кн. 8. Поликлиника. ч. 3. продолжение...

                Г л а в а   10.

          Радостью было то, что вместе с ними ехали и в эту экскурсию Настасья со своим замечательным мужем. Калерия уже не помнила, что когда-то видела на улице Малой Бронной их, довольно выпившими и ругающимися друг с другом. Поездка в Брест, а потом по Белоруссии и Литве выветрила у Рели плохие воспоминания, а навеяла совсем другие – пара бросила пить, и не просто так, а под её влиянием, когда Реля рассказывала о Москве, и у Настасьи выработался хороший иммунитет против спиртного. Мало того, пожилая женщина, передавая её повествования мужу, тоже посеяла в нём желание ходить по столице не пьяным, а с целью увидеть город, в котором живёшь во всей его красоте трезвыми глазами.
          Так же, под лозунгом трезвости прошло их путешествие по боевым местам славы русским воинам. Иногда Калерия видела, что Семёну Матвеевичу хочется выпить, помянуть боевых друзей, но он сдерживался, помня, что принадлежит к славному роду из города Мурома, давших миру таких людей как Илья Муромец, как его дальний родственник Зворыкин – отца телевизора.
          Увидев теперь старого солдата, Олежка сразу вспомнил, о чём они говорили с Калерией за три дня до отъезда:
          - О! Сейчас я спрошу у Семёна Матвеевича, приезжал ли его знаменитый родственник после того в Союз, когда он, без разрешения, совершил поездку в Муром.
          - Сначала надо поздороваться, - тихо сказала Калерия. – Потом узнать, поедут ли они с нами в одном купе, как в той поездке?
          - А что? Могут не пожелать с нами ехать? – смутился Олег.
          - Всё может быть. Они уже пожилые люди, а мы с тобой ещё молодые – бегаем резво – за нами не угнаться, - пошутила Реля. – К тому же, возможно, мы их замучили разговорами.
          Но как только они подошли к пожилой паре и поздоровались, как Настасья сказала:
- Ради вас взяли путёвки и на эту поездку. Если мы вам не надоели, может, опять поедем в одном купе? Правда, на этот раз и ночевать будем не в гостиницах, а в поезде, правда две ночи в разъездах. Но если мы вам надоели, то мы с мужем, в Киеве, будем брать гостиницу, чтоб хоть ночью вам не портить настроения.
          - Что вы выдумываете, - возразила Реля. – Мы с сыном увидели вас и побоялись, что вы не захотите с нами ехать. А вы собираетесь брать гостиницу в Киеве, чтоб нам не надоесть?
          - Поедем в одном купе, - обрадовался Олежка. – Мне с вами, Семён Матвеевич ещё много хотелось бы поговорить, насчёт вашего родственника отца «двигающихся картинок».
          - Поговорим, - делая вид, что подкручивает не существующий ус, отвечал старик. – Вот сядем в поезд и выпьем лимонаду, чтоб размочить горло и поговорим – дорога длинная.
          - Значит, будем ехать ночь, - уточнила Калерия. – А утром нас встречают в Киеве и кормят, как мне думается, потом повезут на экскурсии?
          - Мы уже помним, как всё это происходит, - сказала довольно Настасья. – А тебе, Олег, не жалко, что твоя девочка Виола не едет с нами в Киев?
          - Девочка Виола заболела после того путешествия, и её положили в больницу, - отвечал с горечью Олег.- У неё, оказывается, почки больные.
          - И как это ты узнал?
          - А мы созвонились. Виола мне призналась, что уже не в первый раз лежит в больнице. Это её отец «выгуливал», по её выражению, перед тем, как положить в больницу.
          - Значит, вы с мамой не ездила в «Коломенское» к ним?
          - Они живут далеко от «Коломенского», просто в том районе. А в «Коломенское» мы с мамой и нашими друзьями поляками ездили не один раз – хорошо его знаем.
          - Расскажешь нам, Олежка о «Коломенском»?
          - Что вы, тётя Настя! Это надо как мама моя книги о нём читать. А потом ехать. А так просто, по памяти, о нём не расскажешь.
          - А мама-то твоя по памяти рассказывала и показывала нам Москву.
          - Ну, это, только она так умеет. Мне ещё учиться надо, так запоминать как мама.
          - Так, друзья, садимся в поезд. Мы с Олежкой первыми. Дамы, где вам угодно, чтоб мы купе заняли? Ближе к туалету или в середине вагона?
          - Давай в середине, отец, - сказала Настасья. – А вообще-то как достанется. Молодёжь вон, какая шустрая – опередили вас.
          Расположившись в купе и поужинав, поехали в ночь, чтоб  утром увидеть Киев. Но так как всем не хотелось спать, завели разговор. Первым Олег стал спрашивать Семёна Матвеевича о его родственнике.
          - Помните, дядя Семён, мы, в прошлую поездку говорили о вашем знаменитом на весь белый свет родственнике Зворыкине?
          - А как же! Ты чего о нём ещё не знаешь?
          - Да вот мы с мамой хотим узнать, приезжал ли Владимир Козьмич ещё в Союз после того, как он, как партизан, посетил Муром?
          - Как партизан, говоришь? Точно – это в Володином стиле. Правда, тот скачок в сто двадцать километров на такси, я ему посоветовал. Но как же не приехать ему ещё! Это, правда, перелёт через океан и Европу – часов двенадцать лёту – не каждый молодой выдержит. Но Вова наш молодец. Каждые два года прилетает. Правда, не каждый раз мы видимся. Но был он в Союзе после демарша своего в 1967 году.
          - Через два года, говорите, - обрадовался Олежка. – Значит в 69 году и в 71. Значит и в этом году должен пожаловать.
          - Это как сказать. Лет ему уже столько, что, может и не прилетит. В 1967 году ему было восемьдесят лет. Считай, сколько сейчас.
          - Я уже посчитал – 86 лет.
          - Смотри на меня – мне семьдесят один и то тяжко ездить даже на поезде. А ему на пятнадцать лет больше и лететь на самолёте много часов. Думаю, что он поберёжётся в этом году. По крайности не получал я от него весточки, что прибудет в этом году – прыти поубавилось. Но ты не грусти – всё равно встретить его не сможешь. Он как разведчик прилетает, его охранят теперь, за каждым шагом стерегут. Может, ещё и поэтому лететь ему в Союз нет резона.
          - Он живёт с той женой, которая к нему после Германии прибилась? – почему-то спросила Настасья.
          - Говорил я тебе, да ты, видно не помнишь, что в 1967 голу он прилетал в Союз с новой женой. На русском языке та жена не бум-бум, но русская душой – согласилась на такой марш-бросок – проехать в Муром как партизанка.
          - Боевая женщина, - улыбнулась Калерия. – Как же они поженились, если она не знает русского языка.
          - Так Володя зато хорошо знает английский. Он её вылетал на самолёте.
          - На самолёте? – удивился Олег. – Как это?
          - Если помните, я рассказывал в прошлый наш вояж, что искупался в пруду отец телевизора?
          - Да-да, - быстро сказала Калерия. – Это было перед его путешествием в Союз.
          - Ну вот! Тогда же он, кажется, и женился на второй жене. А до этого летал к ней на самолётике маленьком. Она на одном краю озера жила, Зворыкин на другом – так и общались посредством самолёта семнадцать лет. Катерина его была замужем тогда – так Володя помашет ей крыльями и к себе, в имение возвращается.
          - А в 1967 году она овдовела? – ядовито спросила Настасья.
          - Так может и раньше. Это в 67 году они прорвались в Союз и сделали кульбит в Муром.
          - Ну и земляки у вас! – восхитилась Калерия. – Город маленький, а столько людей знаменитых. Я знаю ещё двух, кроме Ильи Муромца и вашего Владимира Козьмича.
          - Интересно, кто же это?
          - Святые Пётр и Февронья. Слышали, о такой паре – муже и жене?
          - Это на Свято-Троицевом монастыре, кажется, их имена выгравированы? 
          - Не знаю где – я не бывала в вашем городке. Но знаю, что Пётр – это был князь в тех краях и правил. Но как-то напала на князя болезнь, когда он был в походе.
          - Так-так, чирьи на него напали?
          - И не было спасенья от них князю Петру, - продолжала Калерия. – Но однажды он встретил красивую девушку, которая не только вылечила его, но и стала женой.
          - Вспоминаю. И привёз ту жену князь в Муром. Но его подчинённые бояре воспротивились, чтоб князь женился на простолюдинке. Но как только Пётр послушался их и отослал Февронью назад, в её село или город, как болезнь к нему вернулась. Тогда князь поспешил за Февроньей и более, никогда, не расставался с ней?
          - Да, - подтвердила Реля. – Зато ему пришлось расстаться с властью. И родили они детей, вырастили их и стали странствовать по стране как монахи. И умерли в один день и один час.  Их похоронили в Муроме.
          - Да, богата земля русская такими людьми, которых потом в святой ранг возводят. Но вот странно. Именами этих святых надо бы праздники обозначать, как людьми, не предавшими друг друга и крепкой семьёй живших.
          - Да, отец, - отозвалась Настасья. – А то за границей есть праздник святого Валентина, - всех влюблённых, а у нас нет. А чем Февронья и Пётр не доказали, что святость семьи превыше всего? Это ещё лучше, чем просто влюблённые. Те полюбят немного, да и разойдутся, а эти своей жизнью доказали, что такое узы брака.
          - Будет такой праздник, - сказала Калерия. – Вот грянет перестройка в Союзе.
          - Ты что говоришь, Реля! За это могут посадить.
          - Но вы же меня не выдадите. К тому же я говорю по Нострадамусу. По его предсказаниям, переворот сознания людей ведёт к тому, что сначала будет хаос и в этом мутном болоте много мутных людей погреет руки. Но все выходит, что и им и простым людям захочется восстанавливать церкви.
          - Мутным людишкам, чтоб черноту свою отмыть. А честным людям, чтоб помолиться.
          - Вы правильно поняли, Настасья.
          - Милая моя! Я тоже знаю про Нострадамуса. Но реставрируют церкви или возведут новые, всё равно будет продолжаться несправедливость. Одним – вот как тебе, Реля, опять надо рваться, чтоб куда-то поехать, что-то необычное повидать. А у других будут и личные самолёты, и личные поезда, я уж не говорю о всяких там яхтах, прогулочных лодках, но они не будут возить кого-то на них, и сами едва ли будут кататься.
          - Потому что, нажив такое богатство будут бояться, нос высунуть из своей бронированной берлоги, - сказал Семён Матвеевич. – Но, дамы, малец наш что-то огорчился и заснул. Давайте и мы отдыхать. Завтра целый день на ногах придётся провести.
          - Олег спит? – удивилась Калерия и, встав с нижней полки, заглянула на верхнюю. – Точно. Но это и хорошо. Он пережил сильный стресс, три дня назад. В школе их умер директор, который построил им бассейн. Я ещё удивляюсь, что сын мой захотел поговорить о Зворыкине. Видно его поразило, что есть люди, которые живут долго. Правда и директору школы, где учится Олег,  было 76 лет и по его бурной, изматывающей работе удивительно, что до этих лет дожил.
          - Вечная тема – жизнь и смерть. Но давайте спать, дамы. Спокойной ночи!
- Спокойной ночи, - отвечала Калерия, но знала, что ей не заснуть. Она лежала на нижней полке, напротив ворочалась Настасья, вздыхала.


                Г л а в а  11.

          - Реля, ты спишь? – спросила шепотом.
          - Иногда не сплю в поездах, хотя очень стараюсь.
          - Наверное, волнуешься, что едешь в Киев, хотя не первый раз.
          - Я первый раз еду в Киев, - возразила Калерия.
          - Как в первый? Ты же жила в Украине.
          - Да, но моя семья всё больше ездила по сёлам – мама и папа были специалисты в области сельского хозяйства.
          - Но хоть раз проезжали через Киев, и ты могла его видеть?
          - Скорее я видела Москву, когда мы через столицу нашей Родины ехали на Дальний Восток. Я, вроде, и стихи свои детские декламировала, как впервые увидела Москву.
          - Да, помню. Трогательные стихи. Но неужели Киев не зацепила в детстве или отрочестве, как Москву?
          - Нет, хотя очень хотелось. Киев мы объезжали, к моему огорчению. Хотя, чего огорчаться? Мы въехали в Украину из Литвы, откуда нас бандиты прогнали, сразу в Одесскую область. Но сёла, где немцы побывали, были разрушены и сорок восьмой, сорок девятый, и даже пятидесятый годы остались в моей памяти как годы жуткого голода. Хотя в пятидесятом году мама работала председателем укрупнённого при Сталине колхозе – это было уже в Херсонской области - и семья вроде не бедствовала.
- А потом после Украины вы поехали через Москву на Дальний Восток? Как это у вас получилось? После голодной Украины махнуть на Дальний Восток, где питание было получше?
- Ну, рыбы красной – кеты, горбуши там было много – удалось поесть. Как мне сказал один человек, от рыбы я стану умной, - Калерия улыбнулась, вспомнив Пушкина. Это он ей предрекал  во снах, что его подопечная очень разовьётся на Дальнем Востоке.
Калерия вздохнула – как бы ей хотелось рассказать о Пушкине. Как берёг, как любил её Дед, как охранял от разгневанной матери. Не он ли внушил Юлии Петровне, что Релю бить нельзя – у самой руки болеть будут. А, может быть новые помощники Деда – Павел, Степан и Аркадий-музыкант, который не дал умереть четырнадцатилетней девочке в больнице. Привезли и свалили как куль соломы на кровать, ещё и привязали, чтоб в забытье не свалилась с больничной койки. Это всё были друзья Рели по Деду, но рассказывать о них нельзя.
К счастью Настасья не умела читать мысли, она продолжала их разговор: 
- И ты стала умной – это очень заметно. Поездив по стране, как ты ездила – это не мудрено.
- Не скажите. Я же жила с девочками и мальчиками, тоже приезжими. Мы играли вместе во дворах наших новых домов, ходили в одну школу, даже за хлебом по утрам бегали в центр города, казалось бы, развивались все командой, но дети были очень разные.
- Бегали за хлебом? – удивилась Настасья. – В Находке так плохо было с ним?
- Да. При том вставали в пять утра, чтоб побежать и занять очередь. Хлеб привозили где-то к часу дня – это в лучшем случае. Бывало и в три. И до этого часа – да ещё ж надо было постоять, пока очередь подойдёт – это такие муки были.
- Да, к тому же голодали, наверное, в центре города. Если хлеба нет, тогда не баранок, ни пряников – поесть-то вам нечего купить?
- Нет. Булочная пустая, пока хлеб не привезут. Баранки, пряники – это всё раскупали в момент. К тому же это я про летнюю пору рассказываю – жара, солнце – море рядом, а не сходишь.
- Стой в очереди, - подытожила Настасья, - а то семья останется без хлеба?
- Семью без хлеба чаше всего оставляла старшая сестра. Поэтому мама больше старалась меня нагрузить этой работой. Вера притворялась больной и оставалась дома. И хотя работы и дома было много – обед сварить и убраться в большой комнате, где мы проживали, она не очень утруждала себя.
- Гадина какая у тебя старшая сестра. Это же надо так кататься на шее у средней сестры. Но чем же она занималась в Находке днями, в летнюю пору? К морю ходила или ездила?
- Что вы! Вера боялась загара как чумы. Белоснежкой хотела быть. Но хватит о моей семье! Едем в Киев. Давайте об этом прекрасном городе поговорим.
- Ты же в нём не бывала.
- А книги для чего нам даны? Я много читала о Киеве. К тому же ещё помню историю древних веков – что мы проходили её в начальной школе.
- Это мифы?
- Мифы иногда бывают интересней, чем Новая история. Но про Киев я вам скажу мало – не буду отбивать хлеб у экскурсоводов.
- А ты и не отбиваешь. Вспомни, как много экскурсоводы пытались дать нам сведений в Бресте. А что осталось? Только то, что город стоит на четырёх островах и был лакомым кусочком для всяких проходимцев вроде Золотой Орды, поляков, литовцев. Да ещё, в последней войне там дрались насмерть наши русские солдаты, а не белорусы, допустим, которые к Бресту ближе живут, чем Москва и, казалось бы, это их земля.
- Да, белорусы оказались трусами, о чём я написала в своём стихотворении, правда назвала их западниками.   
- Хоть бы прочла мне свои стихи о Бресте.
- Это потом, я ещё над ними поработаю, чтоб не было огрехов. А что касается Киева, раз уж мы о нём заговорили, то Киев, как и Брест, стоит на распутье – через него пролегал путь «Из варяг в греки», если вы чуть помните историю.
- А как же! Да я и через внуков это знаю.
- И так же, как Брест Киев старались, поработить и татары, и монголы, ещё всякие хазары. Песнь о вещем Олеге вспомните: - «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам, их сёла и нивы за буйный набег обрёк он мечам и пожарам».
- «С дружиной своей в цареградской броне князь по полю едет на верном коне», - продолжила Настасья. – Но читай ты, Реля, потому что у меня плохо получается вспомнить.
- Вот и хорошо, что вспомнили, что был такой князь Олег, который защищал Киев, затем, после него правили городом и, считайте Украиной Ольга и Игорь.
- Игорь-то тоже погиб так же нелепо, как Олег?
- Есть разница, - улыбнулась в полумраке Калерия. – Олег от коня своего принял смерть, а Игорь от жадности. Много податей с половцев собрал и ещё захотел – им ничего не оставалось, как убить его. За что, разумеется, княгиня его Ольга отомстила.
- Тоже жестоко мстила, - заметила Настасья, - город врагов своих дочиста сожгла..
- Что поделать! Во все времена была жестокость. Но самое интересное в истории Украины было то, что Киев – есть мать городов русских. От  Киева отделились князья и, ища, где бы им ещё найти богатый удел земли, дошли до наших краёв.
- Да, в России правили потомки Ярослава Мудрого. Но он по всей земле разослал своих родных, чтоб завладеть землями.
- Не так завладеть, как жить  в мире, - возразила Калерия. – Для этого Ярослав Мудрый и дочерей своих замуж выдавал в разные земли, вплоть до Франции. Сейчас по макулатуре идёт книга «Ярославна – королева Франции».
- Слышала. Но вместо того, чтоб издать эту книгу толстой, как, например «Три мушкетера» наши умники разделили её на три тонюсеньких и за каждый том, неси двадцать килограмм.
- Безусловно, что одна книга было бы лучше. Но я вам  не к тому говорю, что надо искать книгу, а к тому, что историю киевских князей стали описывать в художественной литературе. Но если вам претит, что книгу разделили на три тоненьких тома, то не берите. Кстати сказать, пишет автор совсем скучно. Почти как Раевский о Пушкине, где каждое зёрнышко надо выискивать – буквально прорываться сквозь его поездки по местам поэта.
- Расскажи ты мне что-нибудь не скучно. Не обязательно про Киев – мы его увидим и услышим о нём. Ты расскажи, чем тебя Украина удивляла в детстве.
- Представьте себе, что уже после Дальнего Востока, когда я превратилась в девушку, благодаря первой любви, - Калерия задумалась, как объяснить Настасье своё положение в Маяке, как пожилая женщина её дополнила.
- После того, как отведала рыбки красной в Находке, ты полюбила?
- Так получилось, помимо моей воли. Девчонка, которую угнетали мать и старшая сестра…
- До того угнетали, что даже подстраивали тебе травмы? – перебила Настасья.
- Но я этого вам не рассказывала, - возразила Калерия.
- Не рассказывала мне, а с Тамарой Александровной поделилась. Ты уж прости её, что она мне нечаянно поведала, как ты, в Находке, чуть инвалидом не стала.
- Да, - пожаловалась Калерия, - до сих пор нога болит, как я её разрубила разбитым стаканом в нашей комнате. Мать с отцом ругались, посуду били, а старшая сестра, придя от парней, с которыми усердно встречалась в Находке, пол не подмела.
- За хлебом вставать в пять утра не хочет, а с парнями водится – пожалуйста. Ещё и подстроить младшей сестре, чтоб она ногой на осколок напоролась.
- Да, Настасья, если бы вы знали, какая была боль и физическая и душевная, но я маме и Вере так высказалась, что они затаили ещё большую на меня злость.
- Злиться злились, а, наверное, когда домработница выбыла из строя, им тоже не сладко пришлось? – предположила Настасья.
- Разумеется, и мои мучители надолго это запомнили. Поэтому не очень надо мной издевались, когда нам пришлось бежать из Находки.
- Из Литвы бежали от бандитов, а из Находки почему?
- Так какой год был? 1953 – умирает Сталин. И Берия, как говорили, выпустил бандитов, чтоб  самому сесть на престол.
- Хорошо сказала.
- И через Находку поехали мародёры – они грабили и убивали людей, чтоб хоть чем-то поживиться.
- Ужас!
- И вот мы, после пережитого ужаса возвращаемся  в Украину. И первое село, как бы мне в утешение, попадается такое загадочное, такое великолепное, я бы сказала. Хотя там жили те же забитые войной и Сталинским террором люди, но я буквально влюбилась в это село, пытаясь разгадать его историю.
- А тут и первая любовь тебя настигла.
- В конце лета лишь я познакомилась с будущим свои учителем, в которого, кстати сказать, также и Вера влюбилась.
- Твоя сестра если уже встречалась с городскими парнями, пожалуй, и не девушкой была?
- Подозреваю, что она не девушкой была ещё до Находки.
- А если не девушкой, то могла завлечь будущего учителя.
- Как вы плохо думаете о моей первой любви. Я бы не влюбилась в парня, если бы заметила, что он сморит в сторону Веры. Уже тогда я какую-то брезгливость испытывала, к развращённым девицам. А Павел повёл себя как раз наоборот. На Веру его приятели по школе повели посмотреть на танцплощадку – в ней он разочаровался – сестрица тогда сильно мазалась и красилась, к тому же была «вертлявая», как говорят украинки. Я думаю, она много сил приложила, чтоб увлечь будущего учителя, но вызвала лишь скуку – таких он и в институте знал.
- И вдруг он встречает живой цветок – в нём всё от природы красиво, к тому же труженица.
- Примерно так и было, - Калерия почувствовала, как кровь прилила к щекам. – Вот он мне открыл тайну села и между нами пробежала та искорка которая, возможно, со временем разгорелась бы в любовь, но Павла через год убили как раз те бандиты, которые, наконец, доехали до центральной части страны и рассеялись повсюду.
- Ты, наверное, о Павле много стихов написала?
- Не так много, как хотелось бы, потому что боль его утраты долго сжимала мне сердце. –«До тех пор, пока ты не заболела, девушка. А в больнице тебе удалил память о Павле посланник Космоса, озорник Аркадий, но это никак нельзя рассказывать людям». - Но давайте, если вы не желаете спать, я вам расскажу, что я нашла в книгах в том селе.
- Подозреваю, что тебя не только село, и красивый учитель поразили оба?
- Да. Скажу немного о Днепре, в котором я купалась впервые как девушка вместе с первым парнем, поразившим моё воображение.
- И, наверное, говорили о литературе?
- Разумеется. Павел собирался стать учителем словесности и нашёл во мне очень способную ученицу. Жаль, не довелось мне учиться у него – он был искрометным учителем.
- Но что ты хотела сказать о Днепре.
- Да. Этот участок реки, живописно раскинувшийся возле того села и до сих пор мне снится в сновидениях. Самое страшное – я бегу к реке, в надежде искупаться, спускаюсь с возвышенности, на которой находится село и вижу, как Днепр на моих глазах пересыхает.
- К чему бы это, Реля?
- Думаю, к тому разговору о разъединении Украины и России, которое должно произойти, по предсказанию Нострадамуса, где-то в девяностых годах этого столетия.
- Ой, как неприятно. Разойдутся два народа, которых соединяет не только многолетняя дружба, но и родство. Ведь сейчас украинки с удовольствием выходят замуж за русских, чтоб пожить в России и наоборот. Во всех братских республиках всё перемешалось, и вдруг будут порваны все узы.  Я-то не доживу до этих времён, а моя родная дочь замужем за украинцем. Но рассказывай, Реля, что ты вычитала в интересных книгах, в том замечательном селе, которое заставило тебя забыть все невзгоды, которые ты испытала, живя в ненормальной семье?
- Книги были удивительные – о Космосе. Так ведь и полетели вскоре в Космос, - Калерии хотелось, сказать своей любопытной собеседнице, что о Космосе она знала гораздо раньше, но о Пушкине, Степане – посланцах Космоса ей говорить было заказано.
- Ну, полетели и полетели, - довольно равнодушно отозвалась Настасья. – Ты мне лучше об Украине расскажи, раз уж о Киеве не хочешь.
- Да не жми ты так на прекрасную рассказчицу, - раздался сверху голос Семёна Матвеевича. – Мне кажется, Реля, что ты хочешь рассказать что-то о Крыме, где ты проживала несколько лет.
- Откуда вы знаете? – удивилась Калерия. – Мысли мои читаете? Да, мне удалось прочитать в том удивительном селе, как Екатерина вторая пролагала путь к Чёрному морю.
- Пролагала путь, - сказал назидательно старик, - через фаворита своего Потёмкина. Хоть и смеялись над ним, будто он построил на пути Екатерины Потёмкинские деревни. А он не деревни построил, а города – Николаев, Херсон, Одессу, Севастополь.
- Вот  это я всё в тех книгах читала и поражалась, что Россия вышла к Чёрному морю. Уже за это мы должны быть благодарны Екатерине и Потёмкину. Жаль только, что Никитка Хрущёв отдал Крым, вернее подарил его Украине.
- Да, если произойдёт перестройка, которой так боится моя жена – хоть мы с ней, пожалуй, не доживём до неё, то Крым будет в незавидном положении. Крым более всего пострадает от всяческих перемен. Россиянам уже не так просто будет поехать туда отдыхать, если раздел произойдёт, а украинцам он не к чему – у них тоже богатая аграрная сторона.
- Единственное, что утешает, - грустно сказала Калерия, - возможно, нам откроют двери другие страны, и мы сможем с Олегом поездить по Европе. Мне один старый, но очень умный человек говорил, что это может случиться.
- Случится это, когда рак на горе свиснет. Многие страны будут зависеть от России, потому как у нас ресурсы подземные ещё не вычерпаны, но не очень откроют двери перед бедными людьми. Вот  богатые, им очень подойдут, если с деньгами туда поедут.
- Да кто же их пустит, - отозвалась Настасья.
- И, милая моя, деньги завсегда дорогу пробивают. Но надо спать, девушки. А то и сами будем утром как варёные и не услышим ничего о Киеве. Надо его посмотреть пока нас не разъединили. Вот ещё в Грузию и Армению надо бы путёвки взять, чтоб поехать туда. Потому как эти наши союзные республики первые плюнут в сторону России.
- Как же плюнут, дед, если ты сам говорил, что живут эти республики ещё со времён Сталина, на дотациях.
- А вот как дотации прекратятся, так и расплюются они с нами, потому как работать в этих республиках не очень привыкли.
- Подождите, - взмолилась Калерия. – Что это за дотации, объясните мне.
- Прости, дочь. На дотациях живут эти народы, вроде как чтоб охраняли они рубежи нашей Родины. Но какая охрана от бездельников, которые алименты получают от  России. И живут на эти дотации так, как нам и не снилось.
- Кажется, поняла. Это грузинам и армянам и прочим народам  Кавказа доплачивают за то, чтоб они вроде как по рубежам живут. За то она привозят нам дорогущие фрукты по осени?
- Спекулянты, мать их за ногу, - ругнулся Семён Матвеевич. – Только и пользы от  них. А поедет какая известная особа к ним – к примеру, Пугачёва или Кобзон – такие столы им накрывают. Смотрите, мол, как мы хорошо живём, приезжайте к нам ещё. А простой народ если поедет – как мы с Настасьей ездили в санаторий их – то встречают не очень радушно. Ни лечения хорошего, ни еды: - «Вы лечиться или жрать, сюда приехали», - это говорят даже санитарки. Но мы заговорились. Спать, девочки, спать!
Расстроенная, что к простым людям плохо относятся в дотационных республиках, Калерия долго лежала не засыпая. Наконец и её сморил сон. И снится ей, что дородная украинка – их проводница – разбудила их утром и предложила чаю с печеньем:
- А то когда ещё вас в экскурсиях накормят.  А мы, чай, не мусульмане какие, совесть имеем. У нас русских простой народ любит. Многие же и переженились, как вы тут беседовали.
Она принесла чай и печенье, расставила всё это красиво на столике:
- Кушайте на здоровье. А мальчику вот ещё добавка из мёда – ему расти надо. А съест всё, так у меня и подарочек ему припасён – в нём он узнает, какой наш Киев, куда он приехал.
Но когда подъезжали к Киеву, было уже не до чаёвничания. Проводница сама заспалась и едва согрела титан. Разумеется, она никому чая не предлагала – кому надо было, наливали кипяток в стаканы и заваривали взятыми у неё пакетиками сами. Калерия с сыном угощались из бутылок прохладным ситро – чая вовсе не хотелось.

