Юрий Овтин
Претензия
Рассказ
История эта случилась еще в те приснопамятные времена, тоской о которых исходят зовущие в светлое прошлое новые коммунистические лидеры, когда в отличие от дней сегодняшних ни у кого не было проблем со своевременным получением зарплаты, но зато в магазинах без блата, без знакомых торговых работников, невозможно было что-либо достать. Да! Не купить, а достать, унижаясь как нищему.
Именно в те годы я и познакомился с Константинычем – как его все звали – занимавшим заметную должность начальника эксплуатации огромного грузового автопарка, специализировавшегося на перевозке продовольственных товаров.
Рабочий день Константиныча начинался рано, в пять утра. Распределив к восьми часам по маршрутам около тысячи грузовиков и рефрижераторов, он выпивал свои первые полстакана и после этого объявлялся в центре города.
Были у Константиныча несколько любимых точек, где ему нравилось отводить душу среди богемной публики – с актерами, художниками, литераторами. Несмотря на шоферское образование, внешность и склад характера, был он разнообразно, хотя и беспорядочно начитанным человеком, мог при случае прочесть сонет Шекспира или Петрарки.
Обедать Константиныч ехал домой, отсыпался и к вечеру, свеженький как огурчик, делал с женой выход на концерт или в театр.
Вот такой нестандартный человек был Константиныч. Надо добавить, что к своим друзьям-приятелям он относился как покровитель, периодически снабжая дефицитными продуктами по государственным ценам. Однако, как в дальнейшем имели возможность убедиться многие, пользовавшиеся его услугами, Константиныч не был в этом плане полностью бескорыстным человеком, – в порядке компенсациион вынуждал облагодетельствованных выслушивать свои «жизненные» истории, не всегда интересные и смешные, к которым питал склонность, вежливо посмеиваться его не всегда удачным шуткам и бородатым анекдотам.
Любил захаживать Константиныч и в наше небольшое издательство, располагавшееся в самом центре, неподалеку от знаменитого книжного рынка, по соседству с райотделом милиции.
Как правило, Константиныча сопровождал его водитель – Мойша, отмотавший в свое время червонец в колонии строгого режима, разукрашенный с головы до ног татуировками, выполнявший по совместительству роль охранника и умевший в нужный момент увести, а иногда и унести разгулявшегося Константиныча.
...В то солнечное незабываемое майское утро позвонил и поздравил меня с Днем печати мой хороший приятель Генка, работавший завотделом в областной газете.
– Здравствуй, дорогой! С праздником тебя! Чем занимаешься? – пробасил он в трубку.
– И тебя с праздником, дружище, – ответил я.
– Как ты смотришь на то, если мы сейчас со Славиком подъедем? Бутылочка у нас с собой есть.
– Винни Пух в таких случаях говорит: «Кто пьет горилку по утрам, тот поступает мудро».
– Вот и Славка – он же телевизионщик, а они люди умудренные, – подсказывает: «С утра не выпил – день пропал». Короче, даем тебе двадцать минут, чтобы ты достал кусочек колбаски и три корочки хлеба. Мы уже в пути.
Через полчаса мы втроем сидели за моим рабочим столом, застланным бумагой, на столе – бутылка чистого медицинского спирта, «Куяльник», полкило «Докторской», – и рассуждали о том, разводить ли спирт или пить неразведенным.
Нашу полемику прервал ввалившийся без стука Константиныч. Он был уже под хорошим шафэ.
– А я только что из филармонии. Представляешь, встречаю в баре Жванецкого, он мне и говорит: «Приехал в эту босяцкую Одессу, а жрать нечего, в магазинах ничего нет и холодильник пустой» Так я вышел на Полицейскую, остановил пару наших машин и сделал ему паек на неделю. Бутылку коньяка жахнули. Потом думаю – надо ж сходить некоторых поздравить с Днем печати!
С этими словами Константиныч извлек из вместительной хозяйственной сумки две «закрутки» «Столичной», палку сырокопченой колбасы, баночку красной икры, пачку масла и батон белого, еще совсем теплого – прямо с завода – хлеба.
...Это сейчас «Столичной» никого не удивишь, да и пробки на всех бутылках только «закрутки» – «бескозырки» вышли из моды. А тогда... Тогда такое можно было купить разве что в ресторане «Интуриста», да и стоила она там – о-го-го...
Мы с изумлением смотрели на свалившееся вдруг на нас изобилие и Константиныч казался нам добрым волшебником.
– Наполняйте стаканы! Не правда ль, друзья, веселей никогда не кипела струя! – цитировал «Застольную» Байрона Константиныч и разливал по стаканам водку.
Мы дружно выпили и стали с аппетитом метать деликатесы.
Константиныч, снисходительно глядя на наше обжорство, закурил сигарету, и стал рассказывать случаи из жизни, не слишком утруждая себя логикой перехода от одного сюжета к другому.
Когда распили и вторую бутылку водки, я было потянулся к спирту, однако Константиныч пить спирт категорически отказался.
– Как же вы, шелкоперы, дошли до жизни такой, что спирт глушите! – укоризненно восклицал он и покачивал головой.
