Синее платье детства

Сердце Беспокойное
Сквозь мутное оконце пробивались первые лучи скупого зимнего солнца. Горница медленно заполнялась светом. Возле загнетки возился новорожденный телёнок. Малыш пытался встать на ноги, но его копытца, обутые в мягкие наросты, скользили по полу. Упрямец пускал слюни и, вздрагивая мокрой ещё спинкой, норовил устоять. С печки за ним внимательно наблюдали четыре пары синих глаз. За ночь изба почти совсем остыла, только широкая печная хребтина хранила в себе тепло. На застланных дерюжкой кирпичах лежать было жёстко, но дети вставать не спешили. Первой поднялась старшая Наташка. Зябко поёживаясь, она натянула на худенькие плечи старую материну кофту и легко соскользнула вниз. Опустив босые ноги в растоптанные катанки, она юркнула за дверь. Через минуту девочка уже возвратилась назад и, постукивая зубами, принялась растапливать печь. Из сеней тянуло сыростью и холодом.
— Есть охота, — плаксиво протянула младшая Тоня. Она самая последняя бегала на улицу и, отогревая замёрзшие ноги, недовольно морщила свой веснушчатый нос.
— Щас бы хлебушка горяченького, — мечтательно зажмурил глаза Мишка.
— Или картох, — грустно вздохнул Сашок.
С разговоров о еде последние полгода начиналось почти каждое новое утро. Война закончилась почти три года назад, но осиротевшей семье по-прежнему жилось несладко. Отец не вернулся с фронта, и мать еле-еле сводила концы с концами, стремясь накормить детей. Осенью прошлого года купили корову взамен той, что подорвалась на мине. Сколько радости было…
Закончив хлопотать по хозяйству, Наташа заторопилась на работу. Вот уже целую неделю он ходила на другой конец села и приглядывала за ребёнком молодой приезжей пары. Наташа на правах старшей дочери в семье нянькалась со своими младшими братьями и сестрой с самого раннего детства. Так что такой работы она совсем не боялась. Другое дело, что нужно было разговаривать с чужим людьми, отвечать на вопросы. Для Наташи такие моменты был настоящим испытанием. В присутствии чужих людей она робела и терялась. Её бледные щёки покрывались румянцем. Она не знала, куда деть свои длинные худые руки, и всё её угловатое тело подростка, казалось, становилось совсем неуправляемым. И только большая нужда заставила пойти её в чужой дом. Молодые родители пообещали её матери давать полпуда пшена каждый месяц. Кроме этого, женщина сказала, что сошьёт для Наташи платье.
Со двора вернулась мать. Она стряхнула иней с широкого платка, который тут же подхватила Наташа. Показав язык в сторону свесившихся голов братьев, она накинула на плечи доху и скрылась в облаке морозного пара в просторных сенях.
На улице вовсю светило солнце. Высокие сугробы сверкали белизной в его лучах. Обогнув заметённый по самую маковку зарод, девочка вышла на дорогу. Свежий след от санных полозьев указывал ей путь. На морозе у неё загорелись нос и щёки. От тёплого дыхания на платке, ресницах и бровях тут же выступил иней. Наташа смежила веки, и белый свет ей теперь виделся, как в сказке. Казалось, будто идёт она по незнакомому царству.
— Наташка, далёко собралась? — из оцепенения мечтательницу вывел знакомый голос соседки. Тётка Марья несла на коромыслах воду из колодца. Деревянные вёдра были доверху заполнены студёной, парующей водой. Тётка Марья легко несла на правом плече изогнутое коромысло. Повернувшись в сторону Наташи, она с любопытством разглядывала её с ног до головы.
— Да я к Свиридовым, — важно ответила маленькая няня. — За ребятёнком ихним приглядываю.
Свиридовы приехали в деревню недавно. Глава семейства Илья Кириллович пришёл работать в МТС, а Настасья Акимовна — бухгалтером в сельпо. Говорили, что у них в городе случились какие-то неприятности, и они приехали в деревню. Маленькому Илюшке на тот момент едва исполнилось два года. Это был жизнерадостный, упитанный розовощёкий бутуз.
Едва завидев Наташу, он тут же заулыбался во весь рот и протянул к ней пухлые ручонки. Настасья Акимовна улыбнулась и, кивнув в его сторону, сказала:
— Смотри-ка, он тебя уже за свою признаёт.