                Г л а в а  12

Но часть её сна всё же исполнилась – проводница пришла в их купе и, любовно глядя на Олега, предложила ему карту Киева:
- Возьми, мальчик, ты по этой карте никогда не заблудишься в Киеве. Даже если отстанешь от экскурсий, по ней всегда тебе укажут вокзал, где будет стоять наш поезд, в котором вы будете ночевать.
- Ой, какая красивая карта! В ней всё указано – вот  центр, вот окраины, даже дома знаменитые. Ой, дом Сикорского, дом с химерами, дом Булгакова. Здорово!
- Сколько стоит эта карта, - Калерия потянулась за кошельком.
- Что вы! – остановила её проводница. – Мне ваш мальчик напомнил моего сына, который сейчас в армии – на Севере служит. Тем более что эта карта мне самой даром досталась. Гуляли мы по Варшаве – наш же поезд ходит и в Польшу. И вдруг между опорами моста торчит это чудо. Мы думали, что это пакет такой целлофановый – у нас же таких ещё нет, и решились посмотреть на него. А в нём карта, да не Варшавы, а нашего города.
- Правда, это карта-пакет, - Олежка перевернул карту и показал всем, в чём она упакована: - это от дождя. Спасибо вам, - обратился он к проводнице, - правда, с такой картой мы с мамой и нашими друзьями не заблудимся в вашем прекрасном Киеве.
- Ой, как я рада, что эта карта вам нравится. Сын приезжал на побывку и отмахнулся от неё – он всё это, что на карте указано, своими ногами обходил – ему это не надо. А вы даже если вам не всё покажут – потому что за два дня осмотреть наш Киев нельзя – будете иметь эту карту и при каждом случайном посещении, раскрывать наш город без экскурсоводов.
- Спасибо вам.
- Да не за что! Давно мечтала подарить эту карту хорошим людям. Ещё и на русском языке в ней всё написано. Да растолковано, что обозначает, какая местность. Вы читайте, пока поезд пробирается к вокзалу – будет долго тянуться. А экскурсоводы вам могут только про центр рассказать, об окраинах говорить долго не будут, - проводница ушла.
- Говорила я, - обрадовалась Настасья, - что украинцы нам больше всех народов родные.
- Да, - Калерия с сыном сели рядышком на нижней полке и стали обследовать карту.
- Ну, мам, если даже нас не повезут к дому с химерами, то мы с тобой дойдём до него, когда будет свободное время.
- Ты, Олег, знаешь, что нас и в свободное плавание по Киеву отпустят? – спросил старик.
- Да, Семен Матвеевич. Помните, как в Бресте нам дали два часа на свободное брожение по тому маленькому, уютному городку.
- Но Киев гораздо больше и тут двух часов не хватит. Ты нам расскажи по карте, что мы можем увидеть в свободное время.
- Выбубичи, - прочёл Олег, - на этом месте выплыл на берег в 988 году князь Владимир Великий.
- Это, который потом Киев к Крещению привёл?
- Наверное. По крайней мере, по истории так написано. А вот ещё интересно написано про Кирилловы горы. Здесь обитал Дракон, которого убил богатырь Кирилл Кожемяка. И здесь же в честь него построили церковь, которую назвали Кирилловой. А вот улицы обозначены. Думаете, от чего происходит название Борщёвка?
- От украинского борща?
- Ошибаетесь, тётя Настя. Борщёвка названа от реки Борщёвка. А улица Сырец, то ли от сырости на ней, то ли от сырца-кирпича, который там делали.
- Здорово, - как говорит наш юный друг, - усмехнулся Семён Матвеевич.
- А вот  очень занимательно. Есть улица «Конча Заспа» происходит от слов «кончай засыпать». Видно сторожевые отряды здесь стояли.
- Или вот  ещё, - вмешалась Калерия, - улица называется «Кинь грусть». Оказывается, здесь загрустил Потёмкин, а Екатерина ему говорит: «Кинь грусть, смотри какая красота вокруг».
- Вот, Екатерина и здесь побывала.
- А вот ещё, - нашёл Олег красивое название: - Куренёвка – здесь стояли казачьи курени, в переводе дома их, а не оттого, что они тут курили.
- Олег, ты знаешь, что такое курени?
- Читал в книгах. А вот ещё «Ветряные горы» - думаете, что это?
- Ветер дул, - не растерялся Семён Матвеевич.
- И ветер, а ещё тут виноградников было много. А вот написано Печерск – не знаю, к чему это относится.
- Хитришь, Олег, ты знаешь, что такое пещеры. А в Киеве есть такая Лавра в пещерах. Нашли монахи пещеры и обосновались в них жить.
- Ой, это как ты, мама, рассказывала, что в каком-то селе тоже монахи жили в пещерах?
- Село то маленькое, стоит высоко над Днепром, потому и пещеры те, в которых когда-то жили монахи можно за день со свечками обойти, придумывая на ходу, что и как там располагалось. В том селе пещеры были заброшены, а в Киеве им даже при Советской власти разрешили существовать, если у нас туда экскурсия будет. Думаю, что Киево-Печерская Лавра, не в пример тем пещерам больше и водить нас по ней станут экскурсоводы-монахи.
- Вот  бы сразу нас туда повезли.
Но их повезли вначале в Кафе – поесть. Калерию ещё при входе поразил хороший запах – видно готовили в Киеве не из мороженого мяса, а из свежего. Но больше всего ей понравился запах творога с изюмом, и она заказала сырники со сметаной. Олег заказал запеканку, которая оказалась не хуже сырников. Настасья с мужем взяли азу с гречневой кашей и подливой. Все остались довольны завтраком.
- Видно со снабжением продуктами в Киеве лучше, чем в Москве, - наевшись, сказала Настасья.
- А ты что думала? Город, во-первых, меньше по населению, а во-вторых, от Москвы сейчас стали кормиться области, которые вокруг расположены, - ответил её муж.
- Вот  ещё моду взяли! – возмутилась Настасья. - Вместо того чтоб своих поросят и птицу выращивать, да запасы мясные делать, едут в Москву за мороженым мясом, да синтетической колбасой.
- Да, запустили сельское хозяйство, отобрали у крестьянина пастбища, ещё при Хрущёве и вот к чему пришли. Но нам пора на экскурсию по городу, который отличается от  Москвы хотя бы тем, что живёт ещё живым продуктом.
Экскурсия по Киеву буквально поразила их. Калерия больше смотрела в одно автобуса, но всё же слушала и экскурсовода-женщину, с выразительными карими глазами, волосами, заплетёнными в косу и закрученную вокруг головы, одетую в простой сарафан, который не скрывал её загорелых плеч:
- Киев – один из древнейших русских городов, хотя сейчас является столицей Украины, но название «Мать городов русских» не утратил и сейчас. Расположен город, как и ваша Москва, на холмах и частично на левой низменности на берегу Днепра. Находки выкопанных монет, заставляют делать вывод, что город стоит, чуть ли не со времён Пталомея.  С начала 10 века Киев – «Мать городов русских» взят войском Владимирского князя Андреем Боголюбским, в 1169 году, разграблен, разрушен. После  1240 года город почти столетие поднимается из руин, став местечком. Затем его захватывают литовцы. По Люблинской унции 1569 года город отходит к полякам. Вы спросите, почему все так стремились завладеть Киевом?  Потому что через Киев проходили важнейшие пути «из варяг в греки» из Европы в Азию, в Польшу, в Царьград потом прозванный Константинополем, а сейчас зовётся Стамбулом.
- Эх, Стамбул – Константинополь, - запел кто-то из экскурсантов.
- Да, но вы потом можете показать ваши вокальные данные, - прервала его экскурсовод. – А сейчас мы направляемся к Золотым Воротам, которые, к сожалению, на ремонте. Но вы можете подойти к ограде и заглянуть в просвет.  И если блеснёт луч солнца он докажет вам, что вы, действительно, видите «Золотые Ворота». Кто не хочет идти к Золотым Воротом, можете не выходить из автобуса.  А  у кого есть зонтик, милости просим, потому что моросит дождик.
Пожилые люди, в том числе Настасья с Семёном Матвеевичем вышли из автобуса, чтоб подышать озоном, но к Воротам не пошли. А Реля с Олежкой побежали вприпрыжку, перескакивая через лужицы. Вернулись довольные – солнце и впрямь осветило Золотые Ворота буквально на пару минут. Те, кто, не спеша, шёл вслед за ними, не поймали солнечный зайчик, мало того, на них брызнул дождь и намочил их изрядно, даже тех, кто был под зонтами.
- Вот чудеса. У вас дождь в Киеве льёт не сверху, а косяком, - жаловались, вскочив в автобус водителю и экскурсоводу.
- Да у нас только поспевай от  него поворачиваться. Но это летний дождь – от  него не заболеете.
- Только и радости, если не сможем в вашем Днепре покупаться.
- Почему не сможете? Шесть часов у вас будет свободного времени, после обеда. Можете и город посмотреть, и на Днепр свозит вас наш водитель. Но лучше, разумеется, самим съездить туда вечерком, чтоб освежиться перед тем, как идти отдыхать.
- Но Днепровская вода не очень у вас чистая, - сказала Калерия. – В ней бывает и холера, от которой мы бежали с сыном шесть лет назад.
- Да, - подтвердила экскурсовод, - холера была в Днепре шесть лет назад, но это ближе к Николаеву, Херсону, Одессе. А возле Киева всегда чистая вода. Тем более, что искупавшись, вы можете принять душ, на берегу же, правда холодной водой. А сейчас  мы поедем вниз по Крещатику, как я вам говорила уже, это улица была названа, в честь крещения Киевлян в Днепре и спускаемся к Андреевскому спуску. Андреевский спуск – это одно из замечательнейших мест в Киеве. Здесь прежде было море, которое при постройке Андреевской церкви «ушло вниз», как говорят. И на церкви нет колоколов – звонить нельзя – иначе море взбунтуется и зальёт Киев. Автор этой церкви знаменитый Растрелли, который строил и в Москве и в Ленинграде, бывшем Петербурге. А сейчас мы вернёмся к памятнику Богдана Хмельницкого, который воссоединил Россию с Украиной. Кто мне скажет, в каком это было году?
- В 1654 году, - ответила, не задумываясь, Калерия. Эту цифру она высветлила в памяти, когда разговаривала с Павлом о поэме «Полтава» Пушкина. И было это как раз к трёхсотлетию воссоединения Украины с Россией.
- Да, - будто уловила её мысли экскурсовод, - в 1954 году было 300 лет, как мы вместе, а теперь уже больше, почти 320 лет – годы идут.
- «И всё ближе и ближе, - подумала с грустью Реля, глядя на величественный памятник, - к тому времени, как расстанемся. Ты, Богдан, соединял Украину с Россией, но найдутся Мазепы в конце ХХ века, которые будут рады оторвать Украину от России. К чему это приведёт ещё неизвестно. Всегда измена своему народу была ему не в пользу. А в 90 годы поднимутся силы, которые предавали Украину и СССР во Второй, Мировой войне. Поднимут головы те, кто предавал, потом спрятался, а придёт перестройка, они поднимут головы как «герои».
Но сказать свои мысли она не могла никому, даже Анастасии, которая её бы поняла. А тут их оторвали от памятника и повезли смотреть дом Сикорского, на радость Олегу, который мечтал стать лётчиком, а тут такой человек, строивший самолёты, правда, не для СССР, а во Франции и другим державам, так этим он подбодрил самолётостроение в своей стране. И теперь, когда они знали, что за границей тоже можно было развивать Россию – хотя бы по Зворыкину, уже не считали чем-то постыдным «измену Родине», как считали ранее таких великих людей. Они не изменяли, а работали над чем-то, что потом поднимало и СССР.
После дома, где жил Сикорский, им показали Дом с химерами, построенный архитектором Городецким, который и строил так потрясающе, потому что у него был бетонный завод, и он возводил свои «химеры» из бетона. И выделывал он чудищ не из своей больной памяти, а привёз воспоминания из Индии, где он видел таких животных, и вот захотел, чтоб видели и другие люди, только в бетоне.
Потом их повезли к Кирилловской церкви, где внутри трудился Врубель – лёжа на спине – и отразил в Богоматери свою жену – Эмилию Александровну. Но затем полюбил другую женщину, которая родила ему сына. В дальнейшем потеря сына и жены привела Врубеля к психическому заболеванию и к смерти. Это сообщение о великом живописце подействовало на всех тяжко. Всем захотелось какого-то отдыха от изнурительной поездке по городу в жару, и экскурсовод, накормив их хорошим обедом в ресторане, и раздав талоны на ужин «В хорошем ресторане», отпустила их «В вольное плавание». Калерия с сыном устремились к Днепру, чтоб искупаться в его благодатных водах и смыть с себя все думы о такой разной судьбе Киева. Олег думал, что они не раз ещё вернутся к нему – так зачем брать от первых экскурсий так много.

