, распахнул окно. Ему хотелось напиться. Тупо и быстро. И чтоб до полного забытья. Он здоровый мужик, согнулся под тяжестью вины. В мрачнейшем, апокалипсическом настроении, он все задавал и задавал себе вопрос: зачем он вообще таскался в этот гнусный клуб? Он же не выносит эту музыку, не умеет танцевать и не имеет друзей в этой разношерстной тусовке. Но он раз за разом шел туда, вроде как, ради Аки, а на самом деле, для того чтобы провести очередной вечер за невыносимым занятием — за ожиданием. Он садился к барной стойке, заказывал выпивку и ждал. Иногда тщетно, но иногда, тот, кого он караулил, появлялся. Вокруг пришедшего сразу начинал клубиться народ. Толпа обретала плотное ядро, концентрирующееся вокруг невысокого подвижного парня. Нет, Саму не смотрел в его сторону, но по всплескам хохота всегда мог определить, где находится его... Его кто? Его враг? Его случайный любовник? Или лучший друг его Аки? Его никто. Этот парень никак с Хабером не соотносился. Лаури всегда был сам по себе. Саму тянулся к нему всей своей душой, и... так же отчаянно ненавидел.
Полгода назад, когда Аки только познакомил Хабера со своей компанией, он сразу почувствовал, что пришелся здесь не ко двору. Основное неприятие исходило от неформального лидера тусовки, от язвительного и вспыльчивого Илонена. Саму, наткнувшись на изучающий прощупывающий взгляд зеленых глаз, сразу понял, что его тут не ждали. Конечно, надо было с самого начала попросить Аки ограничить нашествия его друзей в их дом. Но Хабер был так доволен, что Аки, не ломаясь, переехал к нему, и ему так хотелось, что бы мальчику было комфортно, что он не стал диктовать никаких условий.
С тех пор Саму все время ощущал, что за ним наблюдают. Линту глаз с него не сводил, и стоило Хаберу дать малейший повод, как начинались смешки и подколы. Цель этих действий была очевидна: выжить его из жизни Аки, настроить парнишку против него. Саму не ожидал, что в арсенале Илонена есть и другое оружие способное разрушить их с Аки союз.
"Ну что ж, я сам виноват, — думал Саму, вспоминая совместную с Лаури поездку в деревню, — Я не должен был изменять Аки. За ошибки надо платить. Я возомнил, что этому психованному Илонену действительно интересна моя персона. Меня провели его умоляющие глаза. А это была примитивная разводка. Трепал же Аки, что он съемщик. А тут он двух зайцев убил: расслабился в выходные и разрушил наши отношения".
Чем больше времени проходило с той злополучной поездки, тем чаще Саму её вспоминал. Вспоминал, каким наивным идиотом он выставился. Как потянулся, дурак доверчивый, навстречу этому ушлому Илонену Почему-то Саму не мог забыть, как проснувшись утром, обнаружил рядом торчащую из-под спальника взлохмаченную темноволосую макушку и как его буквально затопила нежность к этому зеленоглазому парню. И каким неприятным потом было отрезвление.
С тех самых пор все пошло не так. Больше с Аки не было так легко как раньше. Он жил какой-то своей жизнью. Да и сам Хабер, занимаясь любовью с легким и хрупким как тростиночка Аки, вспоминал упругого и непредсказуемого, как сжатая пружина, Лаури. А этот щенок мало того, что обложил его матом после восхитительных выходных, так еще теперь упорно делает вид, что ничего и не было.
Саму не мог допустить, что бы Линту догадался, что он безуспешно пытается задавить влюбленность. Пусть Лаури поиграл с ним, раздразнил и отбросил как отработанный материал, а отношения с Аки теперь трещат по всем швам, но он, Саму, постарается вести себя так, как будто ему на все насрать. Увы, не вышло. Выдержка подвела Хабера. И теперь он стоял перед открытым окном и отстраненно думал о том, что произошло сегодня вечером.
А ведь все так безобидно начиналось. Саму заехал за Аки в клуб, но, к несчастью, не увез его сразу, а задержался полюбопытствовать с кем там сегодня Лаури. Это оказалось совершенно невыносимое зрелище. Из Италии в командировку принесло Маурицио, давнего ухажера Илонена. Пожилой итальянец фамильярно обнимал Линту за талию и, поминутно склоняясь к нему, что-то шептал ему на ухо, шевеля мерзкими слюнявыми губами. Хабера просто скручивало от отвращения. Кулаки чесались — дать в морду этому самодовольному итальяшке. От греха подальше Саму пошел в туалет освежиться. Через минуту за ним зашел Лаури. Блондин не сдержался и саркастически поинтересовался:
— Что это ты так к этому старикану жмёшься? Аж противно. Геронтологией увлекаешься? Или спонсорские деньги отрабатываешь?
Лаури удивленно поднял бровь и в тон Саму ответил:
— Я, знаешь ли, как и ты, люблю, когда партнер опытный. Но не все, как твоя подружка успевают к двадцати пяти годам столько опыта поднабраться. Приходится...
— Что ты там тявкнул?
Саму за ремень притянул Лаури себе. Его живот был такой теплый, а задранная вверх физиономия, такая вызывающе красивая и одновременно наглая, что Саму почувствовал нарастающее возбуждение.
— ... зрелых партнеров искать! — закончил предложение Линту, но уже не так уверенно.
Тут Хабер и впился в его губы. Лаури, на удивление, не стал вырываться, а, как-то сразу обмяк, приник к Саму и, отвечая на поцелуй, впустил чужой настырный язык к себе в рот. Они целовались целую вечность. У Саму закружилась голова. Он ничего не видел и не слышал, ему хотелось втянуть в себя Лаури. Вдавить. Вдохнуть... Промелькнула мысль: "Я соскучился. Боже мой, как я, оказывается, соскучился". Но Саму лучше бы умер чем озвучил это вслух . Вдруг Илонен, ни с того ни с сего, резко вырвался из объятий и, отвернувшись к раковине, стал судорожно включать и выключать воду. Буквально через секунду в туалет залетел Аки, непринужденно щебечущий по телефону. Саму с огромным несимметричным бугром в районе ширинки, так и остался стоять посредине покрытого кафелем помещения, не представляя, как скрыть свое состояние от Аки. Но тот ничего не заметил. Он перекинулся парой слов с красным как рак Лаури, сделал то, зачем пришел и, подмигнув Хаберу, выскочил из туалета.
Саму так и не успел придти в себя. Как было бы хорошо, если бы Лаури в этот момент просто развернулся и ушел, но он скривил губы в подобие улыбки и хрипло произнес:
— Ну вот, пронесло... Не хотелось бы, чтобы у тебя были из-за меня проблемы с Аки.
Хабер не сразу включился, но постепенно до него стал доходить смысл сказанного. Его передернуло. Ему почудилось в этом невинном предложении чудовищное лицемерие, откровенный цинизм и наглая издевка. Ему захотелось смыть эту ухмылку со смазливого лица. И он смыл... своим фирменным, коротким ударом cлева. Лаури, не ожидавший ничего подобного и не готовый к нападению отлетел к стене и медленно стек на грязный пол, безжизненно уронив голову на грудь. Саму некоторое время простоял в оцепенении, сам не понимая, как могло произойти такое, а потом бросился к Илонену и стал трясти его как безумный, напрочь забыв все, что советуют врачи делать в подобных случаях:
— Илонен! Лаури!.. Линту...
Его голова моталась как у тряпичной куклы, а часть лица постепенно начала менять цвет. Не сразу, но в конце концов Саму опомнился, уложил Лаури на спину и полез за мобильником, чтобы вызвать скорую. Однако замялся, засмотрелся на парня и какая-то сила помешала набрать номер. Хабер откинул волосы со лба Лаури, нежно провел тыльной стороной ладони по здоровой стороне лица, залез кончиками пальцев в вырез черной рубашки. Верхние пуговички расстегнулись сами, а дальше Саму приложил все-таки некоторое нервное усилие, и приталенная рубашка распахнулась. "Дикость какая, — подумал Хабер, дотрагиваясь до крошечных беззащитных сосков лежащего перед ним парня, — что я делаю?" Но у него шумело в ушах и ломило в паху, а потому соображалось туго. Саму попробовал просунуть ладонь между животом Лаури и ремнём, держащимся на бедрах. Там, в глубине, было горячо.Для Хабера стало полной неожиданностью, когда Лаури вдруг схватил его за руку.
Стоя у окна, Саму в деталях вспомнил все дальнейшее обреченное сопротивление Лаури. Очнувшийся парень не имел никаких шансов вырваться, несмотря на все его звериное бешенство. Хабер моментально скрутил, подхватил его в охапку и затолкал в кабину. Линту и там рвался, дергался, норовил заехать коленом по нешуточной окаменелости между ног у Саму, но все это было несерьезно. Уже через минуту Илонен, с руками перетянутыми за спиной спущенной с плеч рубашкой, бился носом в угол. Он пытался брыкаться ногами, но Саму приспустил ему джинсы и собирался затянуть ремень чуть ниже колен. В этот момент за дверью кабинки раздались голоса. Первая мысль Хабера была: "Все. Трындец. Сейчас он заорёт..." Но странное дело, вместо того, чтобы позвать на помощь, Илонен замер. Уткнувшись лбом в стенку, он только тяжело прерывисто дышал. Кто-то позвал его по имени. Лаури затаил и дыхание. Второй голос принадлежал Аки. Он громко произнес:
— Ну, что я тебе говорил? Нет его здесь. Пойдем.
Туалет опять опустел. Саму поднялся, отбросил ремень и осторожно прижался к спине Лаури в шальной надежде, что его молчание означало совпадение их желаний. Попытался даже поцеловать парня в шею. Но Илонен резко повел плечами и прошипел:
— Делай уже, что задумал, урод.
"Почему я не остановился хотя бы в этот момент?" — отрешенно спрашивал себя Саму, глядя на ночные Хельсинки. Просто он уже забыл, как был возбужден и насколько невменяем. Пока он со стоном не кончил в обессилевшего, до крови искусавшего себе губы Лаури, ни рассуждать, ни мучаться угрызениями совести он не мог. Это сейчас, стоя перед распахнутым окном, Саму ощущал абсолютную космическую пустоту и думал о себе как о постороннем. Как просто и соблазнительно было бы сейчас перевалиться через подоконник седьмого этажа и избавиться от постыдных воспоминаний, убежать от самого себя, от своего необузданного темперамента, от своего мерзкого похотливого неуправляемого тела. Плакал ли Лаури Саму не понял, только слышал, как парнишка шмыгнул носом, отворачивая лицо.
Возможно, Хаберу до конца дней придется вспоминать, как Лаури,стараясь не встречаться со своим насильником глазами, натянул заляпанные джинсы. Как надел порванную рубашку, на которой не было половины пуговиц, и дрожащими непослушными руками попытался хоть как-то застегнуться. Саму чуть не начал извиняться за безнадежно испорченную вещь, но вовремя прикусил язык. Потом хотел спросить, не кружится ли у него голова и не нужен ли врач. Саму насторожили мутные потухшие глаза Лаури и его ужасающая бледность. Но он осознавал, что теперь подобная забота будет выглядеть дико. Вместо этого он извлек из-за унитаза ремень и молча протянул его парню. Линту шарахнулся в сторону от него. Не позаботившись открыть щеколду, Илонен выбил дверь ногой, и вырвался на свободу.
**
Лаури удалось незамеченным выскользнуть из клуба через служебный вход и благополучно добраться до машины. Дома он рухнул ничком на не разобранную постель и проспал так всю ночь: не раздеваясь и не разуваясь, с запекшийся кровью на губах и соляными дорожками на лице от высохших слез. Он проснулся поздним утром следующего дня. Первой его мыслью было, что он обязан расквитаться с ублюдком, который вытер об него ноги. А затем, вдруг, откуда ни возьмись, возникло ощущение, что рядом находится кто-то родной, близкий, очень нужный. Всегда очень чувствительный к запахам, Лаури уловил едва слышный аромат чужой туалетной воды. "Рубашка пахнет Саму" — догадался он. И на место агрессии пришла глухая отчаянная тоска.
Лаури не хотелось ни с кем говорить, и он, приведя себя в порядок, включил компьютер. В почте лежало письмо с незнакомого адреса. Открыв его, Илонен потерял дар речи. Его буквально парализовало. С отвисшей челюстью он несколько раз перечитал невероятное послание, которое гласило:
"Линту, спасибо за незабываемые мгновения, которые ты вчера подарил мне в клубе. Я не спал всю ночь, вспоминая нашу близость. Я по-настоящему счастлив. Я пишу, т.к. слишком косноязычен и не уверен, что смогу выразить словами, как я благодарен тебе за нежность и ласку. Мечтаю о новой встрече. Твой, и только твой Саму".
***
Дверь открыл Аки:
— Ой, Лаури, привет! А Саму нет. Он в студии.
Илонен прищурился:
— А с чего ты взял, что я к нему, а?
Хакала смутился:
— Да так... Не знаю... А что это с тобой? Где ты так приложился?
Лаури решительно проходя прямо на кухню, мрачно бросил через плечо:
— Ща будет тебе рассказ с показом!
Конечно, у Пернатого не поднялась рука на нелепого парнишку с глазами олененка. Стоило ему немного нажать, как Аки во всем сознался. Нервно жестикулируя своими длиннющими руками, он захлёбывался словами:
— Ну да, ну да. Это Я письмо тебе отправил. И не только письмо. Я в туалет к вам никого не пускал. Стоял там, как дурак, на стреме... Лаури, вот если честно, то сколько все это уже тянется? Вы бы на себя со стороны посмотрели... Да между вами стоять невозможно — такое напряжение. Ты пойми, все смеются уже вокруг. Ставки делают, когда вы, наконец, созреете. Ну я и решил вас немножечко подтолкнуть. Что я не знаю что ли, какой Самуля тормоз. Кружит, кружит вокруг тебя, как кобель вокруг сучки . А ты тоже хорош. Не понимаешь что ли, что он удавится, а первого шага не сделает?
Илонен смотрел на Аки во все глаза, а тот продолжал:
— Я же давно понял, что ты его любишь. Скажешь нет?
Лаури нахмурился:
— Нет, не скажу. И как давно ты понял?
Хакала видя, что гость не сердится, расслабился и лукаво заулыбался:
— Да вот еще пред вашей поездкой в деревню. Думаешь, я болен был? Н-е-е-е-т. Просто он тебе нужен больше, чем мне. А мне эта семейная жизнь, уже вот где.
Аки энергично провел рукой под подбородком.
— Лаури, с тех пор как вы из деревни вернулись, он пять килограмм веса потерял. Со мной толком не спит. Все о тебе наводящие вопросы задает. Влюбленными глазами в клубе пожирает. Ну что вы как дети малые, честное слово?
Лаури был поражен: "Надо же... Этот крысёнок, эта шестерка Аки оказался настоящим другом..."