Наташа смутилась от нежданной похвалы и по обычаю закусила губу до крови от внезапного прилива стеснения. И, только заметив, как под окном мелькнула голова в синем полушалке, она пришла в себя.
Ей нравилось бывать в доме Свиридовых. Всё здесь было необычным и от того бесконечно интересным. Вместо привычных в деревенском быту полатей, коника и деревянных лавок здесь была настоящая мебель. Красивый стол с круглой крышкой. Изящные стулья с изогнутыми ножками. Пузатый комод с резными дверцами. А в красном углу у Свиридовых вместо икон висели полки с книгами и стояли портреты незнакомых людей в рамочках. Но самым привлекательным для Наташи казался платяной шкаф с огромным зеркалом.
Зеркало. Это было что-то совершенно особенное и необычное. Когда Наташа впервые увидела в нём своё отражение — очень удивилась. На неё смотрела какая-то незнакомая девочка, с толстыми косами и тонкой шеей. Холщовая юбка висела на худеньком тельце мешком.
Оставаясь одна, Наташа подолгу рассматривала себя в зеркале. Редкие веснушки на бледных щеках казались ей совершенно уродливыми. Приглядываясь к еле заметным пятнышкам, она мечтала избавиться от них.
Илюшка, балуясь с ящиками комода, высыпал всё его содержимое на пол. Перепуганная Наташа бросилась всё складывать на место. Дрожащими руками она собрала рассыпанные бусы, какие-то баночки. Приятный запах одной из них особенно привлёк её внимание. Пересилив страх, она раскрыла баночку. Прямо у неё перед носом рассыпалось облачко белой пыли. Наташа не удержалась и громко чихнула. Илюшка закатился в безудержном смехе. Удивлённая Наташа подбежала к зеркалу и в ужасе от него отшатнулась. Всё её лицо оказалось перепачканным той самой белой пылью. Наташа принялась растирать её по щекам и… О! Чудо: под тонким слоем волшебного порошка скрылись все веснушки. Даже глубокая царапина, оставшаяся на щеке после драки с младшим братом, стала почти совсем незаметной. Поражённая Наташа с увлечением принялась натирать всё лицо чудо-порошком, который на самом деле был самой обыкновенной пудрой. А в это время оставленный без внимания Илюшка раскрутил ещё одну баночку и сосредоточенно намазывал её содержимое себе на лицо. Когда Наташа случайно посмотрела в его сторону — она просто обомлела. Всё лицо белобрысого карапуза было в ярко-красной крови. В некоторых местах сгустки свисали с его мордашками нашлёпками. Девочке показалось, что её сердце сейчас вот-вот остановится от страха. Детские взгляды встретились, и мальчишка невольно ощутил тот же ужас, что и его няня. Отшвырнув баночку, он заревел в голос. Наташа отыскала возле загнеты чистую тряпку и, кусая дрожащие в рыданиях губы, попыталась отыскать раны на лице малыша. Ей показалось, что он чем-то изрезался и сейчас же истечёт до смерти кровью. На тряпке оставались кровавые борозды, а ран на лоснящемся личике не было. Наташа поняла, что всему виной баночка. В ней была помада. Облегчённо вздохнув, она стала успокаивать ребёнка:
— Ну чего ты, малой, чего? Угомонись, — и совсем уже бодро добавила. — Ничё, жить будешь.
Кое-как утерев зарёванную мордашку Ильи, Наташа решила спрятать испачканную тряпицу. Её взгляд упал на печную грубку. Приподнявшись на цыпочках, она попыталась засунуть туда ветошку, но, не удержав равновесие, упала прямо на бадейку с дежой. Жидкое тесто растеклось по выскобленному полу. Напудренное лицо Наташи снова сморщилось в плаче. А Илюшка тут как тут. Нянька и оглянуться не успела, как он уже влез в лужу теста. Бормоча что-то по-своему, он смачно шлёпал ладошками по тягучей мокреде. Наташа схватилась за голову и, по-бабьи поскуливая, промычала сквозь зубы:
— Это светоконец.
На дворе уже темнело. Скоро должны были вернуться хозяева. Наташа металась по избе, как загнанный зверёк. В очередной раз, пробегая мимо зеркала в шкафу, она со злостью топнула на своё собственное отражение.