                Г л а в а  13

- Мы узнали, кто построил Киев, – рассуждал Олег, когда мать с сыном поспешили к Днепру, - это Кием, Щекой, Хоривом и сестрой их Либедью. Что Киев стоял на пути всяких племён, как и Брест, и его пытались покорить многие народы. Но он отбивался и в 1654 году Богдан Хмельницкий привёл свою страну с соединением с Россией. Это хорошо, что объединились – вместе отбиваться от  врагов веселей. Ещё мне понравилась Андреевская церковь, в которой оказался колодец. А было прежде море, которое могло затопить Киев.
- Ещё тебе понравился дом Сикорского, - напомнила мать.
- Конечно. Жаль только, что Сикорский уехал за границу и оттуда соревновался с Туполевым в строительстве самолётов. Но есть и смешные улицы в Киеве – это где строил Городецкий.
- И дом его с химерами.
- Конечно. Жаль, не посмотрели Киево-Печёрскую Лавру, где говорила наша сопровождающая, похоронен Чоботок – это же Илья Муромец, который когда-то сражался за Киевских князей и погиб здесь.
- Вот чего ты знаешь. Я не услышала этого – наверное, задумалась.
- Так завтра узнаешь. Нас повезут в Киево-Печерскую Лавру.
- Вот это я услышала. А теперь поспешим к Днепру, потому что в поезде, где мы будем спать, помыться негде, кроме как в умывальнике.
- Да, а чего с нами не пошли Зворыкины?
- Они уже считают себя старыми, да и купальники не взяли.
- Ой, хорошо, что мы захватили. А то ехать в жару к Днепру, да не искупаться. Ой, а мимо чего это мы проезжаем? Вон, на кургане.
- Это, юноша, - ответил кто-то из киевлян, - монумент строят Родине-матери. Да всё никак не построят. Долгострой развели, хотя казалось, что построят быстро.
- Это как в Волгограде, да? – предположил Олег. – Та Родина-мать тоже на холме стоит.
- Ты был в Волгограде? – спросили его.
- Нет. Но видел тот монумент по телевизору.
- Какой внимательный юноша.
Так Калерия поняла, что сын её уже выходит из подросткового возраста. Его называют «юношей», потому что парнишка высокого роста – скоро будет на голову выше матери. Но вспомнила, что как только Олег перерастёт её на голову, они будут меняться цветом волос. Она станет быстро седеть, а сын темнеть волосами. Реля внимательно посмотрела на кудри сына – уже темнеет. Но неужели ей в тридцать два или в тридцать три года надо седеть? Достаточно и того, что у неё есть довольно широкие седые пряди, которые многие женщины принимают за мелированные, (от слова мел) и спрашивают, где так удачно покрасила волосы.
Когда возвращались к месту ночёвки, зашли покушать возле Центрального кинотеатра, куда им дали талончики на ужин. Сидели за столиком, ожидая пока подадут заказ, и Олег ей говорил, глядя на большую афишу:
 - Смотри, мам, у них тоже идёт фильм «Иван Васильевич сердится». Может, поедим и сходим? Посмотрим ещё как Куравлёв и Юрий Яковлев попали в те времена, кода правил Иван Грозный. Посмеёмся. Там, кстати, и твой любимый Крамаров снимался и Сергей Филиппов.
- Ты же смотрел это в Москве. Зачем по много раз смотреть один и тот  же фильм?
- Но, мама, вот он пройдёт по всей стране, а потом наснимают новых фильмов, и когда ещё покажут «Ивана Васильевича», в роли Юрия Яковлева.
- Кстати, мне кто-то говорил, что роль эта была написана для Никулина. Но он почитал сценарий и ему не понравился. Теперь, наверное, очень жалеет.
- Из-за такой роли можно заплакать. Я представляю Никулина в этой роли.
- Но и Юрий Яковлев очень хорошо сыграл.
- Да, мне тоже нравится. Но Никулин. Помнишь его в «Самогонщиках»? Или в «Кавказкой пленнице» - это же умора. Кстати – вот эта троица – Вицин, Никулин и Моргунов – бесподобные.
- Ты только помнишь артистов? А кто поставил эти фильмы? Режиссёров помнишь?
- С режиссёрами сложней. Они-то редко дают себе роль в фильмах, потому их не запоминают.  Но с Вициным, Никулиным и Моргуновым работал, кажется, Гайдай.
- Сейчас нам поставят ужин и надо немного помолчать, пока едим.
- Кушайте, гости дорогие. Но не обожгитесь – всё с пылу, с жару.
- Вот и договорим, - обрадовался Олег. – Про Гайдая я знаю, что он очень любит Никулина, за его бесподобную мимику и ужимки. Значит, он его ещё снимет в каком-то фильме смешном – вот посмотришь, мама.
- А я разве против? – улыбнулась Калерия, начиная кушать. – Ешь, мой дорогой критик, а то всё остынет.
И когда они быстро съели заказанное и стали ждать десерт, разговор продолжился.
- Значит, в нашей памяти есть уже один режиссёр – это Гайдай. Кого ещё ты знаешь?
- Ну, это просто. Все сказки нам поставил Роу, а Бабу Ягу там играл Милляр. Ещё помню сказку – не знаю, какого режиссёра, где играл твой любимый Михаил Кузнецов. Он там на барабане сыграл. Вспомнил название «Варвара краса – длинная коса». Там эта Варвара заколдованная была: «Что воля, что неволя – всё равно».
- Удивительная женщина, - улыбнулась Реля. – Я бы за волю дралась и не дала себя заколдовать. Но пошли дальше. Кого ещё ты знаешь знаменитых режиссёров кино?
- Ой, а Рязанов. Он поставил «Карнавальную ночь», где играет твоя не очень любимая Гурченко. А за что ты, мама, её не любишь? Она так хорошо спела песенку «Пять минут».
- Да приснилась она мне во сне как-то. И говорит: - «Вот ты обожаешь своего сына, а я свою дочь не люблю». После этого я и заинтересовалась – кто у неё – сын или дочь?
- А может, вообще никого нет, если она детей не любит.
- Как раз есть – девочка. И она, как мне следующие сны показали – действительно ненавидит свою дочь. Ну да ладно – вернёмся к Рязанову. Какое кино ещё есть у него?
- Что ещё он поставил – ты хотела спросить. Не знаю, правильно ли я думаю, но «Крепостная актриса» кажется его. Ещё «Сорока-воровка» - тоже о крепостной актрисе.
- Сильно сомневаюсь, что это его фильмы. А вот «О бедном гусаре замолвите слово».
- Неужели он это поставил? – Удивился Олежка.- Я, мама, без тебя на него ходил. Нас с Володькой провёл старшеклассник, а то ведь «Дети до шестнадцати лет не допускаются», а там ничего особенного нет. Только если Леонова-артиста убили. Так ведь у Пушкина твоего любимого, что не возьми – убивают. Онегин – Ленского убил по дурости. В «Метели» убивают жениха главной героини, забыл, как её зовут. Я уж не говорю о «Дубровском» сколько он там богачей грабил и убивал – жуть.  Но справедливо.
- Ты меня не пугай. Может ты и «Пугачёва» уже прочёл? Так Пушкин сам говорит о Пугачёвском бунте: - «Не дай Бог русский бунт – бессмысленный и беспощадный». Но вот, наконец, нас, кажется, напоят соками, и мы отправимся на ночлег.
- Пейте соки свежие, только что выжатые.
- Спасибо, а то мы думали, что не дождёмся.
- Мам, - говорил Олег, отведав из стакана, - а у Рязанова ещё есть фильм – мы его смотрели с Тарасюком, когда ты работала на «Неотложной помощи». Называется «Гусарская баллада». Там актриса – такая тоненькая пошла на фронт, служить, и никто не знал, что она девица. Один раз чуть не попалась на глаза своему соседу, а тот шепнул Кутузову, что в его штабе служит особа женского пола.
- Кутузов, наверное, ей допрос устроил?
- Ещё какой. И она призналась. И заплакала, потому что выгонят же. Но тут является человек, приехавший от  царя, и выручает её.
- Как выручает? – удивилась Калерия.
- А эта девица, переодетая гусаром, отбила его от французов. За что Кутузов наградил её и никому больше не сказал, что она не мужчина. Так она и воевала до конца войны. Потом замуж вышла за Юрия Яковлева, который играл, ни за что не догадаешься кого.
- Ржевского, наверное, про кого столько анекдотов ходит.
- А ты откуда знаешь? Тоже смотрела фильм.
- К сожалению, нет, но мне его рассказали.
- Наверное, подробней, чем я?
- Краткость – сестра таланта. Ты у меня талантливейший рассказчик.
- Ну да – талантливый. А забыл о Денисе Давыдове рассказать. И ещё о Винцентто из Италии, который дрался сначала за французов, потом полюбил русских.
- А вот с этим итальянцем и с Денисом Давыдовым мы с тобой разберёмся, когда сходим на этот фильм вдвоём.
- Ты пойдёшь со мной на этот фильм? Ура!
- А сейчас отдыхать пойдём. Я так устала, что лягу на полку и сразу засну.
Казалось, что Калерия заснёт так же быстро как и сын. Но спала она с перерывами. То ей опять приснился пересыхающий Днепр, и она искала хоть малую толику воды, чтоб освежиться. Но какой-то мужчина в виде старого Мазепы не давал ей искать воду.
- А ну брысь, - говорил он Реле, - нечего тут размываться на Украинской земле. То Богдан Хмельницкий подружился с русскими, а я не хочу. Я ещё оторву Украину от Московии. Мне ещё памятник поставит на нашей земле такой же предатель как я. У него батько служил Гитлеру в последней войне – так он будет очень любить всех прошлых предателей. Бандере воздаст почести, хотя Бандера не был на украинской земле. Но кого бы не возвеличивать, лишь бы назло русским. Но ты можешь не плакать – недолго будут стоять наши памятники – народ наш дурной всё сметёт – опять до русских полезет – потому хорошо ему было в общем венке жить.
И только Реля хотела спросить, что это за венок, как проснулась. Посмотрела в окно и забыла сон. Сегодня их поведут в Киево-Печёрскую лавру, а вечером они поедут в Москву.

 
                Г л а в а   14

В Киево-Печёрскую Лавру они съездили – провели там много часов, не желая расставаться со святым местом, где им показали мумии святых, похороненных там, в том числе и Чоботка – Ильи Муромца, который тридцать три года просидел на печи с больными ногами. А затем его кто-то вылечил и послал прославлять землю русскую, к которой тогда относился и Киев. Показали и могилу Столыпина – большого реформатора, который вёл Россию к реформам, преобразованиям и довёл бы, быть может, если бы его не убили в Оперном театре Киева в 1911 году. Убили по предсказанию Распутина, афериста, близкого к царской семье. Реля закрыла глаза и «увидела», что Распутин не только предсказал, но и устроил это убийство.
С большими впечатлениями уезжали из Киева. Олег собирался писать сочинение на тему – «Как я провёл лето» и описать их поездки по значимым для Союза городам. А Реля думала, что больше она в Киев не попадёт. Вплоть до того времени, как разбегутся два дружественных народа. И кто-то из украинцев – а может быть несколько – станут Мазепами и предадут свой народ. Все быстро заснули, в их купе,  после странствий по городу, а Реля должна была выложить свои впечатления в стихах. Как и после Бреста она устроилась так, что ночной свет озарял ей листки блокнота, на которых она изрядно почеркала, пытаясь подчеркнуть, что «Киев – мать городов русских». Но не получалось. Тогда она назвала его братом Москвы, и строки потекли сами собой, будто кто нашёптывал их Реле:
                Москва и Киев – брат с сестрой
                Они роднились долгие столетья.
                Давали вместе ханству, панству бой
                В тяжёлые годины лихолетья.

                Поляки лезли в Киев и Москву
                Хотелось править им повсюду.
                И наводили жуткую тоску.
                Но не надеть ярма свободным людям.

                Орда, поляки и литовцы
                Все были биты как половцы.
                Ещё Олег хазаров бил.
                И не сыскать врагов могил.

                Владимир вёл людей крестить
                Отсюда в Киеве Крещатик.
                Ну, а Москву-сестру учил любить
                Богдан Хмельницкий – любый братик.

                Что нам делить под солнцем этим?
                Оно приветливо для всех.
                А враг полезет – мы их встретим.
                Пошлём к хазарам ляхов тех.

Калерия задумалась. Почему в стихах она возводит поляков во врагов? Но лезли же они всегда – сколько стояли русские и украинские земли, чтоб их покорить и стать во главе великих держав. В Москве даже царствовали два Лжедмитрия, когда в России бояре не могли поделить власть. Но поднялся народ и освободил страну и Москву от захватчиков. Такие ли и сейчас поляки, что не упустят мгновения, чтоб навредить России. И что они будут делать, когда в СССР начнётся перестройка. Неужели захотят половить рыбку в мутной воде? С этими тревожными мыслями Калерия задремала. Но и во сне воевала непонятно с кем – стихами:

Но не видали мы таких обнов.
Что злые люди разорвут державу.
Хотят восстановить Мазепы славу?
Но у Мазепы не было сынов.

На этих гневных строках сон Рели оборвался: - «И чего я страдаю? – подумала. – Не дед ли Пушкин сказал мне недавно во сне – как чувствовал, что я буду думать об обмелении Днепра, о том, что когда-то порвётся дружба с Украиной. Что сказал Дед? Ах да. Когда Россия отпустит в свободное плавание все дотационные республики – вроде Грузии и Армении – то жить в России будет лучше. Не надо будет им всем доплачивать. А вот тем будет гораздо трудней жить. Придётся работать, а те работать не умеют, кроме как спекулировать, не ими взращёнными фруктами. Баре из городов покупают у селян, по дешёвке, выращенные теми фрукты и овощи и везут в Москву и другие города России, вплоть до Севера и придают эти фрукты по завышенным ценам, которые простым людям, вроде меня не купить. Покупаем либо подмосковные фрукты, либо у украинцев. Но кавказцы и украинцев выгоняют с наших базаров. Или заставляют их торговать по завышенным ценам. И как Пушкин сказал – хорошо бы отделиться от всех этих спекулянтов России. Но как? Не обнесёшь Россию Китайской стеной. Они, эти кавказские богачи, так или иначе, будут стремиться нажиться на россиянах своими завышенными ценами. Наторгуют на рынках и машины себе покупают. Обходят людей, которые стоят на машины в очередях, тем, что дают взятки – направо, налево. Поторгуют неделю или две и уезжают на своих машинах в свои богатые республики. Конечно, тогда можно показать приезжим русским артистам как хорошо они живут, пиры закатывать, хвастаясь кавказским гостеприимством».



                Г л а в а  15

В шестой класс Олега приехала проводить Лариса с фотоаппаратом. Но фотографировать возле школы, при большом количестве народа было невозможно. Решили, что в воскресенье, когда и у Рели и у сестры будет выходной день, поедут на ВДНХ и побродят по его осенним выставкам и если не будет дождя – сделают несколько фотографий.
Калерия, кроме вожделенного холодильника, мечтала и о фотоаппарате. И купив форму для своего «студента», а себе новое пальто, как шутила, уже стала понемногу набирать опять на сберкнижку. Опять пошли по школам проверять школьников, и Реля уже меньше рассказывала сотрудниками о Москве. Лишь советовала прочесть то-то и другое из книг, чтоб потом обговорить, когда случались «окна» в их рутинных делах. Но уже не задерживалась после того, как их отпускали из школ, потому что надо было идти по их большому району и делать уколы. В неотложной помощи Реля отказалась работать, потому что, не поспав ночь, она утром была просто больная. А надо быть всегда свежей, надо улыбаться не только сыну, чтоб не заподозрил как ей тяжко, но и сотрудникам. О Польше почему-то не думалось после Бреста и Киева. – «Они к нам лезут, чтоб завоевать – правда, это было давно – а мы к ним едем и улыбаемся как верным друзьям». Вспомнила сон о Мазепе – не о поляках ли он ей говорил? Короче Калерия почему-то уже не хотела в Польшу, а мечтала о бытовых предметах, которые украсят и помогут им с Олегом в жизни. Да по своей стране бы поездить пока она совсем не поделилась на удельные княжества, которые поставят свои заслоны. И вначале, как Реля понимала, «княжить» станут коммунисты. Вдруг попрячут или порвут свои партийные билеты и перетекут из одной политической элиты в другую. Но потом их потихонечку станут спихивать с насиженного места более активные – уже из других партий. Что-то станут делать для народа – например, завалят маленькие княжества кому одеждой, кому едой. А где взять? Всё это будут брать из-за границы, где всего этого много и дёшево. Но и Европа с Америкой, а за ними Китай с Японией будет чего-то требовать от России. От малых государств, которые отделяться, чего требовать? А в России такие богатства – нефть, газ, леса – на которые многие рты разинут. А китайцы станут воровать – тот же лес и богатства его. Попробуют истребить всю природу Сибири. Хоть этим и себе плохо сделают, дышать и им станет труднее без «Лёгких» земли, но их так много, что они не понимают будущего – живут одним днём. Слышала Калерия, что запрещают в Китае рожать больше одного ребёнка, но рожают много, а регистрируют только одного. И другие, неучтённые в своём государстве, повзрослев, расползаются по всему свету – особенно в Россию. Здесь получают паспорта, здесь и селятся, занимаясь вроде сельским хозяйством – выращивают картошку, лук, чеснок, даже арбузы-скороспелки, чем радуют даже Москву, привозя всё это в Русскую столицу. И работают на чужой земле вроде усердно, но истощают землю, сея из года в год одни и те же культуры.
Читала Калерия в газетах про такое же расселение китайцев даже в США. Там они сбиваются в «Триады», что несет американскому народу тоже убытки. «Триады» - китайская мафия, которая даже побеждает итальянского «Спрута». Но ещё забавнее прочитала Реля об неучтённых в Китае, «лишних» детей. Эти лишние дети, не могущие получить в своей стране паспорта, приезжают в США, где живут уже знакомые или родственники. И вот кто-то в общине умирает. Человека тайно хоронят, не регистрируя его как покойника. А паспорт его отдают молодому, на тридцать, сорок лет моложе. Как это выявилось – Калерия прочла в газете. В США вдруг обратили внимание, что китайцы в их стране живут слишком долго. Американцам бы радоваться и разнести по всему миру как в их стране хорошо живётся иностранцам, а они в панику – это же им до двести лет придётся кормить китайских «стариков».
Подумав так, Калерия чуть не засмеялась: так и надо заносчивым американцам. Считают себя самой справедливой нацией, а лезут воевать и наводить свои порядки в других странах. И везде получают отпор, но всё равно лезут. Вроде за справедливость воюют, но себе не в убыток – отовсюду им хочется получить нефть или газ, чего в Америке мало и не хватает. Так делайте договора – торгуйте, а то воюют.  И разорвут планету Земля на мелкие осколки, рассорят народы, лишь Россию им разорвать не удастся. Калерия, сидя на лавочке на своём любимом сквере, закрыла глаза, и вдруг ей показалось, что от Америки в сторону Европы движется Черное облако.  Большое и тёмное – вот оно перескакивает через Атлантический океан и покрывает Европу толстым дымом, который покрыл все дома, реки, озёра, выел растительность на огородах и садах, людям стало нечем кормиться и дышать  –  они умирают. А облако почему-то остановилось на Европе да так и остался стоять, не доходя до России. Россия осталась маленьким островком на всей планете, но жить в ней тоже не очень хорошо, отделённой от всего мира. Реля хотела увидеть ещё какие-либо страны, не охваченные облаком, но не видела Польши и Украины, Болгарии, Чехии, не видела Прибалтийских стран – всех их съел этот страшный, кровожадный туман.
- И что это моя красавица делает на моём любимом скверике? Неужели шла с рынка и вот присела отдохнуть?
- Господи, Юра, я и правда заснула. Тяжестей много натаскалась сегодня. Но никогда мне, в Москве, на лавочках не снились сны, а тут вдруг приснился, да такой страшный.
- О чём думала до этого?
- Ты не поверишь. О судьбах мира. Когда-то давно – ещё в 16 веке – Нострадамус напророчил распад Советского союза.
- Хотя он о Союзе тогда не знал, - улыбаясь, заметил Юрий, присаживаясь рядом.
- Да, он как-то по другому называл нашу страну, но географически указал точно. И гляди-ка – революция произошла в назначенное им время. А теперь страна наша должна разделиться где-то лет через двадцать и меня это уже волнует.
- Но за двадцать лет  твой будущий лётчик уже выучится в школе, потом в училище – не знаю – Высшем или Среднем – и уже начнёт летать. Лётчики будут востребованы в любую пору, так чего тебе грустить? Вот моя дочь, если с ней ничего не случится, как раз вмажется во времена перемен и то я не страдаю. И, кстати сказать, сейчас в Болгарии пророчица слепая Ванга тоже самое говорит, что и Нострадамус. К ней, говорят, народ валом валит – а она, через мёртвых, говорит, что им делать. Считаю, что Ванга – чёрная старуха, а насчёт развала Союза ей говорят её руководители – у неё много советников даже из партийной элиты.
- Да, все хотят почему-то от Союза отделиться, но жить будут не лучше. Мне сейчас во сне привиделось многокилометровое облако, что ввысь, что вширь, которое возникнет в Америке, всё там задушит своим дымом, которое закроет солнце на много лет. Потом это плотное дымовое облако перелетит через океан, губя в Атлантике всё живое, потому что будет немного уходить в воду и накроет Европу с уже отделившимися от Союза государствами.
- И даже твою любимую Украину, в которой ты видела в сновидениях, как пересыхает Днепр. Не волнуйся, мне это не Володя сказал. Я попал в твой сон, который ты видела, когда была в Киеве. Не бледней. Человек, который думает о тебе и любит тебя – пусть платонической любовью имеет право на это. И хватит нам говорить о черноте, которая наступит лет через тридцать, сорок. Давай жить этой жизнью, которая хоть и тяжела для тебя, но прекрасна.
- Чем же она так прекрасна? – Калерия всё ёще не могла отойти от своего зловещего сна.
- Она прекрасна, когда ты мне улыбаешься. А сейчас не можешь улыбнуться, потому что вокруг гуляют люди, которые тебя хорошо знают, и, возможно, думают, что ты встречаешься с женатым человеком. Так, дорогая моя цыганочка, что-то ты мне меньше улыбаешься, и это мне не нравится. Как бы нам встретиться на нейтральной территории и поговорить.
- Мы с сыном собираемся в Зоопарк в воскресенье. Хочешь, присоединяйся к нам.
- Вот это предложение. В воскресенье я выходной, вернее работаю в ночь. А жена с малышкой уезжает к тёще на уборку урожая на даче. Вернее они там просто дышат воздухом и любуются на живность деревенскую и во дворе тёщи.
- Хороший отдых. Я рада за них. А ты, значит, вместо того, чтоб поспать перед тяжёлой ночной сменой, готов ходить с нами по зоопарку, разглядывать животных.
- Насчёт моей смены можешь не беспокоиться – осенью все старики, болезни которых обостряются зимой, так вот в эту пору они все на дачах – собирают урожай. И мы, представь себе, спим по полночи примерно. Теперь, когда ты отказалась дежурить у нас по ночам, я не отказываю себе пару раз поспать по часу, а иногда и больше. Так что без угрызений совести, пойду с вами в Зоопарк.  Правда, мне жалко запертых в клетках зверей, и я их сравниваю со своей жизнью.
- Мне тоже жалко птиц и зверей, - призналась Калерия, не желая чтоб Юрий её растолковал, почему он считает себя запертым в клетке. – Но сына спрашивают, в школе давно ли он посещал зоопарк и что в нём нового – так что приходится водить. Кстати, он всегда рад повстречаться со старыми друзьями.  Я имею в виду зверей, а не одноклассников. Хотя, если встречаются знакомые мальчишки или девчонки – тоже радости много.
- А потом их заставляют писать сочинения на эту тему? Нас заставляли.
- Да, много пишут сочинений подростки: - «Как я провёл лето» - это же жуть – описать всё за три месяца. К тому же ребёнок мой в первый раз поехал в пионерский лагерь, и там такие драки были  - приехал как из бандитского притона. Но лагерь он пропустил в своём сочинении, потому что вслед за возвращением Олега из лагеря, я повезла его в интересное путешествие по Западным нашим землям. Вот про эти наши путешествия он и писал.
- Наверное, в Эстонии были или в Латвии?
- По Латвии – Риге, Юрмале и ещё достопримечательностях её,  нас возил Домас – литовец, к которому ты меня ревнуешь.
- А почему не по своей Литве?
- Наверное, помнил, что ему рассказывала мама моя, ещё в Украине, где они познакомились, что из Литвы нас выгнали в 1949 году «лесные братья».
- Я слышал об этих бандитах – отстреливали русских, за то, что их стариков вывезли в Сибирь, ещё до войны. Но вывозили Чекисты, а причём были простые люди, которые им помогали после войны восстанавливать Литву?
- Лесные братья не разбирались, кто их людей вывозил, а кто помогал их стране.
- Да, и вот через много лет ты повезла своего потомка увидеть места, где ты жила?
- Допустим, что улицу и дом, где мы жили в Вильнюсе, не узнала. Тем более не повела нас надменная девочка-экскурсовод в хутор, где мы жили в то время, когда я в школу пошла. Даже школу свою не помню, где была расположена.  Увидела новый, отстроившейся, красивый и уютный  Вильнюс. И это смирило меня с тем, что нас оттуда когда-то грубо выставили. Хотя девушка-экскурсовод, явно не любила русских или Москвичей, говоря о Вильнюсе, будто цедила сквозь зубы, где у неё во время всей экскурсии застряла жвачка, поэтому её рассказы невозможно было понять.
- Насчёт жвачки – это ты здорово, как говорит твой сын, заметила, - засмеялся Юрий. – Литовцы, латыши и эстонцы себя западниками считают – к Западу головы у них повёрнуты. Оттуда им за это жвачку доставляют – или сами наладили её выпуск – вот и пускают пузыри в лицо всякого русского, не догадываясь, что они этому русскому, - я имею в виду тебя - в подмётки не годятся.
- Насчёт подмёток не согласна – девчонка молодая, надменная, но не совсем глупая. Потому что, на следующий день нас вёз в маленькую такую, но замечательную, старинную крепость Тракай её родной брат и признался, что сестра его заметила, что мы её передразнивали, имитируя жевание жвачки.
- Да что ты! Но брат-то не жевал? Как же он вас вычислил?
- Разве трудно нас с Олежкой вычислить? Мы же оба такие смуглые, как никто в нашей группе. К тому же мы сидели на первых местах, которые за нами закрепились с первой нашей экскурсии по Бресту. Но брат нашей проводницы по Вильнюсу решил нас задавить суровостью. Тогда мы с Олежкой применили другую тактику – стали смотреть на него влюблёнными глазами.
- Чья идея была? Твоя или сына? – ревниво спросил Юрий.
- Представь себе, что ребёнок мой придумал. И мы размягчили его сердце. Он даже к нам проникся симпатией. Когда Олег лазил с другим мальчиком, по каким-то бойницам, то и дело давая мне знак, где он, литовец этот стал просить меня приехать к ним с сестрой в гости, тогда они  нам покажут не только Вильнюс и его окрестности, но и всю Литву.
- А за это что он потребовал? Постой, я угадаю. Хотели увидеть Москву твоими глазами. А значит, и жить у тебя в тесной комнатушке.
- Угадал. Но я разъяснила юноше лет тридцати, что у нас очень тесно. Да и я не могу отвести им столько времени, водя по Москве – у меня другая работа – не экскурсовода.
- Ещё ввернула бы этому любителю красивых женщин, что тебя, малышкой, выгнали из Литвы. Если ты говоришь ему тридцать лет, то, возможно, вы учились в одной школе. Просто люди со временем очень меняются и вы не узнали друг друга.
- Насчёт того, что не узнали – это и я думала немного. А что мою семью выгнали из Литвы, то, что Бог не делает – всё к лучшему.  Не выгони «Лесные братья» нас из Литвы, мы не узнали бы украинские разорённые войной сёла, потом не поехали бы на Дальний Восток, где я познала некую свободу от мамы.
- Твоя матушка была узурпаторшой?
- Ещё какой, но я ей сопротивлялась, почти как тебе, - пошутила Калерия.
- Так ты считаешь меня узурпатором, вроде Наполеона?
- Вовсе нет. Ты высокий и красивый, чистоплотный. А Наполеон болел жуткой болезнью – что-то вроде чирьев на теле и ему приходилось принимать ванну даже в походах. Представляешь, как они ему надоели.
- Чирьи или ванны?
- И то, и другое. Поэтому он писал Жозефине, чтоб она, перед его приездами не мылась.
- Чтоб понюхать, как пахнет женское тело, а не мыло? – пошутил Юрий.
- Наверное. Но шутки в сторону. Продолжу про Дальний Восток. Из тех благословенных мест, где мне так нравилось, потому что немного освобождалась от гнёта мамы и старшей сестры.
- Так у тебя ещё сестричка – ведьма была?
- Причём считала она, да и мама Веру красавицей. Впрочем, и легкомысленные юноши. Но мы опять забыли о Дальнем Востоке. Как там Высоцкий поёт: - «Мы Землю толкаем назад, оттолкнувшись ногой от Урала».
- Оттолкнись и ты, радость моя нечаянная, наконец, от Дальнего Востока. Я представляю, как ты бегала по городу строящейся Находки – с сопки на сопку скакала как белка. Но без меня. Хотя подозреваю, что мальчишки за тобой бегали больше, чем за твоей старшей сестрой.
- Старшая сестра водила хороводы вокруг дома, где мы жили, выманивая из более взрослых парней деньги. Я же бегала по сопкам в центр города за хлебом. И, разумеется, мы бегали оравой – наполовину девчонки, столько же подростков.
- Чтоб вас охранять, чтоб хлеб хулиганы не забрали?
- Попробуй у нас отбери, если мы за ним стояли в пяти утра до трёх, четырёх часов вечера. Да и мальчишки тоже стояли в этих же очередях, но потом шли домой вместе. Во-первых, веселей, а во вторых, действительно, на ватагу не нападали.
- Завидую, я бы тебе и хлеб твой носил. Как на тебя мать не давила, а свободу ты свою отстаивала. Представляю, какая независимая выросла среди сопок и моря. Наверное, не хотелось оттуда уезжать?
- Конечно. Я уже мечтала, как буду учиться после средней школы во Владивостоке или Хабаровске. Но мечтам моим не пришлось осуществиться – пришлось уехать из Находки.
- Почему?
- Из Дальнего Востока мы тоже бежали, уже от бандитов, которых выпустил Берия, после смерти Сталина.
- Об этом мне рассказывал Володя – соратник мой по «Неотложной помощи». Я всё удивлялся, что вашей семье отовсюду приходилось бежать.
- Ах ты хитрец! Ещё и от меня всё это хочешь услышать? Пожалуй, мы не возьмём тебя с Олежкой в Зоопарк.
- Прости меня. Но когда любишь женщину, хочется знать о ней всё.
- И потом разочароваться в ней? – улыбнулась Калерия.
- В тебе никто, никогда не разочаровывался – уверяю тебя. Даже твой придурок муж, потеряв тебя, запил, а теперь ходит и всем рассказывает, что если бы жил с тобой, то не пил.
-  Даже это ты знаешь?
- Мне везёт – всюду встречаю знакомых, знающих тебя. Кстати никогда не слышал столько похвал в честь женщины, которая отталкивает мужчин направо, налево и они за это на неё не сердятся. Наверное, блюдя твою чистоту, никогда за тебя не дрались мужики?
- Дрались, - покраснела Калерия и встала с лавочки, беря в руки сумки. – Но это я тебе расскажу лишь в зоопарке, если Олежки не будет рядом.
- Это в том случае, если он найдёт себе друзей-приятелей?
- А он всегда находит или пригласит кого из одноклассников – так что мы сможем поговорить, идя вслед за подростками. Но свой стыд я буду тебе рассказывать, не глядя в глаза.
- Это разве стыд, если мужчины дерутся из-за женщины? Многие дамы мечтают об этом.
- Эти дамы-пустышки – так им можешь и сказать. Когда мужчины дерутся, они могут покалечить друг друга. А это страшно – даже если дерутся незнакомые тебе парни.
- А у тебя так было? За тебя дрались незнакомцы? И кому же ты досталась?
- А никому. Я кинулась в драку и самому наглому надавала пинков по заднице. Драку эту я развела, но от того наглого Гориллы мне ещё долго пришлось отбиваться.
- Давай я тебе помогу тебе твои сумки донести.
- Спасибо я сама.
- За что же спасибо?
- А своим разговором ты отвёл мои мысли от мировых проблем, - улыбнулась Калерия. – А то я в депрессию ударилась после поездки в Киев. Всё мне стала казаться таким мрачным. Киев уже совсем чужой, хотя экскурсоводы говорят, что он – мать городов русских.
- Так и в истории записано.
- Записано, - согласилась Калерия. – Потому Ярослав Мудрый и разослал своё потомство городами русскими править.
- Да не очень у него получалось. Какой-то из его братьев убил Бориса и Глеба.
- Убил братьев как раз сам Ярослав, людей к ним лихих подослав. А свернул всё на другого брата – Святополка.
- А зачем он так опозорил брата?
- Ярославу казалось, что Святополк хочет править в Киеве. И вот, убив Бориса и Глеба, Ярослав разнёс лихие вести, что сделал это Святополк, и тем дорогу к Киеву брату перекрыл.
- Вот что творилось и у нас на Руси, не только во Франции ядовитой или в Англии, где тоже за престолы боролись даже женщины – вспомнить лишь Марию Стюарт, которая взошла на эшафот, лишь за то, что грозилось у Лизаветы трон отобрать.
- Вот напомнил – книгу «Мария Стюарт» дают по макулатуре и, хотя говорят, что книга довольно затянуто написана – но я прочту.
- Откуда только время берёшь на книги, при твоей занятости?
- А ночи? Тоже вот перед поездкой в Киев и раньше мне снилось, что мой любимый Днепр, в котором я раньше так любила купаться, пересыхает - это будет пересыхать наша связь с Украиной, когда две могучие державы разбегутся.
- Может это и к лучшему. Пусть князья разберут могучий Союз на малые державы, и увидим, кому из нас хуже будет. Первоначально, конечно, всем будет плохо, потому что у нас страна была завязана на том, что в одной республике делают детали к тракторам, во второй республике его собирают. Лишь ракетостроение строили в России, но пускают ракеты с Казахстанского Байконура. Вот с этой республикой надо крепко дружить, даже если разбежимся.
- Там правит Назарбаев – очень умный мужчина – с ним связь будет сохраняться. Мне кажется, Назарбаев связан с Космосом, а это очень умные люди.
- Не о нём Высоцкий поёт: - «У нас такой-то – не помню имени – Мао-Дзе Дун и даже Хомени.
 - Не о нём, - улыбнулась Калерия. – Но пусть будет о нём. Назарбаев как раз умнее названных правителей.
 - Вот и ты – умница, что улыбаешься. Надейся, на лучшее, даже если расчленят Союз.
- И в самом деле, мне один умный человек говорит, что когда разорвут державу, то россиянам станет легче жить. Будем надеяться, что лет через двадцать- двадцать пять в магазинах появятся продукты, и мы, простые люди, которые не заходят с чёрного хода, не будем выстаивать дикие очереди, чтоб взять самое необходимое.
- Я на это тоже надеюсь, радость моя. За тебя, не за свою жену. Потому что ей всегда при самом ужасном кризисе, принесут продукты домой самые свежие. Но ты мне должна рассказать в Зоопарке, как дерутся самцы-мужчины, даже если их не желает женщина.
- А что! Ты тоже собираешься за меня драться?
- Боже упаси! Я знаю, что таким способом тебя не достигнешь.

