Не знаю, о чём я думал, когда шёл туда. Весь день, вплоть до описываемого момента, меня не покидало чувство исследовательского восторга, который прервался внезапно, лишь только я осознал, что происходит нечто важное. Все мысли, эмоции, воспоминания – весь ментальный мусор выветрился в мгновение ока, когда до самой сердцевины дошла одна ясная как ночь мысль, которая не вызвала ни страха, ни сожалений о вызвавшем её поступке. Только лишь чистая до хрустальности констатация факта, свежим ветром пронёсшаяся по неустанно костенеющим закоулкам разума, выгнавшая из них всё лишнее, выдрав с корнем с насиженных мест все оттягивающие внимание мыслительные шаблоны. В ту секунду я будто заново родился, и первым моим впечатлением от впервые осознанного мира была та ситуация, в которую я только что себя поставил.
Я с удивлением оглядывался по сторонам, не в силах поверить, что это произошло со мной. Под ногами скрипел зелёный влажный камень, а в десяти сантиметрах не было ничего, кроме чистого горного воздуха.
Водопад состоял как бы из двух ступеней. На поверхности одной из них стоял я. Вода текла здесь лениво, медленно огибая торчавшие в избытке камни и целые обломки скал, подбегая к краю ступени, она делилась на несколько ручейков и со слабым грохотом падала вниз, на гладкую, источенную влагой поверхность, где, собрав все свои силы, устремлялась ниже, рыча как раненый зверь, неудержимая в своём желании слиться с мутными белёсыми водами реки.
Перепрыгивая с камня на камень, я подошёл насколько это возможно близко к краю и смотрел вниз, на пенные струи. Чуть ниже справа темнела рваными краями пещера, до ужаса первобытная, ведущая в какие-то невообразимые недра, то ли земные, то ли психические.
И в какое-то мгновение всё изменилось: я вдруг понял, где я нахожусь на самом деле. Немного внимательности просочилось в двери восприятия и этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать нечто новое.
Я стоял в десяти сантиметрах от пространства, состоящего лишь из смеси кислорода и азота; расстояние от камня, на котором я пребывал, до поверхности второй ступени водопада совпадало с высотой пятиэтажного дома. Никаких перил, за которые можно было бы ухватиться, здесь, конечно же, не было. Каменное дно, на которое в случае чего пришлось бы падать, выглядело потрясающе твёрдым: казалось, об него действительно можно разбиться, в самом прямом значении этого слова, разбиться - как фарфоровая кукла разлетается, упав на бетонный пол.
Я слишком долго ношу кеды, чтобы не знать все их многочисленные преимущества и мелкие недостатки. Одним из таких недостатков является плохое сцепление мокрой резины с мокрой же поверхностью. Стоя на маленьком бугристом камне в нескольких сантиметрах от бездны, я чувствовал, как ноги сами собой совершают микродвижения в попытке сохранить равновесие на покрытом зелёными водорослями валуне. Можно было бы, конечно, упасть в воду спиной и гарантированно «спастись», но я знал, что делать этого не стану. Можно было сделать один шаг, всего один. Шаг на скользкой поверхности, с неудобной позиции, в такое же неудобное, но более безопасное место. Точнее, даже не шаг, а прыжок, шага бы не получилось.
Очень интересно было наблюдать себя с двух сторон: снаружи, стоящего на камне молодого человека, пришедшего сюда с двумя пожилыми разнополыми спутниками, занятыми фотографированием окрестностей, и изнутри, не исключающего возможности в следующую секунду упасть вниз при неудачном прыжке. Опыт доказал, что в подобной ситуации кеды поведут себя пятьдесят на пятьдесят, поэтому ничего загадывать не хотелось. И особенно не хотелось, чтобы моя фотография красовалась потом на голой скале слева от водопада, рядом с фотографией какой-то полной женщины, имевшей неосторожность здесь погибнуть. Её изображение придавало реальность происходящему.
Я ещё раз глянул вниз, вперёд, по сторонам. И тут заметил кое-что интересное. Высоко-высоко на скале застыл в странной позе человек, будто заслоняющийся руками от солнца. Я сперва подумал, что это кто-то из группы туристов, обогнавших нас и держащих путь на Орлиные скалы, на которые мы не попадали за отсутствием времени. Но фигура была однородного жёлтого цвета и стояла не двигаясь. Это была статуя Прометея, заброшенного на головокружительную высоту мощным чиновничьим импульсом, таким же непростительно щедрым и отчаянным, как и сам титан. Его установка в столь непопулярном месте объяснялась тем, что по легенде именно к этой скале когда-то приковали олимпийские боги несчастного гуманиста. И позой своей он не заслонялся от солнца, а рвал цепи, из-за которых был обречён на муки.
Пока я стоял там, на камне, я не испытывал ни страха, ни сожаления о проделанном поступке, только лишь муть в мыслях, не дающую как следует оценить ситуацию. Фигура прикованного Прометея разогнала это мельтешение в голове, оставив лишь чёткое понимание ситуации: я стою на головокружительной высоте на скользком камне в мокрых кедах. Через мгновение я покину это место, и никто не даст мне гарантий, что я покину его в том направлении, в котором хочется, а не в котором выйдет. Прометею тоже никто не давал обещаний, что его освободят, пускай и спустя тридцать тысяч лет. В любом случае, пора было уходить.
И я сделал прыжок. И что это был за прыжок! Он стоил всех движений, которые я до этого производил. Ещё никогда шаг не обладал для меня такой полнотой, осязанием, плотностью. Этот шаг будто перенёс меня в другой мир. Мне показалось, что именно таким шагом уходил Прометей с Олимпа, держа в руках огонь, зная, что наказание неминуемо и оно будет страшным. Но мой прыжок происходил на противоположном полюсе, нежели прометеевский. Если его движение погружало в чернильную густоту пыток, то моё – в цветущее пространство жизни.
Выбравшись из опасного места, я присел на камень. Сердце билось ровно, в голове – полное отсутствие мыслей, настроение – безоблачное. Посидев немного, я, вместе с теми, с кем пришёл, отправился в обратный путь.