Часть III
Осенней ночью на трассе гадко. Непроглядная темень, мокрый отсвечивающий асфальт и слепящие фары навстречу летящих фур.

— Ни черта не видно. Надо щетки поменять… – пробурчал себе под нос Лаури, которому до кольцевой автодороги оставалось совсем чуть-чуть. Дома, в Хельсинки, его ждали и по мере приближения к мегаполису, Илонен все прибавлял и прибавлял газу, мечтая, что скоро он обнимет своего смешливого кренделя. Его отрезвила СМСка: «Не гони! Будь осторожен. Купи сигареты!» Интуиция у Аки феноменальная. Лаури опомнился: «Что это я, действительно, как псих, лечу по мокрой дороге? Я нужен олененку живой, а не размазанный по трассе… Да и курить хочется…»

***

Вот уже год, как они жили рядом. Лаури предложил Аки снимать на двоих квартиру — у каждого свои харчи на отдельной полке в холодильнике и у каждого своя личная жизнь. Тот немедленно согласился. Имя «Саму» в доме не произносилось. Хакала без объяснений понял, что вопросы неуместны и в душу не лез.

Лаури медленно, трудно выходил из депрессии. Первое время после злополучной стычки в клубе, закончившейся насилием, он существовал как механический модуль: функционировал по программе. Тяжелее всего переживались выходные. Илонен никого не хотел видеть и слышать. Чуткий Аки уловил настроение соседа и незаметной мышкой шмыгал по квартире. Изредка, по утрам,они кидали друг другу вежливые приветствия и пожелания хорошего дня.

Но постепенно Лаури справился с шоком, стал больше похож на себя прежнего. Повеселел. Ожил. И обнаружил рядом с собой классного компаньона. Нейтральное соседство сменилось ненапряженным приятельством. Они пили по вечерам пиво, обсуждая прошедший день или сплетничая о знакомых. На ночь больше не закрывали двери в свои комнаты, а громко перекрикивались через коридор. По выходным вместе клубились или ходили в гости.

Лаури не обращал внимания на то, что в тусовке к Аки относились неоднозначно. Обаятельный и общительный парнишка имел сомнительную репутацию неразборчивой манерной «пидовки»: паренек пользовался бешеным успехом у «брутальных мудаков» за тридцать. Любые, даже самые циничные субъекты велись, стоило Аки, наиграно смущаясь, вскинуть ресницы и посмотреть в глаза намеченной жертве своим фирменным «затравленным» взглядом. Лаури веселился, наблюдая за охотой приятеля, и шутливо требовал, чтобы тот провел с ним мастер-класс. Аки принимал игру и давал Пернатому отвязные советы, от которых у парня ломило скулы от смеха, а в голову лезли странные ревнивые мысли: «Вот прыткий сученок. Почему я раньше не замечал, какой он красавчик? Интересно, есть ли в округе хоть один гомо-гомо-сапиенс, повадки которого он еще не изучил?»

Однажды, они проснулись в одной постели. Посмотрели вечерком фильм, называется. Никто не помнил, кто первый завелся. Вроде как, одновременно крыши посносило. На утро Лаури, отгоняя от себя сладкое видение потного распластанного Аки, строго сказал:

— Я надеюсь, ты понимаешь, что это был просто дружеский секс?

— Разумеется, Лаури! – пряча обиду, ответил Хакала.

Договориться-то договорились, только через пару дней, когда Аки в белой обтягивающей маечке и домашних рваных джинсах, мыл посуду, Илонен не выдержал – подошел сзади, обвил его руками за талию и прошептал на ухо:

— Что-то я сегодня такие сильные дружеские чувства к тебе испытываю…

Аки расхохотался… и домыл посуду попозже. С ним вообще всё было очень легко. Он никогда не капризничал, ничего не требовал, никогда с Линту не спорил. Тонкий, деликатный, комфортный мальчик. О чем еще мечтать?

Лаури с изумлением заметил, что он в командировках страшно скучает по Аки.

— Ты тако-о-ой дружелюбный, — ехидничал Аки, когда изголодавшийся Илонен по приезде набрасывался на него самым активным из всех возможных способов.

В компании никто долго ни о чем не догадывался. Аки сам не смел, а Лаури не спешил всем рассказать об их союзе. Он предвидел веселые бестактные подколы в стиле: «Чем вы это, интересно, в постели вдвоем занимаетесь?» и осторожные предупреждения: «Старик, ты что обалдел? К этой манерной подстилке нельзя всерьез относиться…» Конечно, Линту нашел бы как отбрить пристающих, но беда была в том, что он сам, по большому счету, Аки не доверял. Думал про себя: «С этим ветреным типом не может быть будущего. Есть только «сейчас». Я буду выглядеть посмешищем, когда Аки рванет к следующей станции». Его мучили эти мысли, хоть тот вроде и не давал никаких поводов для ревности. С некоторых пор он кокетничал только в домашних условиях и только с Лаури.