                Г л а в а  16

- «Меня таким способом не достигнешь», - подумала, вернувшись домой, Калерия.  И уложив Олега спать, пошла тихо к телефону в коридоре, чтоб позвонить Ольге – своей давней подруге.
- Алло! Это Ольга Викторовна? Вас беспокоит…
- Калерия, не шали. Да я тебя по голосу узнаю, хоть ты мне через двадцать лет позвони. А мы, за последний год не раз с тобой виделись и перезванивались, что я тебе теперь через улицу услышу твой голос – ты только крикни.
- Ох, а я как раз и хочу тебе крикнуть, что пора нам с детьми пойти в Зоопарк. Слышишь?
- Не только слышу, но и радуюсь. Мы в это воскресенье идём с зоологом нашим в Зоопарк – он там будет детям рассказывать о зверях больше, чем написано на их клетках. И я только хотела тебе позвонить, чтоб вы с Олежкой присоединялись. А тут и ты звонишь – вот  обрадовала.
- А уж как ты меня. Что детей будет водить по парку учитель и много объяснять – мне и не снилось. Он хоть молодой у вас?
- Почти мой ровесник и не женат. Так что, смотри, не отбей его у меня. Может это моя единственная надежда найти сыну отца, а то он у меня непоседой растёт.
- Моему Олежке отца как раз не надо. Я уже заметила, что стоит, кому приблизиться с намерением взять меня замуж, как он находит в мужчине недостатки и говорит мне: - «Ты как хочешь – можешь выходить за него замуж, но он мне не нравится».
- Значит, будут бои между твоими мужчинами.
- Зачем? Я ещё раньше нахожу большие недостатки, чем те, которые видит Олег, и заранее даю отставку.
- Значит, тебя устраивает, что возле тебя крутятся мужчины – такие как Юрий Александрович, которые и в театры тебя водил и по Золотому Кольцу Москвы возил, а замуж вам нельзя?
- Ну, сколько сделал для меня и Олежки этот человек, за это надо в пояс ему поклониться. А я, дура такая, как вспомню всяких Лжедмитриев, которые лезли на Россию нашу матушку, почему-то и в Польшу не желаю ехать.
- Да ты что, Реля, поехать в такую страну, которая почти европейская. Там живут совсем по- другому, чем мы. Или ты деньги истратила на поездки по Белоруссии и Украине, так и в Польшу не хочется?
- Не в бровь, а в глаз. Истратила деньги и не хочется ехать в Польшу. Но вдруг захотелось  купить холодильник, потому что зимой прятать портящиеся продукты за окном опасно стало.
- Ты на первом этаже живёшь – могут стащить.
- Меня ещё Бог миловал. Но у нас же двор-колодец – я тебе показывала. Так бродяги или пьяницы, которых много в Москве развелось, к сожалению, придумали такие крючки, которыми не только с первого этажа сумки с продуктами снимают, но даже с третьего или четвёртого.
- Ничего себе наловчились! – возмутилась Ольга. – Ну ладно, Реля, завтра встретимся и поговорим, если мой Зоолог не заревнует. Полагаю, что ты тоже не одна будешь?
- Да ко мне пристроился довольно красивый врач. И я, признаться, надеялась, что, увидев более молодую и довольно привлекательную женщину, он перекинется на тебя.
- Бога ради, Калерия, не говори так. Мне мой Зоолог не очень нравится, но я как-то привыкла к нему. А если станет за мной ухаживать красавец – а за тобой лишь Нарциссы и носятся, то можно сломать моё будущее замужество. У меня есть надежда, что влюблённый в тебя мужчина, не так просто от тебе отстанет. Хоть как зовут его?
- Как и поляка – Юрий.
- Надо же такое совпадение! Но поляк ни на кого не смотрел, кроме тебя, хотя на него наши дамы очень вешались. Или «клинья подбивали», как они выражались. Но никакого внимания не получали. Надеюсь, и этот Юрий такой же?
- Такой же, даже женат, как поляк. Правда у него – тридцатидвухлетнего мужчины только родилась дочь – вот он и принялся подгуливать, пока жена в декрете. Но у жены его нянек и мамок, как у нас с тобой не бывало. И питание всякое и для ребёнка и для неё чуть ли не из Кремлёвской столовой приносят.
- Везёт же некоторым. А тут за колхозной картошкой и морковкой в очереди приходится стоять. Ну, ладно, нам плакаться. Посмотрю завтра на твоего Юрия, а знакомиться не буду, а то погнавшись за двумя зайцами, знаешь, что бывает. До завтра, моя дорогая.
- До свидания, - Калерия устало шла к своей комнате, размышляя: - «Вот  наглость какая, хотела познакомить Юрия с Ольгой. Но он и правда, не смотрит в стороны других женщин, с тех пор, как увидел меня на крыльце нашей поликлиники в прошлом году. Или мне кажется, что не смотрит? Но почему бы тогда он так радостно идёт со мной и Олегом в Зоопарк? И, кажется, находит удовольствие в простом общении с женщиной, которая с первого вечера сказала ему, что кроме дружбы никаких отношений быть не может».   

