Лето уже закончилось. Уже были холодные дожди, и солнце не выглядывало несколько дней.
Но вот вновь потеплело, и жара – пусть и осенняя, не летняя – выгнала особо смелых горожан на пляж.
Удивительная пора: еще очень горячий, но уже не обжигающий ноги песок, также, как и месяц назад, шумит река, она ничуть не холоднее, чем прежде, только кажется, что под яркой синевой затаились темные холодные глубины. Солнце светит жарко, но ветерок будто подхватывает этот жар и уносит. Синие-синие волны набегают одна на другую, на отмели собирая песок в золотую паутинку. Вода смывает следы босых ног, разбивается брызгами до самых колен. Шумно поет ветер. Над самой серединой реки ловит поток воздуха одинокая чайка.
По берегу вышагивают голуби, бесстрашно входят в прибрежную волну, которая, кажется, так легко может их смыть.
Всегда стоит бросить крошку одному оказавшемуся рядом голубю – сразу же их слетается целая стая. Красивые, благородно светло-сизые, они толкутся на небольшом пятачке, не решаясь подойти ближе, где у самой скамьи падают крошки. Выхватывают друг у друга, - в голубиной стае всегда почти сразу можно увидеть, кто есть кто: одни смелы, они косятся настороженно, но все же подходят достаточно близко; другие – «авторитеты», они не выделяются из стаи до тех пор, пока не упадет горсть хлебных крошек, и тут они разгоняют собратьев, задавая трепку голодному молодняку; третьи – робки или просто слабы, им достается только то, что падает прямо перед ними и что не успевают отнять более проворные соплеменники. А вот появляются вожаки: в стае их один-два, это как правило крупные голуби, часто со следами драк, но здесь они ведут себя спокойно, им достаточно опустить голову, раздуть свой зоб и, низко воркуя, сделать пару поворотов вокруг своей оси: без боя им уступают лучшие кусочки даже «авторитеты».
Вдруг в этой сизой стае появляется воробей. Вдруг – потому что воробей весь такой – скок-скок, прыг-прыг, он и появляется одним прыжком. Теряется сперва его оперение на песке, но подвижность воробья обращает на себя внимание. Шустро так, скоро снует он между голубями, и сразу кажутся они неповоротливыми и суетливыми. Маленькие черные глазенки смотрят прямо на человека. Вздрагивают и отлетают, а то и взвиваются всей стаей голуби от взмаха руки, но воробей здесь, совсем близко, смело взирает на меня снизу вверх. Прыг-прыг, скок-скок, урвал из-под самого голубиного клюва кусочек хлеба. Мелко-мелко «семеня» клювом, серый воробьишка треплет его на мелкие крошечки. Присел на крохотных лапках, повернул маленькую головку, и снова на меня открыто, по-дружески смотрят смелые черные глазенки.
Но вот над головой появилась большая тень. Хищные черные крылья и большой блестящий клюв – на песок у самой воды садится ворон.
Присгибает высокие сильные ноги, клонит голову к песку, разворачивается – и прямо смотрит мне в глаза. Что это – наглость, смелость? Нет, в его глазах – разум. Этого нет во взгляде благородного сизача, отблески такие можно заметить в глазках смелого малыша – воробья. И все же именно взгляд ворона наводит невольно на мысль, что это не наглость, не смелость – это ощущение себя на равных с человеком.
Словно упругая пружина сжата в этом черном теле. Движения ворона ловки, и будто принадлежат вовсе не птице, настолько непохожи они на ритмичные кивки голубей, на короткие прыжочки воробья. Кажется, будто организованы они не птичьей физиологией, а разумны: каждое движение ворона служит поставленной цели. В его большой голове живет тот, кто управляет его движениями, кто так умно глядит на меня.
Кидаю птице ломтик хлеба побольше. Расставив ноги, словно вратарь, ворон следит за полетом кусочка и, будто заранее определяя место его падения, одним пружинистым прыжком покрывает это расстояние. Ломоть велик, ворон придерживает его черной лапой с большими изогнутыми когтями и грозным острым клювом отрывает небольшие кусочки. Видится отнюдь не мирная картина на прибрежном песке: так рвет добычу хищная мрачная птица, эти жуткие клюв и когти созданы не для хлебной горбушки.
Мелкие крошки не для этой черной птицы, он даже не наклоняется, когда их россыпь падает недалеко от него. Но он сразу видит, когда в руке появляется большой ломоть – это для него. Взяв в клюв хлебную корку, он несет ее к воде и, наступив ногой, размачивает, отрывая понемногу.
Среди голубиной стаи снуют уже несколько воробышков, опережая сизачей в гонке за лакомыми кусочками. Серые малыши, этакие казачки среди благородной аристократии. Шумное подвижное сборище… И только один черный ворон не лезет в эту толчею. Он для нее изгой. Но изгой, который осознает себя стоящим значительно выше всей этой птичьей суеты, добровольный, насмешливый изгнанник. Эта птица создает впечатление присутствия рядом существа разумного, равного тебе. Он понимает так, как понимает человек человека, и может даже более проникновенно.
Ветер с реки доносит разговор чайки с волнами; мелкие брызги холодком окутывают разгоряченную на солнце кожу. А ветер раззадорился и уже играет песком, тысячами мелких колючек обжигают песчинки ноги, руки, лицо. Голубиная стая тщетно кивает головами: брошенные крошки хлеба ветер подхватывает и относит далеко в сторону. Растеряно следит стая за моими руками: есть взмах, но пища на песок не падает. А ветер все забавляется, собирая синие волны в мелкую рябь. Расправив тяжелые блестящие крылья, поднимается в воздух ворон. Улетел? Нет! Поймав воздушный поток, совсем низко над самым песком совершив медленный вираж, он вновь опускается, но… опускается с подветренной стороны, как раз там, куда ветер швыряет горстями раскрошенный хлеб. У кого еще остаются сомнения в том, что за этим взглядом – разум?
На песчаной косе за босыми ногами остаются следы. Гладит их набегающая волна, раз за разом стирая аккуратный отпечаток. Ветер – он чудной, дерзкий, увлекающийся мальчишка; только что играл он с песком точно ребенок, но вот он завидел, что по самой отмели идет девушка, и теперь, соперничая с волной, предался нежным ласкам ее загорелых ног, смуглых плеч, длинных льняных волос. Шелестит на ветру белая юбка, в волосах алеет цветок. Синие-синие большие глаза задумчиво устремлены в насыщенную прозрачными красками даль, и тонут в них ясные тонкие очертания другого берега и бегущие друг за другом облака в необъятных голубых высотах. Фигурка медленно удаляется туда, где небесная ширь сливается с водой, и только волны еще целуют уже едва заметные маленькие следы на песке. Не лето ли уходит по песчаной косе?
сентябрь 2011г.
(фото Данила Федотова)