Но Линту внушая себе, что они только bed-friends, страховался от возможных разочарований. Чтобы не расслабляться, он не спускал Аки ни одной слабости, изводя его придирками и замечаниями. Так, например, Лаури бесила манера Аки одеваться. Особенно ненавистна была короткая, до пупка, белая шубка из синтетического меха. Илонена выводила из себя бесконечная болтовня Аки по телефону. А ещё собранного Линту раздражала перманентная рассеянность Аки. Лаури развлекал общих знакомых короткими историями в духе – «Аки отстаивает своё право на один 24-х часовой разговор по телефону в день», «Аки демонстрирует свой новый макияж сантехнику», «Аки открывает бутылку шампанского над своим ноутбуком» и т.п. Но если бы Хакала не был таким безалаберным, то не произошло бы недоразумение, которое прорвало плотину в их отношениях.

Родители Лаури не желали общаться с сыном. Илонен горько иронизировал, цитируя известный фильм: «Я так и не успел сказать своим родителям, какое у меня было счастливое детство». Но в систему его детского счастья еще входила сестра. Ханна была на 2 года старше брата, и они жили вместе только до его первого класса. Это было давно, был он тогда слишком маленький и теперь смутно помнил то время. Но так как любой ребенок неизвестным науке радаром улавливает истинное отношение, то Лаури всегда нес в себе знание, что Ханна это теплое, Ханна это родное.

Сестра рано вышла замуж. Может быть, стремилась вырваться из-под родительского гнета, а может быть, действительно, влюбилась в угрюмого студента последнего курса института международных отношений. Через два года после свадьбы молодая семья уехала работать заграницу. С отсутствием сестры Лаури примерило то, что у него появилась собственная комната и охрененные шмотки, а еще то, что любимая сестра регулярно писала. И он ей писал об всем, даже о самом сокровенном. Когда Линту поссорился с родителями, и ему показалось, что весь мир против него, беременная вторым ребенком Ханна прилетела из Женевы, чтобы поддержать брата. Одному Богу известно, как она отыскала его в сумасшедшем мегаполисе. Лаури увидел тогда встревоженную отяжелевшую сестру, всю в пигментных пятнах, в мятом, прямо из чемодана, платье, в дурацких кроссовках, т.к. опухшие ноги не влезали ни в одни туфли, и воспрянул духом: «Ну, раз так… то жить еще можно…»

Последние годы муж Ханны сидел помощником консула в Женеве. Но в каждую свою командировку в Суоми брал семью, чтобы не терять связь с родственниками и друзьями. Вот и в тот раз Ханна с мужем и с детьми проездом, всего на два дня, остановилась в Хельсинки. Договариваясь с Лаури о встрече, сестра неожиданно пригласила его вместе со спутником в ресторан. Лаури хотел пойти один, но потом подумал: «А почему бы и нет? Аки и Ханне будет о чем поговорить. Они должны друг другу понравиться». Аки разволновался не на шутку, но Лаури отрезал: «Прекрати! Оденься нормально и не опаздывай».

Местечко для ужина дипломат выбрал пафосное. За столом, кроме сестры Лаури, её мужа и их двоих детей, присутствовал друг семьи с супругой. Разговор тёк свободно, атмосфера была легкая, непринужденная, только Пернатый сидел как на иголках и ломал голову, почему Аки так задерживается. Вдруг его племянница прыснула в кулак, рассматривая что-то за его спиной. Лаури обернулся и похолодел. У входа в зал стояло его «чудо в перьях». Запыхавшийся Аки был одет в черную майку с надписью «Everybody lies», черно-белые клетчатые обтягивающие штаны, почему-то в пятнах зеленой краски, и кустарно посеребренные кеды. И это ещё было бы терпимо, но облик законченного фрика довершала оранжевая вязаная кофта, растянутая на локтях и розовый бабский ободок в волосах. Разумеется, люди со стальной закалкой светскости и глазом не повели, когда Лаури представлял им своего друга, но сам Илонен еле сдерживал ярость. Он заметил короткий колкий взгляд, который муж бросил на Ханну, и ему захотелось немедленно придушить Аки. Дипломат подозвал официанта и предупредительно обратился к Аки.

— Что Вам заказать? Мы пьем виски, дамы – красное вино, дети — кока-колу… А Вы что предпочитаете?

Хакала не чувствуя поддержки Лаури, абсолютно растерялся:

— Да, да, спасибо… я тоже выпью виски… вино… кока-колу…

И он, действительно, выпил и то и другое. Попросил еще. И еще выпил. Ханна пыталась вовлечь его в общий разговор, но он не сводил виноватого испуганного взгляда с Лаури и продолжал весь вечер накачивать себя алкоголем. Как будто это был вовсе не общительный обаятельный Аки, а какой-то прибитый пыльным мешком нелюбезный бирюк. Прощаясь, Ханна, взвешивая каждое слово, сказала брату:

— Лаури, мне… очень понравился твой… ммм… экзотический друг…

И было видно, что она врет.

В такси Илонен каменно молчал. Аки, сгорбившись на заднем сидении, уныло смотрел в окно. Дома Лаури тоже не спешил начать разговор, решил: «Пусть помучается… осознает свою вину… А потом я всыплю ему по первое число…» Но Линту не умел долго сердится. Он отвлекся: почитал, посмотрел телевизор, погулял по Интернету и забеспокоился, почему это Аки не идет спать. Пернатый нашел его на кухне. Хакала сидел в темноте и нервно курил. Лаури дернулся: «Блин, как же я забыл... Мы же поссорились…»:

— Иди-ка в комнату, мне надо с тобой поговорить.

Когда Аки вышел на свет, то Лаури показалось, что в парне что-то неуловимо изменилось — он двигался резко, а спину держал напряженно прямо. Хакала заговорил первый:

— Ну говори, Лаури!!! Говори! Не тяни кота за хвост… Я так понимаю, между нами все кончено? Я могу выметаться?

Лаури опешил, ему такой поворот и в голову не приходил:

— Олли, ты чего?

— Я чего? — голос Аки предательски задрожал, — Да ничего особенного… Просто я тебя не устраиваю... Просто я «не так сижу, не так свищу»… Просто я не сумел понравиться твоим родственникам-снобам...

Он уже почти плакал:

— Я сделал все что мог, чтобы быть рядом с тобой… Но с меня довольно… У меня нет больше сил все время ходить на цыпочках, боясь шаг ступить... как на минном поле… только бы ты не раздражался, только бы ты не рассердился… Ведь тебе не угодить. Ты подмечаешь любой промах. Хватит меня гнобить. Я тоже человек, Лаури. Я устал ждать от тебя подачек: внимания, одобрения, участия… мне ничего от тебя больше не надо, только не нужно меня переделывать. Оставь меня в покое! Слышишь? Я сам уйду... Сам!

Вид дрожащего, убитого горем Аки, подействовал на Лаури своеобразно. Он почувствовал себя до неприличия счастливым:

— Тсс… Тише, тише! Иди ко мне!

Хакала тут же бросился к нему на шею и разрыдался. Разрыдался так горько, так отчаянно, как плачут обычно только дети. Захлебываясь словами, Аки поведал, как в студии обнаружил, что забыл дома ключи и мобильный телефон. Дома же остался адрес и соответствующая случаю одежда. Но барабанщик помнил название улицы и, прочесав все окрестные рестораны, все-таки нашел Лаури.

Илонен обнимал хрупкие вздрагивающие плечи, целовал полные слез противотуманные глаза и шептал: «Тише, малыш… Успокойся… Я здесь, здесь… Мы вместе… ».

Потом они, обнявшись, просидели в темноте и проговорили всю ночь. Лаури не скрыл от Аки ничего. Рассказал даже о том, как Саму сломил его сопротивление в туалете клуба. А Аки рассказал, сколько ненужных, пустых связей было у него до Лаури и как он боится его потерять. На расцвете они заснули не размыкая рук, не оставив между собой ни страхов, ни недомолвок.

***

Лаури высмотрел в темноте придорожный круглосуточный магазинчик. Притормозил рядом с фурами, пристроившимися на ночлег. Вокруг была кромешная темень, и лишь свет в окне торговой палатки, да горящие фары какой-то одинокой легковушки, втиснувшийся между финских монстров грузоперевозки, подсказывали, что здесь теплится жизнь. Линту поднял воротник, запахнул куртку и рывком преодолел расстояние от машины до двери магазина.

В палатке было тепло и стоял одуряюще затхлый запах. Молодая пухлая девица с повадками ветерана торговли брезгливо обслуживала единственного покупателя — высокого мужика в горнолыжной куртке, который, судя по стоящей на прилавке литровой бутылке с водкой, готовился по-взрослому оттянуться. Лаури замер в сторонке пока тот выбирал нехитрую закуску и отсчитывал купюры огромными, как у землекопа, руками. Продавщица раздраженно громыхнула кассой и насыпала сдачу горкой монет. Наконец, Лаури, дозрел, чтобы спокойно, на выдохе, произнести:

— Здравствуй, ... Саму!

Хабер медленно, всем телом, обернулся. Он выглядел скверно: одутловатое, плохо выбритое лицо; мутные глаза с красными молниями-прожилками; слипшиеся волосы, выбивающиеся из-под шапки... Но, тем не менее, в этом опускающемся, убитом жизнью человеке угадывался прежний красавец Саму.

Немую сцену нарушила девица за прилавком:

— Молодой человек, Вы собираетесь чего-нибудь брать?

Лаури наугад ткнул в пачку сигарет. Этот сорт он никогда не курил. Зачем-то взял с полки чипсы, которые не переваривал. Со звоном покатились по полу монеты – Саму положил мелочь мимо кармана.

Его лицо ничего не выражало. Глядя Лаури куда-то в район подбородка, он буднично, как будто и не было ничего необычного в их встрече в этом забытом богом месте, поинтересовался:

— Ты в город или из города? До Хельсинок не подбросишь?

Ответ прозвучал излишне поспешно. Скороговоркой Лаури выдал:

— Да-без-проблем!

И сам ужаснулся, зачем это сказал.Лаури уговаривал себя: «Ну и что такого? Пусть едет. Плевать. Я совершенно его не боюсь. Ничего он меня не насиловал. Кишка тонка. Я просто сам тогда поддался… Незначительный эпизод. Всего-то жесткий секс… Я уж и забыл. Много чести ему будет, чтобы я до сих пор переживал…» А у самого ныло под ложечкой, и вспотели ладони.