В Зоопарке, в очереди за билетами, Олег встретился, наконец, со своими одногодками, с которыми ходил в детский сад, а теперь в разные школы. Сами бы они, разумеется, друг друга не узнали – до того все выросли и поумнели. Но была Калерия Олеговна, которую они видели уже в своей школе и признали. А рядом с их любимой воспитательницей кто мог быть? Только Олег. И, конечно, они подходили, чтоб приветствовать Калерию, а затем некоторые обнимались с Олегом. Кто обнимался, кто просто за руку здоровался. Вслед за своими  потомками, подходили родители – отец или мать. Вспоминали детсадовские годы, как самые лучшие.
- На вас, Калерия Олеговна, не страшно было оставлять своих детишек.
- И не болели они у вас – это же чудо из чудес. Галина Николаевна – ваша сменщица, бывало, злословила, что вы слово заговорённое знаете.
- Галина Николаевна никогда не была моей сменщицей – это я за неё иногда подрабатывала. А что дети не болели, то я их старалась меньше в группах держать, больше на воздухе с ними гулять. А если был мороз, то и двигаться заставляла.
- Помним, как вы на всех площадках выстраивали то Ракету, где детишки прятались от ветра. То дед Мороза, вокруг которого водили хороводы. Спасибо вам за наших детей. Они и в школах теперь стараются что-то сделать во дворах, когда снег выпадет.
Юрий, который терпеливо выслушивал все эти разговоры, позвал Калерию к себе – подходила очередь к кассе. Олежка тоже побежал за матерью, выкрикнув на ходу:
- Встретимся в Зоопарке, и будем вместе ходить.
- Слава Богу, - проворчал Юрий, – а то я думал, что не дадут нам поговорить. А ведь ты мне обещала столько всего рассказать. Детишки собьются в кучку, а родители не станут к тебе приставать? Я рад, разумеется, что тебя так любят дети и родители, но взрослым пора бы подумать, что теперь у тебя другие друзья.
- Надеюсь, что они так и подумают. К тому же я заметила две пары, которым также надо поговорить как нам с тобой.
- Я тоже заметил. Только эти будут шептаться о любви, а потом где-нибудь встретятся и сольются в жарких объятиях. И что им до детей!
- Детей, к счастью, мимо клеток с пернатыми или зверями будет водить Зоолог из школы, где работает моя подруга. Вон они уже собирают всех детей, чтобы знать сколько их. Олежка, беги.
- Ну вот, Олег ушёл такой радостный, что встретил так много друзей из детского сада. Я же никого из детского сада своего не только не встречал в жизни, но и не помню. Зато вижу тебя, мою любимую женщину.
- Ни слова о любви, Юра. Мы с тобой договорились говорить о жарких драках – что интересней.
- Вот ты и призналась, что любишь драки.
- Подожди, я скажу Олегу пару слов. Олег ты не забудь от радости, что друзей встретил, маме иногда рукой помахать – чтоб я вас видела.
- Мы все вам будем махать, Ольга Калерьевна, - закричал один из мальчишек, и все захохотали. – Ой, простите, Калерия Олеговна – я ваше имя перепутал с отчеством.
- Ладно, идите, а помахивать не забывайте. Это и вас касается, Ольга Викторовна.
- Да неужели мы потеряемся от тебя таким большим коллективом? – Подруга всё же оценила внешность провожатого Рели. Говоря и обращаясь вроде к ней, она и на Юрия посматривала. -  В крайнем случае, встречаемся у пруда, где ныряют птицы и напротив их клетки со слонами, а слева носороги в бассейне плавают. Хороший ориентир? – Ольга явно хотела привлечь к себе внимание Юрия, но было напрасно. Он уже был влюблён в смуглую женщину, а боящиеся солнца, с серыми глазами дамы его не прельщали. Такова была его жена, а в отличие от Ольги ещё и полная женщина.
- Спасибо, встретимся. Но смотри там за ребятками, чтоб в клетки пальцы не просовывали.
- Для этого у нас есть Тарас Никифорович, - Ольга указала на своего кавалера, который поклонился Реле.
- Не беспокойтесь, Калерия Олеговна, я детей стерегу как усатый нянь, по недавней картине.
- Хорошо, когда тебя любят взрослые и дети, - шепнул Юрий. - Но теперь, когда я вижу, что и взрослые разобрались по парам, и не будут нам мешать, пора тебе раскрыть какие бои шли за тебя в молодости.
- Мы сейчас идём с тобой мимо кошачьих, да. Хочешь, расскажу детское стихотворение об этой породе. Это будет предисловием к тем дракам взрослых котов.
- Слушаю, моя повелительница. А вон, кстати, твой сын помахал тебе рукой. Чтоб ты не заблудилась, идя за ним. Я ему сделал отмашку – не беспокойся. Итак, стихи.
- «Зазевался я немножко, не закрыл в квартире дверь. И у нас  пропала кошка. Где искать её теперь? Через час про кошку знали, всё друзья, во всём квартале».
- Знаю этот стих. И все друзья этого раззявы начали искать кошку. Приносили всяких – а у них рыжая была. Прости, что перебил. Сам стихи наизусть не знаю, но суть их рассказал. А вот ещё вспомнил – самый интересный случай. Один замазанный и поцарапанный мальчишка принёс им кошку и рассказал: - «С этой кошкой в кочегарке, бой вели мы очень жаркий, я измазался как чёрт! – «Кот, - сказал хозяин, - первый сорт. Только чёрный, как смола – наша – рыжая была». Итак, любовь моя, - сделал вывод Юрий, - ты, по всему видно, не желаешь рассказывать мне о боях, которые вели из-за тебя кавалеры, чтоб не уподобиться этой кошке. Вот ещё сын твой знак подаёт, что не потерялся в этой толчее. Я ему тоже рукой помахал, что мы видим их.
- Спасибо, что за сыном посматриваешь. А насчёт тех боёв, которые вели из-за меня глупые парни – иначе их не назовёшь – так это совсем не интересно. А насчёт твоей влюбчивости, хочешь, расскажу тебе историю, вернее детектив, который я прочла совсем недавно. Он написан где-то во времена Шерлока Холмса, когда не было телефонов, но  существовала довольно быстрая почта.
- У тебя есть претензии к нашей почте? – заинтересовался Юрий.
- К почте нет – письма от моего мужа, в разгар нашей любви приходили во время и часто. А к телеграфу есть. Например, посылаю я телеграмму, чтоб встречали в Херсоне, потому что везу слишком много продуктов и подарок моему сыну – велосипед – первый, трёхколёсный. Никто меня, конечно, не встречает. Оставляю чемодан с вещами и продуктами в камере хранения, а велосипед на плечо и вышла на трассу, чтоб подвезли.
- А автобусы?
- Последний автобус ушёл в то село в восемь часов, а поезд опоздал, и мы приехали в десять.
- Так, может, тебя и встречали, а, не дождавшись поезда, уехали на последнем автобусе?
- Меня не встречали, потому что не получили телеграмму. И когда я ввалилась домой с велосипедом на плесах, доехав на попутных машинах, все изумились – почему не сообщила?
- Не страшно было на попутках добираться? Ведь молодую, красивую женщину, я думаю, не один водитель пожелал использовать не как «Кассандру, а как простой, но ненасытный победитель» - опять из песен Высоцкого.
- Про Кассандру знаю, а о том, что её насиловали – нет. Но меня никто не посмел насиловать, видя, как я удручена, что пришлось домой добираться ночью. И что ты думаешь. Утром, когда я посылала младшую сестру с её поклонником на мотоцикле за моим чемоданом, пришла телеграмма – встречайте.
- Вот это фокус.
- Правда я маме про то, как меня наказала почта, не говорила, по просьбе почтальона. Мама была начальником небольшим, но могла так согнуть человека или нескольких. Но вернёмся к моей повести, которую я тебе хочу рассказать. К счастью я сделала отмашку сыну, что вижу его, так что душа спокойна. Да вот ещё мы стоим напротив белой тигрицы – их в природе единицы.
- Это альбиносы и у всех животных альбиносы вызывают жгучий интерес.
- Ты хотел сказать, что жгучий интерес вызывают все животные-альбиносы, даже люди.
- Ты встречала альбиносов-людей?
- Встречала альбиноса – молодого человека, когда каталась на пароходе по Москве-реке. Он даже за мной ухаживал прошлым летом.
- Как это у вас получилось?
- Новая соседка у нас появилась. И принесла билет на двоих, чтоб покататься по Москве-реке. Олег был в пионерском лагере, и я согласилась, потому что родителей в лагерь не пускали, отговаривались карантином. Люся – это моя соседка предупредила меня, что на пароходе у неё будет спутник, так чтоб я к ним не подходила.
- Наверное, ревновала своего молодого человека?
- Не знаю. Но я и не думала к ним привязываться. Смотрю на берега Москвы-реки, слушаю экскурсовода. Но слушают его не все. Какая-то весёлая компания затеяла танцы. И вот одна, не очень красивая девушка, но весёлая или притворялась такой, взялась танцевать не то «Барыню», не то «Цыганочку» - я не очень разбираюсь в этих танцах. Наверное, «Цыганочку», потому что вовлекала в этот  танец молодого цыгана. А он не хочет с ней танцевать и двигается в мою сторону.
- Признал в тебе цыганку?
- Не знаю, кого он во мне признал, но только и я от него двигаюсь и натыкаюсь на Альбиноса – высокого и не очень красивого. И он понимает, что мне нужна защита от пылкого цыгана.
- Да что ты! Вот, смотри, Олег машет, прежде чем повернуть за угол. И чем у тебя кончилась эпопея с альбиносом?
- Оказался очень умным парнем, но застенчивым. Строитель, учится на технолога. Накормил меня обедом, понимая, что в моём кошельке на него не найдётся денег.
- Неужели без денег села на пароход?
- Вот представь себе. В кошельке было копеек двадцать.
- Ну, ты даёшь! Что же так на себе экономить?
- Это у меня ещё от голодного детства осталось. Но давай вернёмся к альбиносу –львице. Она мне напомнила одну даму из детектива, который я тебе хочу рассказать.
- О себе говорить не хочешь, рассказывай детектив. Это не из серии ли «Следствие ведут знатоки?»
- Нет, я же сказала тебе, что написан он французским писателем – не помню фамилии – а писал он в стиле Конан Дойла или Дюма – выбирай кого хочешь.
- Уже заинтересовала – рассказывай.
- Впрочем, Конан Дойла я, пожалуй, зря назвала – тот писал понятней, не запутывал фабулу.
- Распутывай мне фабулу французского детектива, - Юрий улыбнулся, помахивая рукой вслед экскурсии сборной команды.
- Один красавец художник, вроде тебя, очень падкий на женщин, придумал себе хобби – он установил у себя наверху его мастерской сильный телескоп. Настолько сильный, что из одного конца Парижа, он мог наблюдать за верхними окнами других концов Парижа. Рассматривал всё – женщин, мужчин, появлявшихся в окнах, даже занавеси. Ещё движение внутри комнат.
- Ну, это совсем не интересно. Ведь даже если ему понравилась бы какая красотка, он с ней даже не мог познакомиться. С одного конца Парижа посматривать в окно другого конца – это не знакомство.
- А ему и понравилась одна Венера – белокурая, пышная плечами, красивая лицом. И всё – его аппарат прочно настроился на это единственное окно. Художник понял, что его Венера живёт одна, но черед день к ней приходит любовник, и начинаются жаркие объятия, потом пара исчезает в спальне.
- Ты меня как на жаровне поджариваешь. Единственно мне не нравятся белокурые бестии, ещё и полные, как я понимаю.
- Но тогда были другие времена, - возразила Калерия. – И если сейчас нам в фильмах о Шерлоке Холмсе показывают статных женщин, то это уже актрисы. Но поджаривать я тебя долго не буду, потому что художник, высчитав, что примерно предмет его желания находится в квартале Собора Парижской богоматери, решил пройтись по всем улицам, того, не очень богатого района, заглядывая в окна и ища свою красавицу.
- Это всё равно, что искать иголку в стоге сена. Он смотрел с высоты и, наверное, видел окна на высоте, а не у земли. Гулять же он собрался по тротуарам, значит, увидеть свою красавицу, и даже её занавесок не мог.
- Какой ты умный! – Восхитилась Калерия. – Почти как мой сын, который машет нам, чтоб сворачивали не на правую сторону, а налево. Мы так и пойдём, а не как художник, гулял по улицам и заглядывал в окна первых этажей. Но вдруг ему повезло – он встречает своего товарища по учёбе не то по школе, не то по пансиону, где они вместе проживали. Но товарищ его – богат и маркиз – к тому же глуп как пустышка. Рассказывает влюблённому художнику, что идёт от любовницы, которая живёт в Париже, а сам предпочитает жить в замке, недалеко от Парижа и у него красавица-жена, но холодна как лёд.
- Вот это да! Уж не от ледяной ли жены он скачет в Париж и именно к той красотке, которую узрел в окне художник?
- Восхищена твоей прозорливостью, и я, читая книгу, тоже так подумала. Но хвастун муж обещает художника с обеими женщинами познакомить, с условием, что он не проговорится ни одной о существовании другой. Художник и не думает – он уж мечтает сделать своими женщинами и жену своего повесы друга и любовницу. С этими сладкими думами, он приглашает маркиза к себе на обед, с тем, чтоб он ему рассказал больше о своих женщинах. Но тот начал нудить, какой у него нехороший тесть, обещал подарить шестьсот тысяч, после того как он женится на его дочери, но деньги пропали, потому что нотариус, который должен передать деньги, сбежал с красавицей, женой садовника. Кстати книга так и называется «Сбежавший нотариус».
- Уж не та ли это красавица, которая мелькала художнику в окне?
- Мы очень быстро с тобой догадываемся, но автор пишет медленнее нас и мне, читая, пришлось пробираться сквозь дебри. Между жалобами недалёкого маркиза он вдруг узнаёт, что его друг художник. И приглашает его к себе в замок, чтоб он нарисовал портрет маркизы. При этом характеризует её как красавицу, грациозную, приятную, любезную.
- На этот раз забыв сказать, что называл её раньше холодной.
- Наоборот он так расхваливает свою жену – и умница и красавица и любит его, скучает, когда он уезжает, болеет, каждый раз зовёт доктора, вот только ему – бедному несчастному надо через день ездить в Париж, требовать свои шестьсот тысяч франков, которые украл нотариус.
- Я б на месте этого художника, подозревая, что он лжёт, облил его краской.
- Наказание лгун получил от слуги, что тот, нечаянно, разумеется, облил его сюртук подливой. И побоялся сказать или почистить хотя бы его одежду. Признался лишь хозяину, когда маркиз ушёл.
- Художник, наверное, посмеялся над балбесом, что ходит по Парижу с белой спиной?
- Посмеялся и пошёл к своему аппарату, чтоб посмотреть, что делает его прелестница. Ещё и возмутился, что двенадцать часов, а возлюбленного у женщины ещё не видно. Господи, и мальчишек что-то не видно, - это Калерия потеряла из виду экскурсию которую вёл зоолог.
- Успокойся, они уже у клетки слона. Я-то их виду. Рассказывай дальше, потому что там Олег к нам присоединится. Я вижу, и мороженица там стоит.
- Не волнуйся, ему я денег дала на мороженое. А пока мы дойдём туда, и мне тоже захочется охладиться – надо досказать. Короче, художник возмущён задержкой возлюбленного дамы, не подозревая, что это его обед виной. Когда приходит мужчина, и они обнимаются, как всегда мужчина стоит спинок к окну. И тут художник видит белое пятно на спине у возлюбленного и начинает смеяться.
- Вот когда до него дошло кто возлюбленный дамы – богатый, но пустой человек.
- Притом, заметь, богатый маркиз считает себя хитрым. Даме этой он представился не миллионером, а бедным, или среднего достатка кавалером.
- Вот это да! И она его не раскусила? Видно ум её короток, хоть волосы длинные.
- Волосы длинные, лицо прелестное, имеет одного возлюбленного, как определили художник. При этом этот возлюбленный приезжает к ней через день. И поэтому художник, получив предложение маркиза ещё за обедом, ехать в его замок в пять часов вечера, был на вокзале во время. Он решил, что увидит и жену этого волокиты, узнает, по словам бахвала, как жена влюблена в своего мужа (или не любит его, как художник догадался) и при этом узнает адрес его пылкой красотки в Париже.
- Значит, красавец-художник решил за обеими дамами маркиза поухаживать?
- Как ты догадлив. Но на этом и остановимся. И пока Олег с товарищами наблюдают за слонёнком, купим мороженого и охладимся. Вот, кстати, дети с мороженым же пошли смотреть на носорога. Как бы он их не обдал грязной водой из его озерка или бассейна – как сказать.
- Конечно, это бассейн, а ребятишки стоят далеко. За их мороженое ты не беспокойся. А нам я сейчас куплю. Тебе какого?
- Если будет эскимо, то купи маленькое, а если не будет, покупай любое, даже с вафлями.
Юрий принёс мороженое: - Вот, раскрывай потихоньку. Да рассказывай дальше, что произошло с этой троицей?
- Хм! Троицей? Когда художник приехал в замок, там ещё столько прибавилось народу, к этим троим, что только знай, запоминай имена, да все их истории и как это грустно всё закончилось.
- Так художнику не пришлось поухаживать ни за женой, ни за любовницей этого павиана?
- Художнику пришлось стать сыщиком и разматывать всю неприглядную историю, которую натворил маркиз в жадности своей. А к маркизу ещё такая шайкам привязалась, в том числе и эта белокурая.
- И жена?
- Жена оказалась очень порядочным и несчастным человеком, которой не по своей воле пришлось выйти замуж за этого олуха царя небесного. Но потом она нашла счастье, благодаря художнику, выйдя замуж не за художника, как ты думаешь, а за другого, которого любила.
- И другие такие же счастливые остались?
- Олух погиб прямо в доме своей любовницы. Она, оказывается, была вначале любовницей его будущего тестя. И, желая присвоить деньги несчастной девушки, которая потом стала женой маркиза, травила её. Но рядом находился врач, который был влюблён в девушку и спас её. И он бы даже женился на богатой девушке, но его тётушка, которую он очень любил, взяла с него клятву, что никогда не женится на богатой. Потому что когда-то тётя сама пострадала от её отца.
- Вот как всё в жизни переплетается, да? Тётя Шура запрещала Игорю с тобой встречаться, а, может быть, ты бы его от смерти спасла?
- Ой, не будем тревожить Игоря, где ему, быть может, хорошо. Дослушай про эту «троицу» как ты говоришь. Там, в процессе, погибает этот любви обильный тесть маркиза, который из-за любовницы – той самой Венеры из окна, хотел дочь отравить. Но не получилось. Дальше – больше. Вроде бы сбегает нотариус с деньгами – шестьсот тысяч франков. А на самом деле убил его тот  же тесть, который на эти деньги хотел жить с Венерой из окна.
- Но как получилось, что вместо его, жил его зять, да ещё притворялся нищим?
- Вот идут дети – обогащённые и довольные, что повстречались через много лет. Сколько воспоминаний было у них. Сколько разговоров у клеток с диковинными животными, которые они, живя в другом месте, может быть, в жизни бы не увидели.
- Мам, мы, конечно, все устали. Вы тоже устали, да и другие родители тоже. Поэтому мы договорились, что через месяц придём в другой зоопарк, который сооружается через дорогу, и посмотрим террариум. Но там будут и горные козлы, которые лазают по скалам и другие животные.
- Возьмите и меня, если у меня будет свободный день, - попросил Юрий.
- А как же! – ответил, улыбаясь, Олежка.
- Ну вот, дорогая, и закончилось наше небольшое свидание.
- Такова жизнь, Юра – так говорят французы.
- Но когда же ты мне расскажешь всю фабулу подробней, а не так как ты наметала вживую?
- Даст Бог, ещё увидимся – доскажу. Тут самый интересный человек – художник. Хотел иметь двух женщин, а не получил ни одной. Но зато как распутал он это сложное дело – потрясло меня.
   
                Г л а в а   17

Юрий «отловил», как он выразился, Калерию через три дня после их похода в Зоопарк. Реля, отведя сына в секцию Самбо и поговорив с тренером, возвращалась в задумчивости домой. Хорошо ли, что её будущего лётчика берут на плечо и кидают головой вниз – это она видела, не на Олежке упражнялись, а другие самбисты. Но тут же привязала эти упражнения к своему сыну. Как бы головой не ударился так, что потом не пропустит его лётная комиссия. И вот, на её тяжёлых раздумьях, Калерию окликнул Юрий.
- Куда идёшь?
- Домой.
- А нельзя с тобой?
- Ишь, чего выдумал. Да у нас там такой Цербер в квартире, что завтра же будут знать, кто ко мне ходит. Она тебя, к сожалению, знает – не раз вызывала к своему мужу-алкоголику. Один раз ты его даже госпитализировал с подозрением на белую горячку, которая оказалась брюшным тифом.
- Так-так, вспоминаю этого старичка – маленького ростом. Он-то всех обманывал, что это у него от окопных вшей – брюшной тиф приключился через двадцать лет после войны. Но потом признался, что ходил к любовнице – не очень чистоплотной даме – там и заразился.
- Он заразился и в квартиру принёс. Я же ему и «скорую помощь» вызывала, на которой ты приехал.
- Да, я тогда на «скорой помощи» работал. Но насколько я помню, вас всех пришлось колоть, чтоб и у вас брюшного тифа не оказалось.
- Бог миловал, - сказала Калерия. – Все соседи отскочили. Особенно переживали евреи, которые, как я поняла, спустя некоторое время, уже готовы были уехать в Израиль.
- Ну, в честь того, что все отскочили от такой неприятной болезни, не доскажешь ли ты свой французский детектив, который очень меня заинтересовал.
- Давай забудем всё, что я тебе тогда сказала, как погиб маркиз со своей белокурой бестией, потому что вначале книги он ещё жив и бравирует перед художником своими женщинами, которые, по его словам очень любят его.
- Ну, блондинка встречает его очень живо – видимо в расчёте на его небольшие деньги, которые он, скупясь, преподносит её. Пойдём, вон на ту лавочку сядем, которая зажата между домами и стенки домов глухие. На ней что ни говори, никто не услышит, если мимо проходить не будет. Не бойся, я тебя насильно целовать не стану.
- А попробуешь, так укушу за губу. Что я сделала одному бандиту, который мечтал меня изнасиловать. Ну вот, сели, а то у меня ноги гудят с утра – набегалась как собачонка по району. И не станем терять времени. Итак, ты знаешь уже, что недоразвитый маркиз, который, впрочем, считал себя очень хитрым – предлагая любовнице малые деньги и держа её в дешёвой квартире.
- Но сбежала-то она с нотариусом – куда тот делся с шестисот тысячами маркиза?
- Давай выясним судьбу нотариуса и этих шестисот тысяч. Ты помнишь, что я тебе уже рассказывала о том, что маркиз, прежде чем познакомить художника с белокурой бестией, привёз его сначала в свой загородный замок. И там их встретила жена-красавица – на этот раз черноволосая женщина, о которой маркиз говорил, что она всем хороша, но холодная как лёд.
- Не было ли там любовника? – заподозрил Юрий.
- Когда маркиз вёз художника в замок, он хвастался о том, что его холодная жена так его любит, что заболевает, когда он уезжает. Но неподалеку живёт хороший доктор, который, кстати, разбогател в тот самый миг, когда у маркиза пропали шестьсот тысяч франков. Врачу досталось наследство от умершей тёти, и он уже не желал ходить по больным. Но жена маркиза, уж какими мольбами, но призывает его к себе. И когда художник с маркизом приезжают в замок, то застают там и врача – мрачного, тридцатилетнего мужчину, который тут же собирается уходить. Хозяин маркиз хотел провести его короткой дорогой, но врач ни за что не хотел идти ею, а пошёл по длинному и неудобному пути. Маркиз возвращается и, смеясь, рассказывает об этом – вот, мол, какой упрямец, не хотел идти по короткой и зелёной аллее, а пошёл под солнцепёком, длинной дорогой.
- Что-то на этой короткой, красивой дороге его пугало.
- Ещё бы! Маркиз, захлёбываясь от смеха, поведал художнику, что ещё один их знакомый по пансионату, который присутствовал на свадьбе маркиза, в тот день, когда маркиз от зятя своего должен был получить шестьсот тысяч франков, но не получил, так как нотариус скрылся с красавицей женой садовника.
- Так это же печаль, а не смех. Неужели маркизу не жалко было таких денег – он же скупой.
- Всё так, но марких мечтает ещё получить эти деньги – по этой причине он и ездит в Париж. И почти не думая о пропаже денег,  маркиз удивляется, что доктор не хочет ходить удобной дорогой. А потом рассказал художнику – уже с гневом, что через два месяца, после побега нотариуса, пришло письмо, что нотариус мёртвый и лежит между двумя деревьями, как раз на той тропе, по которой не хочет ходить доктор.
- Так почему бы, не гневаться, а не пойти и посмотреть?
- Умный так бы и сделал, но не наш маркиз. Он гневался на приятеля, что тот, в очередной раз посмеялся над ним – ведь письмо было прислано 1 апреля.
- А чтобы разрыть могилу и деньги те достать – шестьсот тысяч.
- Всё дело в том, что в могиле не было шестьсот тысяч. Нотариус, который хорошо знал зятя маркиза, заподозрил, что тот его хочет надуть.
- Ну, если он хотел дочь свою отравить ради белокурой любовницы, то почему бы, не надуть зятя? Кстати, кто спас его дочь, черноволосую женщину, которая не любила маркиза, хоть и вышла за него замуж?
- Она вынуждена была выйти, хотя любила молодого врача. Но врачу тётя его запретила, зная какой фокус с ним может сыграть будущий зять, который когда-то и её обманул, отобрав все средства к жизни. А выручил тётю врача как раз тот нотариус, обманув в свою очередь негодяя. Но пока он вернул деньги бедной женщине, прошло двадцать лет – уже вышел срок её, выйти замуж – вот и жила она ради племенника.
- Потому он послушал тётушку и не женился на богатой невесте?
- Потому что тётя врача понимала, что будущий тесть сотворит с ним что-либо, чтоб оставить свою дочь и зятя на бобах, - добавила Калерия.
- Что он и пытался сделать с маркизом?
- Да, но забрать все средства дочери – около трёх миллионов и средства маркиза он не мог. Тогда стал плакать перед маркизом, что готов занять денег у друзей, чтоб только дать в добавок к наследству дочери от матери и свою не большую лепту – франков в шестьсот тысяч.
- Тогда маркиз пообещал ему дать эти деньги, чтоб тесть не опозорился перед обществом?
- Вот  как ты хорошо всё понимаешь. Но нарвался хитрец на того же нотариуса, который за двадцать лет вернул деньги женщине, которая потом оставила их в наследство племяннику.
- Но теперь у нотариуса, как я понимаю, двадцати лет не было, чтоб изъять деньги у обманщика? А, получив шестьсот тысяч, хитрец деньги не собирался возвращать?
- Ни в коем случае. Он собирался на эти деньги жить с белокурой бестией, женой садовника. Но так как садовник был тяжёл на руку и обещал всякого, кто позарится, на его жену, убить, то тесть отсылает блондинку заранее в Париж, чтоб через некоторое время к ней примкнуть с деньгами.
- Значит, убив нотариуса и ограбив его, он собирался жить красиво. Но почему же у него ничего не получилось. Потому что, как я понимаю, пользовался девицей его зять.
- Давай по порядку, а то мы перевернули всё с ног на голову в этом детективе. Узнав о новой афёре тестя маркиза, нотариус понял, что деньги его доверителя никогда к нему не вернутся.
- И остался бы живой. А для того глупца эти деньги не пошли бы на пользу. Да и маркиз не очень бы обеднел, имея миллионы.
- Видишь ли, нотариус был человек чести. Он просит у маркиза одну безделушку, которая как игрушка висела на его поясе. Это типа печати с гербом. Тот удивляется, но соглашается. Даёт. И нотариус проделывает такой фокус – он свёртывает газеты, чтоб это было похоже на купюры и обклеивает их бумажками, как в сберкассе или банке. И на эти бумажки ставит гербовую печать маркиза. Приносит на свадьбу и обдаёт маркизу в руки – тот раскладывает по карманам. А потом незаметно передаёт тестю. И вот все дарят подарки, и тесть выкладывает свои пачки, на которых стоит герб маркиза. Гости в шоке. Тогда маркиз говорит гостям, что он заранее пересчитал деньги и поставил печать, чтоб тесть не спутал. Таким образом, нотариус забирает все пачки и делает вид, что хочет нести их на следующий день в банк. Но тесть не хочет, чтоб деньги попали в банк. Он выслеживает нотариуса и убивает его, а пачки с газетами забирает себе. И когда он понял, что у него нет денег, чтоб хоть несколько месяцев пожить всласть с белокурой женщиной, он стреляется.
- И таким образом, все сочли, что нотариус с деньгами и красавицей сбежали и живут себе где-то припеваючи? А чтоб этому дуралею маркизу разрыть могилу и знать, что нотариуса уже нет на свете.
- Нет, он лишь жалуется художнику на то, что ему тесть не додал шестьсот тысяч франков. И рассказывает, выпив за обедом с художником, о своей любовнице. А чтоб не заинтересовалась жена, вышел с ним в сад.  Даже называет улицу и квартиру где она живёт – вот до чего глупый был. Художник удивляется, почему в таком бедном районе обитает любимая женщина – вот тут маркиз признаётся, что назвался ей не своим именем и притворился не очень богатым.
- А та красавица не дождавшись старика с деньгами, и этому рада?
- Она рада, что сбежала от лютого мужа, который её ревновал и бил по всякому поводу.
- Неужели такой монстр? Или жена такая развратная?
- Жена садовника, естественно такая, как ты сказал. Кстати, она мне напоминает Лиду из нашей регистратуры в поликлинике – примерно они и личностями похожи и поведением.
- Забудем о Лиде, в которую я сдуру тоже чуток влюбился и она мне глазки строила, как и всем прочим мужчинам, а потом узнал, что она за штучка. Теперь я представляю, что мог иметь от такой женщины художник, если бы, не дай Бог, его судьба свела. Но как автор описывает мужа этой белокурой бестии?
- Вообще жутким чудовищем, но хитрым. Он ходит и подслушивает в имении маркиза все слухи, а вдруг узнает, где его жена прячется. И нечаянно слышит адрес любовницы маркиза.
- Да тот ещё, наверное, описывает художнику её красоту?
- Возможно, но садовник не связывает свою жену с любовницей маркиза. Он же думает на нотариуса. Но вот случай – маркиз, когда думал, что нотариус убежал с его деньгами, назвал своего пса так – Нотариус. А пёс был очень блудливый – таскал с кухни самые лакомые блюда маркиза. И однажды маркиз не выдержал и приказал садовнику пристрелить пса и запрятать его в ту яму, где, как ему написали, лежит нотариус.
- И тот убивает пса, разрывает яму и находит настоящего нотариуса, - предположил Юрий.
- Да и с этим открытием он несётся в Париж к художнику, у которого он думает застать своего хозяина. Как он знает, где живёт художник? Тот дал ему визитку и приглашал приезжать к нему – он бы нарисовал портрет этого страшного человека.
- Понимаю. Художнику любые нужны типажи. Но когда разъярённый садовник приезжает к художнику, хозяин его, маркиз, в это время развлекается с его женой.
- Спасибо, что помогаешь. Да у художника нет маркиза, как ты правильно предположил, а должен придти доктор – тот самый, у которого роман с женой маркиза – так думал художник, наблюдая за ними. И когда художник гостил у маркиза, к нему попало письмо, написанное маркизой, где она,  по-видимому,  писала, что желает уйти от мужа. Хотела, а потом вернулась – под воздействием доктора, как я думаю – потому что автор не сообщает ни что в письме, ни почему маркиза вернулась домой.
- И доктор ищет это письмо, - предположил Юрий – о чём сообщил художнику. Но раньше, чем пришёл влюблённый доктор, к художнику врывается разъярённый садовник, который уже знает, что жена его сбежала не с нотариусом. Но при этом орангутанге никак не передашь письмо доктору. Что делает художник?
- Ты правильно назвал разъяренного садовника орангутангом. «Находчивый» в кавычках художник отправляет садовника в свою обсерваторию, где стоит труба, направленная на окна развратницы. Теперь ты можешь догадаться, что там может произойти?
- Пока художник передаёт письмо влюблённому доктору, орангутанг смотрит в окуляр и видит свою жену и хозяина? Но как ему добраться до них, если художник поначалу не мог найти эту улицу и заинтересовавшую его даму?
- Ты забыл, что в замке садовник слышал адрес – очень простой, между прочим. Он несётся по Парижу прямо к этому дому, по пути сбив слугу художника, что у того распух нос до не узнаваемости. Пока художник даёт слуге монету, чтобы пошёл и выпил, пока проводил доктора и припал к окуляру, то увидел в окне лишь полицейских, смотрящих вниз. Но он не видит низа и успокаивается. Значит, что-то случилось, но не такое страшное, как он предполагал. Потом  возвращается избитый орангутангом слуга и жалуется художнику, что тот зверь мало разбил его нос, он же хотел его убить, выбросившись из окна с каким-то господином, и пролетели они в сантиметре от него. Разбились в лепёшку. Художник спрашивает, а больше никого они не убили? Получает в ответ, что ещё и женщину задушил этот людоед.
- Вот это конец! А что сталось с женой маркиза?
- Полагаю, она вышла замуж за доктора, с которым у них была любовь.
- Но почему он не женился на ней сразу?
- Во-первых, его умоляла тётя, которую обокрал тесть маркиза ещё двадцать лет назад. Ещё она подозревала, что этот негодяй может не только обокрасть дочь и зятя, но ещё и убить.
- Пожалуй, что так и случилась бы. Получается тетя спасла не только племянника, но и дочь этого негодяя, отца маркизы. Спасибо тебе. Такой сюжет мне разобрала.
- И пора нам прощаться. Вижу моего мастера спорта – возвращается с Самбо.
- Ты отпустила туда сына? Это же хуже бокса – так могут уделать, что костей не соберёшь.
- Я и сама так думаю – беседовала сегодня на эти темы с тренером. Он сказал, что сила у Олега есть, взвалит соперника, а бросить через плечо ему жалко.
- Нет спортивной злости.
- Именно. Вот и хочу побеседовать с сыном о том, чтоб он сменил секцию. До свидания.
- Тебя если не подстережёшь, то свидания не получишь. И по телефону ты со мной не хочешь разговаривать.
- Я тебе говорила, про бабушку Цербера? Так она наши разговоры развратит и разнесёт по округе. А самое главное понесёт своей «подруге» тёте Шуре – матери Игоря.
- Не понесёт. Мне тётя Шура говорила, что отсидела, по доносу твоей соседки два года, теперь она твою Марью Яковлевну на порог не пускает.
- Уже пускает. Уже гуляют даже по скверу. Так что нам с тобой туда вдвоём уже нельзя появляться. Я знаю, что тётя Шура была бы довольна, что изменнице её погибшего сына тоже изменяют, но я не хочу заставлять тётю Шуру лишний раз плакать. Увидев нас, она бы заволновалась. И, до свидания. Я побежала.
- Спасибо, что уделила мне время, которое у тебя на вес золота.
- Моё время, - ответила Калерия на эту насмешку, - измеряется янтарём – это слеза моря.
- Подожди ещё минутку. Успеешь к своему сыну. Я всё думал – к чему ты рассказала мне эту притчу? Разумеется, нельзя гоняться за двумя зайцами – как говорит пословица. Но я, увидев тебя, сразу прекратил всякие попытки сблизиться хотя бы с одной женщиной или девушкой, даже если они сами себя предлагали. Одна ты на уме – насмешливое моё счастье.
- Не говори так – много ли я насмехалась над тобой?
- Наверное, нет. Ты над собой смеёшься, а над другими стесняешься. А между тем, твоя подруга Ольга сунула мне свой телефон при расставании.
- Неужели за тем, чтобы встретиться? – удивилась Калерия смелости подруги. Говорила, что у неё есть парень, с которым, возможно, поженятся, но вот не устояла перед обольщением Юрия: - «И когда он только успел взять у Оли телефон – вроде всё время был рядом. Или когда я прощалась с детьми и родителями, они смогли договориться о встрече. Ну, Оля, ну подруга!»
- Не беспокойся, мы встретились. Но не за тем, чтоб целоваться. Она мне передала коротенький рассказ о тебе, полный любви молодой девушки к девушке постарше, в которую она влюбилась платонически. Это не лесбийская любовь – не беспокойся. Но восхищение молодой женщиной, одной воспитывающей сына.
- Этот рассказ при тебе? Дашь почитать?
- Вот тоненькая тетрадочка, исписанная аккуратным, почти детским почерком, но очень разборчиво и даёт полный портрет Калерии Олеговны тех лет.
- Ух, Ольга! Хоть бы мне шепнула и дала тетрадь для прочтения, прежде чем давать человеку, который делает вид, что влюблён в меня.
- Обижаешь, любимая. Жаль только, что любовь моя почти как у поляка, который имел счастье посмотреть Москву твоими глазами. Ещё поездил с тобой по Золотому Кольцу Москвы. А я, Балда стоеросовая, хотя бы в Бухту радости этим летом съездил раз.
- Вот жаль, что не поехал. Меня в этой Бухте Радости чуть не забрали на тот свет плохие люди. Заманивали в неизвестное мне место всякие сущности, - пошутила Реля и удивилась: - «Уже могу шутить на эту тему». - Давай, тетрадь! Раз проговорился, дай и мне почитать. Что могла написать обо мне Ольга, «подруга дней моих суровых», почти по Пушкину. Вот спасибо. Не знаешь, она этот рассказ не посылала никуда?
- Говорит, что не смеет, пока ты не прочтёшь, - Юрий был в задумчивости.
- «Наверное, его смутил мой мрачный юмор, насчёт того, что меня пытались оторвать от сына и заманить в какую-то неизвестность». - Думала Калерия, распрощавшись и уходя.