Умытый Илюшка уплетал варёную картошку и громко стучал деревянной ложкой по столу. Наташа собрала остатки теста обратно в бадью и, прикрыв её чистым рушником, без сил опустилась на табуретку. Лай собаки на улице возвестил о приходе хозяев. Настасья Акимовна первой шагнула за порог и была немало удивлена скорым уходом няни.
Наташа бежала домой, не чуя под собой ног. Добежав до родного переулка, она перевела дух и, неловко перекрестясь, шагнула во двор. Заходить сразу в дом она побоялась и потому незаметно юркнула в клеть. В клети было совсем темно, пахло сыростью и мышами. Кроме всего прочего, здесь было жутко холодно. Потоптавшись в своём убежище ещё минут пять, Наташа, пошатываясь на озябших ногах, потянула на себя дверь.
Дома всё семейство уже было в сборе. На широкой лавке сидела мать с куделью в руках. Наверху, под самой матицей, чадила коптюшка.
— Что-то нынче долго? — мама строго посмотрела на Наташу.
— Ничё, Акимовна задержалась, — буркнула Наташа и одним махом забралась на печку. Прижав к горячим кирпичам озябшие коленки, она затихла. Младшая сестрёнка подкатилась к ней клубочком:
— Расскажи, чё было сегодня? В зеркало смотрелась?
— Да ну тебя, — недовольно отмахнулась Наташка. — То же мне, нашла диковинку. Подумаешь — зеркало…
— Ага, ты-то видела себя, — запальчиво прошептала Тоня. — А я не-э-эт.
Утром следующего дня Наташа снова проснулась самой первой. Приладив тесёмку на косах, она занималась привычными делами. Ей всё чудились незнакомые голоса на улице.
— Вот как придёт Акимовна, — думала она, выгребая золу из печи. — Как нажалуется мамке. Будет мне баня тогда.
Течение невесёлых мыслей прервал оклик больного брата:
— Наташ, подай попить.
Поднявшись на приступок, Наташа протянула ему ковшик с водой.
В следующий момент случилось что-то невообразимое. От дружного детского хохота, казалось, покачнулась вся изба. И Сашок, и Миша, и Тоня громко смеялись и показывали на Наташу пальцами. Катаясь по широкой печи, они дрыгали ногами и держались за животы. Наташа, всё ещё не понимая, в чём дело, так и стояла, открыв рот, на приступке с ковшом в руках.
— Ты погляди на себя! — задыхаясь от приступа смеха, сказала Тоня.
Наташа наклонилась над крошечным зеркальным осколочком. В него можно было видеть лицо только по частям. Но и одного единственного взгляда девочке было достаточно для того, чтобы увидеть отставшую от щёк носа белую корку из пудры и теста.
В сенях послышался шум. Это возвращалась с улицы мама. Наташа забралась на полати в самый дальний угол и с головой укрылась обрывком веретьи. Ей казалось, что стук её маленького сердца был слышен на всю избу. Она вжалась в глиняную стену и замерла.
— Наташ, а Наташ, ты чего это к Свиридовым не собираешься?
Наташа уловила нотки недовольства в строгом голосе матери, но продолжала молча дрожать в своём убежище.
— А у ней лишай, — прыснув в кулак, заявил Мишка.
— Какой такой лишай? — испугалась женщина. — А ну давай слезай, я погляжу.
Конечно же, никакого лишая у Наташи не было. Заикаясь и запинаясь, она начала говорить о том, что, наверное, заболела, что застудилась ночесь во дворе и что идти к Свиридовым её теперь никак нельзя.
Припухшие веки и красные пятна на щеках девочки убедили мать в том, что та говорит правду. Приложив сухую ладонь к её лбу, она замолчала в раздумье.
— Вроде не дюже горячий. А чего это ты на полати взобралась. Ступай на печку, жги пятки.
Наташа послушно юркнула на печку и затихла.
К Илюшке этой зимой Наташа больше не ходила. А на следующий день после истории с пудрой, тестом и помадой она на самом деле заболела. То ли сказалась её впечатлительная натура, то ли она на самом деле перезябла в клети. У девочки кружилась голова. Каждую ночь она покрывалась горячей испариной, и мать до самого рассвета студила ей лоб тряпицей, смоченной в рассоле.