Чтобы поместиться в машине Саму отодвинул до упора сидение. Первое время ехали молча. Лаури делал вид, что поглощен дорогой, а Саму сосредоточенно рассматривал свои ладони. Илонен про себя двадцать раз уже пожалел, что остановился купить сигареты. Он выдавливал из себя любовь к этому человеку, он старался его забыть. Но вот Саму сидит рядом и Лаури боится на него взглянуть. Линту внутри цепенел от ужаса ощущая, что даже такой грязный, неухоженный, пропахший водкой Хабер притягивает его. Унизительные и одновременно будоражащие воспоминания вдруг всплыли во всех подробностях, и от этого заполыхали щеки, и стало душно.Лаури казалось, что он стремительно падает вниз, а не летит по шоссе. Он не выдержал напряжения и каким-то чужим звонким голосом, попытался завести разговор:

— Так и будем молчать? Расскажи что-нибудь!

Саму буркнул в сторону

— Я не радио…

Лаури нервно хмыкнул. Насупившись, Хабер заерзал и достал бутылку с водкой. Сделал пару глотков и заговорил:

— А что ты хочешь услышать? Рассказать тебе,какое в Хельсинки недавно нелепое самоубийство произошло? Или ты предпочитаешь истории про изнасилования?

Неожиданно Саму оставил агрессивный тон и продолжил на полтона ниже:

— Хочешь, я расскажу, как презираю себя? Как в зеркало смотреть не могу? Ты хочешь это знать? Как раз за разом прокручиваю в уме нашу последнюю встречу? Моя жизнь теперь делится на «до» и «после»… Впрочем, «после» жизни уже не было. Я живой труп, Лаури…

Он махнул рукой и горько закончил:

— И все из-за тебя… все из-за тебя…

Илонен ожидал чего угодно, только не того, что Саму ударится в воспоминания. Лаури был шокирован, но парировал в своем стиле:

— Может мне еще пожалеть тебя прикажешь? Совесть его мучает… Так, извини, есть за что.

Хабер глухо рассмеялся, и что-то было в этом смехе такое, от чего Лаури стало не по себе.

— Совесть? Ха.. А если это не совесть меня мучает? А если я бы все отдал, чтобы еще раз все повторить то, что сделал тогда с тобой?

Машина резко вильнула влево, но быстро выровняла курс. Миновав пост ГИБДД, видавший виды лексус Лаури въехал в ночные Хельсинки.

***

Аки очнулся от лязгающего звука. Это лифт остановился на их этаже. «Ну, наконец-то!»Он вскочил и бросился в прихожую. Но тут щелкнул чужой замок, хлопнула соседская дверь, все стихло. Хакала поплёлся обратно в комнату. Прилег на диван и опять задремал.

***

Глаза Саму горели лихорадочным блеском. Он снова и снова оборачивался, чтобы посмотреть идет ли за ним Илонен. Решение за двоих принял Лаури, — ни слова не говоря, он вылез из машины за Хабером. Сердце болталось где-то в пятках, и чтобы дышать ровно приходилось делать усилие. Глубокий вдох – выдох, вдох – выдох… Но Лаури чувствовал, что не в состоянии поступить иначе. Будь что будет. Это шанс забыть тот кафельный кошмар, стереть его из памяти тела, пусть даже ценой другого кошмара. Впрочем, анализ своего поступка Линту оставлял на потом.

В лифте Саму осторожно потянулся рукой к щеке Лаури. Тот вывернулся и оттолкнул руку. Забился в противоположный угол.

— Ты не обращай внимания, у меня здесь такой беспорядок… — смущенно сказал хозяин, открывая дверь, — Давай куртку…

Лаури замер у вешалки, втянув голову в плечи:

— Нет…

— Холодно? – засуетился Саму, — это я форточку оставил открытой, чтобы хоть чуть-чуть выветрилось. Сейчас закрою…

Хабер поставил пакет с едой и водкой на пол, повесил шапку на крючок, скинул куртку. Обоим было неловко. Они потоптались в тесной прихожей не зная, что теперь делать, как приблизить то, чего оба так хотели и так боялись. Между ними все, как всегда, складывалось невыносимо сложно. Лаури шагнул к двери:

— Нет. Ничего не получится… Я не смогу.

Перед последовавшим безумием это были его последние слова. Членораздельная речь к Лаури вернулась не скоро. Только на рассвете, когда Илонен стараясь не делать резких движений, медленно и осторожно одну за другой натягивал на себя свои вещи, он разлепил разбитые губы и попросил:

— Завяжи мне шнурки. Я не смогу наклониться.

Чтобы не потерять равновесие Лаури оперся рукой об обнаженную спину Саму. Смотрел сверху на выпуклые бицепсы, на мощные руки, на склонившуюся блондинистую голову. Его любовник старательно возился с ботинками. Такой предупредительный, такой заботливый, как будто это не он совсем недавно зверел над ним. Илонен еще сладкой тягучей болью чувствовал его в себе. Что это было между ними этой ночью? То, что проходило сквозь, выворачивало наизнанку и било наотмашь? От чего Лаури глох, терял голос, цепенел, вместо того чтобы орать и бежать прочь сломя голову. Это была такая любовь? Или просто слепая животная необходимость? «Животное,.. любимое животное» — Лаури улыбнулся своим мыслям. Саму как будто почувствовал и задрал голову, в глазах читался страх – страх надвигающейся потери:

— Может останешься? Я вину свою заглажу… Все будет по-другому…

— Тебе не в чем оправдываться. Я сам хотел.

На прощанье они обнялись. Лаури удалось не поморщится от боли. Теплые нежные губы коснулись его шеи, но Илонен смог отстраниться, не показав, как ему хочется, чтобы этот поцелуй длился до конца света.

— Я буду тебя ждать! — крикнул Саму в закрывающиеся створки лифта.


Лаури безразлично взглянул на забытый в машине телефон. Высветилось 18 пропущенных вызовов. Он отключил звуковой сигнал и закинул мобильник за кресло пассажира. Дурман пережитого никак не отпускал его. Он на секунду задумался, вспоминая, как в кульминационный момент, не контролируя себя, стонал Саму и снова жар поднялся горячей волной от копчика до затылка. Лаури посидел немного, приходя в себя пока возбуждение не отступило, и поехал домой.

Лаури казалось, что он врет очень убедительно. И как он проколол колесо, и как менял его в темноте на обочине, и как подрался с пьяными механиками на шиномонтаже… Только вот Аки почему-то не верил. Он печально смотрел красными, дурными от недосыпа, глазами, без конца вертел свой сотовый, как будто сросся с ним за ночь, и бубнил одно и тоже:

— Просто скажи мне кто он… просто скажи…

Если бы Лаури только знал, как абсурдно звучит его рассказ в купе с искусанными руками, а главное, с футболкой надетой наизнанку...



Часть IV
Детский оздоровительный лагерь принадлежал молочноконсервному комбинату. Все мальчики из отряда жили в одном поселке и ходили в одну школу. Чужаков в лагере было немного. Мама Аки получила путевку в качестве гонорара за скандальное интервью с директором молочного производства и была уверена, что ей крупно повезло. Она хотела как лучше, хотела, чтобы её щуплый детеныш прогрелся и отъелся. Откуда ей было знать, что поселковое хулиганье будет травить его уже за одно только, что он горожанин, не говоря уже о его трепетной внешности.

Впрочем, Аки не оставлял надежды с кем-нибудь подружиться. Даже прижатый к стенке в душевой он приветливо улыбался и старался отвечать на непонятные вопросы старших ребят правильно, впопад. Но ведь как угадаешь, чего от тебя хотят и почему они так беснуются? И что, в конце концов, означает смешное слово «гомик»?

Ватага хамоватых пацанов всё плотнее сжимала кольцо вокруг переминающегося с ноги на ногу Аки, прижимающего пакет с мылом и мочалкой к груди.

— Детка, ты без мамы-то мылась когда-нибудь? Может тебе помочь?

— Давай мы тебе голову намылим? — вкрадчиво предлагал рыхлый, подловатый мальчик по кличке Баллон.

— Да чего там голову… давайте сразу задницу этому гомику мылить! — ржали братья Ксерокс — разбитные близнецы из второго отряда.

— Благодарю вас, я сам все умею. — Вежливо отказывался Хакала под взрыв всеобщего веселья.

Только когда угрюмый прыщавый переросток Лёва Разруха надвигаясь на Аки скомандовал: «Держите дверь! Хватит время терять…» и подцепил пальцем его застиранные плавки, Аки вдруг почувствовал угрозу.Тогда он собрал силы и захохотал во всё горло, натужным смехом выталкивая страх.

На шум в душевую заглянул вожатый и толпа недовольно рассосалась, а Аки еще некоторое время разглядывал потолок с разводами, чтобы слезы обиды и облегчения случайно не вытекли из глаз.

Как он потом вис на маме и умолял забрать его из лагеря, но она устало попросила его потерпеть еще недельку. В следующий родительский день Аки, причесанный, с утрамбованной дорожной сумкой, прождал ее весь день в фойе корпуса, но никто так и не приехал к нему до конца смены. «Не стоило жаловаться, — понял смышленый Аки. – Не просился бы домой,мама приезжала бы по выходным, как все остальные родители».

Аки всегда входил в сложное положение своей юной мамы. Он себя от нее не отделял. Это у них у обоих никак не складывалась ее личная жизнь. По мере своего детского разумения Аки старался как мог, чтобы все получилось. К её ухажерам ластился и каждого нового с готовностью звал «па». Они попробовали пожить с ревнивым хоккеистом, с педантичным хормейстером, со страдающим одышкой пузатым адвокатом. Были и другие, не менее запоминающиеся квартиранты. На время маленького Аки изгоняли спать на кухню. Маясь на скрипучей раскладушке он однажды представил рядом с мамой мощного мужика, на котором не было ничего, даже пижамы. Аки стало сладко, стыдно и немного почему-то завидно. Но поразмыслив он решил, что когда станет взрослым, то справа от него всегда будет спать щенок, а слева котенок, и тогда уж пусть мама завидует ему.