                Г л а в а  18

- «Ну, Ольга! Хоть обликом ты и похожа на ту Ольгу, которую описал Пушкин в «Евгении Онегине», но душой не так пуста, если взялась отразить время, которое и я ещё не могу описать так подробно», - Калерия, перейдя дорогу и чуть сдерживая шаг, немного заглянула в тетрадь. – «Это что-то из «Денискиных рассказов» писателя Драгунского, но тем интересней читать о себе, когда пишет ещё наивная молодая девушка. Сколько Оле тогда было? Девятнадцать лет. Я, пожалуй, раньше начала вести дневники – лет с тринадцати, когда влюбилась первый раз. Но я больше стихами сыпала от заполнивших меня чувств. Однако читать, идя навстречу идущим людям не очень прилично. Да и неудобно. Приду домой, накормлю своего будущего лётчика, поговорю с ним насчёт «Самбо» - пора ему уходить из этой секции, пока не покалечили. А потом, если сон меня не сморит, почитаю, сочинения Ольги про нашу с ней встречу и как развивались наши отношения. Всё, кажется, помню, как пришла в тот детский сад, какие там отношения у меня складывались с некоторыми воспитателями, нянями, и даже поварами, а главное с заведующей Татьяной Семёновной – что-то об этом или совсем ином пишет Ольга? Но хватит об этом – всё узнаешь, когда прочтёшь – переключись лучше на сына, которому сейчас требуется твоя помощь».

Придя домой, и, разогревая им ужин, Калерия думала, как поговорить с сыном, чтоб он оставил секцию «самбо» и перешёл в другую, не такую травматическую. И уже выключила нагреватели на плите, и хотела нести сковороду в комнату, как позвонил телефон. Никто из соседей не помчался, пришлось идти Реле. И хорошо, что она подошла, потому что звонил Домас.
- Здравствуй, милая моя, как ты поживаешь?
- Да вот ужин разогрела нам с Олегом – хотела идти кушать.
- Извини, что я тебе отрываю от такого важного дела. Но я звоню, чтоб сказать тебе, бумаги и справки все собраны, чтобы я приехал к тебе и в первый же день лёг в больницу. Это институт имени Бурденко, что находится от вас недалеко – я уже по карте Москвы смотрел.
- Но почему ты хочешь лечь в первый же день? А немного походить по Москве, которую ты так любишь.
- Люблю Москву, только потому, что в ней живёшь ты. И с удовольствием бы походил по ней, но болезнь моя диктует ложиться как можно раньше.
- Не хочешь нас с Олегом стеснять, потому что знаешь, что Валина комната уже нам не принадлежит?  В ней поселились другие люди.
- Да, соседка ваша – пожилая женщина - мне подробно описала, когда я звонил, а тебя не было дома, что Валя исчезла, не сказав никому не слова, а комнату её заняли другие люди. Но этот и хорошо, потому что, признаюсь тебе – хоть и нехорошо по телефону такие слова говорить. Я уже не мужчина, моя дорогая. И было бы печально, если бы ты надеялась на что-то, а у меня не получалось.
- Это всё авария? – голос Калерии дрожал, хотя она знала уже от Тамары Александровны, что при таких травмах головы, многие мужчины теряют половую силу.
- Да. Поэтому я не могу себе позволить даже поселиться у твоей соседки, хотя она мне и предлагала маленькую комнату в своей двухкомнатной квартире.
- Та комната, действительно, маленькая. И Марья Яковлевна пускает туда приезжих.  Тебя бы она пустила, чтобы следить за нами. Но мы ей не дадим повода.
- В крайнем случае, если ты хочешь немного походить со мной по Москве, я могу на сутки снять номер в гостинице, в Центре, но это – сказали мне – не всегда возможно.
- Нет, дорогой. Если тебе трудно ходить по шумным улицам, рисковать не будем.
- Вот и хорошо. Меньше денег потратим, которые я скопил для тебя.
- Это что ещё за новости! – Рассердилась Калерия. – Какие деньги ты скопил для меня?
- Дорогая, я ведь каждый год вас возил с Олежкой по Подмосковью. Или в Прибалтику свою. И вдруг не смог. А деньги я всё равно копил – это и родные мои знают. Так вот эти деньги я везу тебе, чтоб ты, даже если я буду прикован к кровати или умру, смогла съездить с Олежкой за границу, к твоим любимым полякам.
- Да не хочу я уже к полякам – лишь бы ты жил. Не выдумывай, деньги тебе в больнице очень пригодятся. За хорошую операцию, как я слышала, надо платить.
- Я давно об этом знаю. Но платить будут мои братья врачи, один из которых приедет со мной – почему я и сказал о гостинице. Один из братьев, а, может, и оба тут же явятся, если встанет вопрос об операции. Но сдашь меня в институт ты, и ходить, навещать станешь ты, пока меня обследуют. Так я хочу пообщаться с тобой хоть недолго. Я тебя не очень этим обременю?
- О, Господи! Конечно, нет. Я, может, возьму отпуск за свой счёт. В таком случае нужны будут деньги, которые ты мне привезёшь. Потому что и вкусные продукты мне придётся доставать, переплачивая за них.
- Договорились. Я рад, что ты согласна взять от меня деньги. А как будешь тратить – это твоё дело. Ну, не буду тебя задерживать. Иди ужинать и корми Олежку. Он здорово вырос, пока я его не видел?
- Что ты! Скоро меня перерастёт. И мы уже с ним стали потихонечку меняться цветом волос. Помнишь, я тебе свой вещий сон рассказывала?
- Значит, ты потихонечку седеешь? – Домас как будто обрадовался. – Но всё равно, я думаю, на тебя заглядываются разные мужчины – молодые и чуть старше тебя?
- Поговорим об этом, когда приедешь. Увидишь, что на седую, замученную клячу – я много работаю – никто не заглядывается. До свидания.
Калерия пошла на кухню, ещё чуть-чуть разогрела ужин, думая: - «Уж не проговорилась ли тётя Маша о Юрии, с которым могла бы меня видеть. Но даже если так, Домас должен понять, что мужчины меня пока не оставляют без внимания. Вот, может, когда совсем поседею».
Она взяла сковородку и вошла в комнату:
- Смотрим телевизор, - сказала сыну, - нет бы матери помочь. А тут ещё Домас звонил.
- Да что ты! – Олег стал расставлять тарелки, чтоб мать со сковородки положила ужин в них: - Ты извини, что даже звонка не слышал. Но радость какая, вдруг стали показывать «Бриллиантовая рука», с Юрием Никулиным и Мироновым в главных ролях. Ещё Папанов там команды давал: - «Бабе цветы, детям мороженое».
- И «наши люди по за границам не ездят», - улыбнулась Калерия.
- Кто это сказал? Ах да – Мордюкова. У неё есть ещё перлы: - «Управдом – друг человека».
- «Кто возьмёт билетов пачку, тот получит водокачку» - вспомнила и Калерия. – И давай кушать. Потом мы с тобой поговорим о твоей секции «Самбо».
- Тебе нажаловался на меня тренер? – Олежка сел за стол и взял вилку. – Ой, как котлеты пахнут. Они у тебя как на Украине получаются – с чесночком.
- Не отвлекай меня от разговора. Хотя чуть помолчим, пока едим.
Поели быстро. И Калерия отнесла посуду на кухню. Пока мыла её, поставила чайник. Заварила чай и понесла его в комнату, где Олег уже нашёл, с чем пить будут. Разумеется, со шоколадом. Калерия не возражала. Но после чая у них состоялся серьёзный разговор:
- Ты мне не сказала, о чём с дядей Домасом говорила. Или это ваши личные дела?
- Домас собирается приехать на операцию в Москву – потому что операции на голове делают в Союзе лишь три города. Я оговорилась. Не три города, а в трёх городах.
- Интересно, в каких?
- Это, в первую очередь Москва, потом Киев, потом Рига. По идее должны такие операции делать и в Ленинграде, и, допустим, в Новосибирске, но, кажется, не делают.
- Мне не интересно где делают операции. Самое главное, что дядя Домас хочет оперироваться в Москве. Значит, мы можем с ним увидеться?
- Не знаю, увидитесь ли? Домас планирует прямо с вокзала ехать в это институт, потому что у него опухоль очень давит и время подпирает.
- Ему очень больно, да?
- Подозреваю, что да. Иначе бы он не торопился. И институт этот, куда он собирается ложиться закрытый – туда не очень пускают посетителей.
- А как же ты пройдёшь?
- Думаю, что по пропуску, а если не будут давать, потому что мы с ним не муж и жена – мне придётся туда идти работать.
- Ну вот, только ты ночные смены освободила себе и стала спать по-человечески, как снова в больницу. Это же больница, этот институт?
- Можно и так сказать. Но ради Домаса…
- Ради дяди Домаса я тебя отпущу, если тебя пропускать туда не будут. Но ночные смены, мама. Я опять стану за тебя беспокоиться.
- А я за тебя, дорогой мой. И вот на примере дяди Домаса хотела бы попросить тебя уйти из секции «самбо». Ведь ты можешь заработать такую же травму головы как он и так же мучиться.
- От этого же и умирают, да?
- Не всегда. Медицина у нас сейчас хорошая – особенно в Москве. Но если даже ты получишь маленькую травму, которую быстро вылечат, тебя не возьмут в лётное училище.
- А откуда лётная комиссия будет об этом знать? Ведь ты же не скажешь.
- Дорогой мой, от лётной комиссии, так же как и от другой, ничего нельзя скрывать. И когда ты станешь поступать, в лётную комиссию пойдут все твои детские заболевания, все прививки, а особенно травмы. Ведь лётчик должен быть здоров полностью, иначе он не только не сможет учиться, но и водить самолёт. И если какой мудрила проскочит первую комиссию, то при первой же проверке в училище всё равно брак в его здоровье обнаружат и исключат по негодности.
- Ой, ты, кажется, меня уговорила. В школе нашей есть бассейн, и я могу записаться на дополнительные занятия с тренером. Мне уже, как хорошему пловцу, обещали. Конечно, я не собираюсь брать рекорды и ездить на соревнования, но поплавать для здоровья полезно.
- Ты меня успокоил. Кстати сказать, если ты запишешься в секцию, там положено усиленное питание. У меня душа будет спокойна на работе, если я уйду трудиться в институт.
- Ничего, мама, мы пробьёмся. Главное, чтоб дядя Домас вылечился.
С тем и уложила своего сына Калерия спать. Олег заснул быстро – сказалось, что в школе он почти полный день: сначала учёба, все эти секции «Самбо», хождение в хор – где, кажется, у Олега и пассия завелась – девушка старше его, но приглашала даже на день рождения.  Девушка Наташа довольно интересная – из двойни. Вторым мама Наташи родила ей брата, совершенно не похожего на неё. И так как день рождения был общим, то собралось много народа – в основном парни. Олег вернулся с этого празднества разочарованным:
- Наталья думала, чтоб набрать больше статистов на свой день рождения. Потому что из подруг у неё была одна девочка – страшная и курит. Танцевать не с кем, да и тесно – комната, где был накрыт стол – маленькая. Курить выходили на кухню или балкон. А так как я не курю, то и ушёл по-английски, ни с кем не прощаясь.
Но Наташа – это хрупкая, высокая девушка приходила в подростковый кабинет с мамой – довольно симпатичной, но полной женщиной, которая сказала Калерии по поводу дня рождения:
- Самый приличный мальчик из всех друзей моего сына – это был Олег – аккуратный, умный, не курит, предупредительный.
- Олега позвала на день рождения ваша дочь, - Калерия скосила глаза на Наташу, которая скромно опустила свои роскошные, совсем не накрашенные, ресницы.
- Но он ушёл, с дня рождения, ни разу не пригласив меня танцевать, - блеснула та голубыми глазами и опять потупилась.
- Наверное, вы были в окружении других парней? И ему никак не пробиться было к вам?
- Наверное. Я уж и не рада, что мой брат так много их пригласил.
Разговор этот  происходил в присутствии Юлии Аркадьевны, которая как раз замещала Тамару Александровну, пока та ездила за границу на корабле.
Когда Наташа с матерью ушли, решив свои проблемы – оказалось, что у девушки, поющей в хоре, который вскоре и за границу поедет – слабые лёгкие. Ещё и курит. Юлия Аркадьевна советовала бросить курить и за границу не ездить с такими лёгкими.
А Реле сказала, когда Наташа с мамой ушли:
- Говорят, что эта «невеста», которая таким образом выбирает себе женихов, как твоего Олега, давно уже не девушка. А начала жить со своим единоутробным братом.
- Скажите ещё, прямо в животе у матери начали безобразничать, - рассердилась наговорам Реля.
- Ты не психуй, а мальчишку своего береги от таких невест. Или сделай проверку. Вот тебе билеты в театр на Малой Бронной. Пусть Олег пригласит эту девушку, и что он потом скажет?
- Сколько стоят эти билеты?
- Не хитри. Сама видела, что мне их принёс майор Томин из «Следствие ведут знатоки».
- Это Леонид Каневский – он работает в театре на Малой Бронной. Там же работает Знаменский, который играет молодого Сан Саныча. Вот насчёт Зиночки, которую играет Леджей, из какого театра она, не знаю, потому что в спектаклях её ещё не видела.
- Что мне твоя манерная Зиночка, которая никак замуж не выйдет уже которую серию, я больше на мужчин смотрю, что в фильмах, что в театре. – Юлия Аркадьевна резко переключилась. - Вот пусть твой сын и сходит, посмотрит на этих актёров в театре. Думаю, не откажется?
- Конечно, нет. Посмотреть на живых актёров, которых, впрочем, Олег и в школе многих видел. Ведь в их школе учатся дети актёров, Кремлёвские дети, дети футболистов, а главное дети космонавтов. Так вот актёры в независимости учатся дети их в 112 школе или нет, приходят на праздники и делают небольшие концерты.
- Концерты в честь погибших космонавтов. Прости, что так говорю.
- Куда же денешься от прозы жизни. А за билеты спасибо. Олега уговорю пригласить Наташу, а уж что дальше будет – «будем посмотреть», как говорят господа иностранцы.