Потом достал из кармана несколько «красненьких», протянул их телевизионщику Славке, самому молодому в нашей компании, и сказал не терпящим возражения тоном:
– Сгоняй в магазин, хлопец, купи пару приличных пузырей.
Однако Славу, или же Станислава Михайловича, хотя и молодого, но весьма уважаемого заведующего редакцией телевидения, от слов Константиныча передернуло и в его глазах я увидел ничего доброго не предвещавшие огоньки.
Стараясь разрядить атмосферу, я возразил Константинычу:
– Где же он достанет приличную водку? Отправь лучше своего Мойшу, он все равно без дела в машине парится.
Недовольный, что его заставляют крутиться ради каких-то пацанов, Мойша все же смотался и привез «закрутку» и две бутылки шампанского.
– Ну, хлопцы, что бы вы без меня делали! – торжествовал Константиныч.
Заполировав водочку шампанским, он вновь закурил, и, казалось, задремал в кресле.
Мы перевели дух.
– Ну, устроил ты нам сюрприз, – укоризненно глянул на меня Генка.
– Откуда только этот педрила взялся? – воскликнул Слава, не вкладывая в выражение никакого конкретного смыла, а просто по природной склонности к неформальным выражениям.
– Но-но, потише! – вдруг встрепенулся Константиныч, – будешь мне много выступать, я тебе руки-ноги поотрываю и спички вместо них воткну!
Но Генка со Славкой уже стряхнули с себя оцепенение. Надо сказать, что ребята они были зубастые, палец в рот не клади. Они так «наехали» на Константиныча, что тому в словесной перепалке с трудом удавалось вставить слово-другое.
Не знаю, чем бы это могло кончиться, если бы в кабинет не вошел Мойша.
– Шабаш, Константиныч! Караул устал! – громко сказал он. – Пора домой, байки! Иначе в филармонию вечером не попадаете. – С этими словами он бесцеремонно взял Константиныча под руки и повел к выходу. Константиныч окинул нас всех мутным, осоловелым взглядом и громко икнул на прощанье...
На следующее утро я сидел с тяжелой головой и вспоминал подробности вчерашнего дня.
Неожиданно дверь открылась и в кабинет вошел хмурый Константиныч в сопровождении Мойши и незнакомого мне верзилы.
– Я к тебе с претензией, – процедил Константиныч. – Ты со своими корешами вчера несколько раз необоснованно обозвал меня пидаром, а за пидара по «закону» надо отвечать. – Мои ребята, – Константиныч кивнул в сторону Мойши и верзилы, – люди авторитетные не только в нашем автопарке, но и в городе – они рассудят.
Все трое смотрели на меня тяжелыми недобрыми глазами и я внутренне съежился. Однако, памятуя, что нападение – лучший способ защиты, я попытался пойти в атаку.
– Никто тебя, Константиныч, вчера не обзывал. Нормальная мужская компания, обычный мужской разговор треп под пьяную лавочку. А ваших блатных заморочек я знать не знаю и знать не хочу. Ты вчера не на «малину» приходил.
– Но, – продолжал я, – если тебя сказанное в запале слово действительно задело, готов принести извинения и за себя и за своих друзей.
– Это другое дело, – после некоторой паузы согласился Константиныч, обменявшись взглядом с Мойшей и верзилой.
– Но Константиныч понес вчера и материальные издержки, – выступил с коронным, как оказалось, аргументом верзила. – Правильно я говорю?
– Да, стольник, – не моргнув глазом буркнул Константиныч.
Мне стало нехорошо. Сто рублей по тем временам имели покупательную способность большую, чем сейчас сто долларов. На сто рублей человек мог безбедно прожить месяц.
Константиныч будто знал, что именно сотенная бумажка лежала у меня в глубокой заначке про черный день, на самые непредвиденные обстоятельства.
Я извлек ее из недр письменного стола и, ни слова не говоря, отдал Константинычу.
– Ну вот и хорошо! – примирительно приговорил Мойша. – А теперь сядьте и выпейте по рюмахе...
Я достал оставшиеся от вчерашнего полбутылки и понял, что пью с Константинычем в последний раз.
Константиныч со свитой вышли, а я погрузился в осмысление происшедшего.
Через пять минут дверь снова открылась. На пороге стоял виновато улыбающийся Константиныч.
– Слушай! – просительным тоном произнес он. – Пока мы тут проводили разборку, гаишники у Мойши скрутили номера. У тебя в райотделе концы, пойди поговори, они как раз туда понесли железяки...
Я молча вышел из кабинета и пошел в райотдел. Дежурил знакомый майор, с которым мы нередко играли в шахматы. Он переговорил с гаишниками и те без лишних слов отдали номера с Мойшиной машины. Я завернул номера в газету и сказал майору, что вернусь за ними через пару минут, – в голове вдруг созрела азартная идея...
– Плохие дела, – сказал я, возвратившись к Константинычу, – но не бесперспективные. Ребята в принципе идут навстречу, но взаимопонимание будет стоить стольник. Решай...
...Долго и тоскливо смотрел на меня Константиныч. Потом молча полез в карман за бумажником...