«Папы» шли вереницей. Никто не задерживался в их доме надолго, оставляя в душе Аки чувство вины: это он опять не понравился дяде. Правда был один слюнявый «папа» — университетский лектор, преподаватель математического анализа, который очень даже благоволил к сыну и все шло хорошо, пока он не стал нашептывать Аки, что всё про него понимает и знает и однажды шутя не засунул мальчику язык в ухо. Мальчишка маме о такой мелочи рассказывать не стал, но математику так яростно возненавидел, что этот Венедикт Северьянович сам скоро испарился. В конце концов, при папе №9, пятнадцатилетний Хакала с болью осознал, что одним своим присутствием до зубного скрежета напрягает маминого мужчину. А когда бросается завязывать «папе» галстук или тайком гладит ему рубашки, то только усугубляет непростую ситуацию. Несмотря на немалый жизненный опыт «номер девять» — оператор новостного канала — никак не мог уразуметь, что это за такое нелепое создание ироничной природы: скроенное как парень, но парнем желающее быть далеко не всегда. Боясь навредить маме Аки собрал манатки, и эра «пап» сменилась эрой «папиков».

Мать вышла замуж. Аки изредка навещал родителей и их нового ребенка. Когда он уходил, до отвала накормленный и наигравшийся с братом, мама обнимала его в прихожей, и заглядывая снизу в глаза, виновато спрашивала:

— Ну как ты там, Лапыш?

Что он мог ответить? Может быть так: «Все нормально, мам. Молодость приносит стабильный доход. Красота продана, тело выгодно вложено. Не волнуйся. Я всегда найду где жить, что есть и кому за это сосать». А про то как приходится заискивать, зависеть и подстраиваться можно промолчать.

— I am fine, мамкин, — включал улыбку Аки. Врать матери он перестал только когда стал жить с Лаури.



Лаури снилось, что голова его покоится на сгибе локтя Саму и они плывут куда-то покачиваясь. Красивые глаза напротив смотрят не мигая и от этого гипнотического взгляда отяжелело тело. Время зависло в полной бессмысленности. Умиротворение. Нирвана.

Вдруг рядом, на расстоянии вытянутой руки, вскрикнул во сне Аки, и Лаури проснулся. Его мальчишка явно заболевал: всю ночь беспокойно метался и кашлял. «Эх, не надо было его вчера в фитнесс с собой таскать», — подумал Лаури. Он натянул на друга сползшее одеяло и погладил трогательно выступающую лопатку на худой горячей спине.

Но даже бережно накрывая Аки Лаури вдруг опять подумал о Саму. Он в сущности ничего не знает об их совместной жизни. Почему Аки, которого всегда патронировали состоятельные бизнесмены, вдруг связался с обычным музыкантом? Может и над Аки Саму нависал точно также — ловя отсутствующий взгляд, и точно также ласково бил по щеке открытой ладонью возвращая в реальность? Может Аки точно также ныл и выл в подушку от боли, злости и накатывающего волнами оргазма? Лаури стало не по себе: а что если Саму в эту самую минуту тоже не один.

Серая гора заслоняла Хаберу весь вид. Он попробовал пошевелиться, чтобы размять затекшие конечности и ландшафт вдруг ожил. Гора обернулась подушкой, а странное образование не в фокусе прямо под носом – рукой, которая капитально затекла. Как вечером он рухнул на сбитую постель, так и отключился, стянув куртку лишь наполовину. Он с трудом сел на кровати. Комната немного покачивалась, поворачиваясь к Саму то стеной с унылыми заляпанными обоями, то выцветшим плакатом сериала «Хауз», прилаженным сюда еще Аки в тщетной попытке украсить помещение.

Больше года от кровати до кухни вела тропинка: хозяин квартиры здесь только ел и спал. Но всю последнюю неделю он как одержимый мёл, мыл, скреб, пылесосил и ремонтировал. И если хаос хоть как-то прикрывал запустение, то наведенный порядок обнажил казарменный уют. Особо тщательному разбору подвергся нехитрый гардероб: теперь хозяину некоторое время не надо будет сосредоточенно рыться в ящике комода разбирая носочный пазл; однотонные джемперы немного повисят на плечиках; а джинсы, количество которых существенно поредело после критического осмотра, пару дней полежат аккуратной стопкой, а не медузой-горгоной. Всё было готово к приему гостя, но никто не приходил и телефоны молчали. Когда делать по дому стало абсолютно нечего, а закупленные для встречи коньяк и шампанское основательно намозолили глаза, Саму сказал себе: «Ша! Хватит обманывать себя. Он не придёт». Мысль эта оказалась настолько горькой, что не запить её спиртным не представлялось возможным.



Аккуратно переставляя ноги, стараясь не делать резких движений, Саму преодолел расстояние до кухни. В холодильнике нашлась заначка водки и апельсиновый сок. Он зарекался пить днем, поэтому эта целительная порция будет считаться ещё вчерашней, а не сегодняшней. В ванной, избегая в зеркале вида чужого неприкаянного мужика со свиной щетиной на опухшей физиономии Саму разделся и встал под ледяной душ. Колючие струи долго били в лицо всё не справляясь и не справляясь с испариной. Вода холодными ручьями пробегала по груди, прессу. Хабер сел на дно ванны и сцепил пальцы на затылке. Минут через двадцать, ему полегчало, и тут сквозь шуршание распылителя и журчание стока вдруг прорвалась далекая мелодия мобильника. Он рванулся, задел раковину, чуть не снес косяк, саданулся о сейф в коридоре, отчаянно заскользил мокрыми ногами по линолеуму и всё равно опоздал. Мелодия смолкла в тот самый момент, когда он выхватил телефон из внутреннего кармана куртки, но немедленно ожил входной звонок. Прикрывшись курткой, Саму распахнул дверь.

— Я не вовремя? — небрежно спросил Лаури. — Ты так долго не открывал и мобилу не брал… Ты не один?

Всё для Хабера преобразилось и ожило в одно мгновенье. Словно его целый год дома не было, или вообще не было, а сейчас он вдруг нашелся: такой как есть — голый и с похмелья, но снова живой. Он уронил куртку, волнуясь сделал приглашающий жест:

— Входи…

Лаури протиснулся бочком в тесную прихожую, бросая настороженные взгляды вглубь квартиры, повторил свой вопрос:

— Ты не один?

— Теперь нет. Теперь с тобой.

— Ну здравствуй тогда, что ли?..

Саму понял и вобрал в себя все сразу: вкус утреннего кофе, легкий запах дорого одеколона и свежее дыхание холодного утра.

— Значит так, — первый пришел в себя и отдышался от поцелуя Лаури, который вобрал в себя нечто совсем другое, — Я согласен на твои ролевые игры. Я так понял, тебя сопротивление заводит? Исполню в лучшем виде. С моей стороны два условия: во-первых, презерватив обязателен. Не хочу, чтобы меня волновала твоя личная жизнь. А во-вторых, будь добр, постарайся не ставить мне лишних синяков. Мой партнер ни о чем не должен догадаться.

— Ты всё сказал? — оскорбился Хабер. Он вдруг почувствовал себя нелепым цирковым медведем перед одетым с иголочки, поджарым, стройным Линту. — Я живой человек, между прочим, а не аттракцион для прилива адреналина! Не было никогда никаких игр и не будет...

— Тогда, в клубе, была игра! — Перебил Лаури повысив голос и лицо его приняло упрямое выражение.

На скулах Саму заиграли желваки:

— Нет!

— Игра! — крикнул Лаури и в подтверждение стукнул ребром ладони по косяку.

— Это тебе легче так думать…

«Боже мой, зачем я спорю?» За год он перемерил множество слов, переставляя их как пятнашки и составляя из них фразу-покаяние. Одна комбинация показалась Саму достаточно убедительной и он бесконечно репетировал её бессонными ночами. Но теперь слова застряли в горле. Когда-нибудь в другой раз он произнесет: «Я поступил с тобой плохо. Так плохо, как только вообще возможно поступить с человеком… » и, целуя ладони, вымолит прощение. А сейчас он поймал руку Илонена и мягко завел её за спину. Что-что, а болевые точки он знал отлично.

— Окей, как скажешь… Пошли тогда, — резко сменил тон Саму и подтолкнул Лаури в спину.

— Я сам!

— А вот теперь без САМО-деятельности, — начал вживаться в роль хозяин квартиры.

Он швырнул парня носом на мятую постель, одновременно дергая на себя замшевую куртку:

— Давай сюда шмотки свои пижонские, если не хочешь, чтобы я их помял.

Саму навалился на Лаури, захватом блокируя движение, вспоминая каким жёстким, неудобным, суставно-мускулистым соединением могут быть два сплетенных мужских тела. Но их тела говорили на одном языке, пусть допускающем этот звериный, рваный, первобытный лексикон. Куртка стала единственной вещью, которую Лауи отдал без боя. Горячий, раскрасневшийся и злой, от того что ему никак не справиться с Саму, Линту был отчаянно азартен в этой нелепой возне. И Хабер, совсем не желая того, втянулся, завелся с пол-оборота, ошалел от непристойного вида полуголого расхристанного Лаури. Впрочем, теперь Саму знал, что делал и по возможности контролировал себя. Так играет кошка с пойманной, но еще не придушенной мышкой. Позволяет мышке чуть отбежать, глотнуть воздуха, почувствовать псевдосвободу, а потом опять загребает, прижимает тяжелой лапой, чтоб не рыпалась, и наслаждается трепещущей тушкой. Лаури сдался неожиданно. Просипел: "Эй, полегче! Для тебя же покупалось…” Саму сфокусировался и сообразил: то, что он только что чуть не разодрал на куски были стильные хипсы под цвет рубашки. Дальше сдерживаться не осталось сил. Поехало и ожило всё вокруг: ходуном заходила кровать, раскачался до опасной амплитуды торшер, свалился с тумбочки будильник... Один парень впечатывал, а другой со стоном завершал движение, чуть провожая, делая из точки запятую. Саму вело в полудурмане, как будто это всё происходило не с ним. Как будто это не у него в руках Лаури вдруг начал ловить ртом воздух и закидывая голову, биться затылком о его плечо. Мокрые белые капли полетели на простыни, упали на пол, потекли по внутренней части бедра Лаури. Хабера накрыло следом и он сам не мог теперь ответить — бесконтрольно или все-таки сознательно он нещадно впивается пальцами в тело Илонена, оставляя синяки на ягодицах и терзает спину, печатая полукружья засосов.