                Г л а в а  19

Сходил Олег с девушкой в театр. Вернувшись, много говорил о спектакле. А когда Калерия спросила о Наташе, ответил, смутившись:
- Мы же с ней сидели на приставных местах, правда, друг за другом – так что разговаривали лишь в антрактах. Скучная она девушка – книг не читает, учится так себе, ничего из того, что знаем мы с тобой, услышала от  меня впервые.
- А о чём вы говорили?
- Я ей рассказывал о спектаклях «Электра», «Медея». Мама, она о них даже по древней истории ничего не знает. Как будто она не училась в начальной школе. И вообще больше не выталкивай меня с девушками в театр – я сам буду себе подбирать спутниц, когда подрасту. А Наташа, если ты о ней хотела знать – человек не очень интересный. К тому же курит и собирается ехать с хором в Болгарию. Да ладно, была бы запевалой, а то в хоре будет стоять где-то вдали – она же высокая.
- Не выше тебя. Но как она тебя в том хоре заприметила, на день рождения пригласила?
- Ой, мам, я не хотел тебе рассказывать, но видно придётся. Наш руководитель хора вдруг придумал, что я могу стать запевалой – голос ему мой понравился.
- Так! – Калерия замерла. – Неужели у моего сына талант открылся?
- Не смейся. Видно не суждена мне было петь, о чём я не жалею. В тот день, когда тебя отвезли в больницу, меня должно было прослушивать какое-то жюри. Но я же опоздал, из-за того, что пошёл тебя разыскивать в институт Склифосовского.
- Пошёл мать разыскивать, как Ванька Жуков письмо написал: - «На деревню дедушке».
- Теперь я понимаю, когда мы с тобой съездили к институту и ты меня завела во двор и показала этот «городок» – конечно, я там бы заблудился и не нашёл тебя, тем более ты вскоре домой вернулась. Ну вот, я пошёл тебя разыскивать, а жюри меня не дождалось – выбрали другого запевалу.
- Ты огорчился?
- Не очень. Это надо было не учиться, а ездить по всяким городам и петь. Ты думаешь, почему Наташа такая больная и почти ничего не знает по учёбе в школе?
- Почему?
- Она же чуть ли не с первого класса в этих хорах, пыль глотает. И вот  всё они ездят и ездят по русским городам. А тут вдруг – раз, и поедут за границу.
- Тебе жалко, что ты не стал запевалой?
- Наоборот, я рад, что не поеду за границу.
- Все так желают увидеть иные страны.
- Увидеть иные страны? Да они там, как сказал мне один парень, не всегда сытыми бывают. А уж в экскурсии сводить их, чтоб  посмотрели. Представь, сто человек поведут по городу.
- Но можно же разбить на группы?
- Ну да! А кто гидам заплатит? Они там тоже бесплатно не водят. И, кроме того, мам, ты же заинтересована, чтоб у сына были хорошие знания. А я, сходив с Наташей в театр, понял, что они, разъезжая сначала по Союзу, а теперь за границу, многое теряют в учёбе.
- Я рада, что ты понял, что быть хористом – это не совсем здорово. И правда, на спевках «пыль глотать», как ты говоришь. Это же сто человек, только в аудиторию войдут и то пыли сколько.
- Она в воздухе летает, - сказал сын.
- Правильно. Но вот хор уедет за границу, и, надеюсь, ты перестанешь вообще туда ходить?
- Наверное, да. Учиться надо, а не петь, как стрекоза. Я Наташе, по дороге домой рассказал эту басню «Стрекоза и муравей». И спросил, что она будет делать после школы – ведь надо куда-то учиться поступать, - намекая на её слабые знания.
- Что она ответила?
- Что найдёт муравья и выйдет замуж.
- Ну и мечты у девушки.
- А ты, мама, разве не хотела окончить школу и выйти замуж?
- Я учиться хотела. Но бабушка твоя постаралась мне испортить «Аттестат».
- Как это?
- На «Аттестате» пишется паспортная часть, где человек родился, в каком году. В каком году я знала, а вот где родилась не помнила – так мне голову мама заморочила, что учить меня не будет в институте.
- Ты не помнила, где родилась? - Удивился Олег.
- Ничего удивительного. Из того города в Калининской области нас выбило войной. А Вера родилась в Великих Луках. И когда она поступала в институт, то бабушка твоя Юля и Вера без конца повторяли этот город. А когда я оканчивала школу, и с меня потребовали принести метрику, бабушка твоя спрятала её, чтоб я навсегда осталась дома и была у неё как рыбка золотая на услужении.
- Это прямо как в сказке Пушкина.
- Да. Спрашиваю у твоей бабушки: - «Где моя метрика?» - А там, где остальные документы лежат, - отвечает. – «Но там её нет, - возражаю я. – Скажите хоть место, где я родилась». – А ты, разве не помнишь? – издевается бабушка над не любимой дочерью.
- Бабушка тебя не любила? – Удивился Олежка. - Ты мне это не говорила.
- По тому, как она отнеслась ко мне, хотя по «Аттестату» сам можешь судить. Спрашиваю у мамы: - «Скажите хоть на словах, где я родилась». – «Где и Вера, в Великих Луках», Так и записали в моём Аттестате Великие Луки, а когда метрика нашлась, сразу после моего выпускного вечера, оказалось, что родилась я в городе Торопце, Калининской области, а не Псковской. И в паспорте так и записали. А теперь подумай, в какой институт я могла поступить, с такой разницей в паспортных данных?
- Да ещё в институте кто учится надо, чтоб из дома помогали – на стипендию не проживёшь – так я слышал, девушки на улице говорили. И я у бабушки спрашивал, почему она тебя не учила, знаешь, что сказала?
- Что я сама не захотела?
- Нет, что не могла учить сразу двух студенток.
- Могла бы. Хотя бы те деньгу, что она посылала Вере разделить один к трём. Я поучилась бы и на малые деньги, пусть бы Вера роскошествовала на остальные. Но мама отказалась: - «Не могу я Верочку обижать».
- Но вот Вера выучилась и недолго поработала – приехала к нам в Москву, чтоб лечиться и тут уж ты ей служила как золотая рыбка, - вспомнил Олег, хотя сам он был тогда маленьким.
- Да разве можно отказаться, если Вера заявила, что приехала в Москву умирать. Я видела, что обманывает она – просто не хотела работать, где-то на периферии. Но помогать с необычными продуктами, которые искала по всему городу, маме твоей пришлось. К тому же работать стала меньше, а значит, и денег мало получала – нам с тобой пришлось жить скупо.
Олег внимательно выслушал мать и будто продолжал её рассказ:
- Пролежала полгода в Москве, обманула всех врачей и поехала к бабушке «умирать». Ты меня в тот год отвезла к бабушке, на Украину и я хорошо помню, как они ругались и всё из-за денег – тётя Вера из своей инвалидной пенсии не хотела давать бабушке ни копейки – на «похороны» копила, а получилось на свадьбу. Бабушка тогда, когда тётя Вера приехала к ней жить, даже плакала: - «Лучше бы я учила не тебя, тунеядку, а Калерию. Больше бы и мне и стране было пользы». Видишь, бабушка каялась, что тебя не учила.
- Ничего она не каялась. Могла бы и мне немного помогать, когда я по вечерам бегала учиться – тогда бы и мне не надо было так много работать.
- И в тот год, когда мы последний раз у неё были – дала тебе денег, за то, что ты за ней, искалеченной дядькой Витькой, ухаживала, а потом, как подлечила ты ей руку, отняла. С тем мы и уехали в Москву и теперь не ездим к этой Кабанихе.
- Я смотрю, ты уже и «Грозу» Островского читал?
- Читал и пьесу видел. Но не в Малом театре, где афиша об этом спектакле висит. В школе сделали кружок, где пьесу эту разучивали. Я немного посидел на репетиции. Интересно. Там девушка – такая свободолюбивая как ты, всё рвалась от этой Кабанихи, и сама знаешь, чем закончилось. Хорошо, что ты смогла вырваться.
- Наш пострел, везде поспел, - радовалась Калерия, что расспросы о матери – бабушке Олега – закончились. Ей не хотелось рассказывать сыну о скупости матери. Но Олег задавал вопросы, она отвечала и не собиралась мать свою выставлять в святом виде. Юлия Петровна, не чувствуя за собой никакой вины, уже не раз пыталась приехать к ним и пожить в Москве, в маленькой их комнате. Хотя Лариса получила комнату на двоих с подругой большую размером. Но бабушке хотелось жить «возле внука» совсем не думая, что Олег учится, и она будет мешать и внуку и дочери. Ларисе надо налаживать свою жизнь, и потом она груба – может прикрикнуть на матушку, если та ей не будет, давать денег на кормление хотя бы. Но мать, даже живя у Рели, до школы Олега, давала деньги не ей, чтоб они лучше питались, а младшей дочери. Уехав в Украину, Юлия Петровна жаловалась другой послевоенной дочери – Вале:
- Не думала, что Реля будет так плохо меня кормить.
Валя, естественно сочувствовала матери и под эту жалобу вытягивала из выпившей Юлии Петровны денег себе на лучшую жизнь. Но однажды передала Реле жалобу матери.
Калерия вспыхнула: - Что сами едим, тем и её кормили. Мама и соседке сказала о скудной нашей еде. Та, сплетничающая обо мне на всех перекрестках, не поняла жалобы, а, может, съехидничала: - «А вы пойдите в магазин, - подсказала, - купите мяса, колбас хороших, простояв в очередях, потом на рынок сходите, где овощи и фрукты дороже, чем в магазинах, зато всегда есть и в очереди стоять не надо. Да приготовьте для дочери и внука хороший ужин – им в радость будет».   
Вот что вспомнилось Калерии, пока она пыталась заснуть, так как сама находилась в этот день немало, делая уколы лежачим больным. Доходила даже до Большой Грузинской улицы, где располагался детский сад, куда они с Олежкой ходили много лет. И как радовался Олег, если ему приходилось забрести вместе с матерью в воскресенье и посмотреть на опустевший детский сад. Но в прошедшее воскресенье Олег встретился с бывшими друзьями, в Зоопарке, и сколько было воспоминаний, не счесть. Были эти воспоминания и у Калерии  в тетрадки от Оли, которую она хотела отложить до лучших времён. Тем более, она уже страдала по поводу приезда Домаса, и госпитализацию его в институт Бурденко. Но не спалось. Так не отвлечётся ли она писаниями Ольги – замечательной подруги? Калерия взяла из-под подушки тетрадь и начала читать. Ольга писала вовсе не дневник и не «Денискины рассказы», это был готовый рассказ.


                Г л а в а  20

Детский сад, куда я попала после школы, по распределению, поразил меня своей заведующей. Эта грузная сто двадцати килограммовая тётя долго держала меня на собеседовании, как будто ждала, что я ей, кроме хорошей работы, ещё пообещаю делать каждый месяц подарки из своей малой зарплаты. Подарки она, как видно, любила. Для этого приказала плотнику повесить в её кабинете довольно симпатичные полочки для книг, где книгами и не пахло, а стояли вазочки и другие раритеты, которые подарили, видимо, иностранцы, посещающие этот детский сад. Татьяна Семёновна – так звали заведующую, намекнула мне, что дарят эти красивые поделки не русские – от них дождёшься – а иностранцы, водящие в это детский сад детей. Дарят, разумеется, не заведующей, а воспитателям, а те, в свою очередь, украшают её кабинет.
Придя домой, я этот разговор передала моей маме, которая много лет уже болела и жила только до моего замужества, как говорила мне, вроде шутя, но я чувствовала, что в каждой её шутке есть доля правды. И я тряслась над своей любимой мамочкой, отвечала ей, что не выйду замуж до пятидесяти лет, только бы она жила. Мама спорила со мной, что до такого позднего моего замужества она не дотянет, да и внуков хочется повидать, а по картам получается, что выйду я замуж, когда в моей жизни встретится «светлая» женщина. Мол, её светлый образ подтолкнёт меня к замужеству, когда я увижу, какой у неё ребёнок растёт – мне захочется родить такого же. Мама вздыхала – она знала про мой неудачный опыт – хотя я ей о нём ничего не говорила. По окончании девятого класса, я, видимо, под напором подруг, которые уже имели такой опыт (или обманывали?) но я тайком, когда у нас начались каникулы, отдалась одному мальчику из десятого класса, и мы разъехались по деревням, вроде бы довольные, что это произошло. Он, возможно, в глазах своих и повзрослел, а я боялась, что, вернувшись, он не только попросит у меня продолжения, но ещё будет хвастаться, что покорил меня. Ещё я испугалась, что забеременею от первого же раза, и что делать мне в деревне у бабушки? Признаваться ей? Чтоб она потащила меня к какой-нибудь бабке, чтоб та вытравила из меня дитя. Маме я не призналась в своём грехе, но мамочка моя всё обо мне знала. И не от подруг, которые тоже пока не ведали, что со мной произошло, но мама моя была ясновидящей, хотя она и говорила, что всё ей рассказывают карты. Вот и в тот день, когда я вернулась домой со своим позором, совсем недовольная, как это произошло. Признаться, мне не понравилось, как неопытный мальчишка это делал. А дома мама уже всё знала и загадочно мне сказала:
- Не зная броду, не надо лезть в воду. – Потом смилостивилась надо мной и дальше пророчила: - Дитя у тебя не будет, не бойся. На этот раз Бог был милостив к тебе. Больше тот мальчишка приставать к тебе не будет, что-то плохое произойдёт в его жизни, если он будет хвастать кому-то о том, что испортил мою девочку.
- А он будет хвастаться? – испугалась я.
- Непременно, - отвечала моя мамочка. – А Бог ему, как и тебе приказал молчать и забыть об этом. Ты забудешь и останешься девственной – плеву он тебе не нарушил – господь милостивый.
Услышав от мамы такое успокоение, я испугалась за того парня – он казался мне очень взрослым – и написала ему на деревню письмо, со слезами, чтоб не болтал лишнего. Обратный адрес указала деревню бабушки своей. Просила его не развязывать язык, о моём позоре, но было поздно. Письмо ему вернулось в бабушкину деревню, с отметкой, что такой-то не проживает в той деревне. Видимо кто-то прочёл всё же моё письмо и на бумажке, где было написано, что такого нет, приписали, что он погиб. А, может, и не читали моё послание, просто пожалели глупую девчонку, чтоб я не тряслась о его трезвоне в Москве.
Но как только я вернулась в Москву, мама всё поняла, встречая меня на вокзале:
- Что случилось? Он погиб. Я тебе говорила, что болтать о том, что отведал девичьего тела, ему не придётся. В деревне, может, и хвастался, за что был наказан. Он был предупреждён тобой, но не послушался.
- Мама, но письмо, которое я писала тайно от тебя, не дошло до него.
- Ты не успела предупредить письмом, но я ему сон наслала, где чётко ему указала, чтоб никому не говорил, не хвалился своим не очень красивым достижением.
- Да, может, он не видел того сна, мама?
- Прекрасно видел, мы с ним в том сне разговаривали.
- Да разве сны сбываются, я такого ещё не слышала.
- Подожди, вот встретишь светлую женщину, не намного старше тебя, она тебе может такие свои сны рассказать, что ты очень удивишься, как можно жить по снам.
- Да где же твоя светлая женщина – я её всюду ищу – в поезде, когда еду куда-то, в деревне у бабушки.
- Искать не надо, она сама придёт к тебе.

С тех пор прошло два года. Успокоила или нет меня мама, что дочь её осталась девственной, но я стала бояться наглых парней. И Бог миловал – юноши в десятом и одиннадцатом классе ко мне не цеплялись, хотя ухаживали – в кино водили, в театры приглашали. Но даже там боялись взять за руку. Чего я не очень желала – в театре могут сидящие рядом зрители увидеть. А в кинотеатрах бывало жарко заниматься рукопожатием. Я догадывалась, что за скромных парней я должна благодарить мою маму. Но мама видно много прикладывала сил, чтоб сделать моих поклонников скромными, сама заболела и стала часто укладываться в больницы. - «Где, – предсказала мне, – найдёшь  желанного, который, возможно, сделает тебя матерью».
 Я отшучивалась: - Кто это будет? Врач или медбрат? А может старенький акушер?
- Ладно, гадать – поживём, увидим.

А на то, как меня приняла в детском саду толстая заведующая, мама отозвалась так:
- Это тёмная женщина, но она тебе не очень навредит. Ты ещё не такое о ней услышишь. И встретишь более тёмных особ – тоже не очень бойся их – просто сторонись и всё. Светлая женщина, которая очень близко находится по отношению к тебе, уже на подходе.
 