Весна в том году была дружной и ранней. Высокие бугры обнажились за неделю. Дорога раскисла и расплылась, как кисель. Вместо обочин бурлили мутные ручьи. Несмотря на запреты родителей, детвора бегала смотреть на разлив. Лёд на Дону ушёл в первые же два самых солнечных дня. Редкий шарёш сбился возле залитых берегов. Река казалась грозной и мрачной. Но как бы ни было страшно, детей всё равно, как магнитом, тянуло к её берегам. Домой они возвращались мокрые, продрогшие, но на утро всё повторялось сначала.
О том, что Свиридовы уезжают, Наташа узнала от соседской девчонки. Поправляя намокшую юбку, она заявила, что уезжают они далеко-далеко. Шепелявя щербатым ртом, она добавила:
— Оштанешься ты теперя беш платья.
Наташа ничего ей не ответила и, понурив голову, отправилась к дому. Перед её глазами пролетели все дни, проведённые в доме приезжих. Выходит, теперь она никогда-никогда больше ничего этого не увидит…
Возле дома Наташу окликнул чей-то знакомый голос. У калитки с узелком в руках стояла Анастасия Акимовна.
— А я к тебе, — просто сказала женщина и дружелюбно обняла девочку за плечи. — Ты прости меня, что раньше не пришла. Илюшка долго болел, а теперь вот мы уезжаем. Я с твоей мамой уже расплатилась, но у меня кое-что есть и для тебя.
К горлу Наташи подкатил ком, и она не могла произнести ни слова. Она только замотала головой. Но Анастасия Акимовна вложила в её ладошку связанные вместе концы холщового полотна.
— Здесь то, что я тебе обещала и ещё кое-что. Дома посмотришь. Спасибо, что помогала нам. — Женщина ещё раз крепко прижала к себе девочку. — Илюшка по тебе долго скучал. Ну всё, прощай, дорогая.
Наташа так и не смогла сказать ни слова. Её голубые глаза наполнились слезами. Ей хотелось сказать Акимовне что-нибудь тёплое, ободряющее. Хотелось поблагодарить за то, что никому не рассказала о том случае. Что-нибудь хорошее хотелось сказать Илюшке, о котором она тоже очень скучала. Но все слова застряли где-то на подходе. Она долго стояла и смотрела вслед уходящей женщине.
Войдя в дом, Наташа забралась на печку и только там решилась развязать узелок. В узелке оказалось необыкновенно красивое платье из синего сатина с белым отложным воротничком и рукавами фонариком. Наташа не верила своим глазам. У неё никогда в жизни не было такого платья. Мать шила ей наряды из отбелённых холстин. А тут перед ней лежало настоящее, городское платье с аккуратными пуговками и тоненьким пояском. От обновки приятно пахло чем-то неуловимо знакомым. Наташа расправила складки ткани и обнаружила ещё один узелок. В полосатом носовом платке лежали баночка с пудрой и совсем крошечная скляночка с завинчивающейся крышечкой. Это были духи.
Наташе хотелось кричать от радости, петь. Хотелось броситься на улицу и показывать подарки всем прохожим.
Первый раз подаренное платье Наташа решила надеть на праздник Пасхи. Специально к этому дню мать выгадала ей с сестрою деньжонок на новые тапочки. Девчонки закинули свои старые онучи в сени и, счастливые, нарядные, отправились гулять. Платье Наташе пришлось как раз в пору. Синий цвет очень шёл к её глазам. Свои густые волосы она заплела в косу и, перекинув её на плечо, завязала голубой ленточкой. Одну капельку духов она капнула в ложбинку под шеей. Рядом стояла сестра и, затаив дыхание, ждала. Наташа капнула и ей тоже. Счастливая, она прошептала:
— Вот бы нам ещё туфли на каблуках, да, Наташ?
Наташа снисходительно кивнула в ответ.
На сельских улицах в праздничный день было особенно многолюдно. В глазах пестрело от цветастых полушалков и расшитых красными петухами рубах. Наташа гордо вышагивала по дороге и краем глаза замечала все взгляды. В новом платье она казалась и выше, и стройнее. Взрослые соседки, сидевшие на завалинке рядом с матерью, как бы невзначай заметили:
— А Наташка-то у тебя совсем невеста.
Это синее сатиновое платье ещё лет десять было лучшим нарядом в скромном гардеробе Наташи. В нём она познакомилась и со своим будущем мужем. Но это уже совсем другая история. О ней я расскажу в следующий раз.