После Лаури валялся на боку, поперек кровати, как измученный, выбросившийся на сушу дельфин:

— Ну ты и мерзавец! Тебе совсем нельзя доверять, да?

Саму промолчал, сосредоточенно натягивая джинсы и приглаживая пятерней светлые волосы. Не признаваться же, что нет у него никакой личной жизни, и что если бы Лаури не сказал ему про партнера то никаких следов на теле бы и не было.

— А что тебя принесло в такую рань без предупреждения?

Илонен рассмеялся, осторожно разминая руку:

— Как что? По-моему сюрприз очень даже удался.

— В следующий раз позвони все-таки заранее, я хотя бы побреюсь. — Саму встревожено уточнил на полтона ниже, нависнув на руках над Лаури, — Ведь следующий раз будет, правда?

— Посмотрим, — умудрился одновременно улыбнуться и поморщиться тот, притягивая Хабера за шею. — А куда это ты собрался? Я тебя еще не отпускал.

Саму смутился:

— Я не уверен, что смогу еще раз… Похмелье, знаешь ли, плохой афродизиак.

— Просто полежи рядом, — вдруг совсем по-человечески, без рисовки, попросил Лаури, и Саму не смог отказать. В этот раз никто не тянул одеяло на себя. Никто не пытался взять верх. Никто ничего не пытался доказать и неожиданно близость случилась. Настоящая полная исчерпывающая близость, не похожая ни их обычный разговор, ни на их необычный экстремальный секс. Когда всё на равных, потому что любимому долгожданному Лаури дозволено абсолютно всё.

— Ты лишил меня девственности. Ты знаешь?

— Догадываюсь. Ты… Ты не жалеешь?

— Дай подумать… Нет. Я не жалею.

Через час, провожая Лаури, Саму вернулся к волнующему его вопросу о следующей встрече:

— Тут такое дело… У меня тётка под Эспоо живет. У неё там банька, то да сё… И осенняя охота до конца ноября открыта. Может махнем вдвоем, а? Ты не забыл, как мы когда-то душевно на охоту съездили? Кстати… — Вдруг вспомнил Хабер. — Тебе большой привет от Аки.

Илонен застыл:

— От какого Аки?

— Ну ты даёшь. Как от какого? Помнишь, со мной паренёк такой славный жил? Вы еще дружили взахлёб, в одной компании тусовались?

Лаури двумя руками схватился за голову, выдавил со стоном:

— Когда ты его видел?

— Да я сто лет его не видел. — Неожиданно для себя начал оправдываться Саму, которому показалась странной, но и лестной такая бурная реакция. — Он просто позвонил вчера поболтать. Рассказал, что взялся за ум, что живет теперь с родителями и прилежно учится, что давненько не видел никого из вашей старой отвязной компании. А я повеселил его историей, как мы с тобой случайно столкнулись ночью у черта на рогах… Эй, что с тобой?.



Аки проснулся с заложенным носом на мокрой насквозь подушке. Он перевернулся на спину и теперь слезы затекали прямо в уши. Зачем начался новый день было совершенно не понятно. Потолок с разводами, который Аки отупело разглядывал, напомнил что-то из детства под стать настроению — беспомощное, стыдное…

И мысли лезли в голову горестные. «Такое случается сплошь и рядом. Почему я посмел думать, что меня это минует?»

Если бы его спросили, любит ли он Лаури, он бы без колебания ответил: «Да. Всей кровью, всей кожей». Но маниакальным сторонником моногамии Аки никогда себя не числил. Не он ли пару раз закрывал глаза на неоправданно долгое отсутствие Лаури на танцполе, а один раз исхитрился пропустить вопиющий случай на даче у друзей, когда обкуренный Йоханнес и один из хозяев так бессовестно натоптали в кустах за беседкой, что сомневаться в том, чем они там занимались, не приходилось?

Всё это не имело никакого значения, если утренние сонные четвероногие объятья доставались ему, Аки.

Что-то оборвалось неделю назад. По утрам совсем чужой отстраненный Лаури разбитой губой мечтательно улыбался чашке кофе. Он ходил как пьяный, смеялся невпопад и обрушивал на Аки шквал необязательных вопросов, ответы на которые слушал с остекленевшим взглядом. Хакала,ещё ничего не анализируя, еще ничего логически не сопоставляя, уже желудком чувствовал: Лаури в кого-то серьезно влюблен.

Вчера, в фитнесе, праздно болтаясь рядом с остервенело качающим пресс Илоненом, Аки сделал очередной заход, все еще надеясь услышать правду про его ночной фортель недельной давности:

— Между прочим в клубе сегодня мокрая вечеринка… Мы могли бы там не хуже чем здесь размяться…

— Поезжай один, Олли. Развлекайся! — ожидаемо отреагировал и так порядком взмокший Илонен. — А я после бассейна сразу домой. Неделя была чумовая.

— Ценю твое доверие. Но почему бы тебе не доверять мне ещё больше и не скрывать случайный трах? С любым может случиться. Неужели ты думаешь, что я буду биться в истерике из-за того, что ты кого-то там снял на трассе?

— Слушай, отебись, а? Повторяю: не было никакого случайного траха. Ты достал уже меня этими разговорами!

«Так… случайного секса не было, значит был неслучайный» — продолжил травить себя Аки. Еще чуть-чуть помаявшись без дела, изнуренный подозрениями, он сменил тактику:

— Ты заметил вон того шикарного персонажа?

— Шутишь? Я его торс разглядываю с тех пор как он в зале появился.

— Там не только торс впечатляющий. Помнится, в постели этот парень был просто супер...

— Что ты несёшь? В какой постели? — рассмеялся Йоханнес. — А мне вот помнится, что постелей сроду не стояло в той темной комнате, в которой ты мог ему отсасывать. И вообще подозреваю, что это самец натурала. Может хватит уже, Ол?

Попытка вызвать ревность провалилась. В эти дни ни что не могло испортить Лаури волшебного настроения, а Аки — успокоить. Наблюдая с бортика бассейна за энергичным кролем любовника, Аки вдруг явственно представил, как он стискивает в воде этого предателя, эту неблагодарную суку, этого единственного любимого и важного для него человека и они идут ко дну, с последним воздухом из легких расставаясь с жизнью. Кому она нужна эта гребная жизнь, если они не будут вместе?

— Привет, Аки! Давно тебя здесь не видел… — Хакала не сразу очнулся от мрачных грёз и сфокусировался на том самом атлете с могучим торсом. — Как на счет…

— Нет! Не интересуюсь! В другой раз.

— То есть?.. А… да я не об этом. — Немного стушевался парень. — Я только хотел спросить, как на счет того, чтобы погреться в сауне. Ты сидишь тут с синими губами, мурашками с горошину и таким выражением лица как будто пришел топиться, а не мышцы подкачать…

— Извини-не-помню-твоего-имени, спасибо за заботу. Я закаляюсь…

Аки задумчиво посмотрел вслед белобрысому атлету и вдруг сорвался в раздевалку, где по памяти набрал номер давно стертый из записной книжки.




Часть V
Откромсанные ресницы осыпались черными штрихами на мокрые щеки. Стало чуть-чуть легче. Аки примерился к стрижке и маникюрными ножницами срезал прядь за прядью пока пальцы не устали пилить, а прическа не приобрела «стригуче-лишайный» силуэт. Все равно несоответствие привлекательной формы угнетенному содержанию оставалось вопиющим. Муки ревности были такими острыми, что он с трудом удержался, чтобы не порезать заодно себе лицо для равновесия. Собственный смазливый облик никак не удовлетворял художественного чувства Аки. Он нахмурил брови, втянул щеки: «если затемнить под скулами пастелью, то будет просматриваться строение черепа…»

Никакой он больше ни Оленёнок, ни Лапыш и, тем более, ни Девочка. Он мужчина, в конце концов. Занимаясь поисками подходящего тона Аки прокручивал в голове сценарий сокрушительного мужского разговора с Саму.
Этот псих не имеет на Лаури никакого права. Он свое право просрал в туалете с голубым кафелем. Вполне правдоподобно прозвучит, решил идти на шантаж Аки, будто бы сохранилась та давняя хулиганская видеозапись, где Хабер самозабвенно делает римминг нежному созданию с розовой попкой. В кульминационный момент скромница переворачивается и оказывается Аки с поистине жеребиным стояком :D
«И если ты еще хоть раз, хоть одним пальцем, дотронешься до Лаури, то у личного состава УВД будет шанс оценить этот увлекательный видеоряд!» — вслух проговорил угрозу Аки и тряхнул для убедительности кулаком в воздухе.

Нужная пастель нашлась. А в старом пенале, рядом со сломанным циркулем и ластиком-клячкой, отыскался перемазанный пластилином ключ от квартиры Саму. Аки храбрился, но воспаленное воображение предательски подсовывало сыто ухмыляющегося музыканта — этакого довольного квадратного «бычару», сегодня уже порезвившегося над Лаури. «Нельзя трусить, — настраивал себя Хакала, — На кон, кроме всего прочего, поставлено здоровье Лаури… Этот безбашенный экспериментатор даже не представляет как могут быть опасны экстремальные сексуальные практики с подобным «ремонтником»». И пятка марихуаны отправилась в карман для храбрости.

На улице уже было сумрачно. Колючий дождь и порывы ветра пробирали до костей. В ожидании автобуса блеклая беременная женщина с опаской поглядывала на заходившегося кашлем странного парня в насквозь промокшей толстовке и чавкающих кедах. Парень курил что-то вонючее-приторное и время от времени возбужденно заговаривал сам с собой.