Тёмные женщины, о которых говорила мама, как я почти сразу догадалась, были некоторые воспитателей, которые сразу подошли ко мне, когда я вывела первый раз детей на прогулку. Дамы лет за тридцать и старше подходили ко мне знакомиться и посочувствовать:
- Долго тебя Татьяна держала  в своём кабинете?
- Часа два, да было бы, о чём говорить.
- Намекала, что подарки от иностранцев, ты должна передаривать ей?
- Если бы намекала – просто вдалбливала в мою голову, - этот мой гнев вызвал на губах многих улыбки.
- А ты не будь наивной, Олечка, ты не распространяй слухи о подарках – их нам и так мало дарят. А тихо прячь их от глаз филёров нашей заведующей и неси домой, чтоб потом было о чём вспомнить. Потому что те подарки, которые она вылавливает от нас, не стоят на её полочке долго. Татьяна Семёновна передаривает их своим родственникам – вещи-то красивые привозят из-за границы.
- А кто здесь филёры?
- В основном няньки. Им-то не часто дарят, потому что с детьми эти швабры не сталкиваются как мы. А им завидно – они идут и докладывают заведующей. Хотя и мы могли бы сказать, как они оставшуюся кашу или запеканку от детей домой тащат. Но не стоит связываться с быдлом, - сказала одна, довольно накрашенная дама, которую как я вскоре узнала, зовут Галина Николаевна. А ещё раньше – в это же утро мы столкнулись с ней в детсадовской калитке. Галина Николаевна шла на работу с узкими, как у монголки, не мытыми глазками, серым, будто изъеденным молью лицом. А подкрасилась, видимо, в группе – глаза расширились и чуть посерели. Оставшееся лицо, изъеденное не то молью, не то оспой, покрылось толстым слоем пудры и румян. На женщину стало приятно смотреть, если не помнить какое оно бывает не накрашенным. Вот только слова её, по отношению других людей – ниже её по рангу меня коробили. Поэтому я продолжила разговор о подношениях Татьяне Семёновне.
- И как она из вас  вытаскивает эти подарки?
- Очень просто. Вызывает к себе и начинает выматывать душу. А как она умеет это делать – ты знаешь по её пятиминуткам.
- Да, - согласилась я, - пятиминутки она превращает в полтора часа, думая, что в это время дети спят, оставшись с нянечкой.
- А няни у нас такие, что с детьми посидеть не могут, а бегут мыть посуду после обеда и полы. Ещё протирают столики – так что заняты полностью. И придёшь с этой «пяти минутки» длившейся полтора часовой, а в спальне и подушками бросаются и дерутся, что не сразу детей усмиришь.
- Надо говорить Татьяне Семёновне, что пяти минутка должна длится хотя бы десять-пятнадцать минут, не более, - сказала самая пожилая воспитательница Дина Васильевна, с растрёпанными, не причёсанными волосами. Или она их причёсывала так, чтоб создать видимость копны волос, а на улице ветерок поглаживал её «причёску» вдоль и поперёк, создавая видимость только что вставшей с постели женщины, всю ночь проведшей без сна и боровшейся с подушкой. Так шутила моя часто болевшая мама, когда, действительно засыпала тяжко – часов в пять-шесть, а вставала поздно. Мама была возраста Дины Васильевны, но она была уже на инвалидности и не работала. И часто, к моей печали, лежала в разных больницах.
- Кроме того, няни не должны сидеть с детьми, пока вы, с умным видом болтаете с заведующей на пустые темы, - заметила, проходящая мимо медсестра, которую все не любили за острый язык. Но Женя – как её звали, не обращала внимания на «любовь» или не любовь наших воспитателей. Она их презирала. И было за что.
Все «молодые», до сорока лет воспитательницы были «легкомысленные», как заметила и моя мама, когда я ей рассказала, о чём говорили эти дамы на прогулках, во дворе обширного детского сада. Пользовались тем, что четыре группы детей выводили гулять на площадку позади окон заведующей детским садом. И что любопытная и скучающая в своём кабинете Татьяна Семёновна не могла наблюдать за этой стороной. Для того чтоб проверить как воспитатели «пасут» детей, ей надо было спуститься по лестнице со второго этажа и обогнуть всё здание небольшого детского сада и придти на эту довольно интересную сторону. «Пасти детей» - это было излюбленное выражение Галины Николаевны. Она и правда пасла, а не занималась с детьми на прогулке. Она выводила детей гулять, не всегда хорошо одетыми. Дети носились по площадке иногда без шарфов в зимнюю пору, или без рукавичек, которые то ли забыли одеть, то ли вечно теряли. Но как потерять на небольшой площадке и тут их не найти? Мои младшие детишки, и то находили, с моей помощью, разумеется. Я боялась, чтоб мои малыши не застыли и не болели. Начинала играть с ними на площадке и следила, чтоб все двигались. А Галина Николаевна вела самую взрослую группу – она их готовила к школе. И дети её, носясь по площадке, кто с оторванными пуговицами и голыми руками, кто без шарфа, кто без галош. Или в хороших, тёплых ботинках, которые тут же мочили в первой попавшейся луже. Почти взрослые дети – будущие первоклассники болели у Галины Николаевны и её сменщицы – такой же, без царя в голове, дамы часто. Это было им на руку, что дамочки и не скрывали.
За половиной детей на прогулке следить легче – меньше травм. Но и эту половину они не очень жаловали.
- У нас нет иностранцев – до нас шестилетние не доходят – их увозят в свою страну, чтоб дети учились в своих школах, на родных языках. А что будут знать немного и русский – то забота воспитателей совсем маленьких детей и твои, Оля. Вот  у тебя в группе двое чехов и три индианки – следи за ними лучше – получишь подарки.
- Но я не за подарки пришла сюда работать.
- Тогда не следи. Пусть больше болеют и сидят дома со своими боннами и нянями – у них их знаешь сколько, а водят в детский сад.
- Наверное, чтоб научились говорить по-русски.
- Брось эту мысль. Уедут и забудут. Редко кто потом из взрослых возвращается в Союз, что досконально изучить наш язык.
- А вам не обидно, что у вас нет иностранцев, и вам никто не дарит шикарные подарки?
- Да для меня эти подарки тьфу, - разозлилась Галина Николаевна. – У меня муж работает гидом и водит иностранцев по Москве. Знаешь, что ему дарят? Куда там вазам, сделанным по филиграни, искусство, не спорю – это, действительно, раритеты. Моему мужу, может, и хуже дарят, зато мне их не отдавать Татьяне Семёновне.
- Так это ты от мужа-гида так научилась разговаривать? – Остановилась перед нами медсестра Женя. – За детьми не в группе, не на площадке не смотришь, зато перед родителями спектакли устраиваешь: - «Что Вы, что Вы! Мы так следим за вашими детками, глаз не спускаем».
- А тебе какое дело, Женя, до болезней детей? Делай детям соответственно прививки и следи за кухней, чтоб не отравили.
- А такое дело, что все справки по болезни несут мне, а мне потом отчитываться перед Районным Здравотделом, почему дети так в саду много болеют.
- Так ты напиши, что воспитатели плохие – плохо следят за детьми.
- Следят? Ты лучше вспомни своё коронное слово «Пасут».
- А что нам ещё делать?
- Не трепаться, о своих любовниках, а смотреть, чтоб дети ещё в группе одевались теплее, а кто быстро оденется не парить его, дожидаясь остальных, а выпускать скоростных детей на площадку.
- Ага! Чтоб они тут носы себе разбивали, и отвечай потом перед родителями.
- А за простуды вы не должны отвечать перед родителями? Я вот доложу Татьяне Семёновне о ваших сборах на площадках и разговорах. Да разъясню ей, почему дети, которым скоро в школу идти, болеют часто. Пусть она вас на «пятиминутке» помучает.
Когда Женя ушла, сколько проклятий посыпалось ей вслед.
- Господи! И кто нами командует? Какая-то медсестра. И то медсестрой стала недавно, когда поняла, после гибели мужа, что на его большие алименты она сможет прожить лишь до совершеннолетия сына. А дальше на что жить? Вот и выучилась и пошла работать. И, глядите, люди добрые, мы каждый год едем с детьми к морю или на Юг, потому что мужья нам их навязывают, чтоб вроде жёны не гуляли. Но мы и при детях находим способ, сходить налево от мужей, представляющих себя Отелами, - говорила с гневом Галина Николаевна. – А Женька, что при муже ездила со своим парнем к морю – никогда не изменяла своему лётчику.
- Так какой муж был, - заступилась за медсестру Дина Васильевна.
- Что теперь ездит уже с повзрослевшим парнем, не изменяет даже покойнику, - продолжала Марина Яновна – сменщица Галины, пришедшая на работу заранее спасаясь от пьяницы мужа, который застал её с соседом и сделал обеим отметины на лицах, в области глаз.
- А ты откуда знаешь? – заинтересовалась Галина, не сводя глаз с плюмажа подруги.
- Так как-то в Крыму попалась она мне на одном пляже. Правда, снимали мы койки у разных хозяек, но тоже недалеко. Так та хозяйка хвалила Женьку моей хозяйке, что целомудренная женщина, кроме своего сына, никого не видит. Хотя за ней, как и в Москве, мужики стаями носились, но всем отставку давала.
Я молча уводила своих детей в беседку и отвлекала их простенькими сказками: про «Колобок», про «Репку» – благо было тепло и можно было посидеть несколько минут спокойно. Но дома маме мне приходилось подробно рассказывать, о воспитателях в детском саду, и как они воюют не только с заведующей, обманывая её по поводу болезней детей, но и с медсестрой, которую не так легко обмануть.
- Попала ты в Авгиевы конюшни, - вздыхала мама, раскладывая карты, к которым привязалась во время болезни, - и кто бы их расчистил хоть немного. Тогда и дети не будут часто болеть и воспитатели твои перестанут так много говорить о любовниках, а перекинутся на своих воспитанников. А вот и светлая дама, вскоре придёт в ваш детский сад работать. Правда, с тёмными волосами. Или они у неё немного тёмные, немного белые – странная какая-то масть
- Красится, наверное? – предположила я.
- Не знаю, красится ли? Но светлого в ней много – не только в волосах, но и в душе. Дети будут её обожать. Ты, наверное, тоже – ты же любишь у меня необычных людей.
- А чем она необычная? – меня уже беспокоила мания мамы говорить мне о светлой женщине. Быть может, её и в природе не существует? Что-то я мало встречала в своей короткой жизни людей, кроме моей мамочки – к которым бы тянулась душа.
- Не могу тебе сказать чем – это ты скорее мне расскажешь. Но о таких, люди говорят: «Не от мира сего». Это не значит, что «светлые» женщины или мужчины в своей скорлупе завязаны или как раковины закрыты для людей. От неё ты, может быть, не услышишь о её любовных связях, зато она тебе даст что-то большее. Но вместе с ней придёт и тёмная женщина. Вот  она, лежит, чуть ли не в ногах светлой дамы, но будет считать себя выше её. Это уж как водится, если где-то появляется что-то необычное, его, как правило, сопровождает тёмная личность, чтобы был противовес. Кстати у этой светлой личности чуть ли не с рождения её преследует темнота, но она борется с ней и иногда побеждает.
- А иногда темнота побеждает её? – сорвалось у меня с языка.
- Боже упаси! Просто эта светлая женщина, устав бороться, иногда отходит в сторону, спасая себя и других тем. Это воительница и спасительница. Если она станет воспитателем, дети у неё не будут болеть. И хватит, Оля. Дальше ты мне будешь рассказывать об этой даме. Кстати она на немного старше тебя, о чём я тебе, кажется, говорила. Вы будете самыми молодыми в том коллективе, где ты сейчас существуешь.
- Ой, мамочка, ты подняла мне настроение. Буду теперь ждать воительницу и спасительницу.
- Лучше жди светлую даму, лет этак двадцати трёх или чуть более.
Я стала ждать. Мне уже не так тяжко было слушать бред воспитательниц, которые весной как перелётные птицы собирались в отлёт, к своим новым любовникам. Естественно собирались и подросших на один год детей взять с собой. Иначе их мужья бы не отпустили. А проще говоря, не дали бы денег на это птичий, немного пахнущий полёт, потому что многие дамы, как говорит моя мама, возвращаются из весёлых путешествий с нехорошими болезнями.
Но однажды, а если сказать точнее это случилось в начале апреля, Галина Николаевна пошла, чтоб позвонить, быть может, очередному любовнику – а телефон был лишь в кабинете заведующей. Вернулась, не позвонив, - Татьяна Семёновна ей не разрешила, - но возбуждённая:
- Девушки, у Татьяны сидят в кабинете две молодые дамы. Они собираются устроиться в наш детский сад. Татьяна их сейчас мурыжит, что идут работать они в необычный детский сад. Говорят, уже два часа головы им морочит.
- Конечно, морочит, - согласилась Дина, - если у нас необычный детский сад, то почему зарплата как в обычных подобных учреждениях. Но это и хорошо, что приходят новенькие. Может, наконец, я хоть одно лето отгуляю отпуск в тепле, а не весной или зимой.
- Ты старенькая, Дина, вот тебе и не дают отпуск летом. Но в это лето, возможно, тебе повезёт.
- Ой, хоть бы взяла Татьяна молодых нам в помощь. А то, на днях, отправила тоже двоих. То ли они ей не понравились, то ли она им не по душе пришлась, «Мурыга» такая, как её няньки, за спиной, называют.
У меня замерло сердце. Не про этих ли «дам», которые сидят сейчас у Татьяны Семёновны, мама нагадала мне на картах? И я спросила у Галины Николаевны:
- Они и, правда, молодые?
- Примерно одного возраста. Или та, что меньше ростом чуть постарше. Маленькие собачки век будут щенками, - знаешь такую пословицу?
- Знаю. Но к этой пословице относится и Марина Яновна – твоя сменщица.
- Да, ей двадцать девять лет, а разве скажешь? Если бы личико её не разрисовывал муж, то вовсе девочкой бы была.
- Ладно, Галина, ты тоже иногда с плюмажем ходишь, - вмешалась Дина Васильевна.
- А когда это ты меня видела с разрисовкой? Я рисуюсь сама, хорошими красками.
Но меня не интересовало, чем разрисовывает своё лицо Галина, чтоб скрыть синяки. Я взяла её за рукав и развернула в свою сторону:
- Скажи, пожалуйста, среди этих двух есть светлая девушка?
- Ха! Девушка. Да они обе там с малышами мучаются у Татьяны. Но скоро толстячка пойдёт обедать и, может быть, её заместительница – эта колхозная дама в вечно вдовьем платке приведёт этих куколок знакомить с нами.
          - Почему куколок? – вырвалось у меня.
          - Одна-то точно, потому что маленькая и с детским лицом. Хорошо бы не с детским умом. А вторая, - протянула Галина Николаевна, - это что-то. Чувствую, будет такая заноза мне в сердце.
          - Неужели женихов отбирать?
          - Это вряд ли! Мы отпуска будем проводить в разное время и в разных уголках Крыма, если она туда ездит. Но её платье и плащ поразили меня. Выглядят вроде недорого, но куда там моим дорогим до них. Всё так ладно сшито, всё так подогнано, будто она знакома с лучшими портными.
          - Неужели она в кабинете Татьяны Семёновны сидит в плаще?
          - Зачем? Плащ висит на вешалке. Но мне одно мгновение понадобилось, чтоб его оценить.
          - А как ты узнала, чей это плащ?
          - Ну не малышки же! У той, возможно, дороже, но думаю, в нём она похожа на тётю Мотю.


                Г л а в а  21.

          Дойдя до этого места, Калерия хотела закончить чтение. Она сложила тетрадь и положила её под подушку. Выключила свет над своим диваном. Ворочалась минут пятнадцать- двадцать и опять зажгла лампу и достала из-под подушки тетрадь. Интересно же, как её вычислила Ольга?

          Светлая дама, - писала далее Ольга, -  как оказалось, привела своего сына ко мне в группу. Мальчишка, действительно был светловолосым. Мало того кудрявым. И ко всему прочему загорелым как маленький метис, которого я недавно видела на улице, проходя мимо дома, где живут иностранцы.
          Мама тоже была загорелой и я подумала, что иметь такой загар в апреле месяце – это, пожалуй, свой родной цвет кожи. Мама и сын произвели впечатление не только на меня, но и на родителей, которые привели детей в детский сад:
          - Какая женщина! – отметил один из отцов, отдавая мне ребёнка, когда женщина, сказав мне фамилию и имя своего сына, быстро ушла. – Её хоть сейчас в кино, и она сыграет «Белку», кинофильме «Летят журавли». Экая красавица! Пожалуй, интересней Татьяны Самойловой, которая сыграла эту роль как-то вяло.
          - Ну, нет, - возразила молодая, стройная татарка, которая привела свою дочь, - эта дама больше похожа на Быстрицкую, которая сыграла Аксинью в «Тихом Доне». У неё такие же глаза.
          Мне было досадно, что эти люди, своими не совсем скромными разговорами, быть может, спугнули светлую молодую женщину. Как я узнала, что это она? До неё с её «загадочными глазами» одновременно похожую и на Татьяну Самойлову и на Алину Быстрицкую, я видела маленькую женщину, которая оформлялась вместе с ней.
          Совсем бесцветная, с развившейся химией волос она уже работала в одной из групп нянечкой. И уже раззвонила всем, что она со своей соседкой из одного дома обе учатся в медицинском училище. И вот её соседку со странным именем, Татьяна Семёновна сунула в самую трудную ясельную группу, где детей надо одевать на прогулку и раздевать. Мало того, приходится иных кормить с ложечки, потому что балованные дети приходят не подготовленные к детскому саду. Галину Ефимовну это не устроило – она уже работала в яслях, как и её соседка. Но в тех яслях маленьких детей не выводили на воздух – только двух и трёхлеток. А они с Калерией – наконец я вспомнила странное имя – работали с самыми маленькими. Так Галина Ефимовна, как только её сын подрос, отдала своего Максима в суточную группу, а сама гуляла в свободное время, как хотела. Даже в праздники один раз гуляла в компании, оставив Калерии сына на ночь, а пришла за ним через три дня. Рассказы о загулах, очень оживили всех гулящих дам, хотя они и были старше этой Галины, кто на пять, а кто на десять лет. А то, что соседка не очень любит компании и предпочитает возиться со своим сыном – хотя могла, как и Галина Ефимовна отдать его тоже в суточную группу, всех насторожило.
          Галину Ефимовну, под предлогом того, что она продолжает учиться по вечерам, очень устроило место няни – они заканчивали работу в пять часов. Под этим же предлогом она опять отдала своего Максима в суточную группу. А Калерия Олеговна хоть и станет работать до семи вечера в вечерние смены, всё равно своего смуглого и удивительного мальчика отдала в дневную группу. Правда, все знали, что малышей – да и более взрослых детей в их детском саду забирали до шести часов. Так что Калерия доедет вечером до своего училища – успеет. Но куда она будет девать своего загорелого малыша, если не в суточную группу? Вот что волновало меня, когда я, приняв последнего ребёнка, имела возможность познакомиться с малышом Калерии. Для этого пригласила его к своему высокому столу, где можно поговорить, чтоб не слушали другие дети.
          - Как тебя зовут? - спросила, чтобы услышать его голос и понять, хорошо ли он говорит?
          - Олег, - ответил чётко и назвал фамилию.
          - Ты умеешь плясать?
          - Наверное.
          - А читать стихи?
          - Читать ещё не умею, а декламировать те, что выучил с мамой – могу.
          - Почитаешь мне, когда мы позавтракаем?
          - Я же сказал, что могу только декламировать те стихи, которые знаю. А читают только из книжек, те люди, которые уже буквы знают, - преподнёс он мне урок.
          - Хорошо. Сейчас все дети пойдут мыть руки, а потом сядем за столики.
          Все пошли, и этот необычный мулат пошёл. Встал в очередь, не толкался. Но и вперед себя не пропускал. Порядок знает. Мне это понравилось. Когда все расселись за столы, он ждал, пока я покажу его место. Сел. Кушал очень аккуратно. Поев, попросил салфетку, чем очень смутил няню – старую женщину: - Господи, я салфетки забыла поставить. Ты, прости меня, сынок.
          - Я сынок для мамы. А вас как звать?
          - Глафира Андреевна.
          - Глафира Андреевна, - повторил он. –  Это трудно. А короче можно вас звать?
          - Зови баба Глаша, как все.
          - Олег, - сказала ему я, - в детском саду всех надо называть по имени и отчеству.
          - Хорошо. Но пусть тогда все называют бабу Глашу Глафирой Андреевной.
          - Но мы все не может, - запротестовали дети, - нам проще говорить баба Глаша.
          - Зовите так, как вам проще, - согласилась я. – Но воспитателя вы должны звать по имени отчеству – так же будете называть потом в школе учителей.
          - Ладно, Ольга Викторовна, - завопили мои дети. – Мы вас так и называем.
          Потом мы занимались, и пошли на прогулку. Олег одевался очень серьёзно. Даже помог одному мальчику застегнуть пуговицы на пальто – у того была травма руки, и он не мог ещё застёгивать пуговицы. Но зато когда большой, толстый мальчуган – главный шалун в группе, протянул Олегу ногу в ботинке: - «Зашнуруй, пожалуйста». Он ответил: - «Сам старайся, развивай пальцы, это тебе в жизни пригодится», что поразило меня. Откуда этот, только пришедший в группу мальчик знал, что одному необходимо помочь, а второй просто лентяй?
          На площадке, я его зазвала в беседку и спросила – при всех такие вопросы задавать нельзя:
          - Кем работает твой папа?
          Думала он ответит, что в ателье и шьёт маме такие красивые одежды, что её принимают за актрису и оборачиваются на улице. Он должен был знать, что мама его красивая.
          - Папа? – Казалось, малыш растерялся, а потом улыбнулся: - Он работает на Севере. Собакам сено косит.
          При этих словах я чуть с лавочки не упала: - «Папы нет, - поняла я, - но как ловко мать его научила отвечать. Надо будет вечером сделать ей комплимент».
          Но ещё до вечера произошёл второй курьёз. После сна, когда все дети потягивались в своих кроватках, новичок в вдруг сел и, забыв, как меня зовут, сказал:
          - Тётя, подайте, пожалуйста, мою одежду, я буду одеваться.
          - Во-первых, я не тётя, а воспитательница. А зовут меня Ольга Викторовна.
          - Воспитательница, Ольга Викторовна, подайте мою одежду.
          - Во-вторых, - продолжала назидательно я. – Как вы все, перед сном, разделись на стульчиках, так все сейчас вылезете с кроваток и пойдёте одеваться.
          - А можно сначала в туалет?
          Тут я поняла, что своими нравоучениями заставила ребёнка страдать. И вспомнила, что в суточной группе многие писают в постель, даже во время дневного сна. И сосед Олежки Максим уже не раз это сделал, попав в новый коллектив.
          - Беги скорее, - воскликнула я, открывая стенку кроватки, которую малыш никак не мог перескочить. А если бы захотел, то мог упасть и разбиться.
          - Можно в трусах?
          - Одень только тапочки и беги.
          - Спасибо. – Олежка быстро улетел в туалет, расставив руки в стороны, изображая самолёт, что привело в восхищение наших девочек.
          – «Они  и утром держались возле новичка, теперь вообще, - подумала я, - проходу ему не дадут. Не додумались бы попросить, чтоб катал на самолёте».
          За новеньким убежали ещё несколько мальчиков, изображая, кто бабочку, кто паровоз. Я порадовалась – Олежка вносил новые игры в нашу до него довольно скучную группу. Я говорю так, потому что предыдущая воспитатель держала детский коллектив в «ежовых рукавицах» - и мне наказывала «сохранять порядок», уходя в декретный отпуск, чтобы командовать одним отпрыском, который был в её животе. Так и сказала мне, вроде шутя. А я, окончившая лишь одиннадцать классов с педагогическим уклоном, не старалась нарушить её уклад. Только теперь поняла, что детям нужна радость от пребывания в детском саду, а не скука, которая лишь изредка нарушалась музыкальными уроками, где они даже танцевали, готовясь к тому или иному празднику.  Да ещё игры на площадках, которые я, иногда, проводила, под насмешки других воспитателей:
          - Что ты рвёшься с этими олухами, - говорила, играя подведёнными искусно глазами, Галина Николаевна. – Упаси бог, - продолжала эта безбожница, - кто упадёт у тебя, ноги переломает, тогда от родителей не отговоришься, простыми извинениями. Они у тебя денег стребуют на лечение ребёнка.
          - Что ты девочку пугаешь, - вступалась за меня Дина Васильевна. – Называешь детей олухами, а у Оли и твой Алёшка находится. И если с ним что случится, от его резвого характера, то лечить его будут бесплатно. У нас, слава Богу, медицина пока бесплатная.
          - Ого! Бесплатная. Стоит тебе попасть в больницу с каким-нибудь серьёзным заболеванием, знаешь, сколько денег с тебя потребуют, то на бинты, мази какие-нибудь, и дорогие лекарства, которых в больницах никогда нет.
          - А что врачам или медсёстрам самим покупать дорогие лекарства, если их по лимиту не выписывают? – вступила в разговор самая старшая воспитательница Зоя. Ей было за сорок лет, но у неё не было ни одного зуба – она носила съёмные протезы, которые, по её словам ей жали, и она не стеснялась гулять с детьми на площадке с оголёнными дёснами. И, тем не менее, любила когда её воспитатели называли просто Зоя, как девочку, которую она иногда «играла».  Говорили, что зубы ей выбил муж, застав с другим мужчиной в своей кооперативной квартире. Зою он не выгнал, пока та не родила ему девочку, которую он признал и записал на свою фамилию: - «Ребёнок не виноват». Но, увидев, какая его изменщица ещё и мать – Зоя не кормила ребёнка грудью, не ухаживала за ней – переселил Зою в однокомнатную квартиру и нанял няньку, которая растила Зоину девочку до семи лет, пока та не пошла в школу. Оставшись одна, с ребёнком, за которым всё же надо было следить и ухаживать, Зоя переполнилась ненавистью к дочери: - «Отец её бросил и она мне не нужна», - говорила таким же гулякам, как она. Но плохие матери, по моему мнению, сами себя считали хорошими – в частности Галина Николаевна:
          - Ты не права, Зоя, если отец её бросил, ты вдвойне должна любить свою красивую девочку.
          - Твой Алёшка тоже не очень страшный, - огрызалась Зоя, - а ты сильно его любишь?
          - Люблю. Вот Оля не даст соврать. Почти каждый обед приношу ему банку, то с рыбкой вкусной, то ананасы дольками маринованные.
          - И ты, Оля, разрешаешь, чтоб воспитательница за обедом подкармливала лишь своего ребёнка? Знаешь, Галина, что если что приносишь в группу, то всех надо угощать – а то ребята расскажут своим родителям, те восстание поднимут. Как же так! Воспитательница лишь своего подкармливает.
          - Всё ты правильно, Зоя, говоришь. И я больше так делать не буду, - Галина Николаевна поднимала руки, что сдаётся. И тут же злилась: - Но ты-то не мать, а тиранка. Всё время девчонку жучишь то за одно, то за другое. Смотри, она у тебя готова руки наложить на себя. Тогда тебя, Зоя, будут судить за «Доведения до убийства» и я первая пойду в свидетели, что ты тиранила девочку.
          Меня радовали разговоры, в которых наши гуляки воспитывали друг друга. После той ссоры Галина Николаевна уже не входила во время обеда с банкой вкусных консервов, оставив своих детей, в группе, на произвол судьбы. И за беседку не звала Алёшу, чтоб всучить ему банан или яблоко на морозе. Но возила своего сына к морю – по её же рассказам и оставляла там, в обществе более ответственных матерей, а сама гуляла с любовниками. И иногда привозила не только пахучие заболевания, но и беременность, которую всегда можно списать на мужа. И списывала. Но что-то я кинулась в раздумья, когда надо следить за детьми. Но мальчики умчались в туалет за новеньким – думаю, что няня там проследит за ними, чтоб не баловались – это была её обязанность. 
          Девочки, потягиваясь и, открывая стенки кроваток, сползли и стали сами убирать постельки, как их учила предыдущая моя коллега. Няне, после девочек оставалось лишь поправить немного их труд и закрыть кроватки спинками.
          Мальчишки же, после туалета, под присмотром няни быстро оделись и тоже вошли в спальню, чтоб поправить свои кровати. Алёша, - сын Галины Николаевны, - который почему-то на площадке игнорировал Олежку, теперь стал его учить, как заправлять постель.
          Калерия вздохнула, читая Ольгины воспоминания. Разумеется, вся эта Олежкина жизнь тоже не прошла мимо неё, но так приятно было, что ещё кто-то помнит столь ярко: - «Вот интересно, писала ли это Оля по «горячим следам», как говорят, или она сделала это по истечению времени? Но как я ей должна быть благодарна, что она помнит стольких людей и пишет о них. У меня тоже есть записи, в дневниках, запрятанные столь далеко, что неизвестно когда я доберусь до них и обработаю в стройный рассказ или повесть, как это получилось у Ольги?»  - С теплом подумала Реля и стала читать дальше.

                продолжение >>>  http://www.proza.ru/2011/10/08/621