«А если все-таки не угрожать? А если попробовать попросить по-хорошему? Просто сказать: “Хабер, отвали! Будь человеком! Сам посуди, что у вас общего? Ты никогда не решишься на каминг-аут, а Лаури не станет жить шифруясь. Ты будешь засыпать на театральных спектаклях и падать в проход, а он ведь, если честно, терпеть не может охоту и рыбалку. Мы же понимаем друг друга с полуслова… Мы давно пара. Он даже меня своей сестре представил. А вот ты при чем здесь, в нашей жизни? Я знаю, ты в целом нормальный мужик. Не отнимай его у меня…»

В напряжении всех душевных и физических сил Аки чувствовал, что мысли путаются, голова горит и бьет озноб, что действительность приобретает жутковатую сущность и что на самом деле уже ничего не исправить.

Саму дома не оказалось. Соблюдать приличия у Аки не было ни сил, ни желания и он отпер дверь своим ключом. В конце концов он здесь не чужой. Однажды, в этой самой прихожей, Сами Осала,барабанщик Sunrise Avenue,не глядя захлопнул за собой дверь и прижал Аки к стене: «Парень, ты стоял там такой нездешний, в этой невозможной девчачьей белой шубке, как диковинная птица среди нас… » Действительно, всего за три часа до этой реплики Сами вдруг «споткнулся» глазами об Аки. Тот тоже вмиг очнулся от дремотной скуки, перестал жевать жевачку и стал с удовольствием прикидывать, как бы выглядел этот угрюмый рокер в качестве обнаженной модели для календаря «Боги стадиона». Уже в кабинете, наедине, они исполнили сложный осторожный танец, сжимая круги вокруг главной темы: свой или не свой? В плавном темпе, на раз-два-три, раз-два-три, шаг вперед, два шага назад, они прошли от риторического вопроса, напряженно заданного без отрыва от компьютера: «И как этот дядька 1965 года рождения доверил тебе такую крутую тачку?..» К финальному почти случайному соприкосновению ногами под столом, от которого оба смутились, засмеялись и наконец посмотрели друг другу в глаза.

Он оказался таким нетерпеливым, страстным, изголодавшимся этот Сами: как будто завтра уже не наступит. А после сидел неподвижно на краю ванной, смотря в прострации на бьющую из крана воду. Собственно, до тех пор сидел, пока Аки не стал уже ломиться в санузел. Какие только страшные мысли не пронеслись в голове у него, когда он бился плечом в дверь, срывая щеколду.
«Нет, нет. Не волнуйся. Было у меня уже, было… Один раз… в учебке…» — признался музыкант обеспокоенно наседающему с вопросами Аки. «А потом?» «А что потом? Потом как все. Женат был… Любил её кажется»

***

Лаури весь день пытался дозвониться до Аки. Но нашел его только поздно вечером, уже дома. Илонен смотрел на него и не узнавал. Неужели это его Аки так неестественно скорчился в кресле? Чуть косящий глаз под лысым веком. Серое скомканное лицо. Заострившийся нос, ввалившиеся щеки. Лаури присел на корточки рядом, попробовал взять за руку:

— Олли, нам надо поговорить…

Аки вывернул кисть.

— Я тебе не Олли! Меня по-другому зовут.

— Хорошо-хорошо, малыш... Просто выслушай меня. Я знаю, что ты догадался про Саму, но это не то, что ты думаешь…

— Не трудись.

Аки задержал взгляд на запястье Лаури, и тот спешно одёрнул рукав свитера пряча синяк.

— Олли, я не собираюсь с ним больше видится…

— Тебе и не удастся…

Теперь Аки смотрел прямо Лаури в глаза, неподвижно и внимательно. Левое веко заметно подергивалось — вот почему сперва показалось, что Хакала косит.

— … потому что я убил его.

Лаури отшатнулся:

— Господи, что ты несёшь! Что за бред! Не сможешь ты никогда никого убить... — Но тревога уже кольнула Лаури: а ведь вот этот инопланетянин, прикидывающийся Аки, пожалуй, смог бы.

Хакала вяло усмехнулся:

— Ты прав. Я не мог, не могу и никогда не смогу... Но вот, представь себе, случайно убил…

Сердце рвануло грудную клетку, Лаури стало трудно дышать. Вязкий липкий ужас пополз вверх к горлу.

— Я пистолет достал, только для того, чтобы он всерьез меня воспринимал, чтобы выслушал, чтобы понял, что я не шучу… А он меня совсем не слушал. Совсем. СОВСЕМ… Сам все время говорил. Говорил, что тебе скучно со мной, что тебе со мной куража не хватает, драйва, адреналина… Что я не могу дать тебе то, в чем ты нуждаешься… а он будто бы может… Сказал, что ты был у него утром, что между вами было… это не выносимо было слушать, Лаури. Клянусь тебе, я не хотел его убивать. Я потребовал, чтобы он замолчал и направил на него пушку… а с предохранителя снял, только чтобы он испугался. Но он больше удивился, спросил откуда у меня «Макаров»… А я, действительно, ключи от сейфа с оружием еле нашел. Обычно у него все верх дном, а тут так прибрано дома было… все попрятано…

Лаури хотелось только одного — проснуться.

— Верь мне, пожалуйста, я не собирался стрелять. Я просто… кашлянул. А он… вдруг осел на табуретку и на бежевом свитере пятно такое стало проступать… в форме шляпы, сплошной красной заливкой, ну… как на плакатах Жуля Шере или Тулуз-Лотрека. Он спросил: «Ты что, обалдел?» А я так испугался жутко. Отбросил пистолет и повернулся спросить, что же теперь делать. Но…Лаури… спрашивать было уже некого…

Аки еще что-то говорил монотонно-будничным тоном, но Линту не слышал. Воздух никак не хотел всасываться в легкие. Газ вдруг превратился в липкую жуть и муть, которою необходимо с силой вдохнуть сквозь спазмы и беззвучный крик. Всё. Конец света. Game over. Саму погиб. Страшнее трудно себе что-нибудь представить. Теплый, родной, непутевый Саму, подставился под случайную пулю и так глупо, бессмысленно, нелепо погиб. И еще вот этот — растерзанный измученный мальчишка со съеденными до мяса ногтями — попал в страшную беду. Лаури обнял его, не в силах произнести ни звука, но давая понять, что верит каждому его слову. Конечно Аки не хотел убивать Саму. Кто ж такого захочет?

Аки ни одной мышцей не подался навстречу Илонену. «Малыш не в себе, — понял тот. — Только бы ему не пришло в голову идти с повинной… Что у нас впереди? В тюрьму ему нельзя, на зону тем более…»

Лаури взял руки Аки в свои:

— Олли, тебя кто-нибудь видел рядом с домом Хабера? Ты с кем-нибудь разговаривал после случившегося?

Аки отрицательно помотал головой. Лаури запустил руки Аки под толстовку, отчего тот содрогнулся с отвращением:

— Даже сейчас об этом думаешь? Тебе утреннего траха не хватило?

— Дурак, надо простирать твою одежду… На ней могут остаться следы. Давай ключ от той квартиры и вспоминай досконально до чего ты там дотрагивался!

Лаури старался не думать о круглой IKEA-вской табуретке, на которой утром лежал аккуратно сложенный бежевый пуловер.

— Не смей туда ездить! — отрезал Аки, — Я всё убрал. Все свои отпечатки стёр. Пистолет успел вложить… трупу в руку…

Лаури сглотнул, теперь он точно знал, что ему понадобится сойти с ума, чтобы когда-нибудь растворить в памяти страшный фантом — образ плечистого статного парня, безжизненно привалившегося к стенке, с наградным «макаровым» в мертвой руке. Лаури почувствовал себя плохо. Его замутило, во рту появился соленый привкус. Ехать туда, бежать, лететь, прижать к себе белобрысую голову… Но он нужен здесь. Теперь надо держать удар за двоих.

У Лаури был свой проверенный метод выживания в отчаянных ситуациях: следовало расщепить действительность на куски и вглядываться только в эти осколки, не позволяя себе видеть кошмарного целого. Разложить, распланировать жизнь по дням, по часам, по минутам. Обдумать план действий в мельчайших деталях. Составить на всё списки и держаться за строки зубами. Первостепенная задача — завтра же, с первой возможностью, отослать Аки в Брюссель к Ханне. К счастью, после летнего отдыха в Испании у него еще действительна шенгенская виза. Второй список — список вещей, необходимых на первое время. Затем список того, что можно продать. Список того, что нужно купить. Список тех, у кого можно занять денег. Список друзей, с которыми попрощаться… Ничего, вдвоем они выживут, выдержат. Лаури набрал номер Ханны. Сестра не вникая в проблему, до крайности обеспокоенная уже одним тоном Лаури, немедленно заверила, что конечно встретит Аки, и конечно присмотрит за ним, и конечно найдет нужных врачей. "Линту, а какой именно ему поставили диагноз? Почему такая спешка?» Аки ни на что не реагировал. Он пристально наблюдал абсолютно пустыми глазищами за Лаури и ко всему был абсолютно безучастен.

Илонен заставил Аки выпить горячего молока и прилечь, а сам просидел на кухне несколько часов корректируя планы. А потом просто тупо выводил круги и эллипсы на бумаге. Прерывался только, чтобы сходить в комнату, проверить, не скинул ли плед простуженный Аки. Мучаясь от нежности и жалости Лаури смотрел на тонкое нервное лицо и думал, что существует еще один главный список, в котором только две строчки, только два их имени: Лаури и Аки. Ни убавить, ни прибавить.

Только к трем часам утра, когда первый шок прошел, смутные сомнения и подозрения оформились в слабую дрожащую как свеча на ветру надежду. Лаури не выдержал и рискнул набрать номер. Почти тотчас в трубке раздался сонный голос:

— Я, конечно, ждал твоего звонка, но ты совсем дурной, Илонен! Ты на часы смотрел?

— ****ь! — с чувством сказал Лаури в трубку. — Урою суку! Мелкий ублюдок!

— ЧТО? — удивился Саму Хабер, ни по возрасту, ни по комплекции никак не относящий себя к «мелким».

— Иди, проверь сейф! Пистолет на месте?

— Сейчас… Тьфу! Постой…— Саму спросонья не сразу собрался с мыслями. — А с какой стати он там должен быть? У меня в сейфе охотничье ружье и дробь на гуся...

Вместо смеха у Лаури вырвались лишь какие-то глухие всхлипы.

— Линту, что у вас там происходит? Ради Бога, зачем тебе пистолет? Где ты находишься? Я сейчас приеду!

— Всё нормально! Всё нормально. Береги себя. — Только и сказал Лаури перед тем как нажать отбой. Телефон тут же заверещал ответной трелью.

«Актер погорелого театра» выскочил из-под пледа как чертик из табакерки. Полностью одетый, он и не спал ни секунды. Боль, злость, обида, нервное перенапряжение так долго сдерживаемые прорвались полуплачем-полукриком:

— Ну, иди к нему! Иди!… Если тебе на сегодня ещё адреналина не хватило! Вали! Вон телефон как надрывается…

Лаури расслышал в этом вопле горя только ненависть и истерическую жестокость: так опасна взбесившаяся крыса загнанная в угол, так не контролирует себя человек потерявший надежду. И внутри Лаури уже клокотала злость на этого придурка с огромными подведенными глазами (когда только успел накраситься?):

— Сука, отомстил мне? Да? Так низко? Так подло? С таким изощренным бабским коварством?

— Соображать надо быстрее! — съёрничал Аки. — И только попробуй меня ударить!

Они орали друг на друга, на пару круша к чертовой матери свой тесный мир еще неделю назад полный взаимопонимания и тепла. Лаури несколько раз порывался схватить куртку и свалить навсегда из этого сумасшедшего дома. Он уже всё решил и первым прервал разговор бесконечно далекий от конструктивного. Его догоняла усталость и апатия посттравматического шока. Часы показывали, что оставалось всего пара часов до подъема. Лаури лег не раздеваясь на свою половину кровати, поверх покрывала, спиной к Аки, показывая, что трагифарс закончен. Занавес. Всем спасибо. Все свободны. Совсем свободны.

Оборвать диалог легче, чем перестать думать. Лаури перебирал в уме все прошлые фокусы и выкрутасы Аки. Как он ловко вытряхивал прижимистых папиков, как изображал совращенную невинность там где пробы ставить некуда, как сводничал, притворялся и лукавил. А как вертел самим Лаури? Потащил летом вместо Ибицы, (где Пернатый намеревался оттянуться по клубам и распробовать наконец групповушку), в Бильбао смотреть музей Гуггенхайма и мост Калатравы. Вместо белого песка пыль портового города. Впрочем, запоминающаяся вышла поездка. На всемирно известном мосту Лаури решил приколоться и заученной фразой из разговорника признался Аки в любви на испанском. Шутка не прокатила: Хакала вдруг сделался таким сияющим, торжественным и гордым, что Лаури осёкся. Он случайно сделал то, что Аки загадал давным-давно как важнейшее событие собственной жизни. Лаури был тронут, он и не догадывался, что эти простые слова могут так много значить. Они целовались не обращая внимания на пешеходов и зевак и Лаури легкомысленно спросил, а нет ли других каких потаенных желаний. Оказалось есть. Аки мечтал о черном обтягивающем платье. Илонен ржал в примерочной кабинке до икоты, но Аки был само достоинство и серьезность. Неудобный только покрой оказался — первой же ночью занимаясь любовью обновку разодрали в хлам. Они провели в Бильбао волшебные 8 дней/7 ночей. Под утро, перед отъездом, прилично перебрав хереса, горланили "Sail away..." на набережной, где Лаури поклялся про себя, что никогда не обидит Аки. Почему эти воспоминания лезли в голову именно сейчас, он не понимал. Ведь это же его Аки обманул, ввел в заблуждение и невозмутимо созерцал как он корчился от боли. «Вычеркнуть и выкинуть. Завтра — новая жизнь, — постановил Лаури. — Пусть этот циничный интриган другими идиотами манипулирует. С его внешними данными и талантами он ещё над многими успеет покуражится, особенно над несчастными, которые искренне полюбят это чудовище…»

Тем временем «чудовище» осторожно прилегло на другой край кровати. Лаури слышал как Аки неровно дышит через рот. Некоторое время они лежали не шевелясь. Потом матрац подозрительно заколыхался и Лаури почувствовал, что Аки подполз поближе. Минут через пятнадцать ещё поближе, потом еще. Пока не уткнулся лбом в спину Линту. «Ого, какой горячий, — ужаснулся Илонен, — и совсем как Травка подкрался». Ему вдруг стало муторно и тревожно. Травка — умнейший охотничий сеттер его детства. Провинившаяся, наказанная Травка на брюхе, незаметно, сантиметр за сантиметром подползала к «хозяину стаи», которого она признавала только в Лаури, и тыкалась в него тихонько мокрым носом. И погибла из-за него, безответственного мальчишки, небрежно привязавшего её к ограде и заигравшегося с друзьями. Несколько дней девятилетний Йоханнес не терял надежды — клеил объявления и приставал к прохожим. Пока бабули из соседнего микрорайона не рассказали ему как беспорядочно мечущегося ушастого пса, с волочащимся по земле поводком, сбила «Газель». Слёзы которые не мог себе позволить Лаури, когда думал, что Саму погиб, подступили теперь из-за сгинувшей много лет назад ласковой Травки. Собаку-то оплакать не так стыдно.

Какая всё-таки сука этот Хакала: такую жестокую комедию разыграл. Ну ничего, зато теперь можно с чистой совестью уйти к Самуле. «Он сам облегчил мне уход», — подумал Лаури и моментально взмок от этой мысли. А если Аки не мстил, если его цель была совсем другая? Оттолкнуть, чтобы помочь Саму уйти.

Ночью выпал первый снег. Погода подгадала с декорациями. Парни встали притихшие, опустошенные. Затянувшееся тягостное молчание за кофе прервал Аки, выдав себя с потрохами первой же фразой:

— Хочешь, я тебе вещи помогу собрать?

У Лаури всё внутри сжалось. Он не принимал жертвоприношений. Может поэтому и тянулись к нему люди, что «на жизнь насмешливо глядя», Линту определенно имел сердце и совесть. Зря что ли он взахлёб читал в школе русскую классику, восхищался декабристами и диссидентами, внимал с благоговением стихотворным строкам, которые так упоительно читал ему его первый любовник, друг и учитель. Речистый словесник оказался порядочным трусом и публично открестился от неудобного одиннадцатиклассника Илонена, неожиданно оказавшегося геем. Зато Лаури с тех пор старался жить так, чтобы себя потом не стыдиться.

— Да какие такие вещи? Мне вроде ничего сегодня особенного на работе и не нужно. Даже ноут, пожалуй, дома оставлю…

Лаури деловито собирался в студию: подобрал рубашку, надел костюм. Старался, чтобы все было как обычно, хотя ничего как обычно не было. Они оба были совсем другие. Аки так вообще сосредоточенно разглядывал городской пейзаж за окном, как будто ничего интереснее в мире не существовало. Лаури подошел сзади, посмотрел на улицу через плечо барабанщика. Он душой и телом чувствовал как можно успокоить Аки, но не знал можно ли сейчас его обнять или лучше пока не надо.

— Как много снега… Пора сноуборды доставать? Как ты думаешь?

Хакала молчал.

— Завяжешь мне галстук? — Лаури специально распустил узел.

Аки с усилием обернулся, заученными движениями справился с галстуком. Илонен немного сомневался — допустимо это сейчас или перегиб — но решился. Спросил строго, с нажимом:

— И еще кое-что ты не забыл?

Хакала непонимающе заморгал. Лаури демонстративно одной рукой стал расстегивать брюки, а другой слегка пригнул Аки за шею. Тот дернулся, хотел вывернуться: «Я кашляю». Но Илонен не дал. Надавил посильнее, показав, что не шутит. Немного поупиравшись Аки опустился на колени. А через пару минут уже послушно опёрся на стол, выгнулся навстречу, впустил со стоном, притерпелся, забился трепетной рыбкой и обмяк. Лаури не ошибся. Рецепт оказался верным. Парень сполз без сил на кафель у батареи: коленки торчали нелепым «кузнечиком», руки заметно дрожали, зато выражение влажных глаз уже было не таким обреченным.

— Не сиди голой попой на холодном. Приду домой, будем тебя лечить.

Уже от самого лифта Лаури вдруг вернулся в квартиру, прошёл на кухню, где Аки заканчивал приводить себя в порядок и спросил:

— Олли?
— …
— Олли, я говорил тебе, что очень люблю тебя?

Аки неуверенно пожал плечом и прошептал:

— Вроде бы да…

В машине Лаури уперся лбом в рулевое колесо: «Если мы переживем этот кошмар: если только я смогу забыть Хабера, если только Аки сможет меня простить, то нам ничего будет не страшно, то мы всё сумеем пережить…»

***

Конечно, ремонт квартиры следовало не заканчивать заменой оконных рам, а с этого начинать. Но лучше поздно, чем никогда. Пришли два работяги: рыжий сутулый парень с козлиной бородкой и приятный мужик с живыми глазами и легким окающим говором. По четкому выверенному алгоритму за два дня сделали всё как надо. Саму мог бы и не брать выходных. Его задача сводилась к тому, чтобы не мешаться и он гулял по интернету, выуживая как всегда информацию о параллельной жизни.

[«В международном конкурсе эскизных проектов «Мутация инновации» победил в этом году наш соотечественник, студент последнего курса Архитектурного института Аки Хакала. Победитель награжден памятным призом и грантом Лондонского университета искусств».] «Интересно, это хорошо или плохо для Лаури? — гадал Саму. — Если на пару месяцев, то пусть едет, а если надолго, то не фига Илонена тут одного оставлять…»

Саму был доволен работой мини-бригады, несмотря на страшную пыль и рассыпанные по полу журналы. Тот что помоложе гаденько хмыкнул разглядев обложки, да притих под тяжелым взглядом хозяина квартиры. Хабер посетовал на себя, что разбрасывает гомоэротику где ни попадя, но так ведь он этих парней и не увидит больше никогда. Однако напарник Рыжего забыл инструмент и вернулся. В чистой рубашке и с бутылкой коньяка. Коньяк Саму с Рику выпили потом, на годовщину их судьбоносного знакомства.