Почти пустой автобус довёз Олеся до ближайшего леса. Дальше начинались дачи. Значит, его найдут дачники. Может, уже сегодня.
Выбрал берёзу с двумя кронами. Расщелина между ними располагалась так низко, что занести ногу не составляло труда.
Олесь влез на дерево, скрутил петлю из пояса от плаща, привязал конец к крепкой ветке, продел голову и спрыгнул.
Однако повеситься не получилось. Ветка хрустнула и обломилась. Больно ударившись боком о землю, Олесь стал кататься по опавшим листьям, ещё зеленой траве — то ли смеясь, то ли плача.
— Зря, глупыш, всё это затеял, — услыхал красивого тембра низкий женский голос над собой.
«Наверно, певица. Меццо. Неужели выследила?», — неожиданно для себя подумал совершенно спокойно.
Присел, всё так же, на земле. Перед ним стояла сухощавая старуха, похожая на знаменитую Бабу-Ягу, только не страшную, как привык видеть в фильмах с участием актёра Георгия Милляра, а обаятельную. Не в лохмотьях, а в бирюзовом лайковом костюме од кутюр. Такого же цвета полусапожки на каблуке и с «бриллиантовой» пряжкой – тоже, видать, оттуда, из дорого бутика.
«Теперь бабки-ёшки вона в каком прикиде ходят. Могут себе позволить», — невольно подумал бедный студент музыкальной академии, покамест безвестный композитор.
— Плащ новый, недешёвый изгваздал. Травяные пятна плохо выводятся. И заметны на светло-сером, — укоризненно покачала головой Старая Карга. Или Баба-Яга, уж кому как нравится. И разъяснила: — Фея я. Коварная, но добрая, как Баба-Яга к добрым молодцам. Про тебя всё знаю. И как партитура твоей симфонии летала по классу — про то ведаю тоже.
Старуха грациозно развернулась на каблуках и лёгкой походкой направилась к пенькам неподалёку.
«Похоже, она бывшая балерина», — невольно предположил Олесь, вставая.
— Можешь меня называть Георгиной де Милье или просто Гошей, — пропела балерина грудным, чертовски приятным голосом и почти приказала: — Иди-тко сюда. Присаживайся рядом, вот на тот пенёк. Разговор есть.
Неча делать, как говорится в сказках. Олесь повиновался.
Когда присел, фея Гоша извлекла из кожаного, тоже в тон её наряду, портмоне — берюзовую же курительную трубку. Та сразу вкусно задымила.
— Профессор твой Иосиф Анатольич – типичный представитель старой композиторской гвардии, он не любит новой музыки, хоть и знает, как её писать. И не хочет, чтобы ты осквернял слух трудового народа всякой сериальщиной, атональщиной и додекафонией. Ну, исполнят эту твою дипломную симфонию один раз. А напишешь ещё шесть, которые признают через сто лет после твоей смерти.
Олесь вопросительно посмотрел в страшное, но выхоленное, без возрастных морщин лицо волшебницы. Её глаза излучали сиреневый, нездешний свет доброты и материнской нежности.
— Да-да, напишешь и признают. Так что помирать тебе, Олесик, рановато. Для твоего спасения сюда и пожаловала. Ещё и для исполнения самого большого желания твоего. Будешь ты успешным и богатым. Уже через неделю. Когда выпустишь клип своей ещё не написанной песни. Чтобы не «парился» с ней, сей момент и напою. Запоминай.
С некоторым изумлением Олесь услышал, как фея Гоша хорошо поставленным, по-настоящему вокальным голосом («Таки меццо-сопрано, наверно, была оперной примадонной», — опять непроизвольно отметил Олесь) пропела чуть ли не певческое упражнение – две секвенции. Одна восходящая – как бы запев-куплет, вторая — нисходящая, припев.
— И этот примитив, по-вашему, будет шлягером?! – воскликнул с негодованием.
— Ещё как будет! Народ на такое и ведётся. А вот тебе денюжки на запись и раскрутку, — фея протянула невесть откуда взявшуюся пластиковую кредитку. – Счёт на твоё имя, не сумлевайся.
Сказала, и, как полагается в таких случаях, — растаяла сиреневой дымкой.
Нисколько не удивленный, а даже необычайно, как вчерашний труп, спокойный, Олесь вернулся в город. Всё сделал, как было сказано. Пошло как по маслу. Вскоре песню на, с позволения сказать, стихи какого-то Георгия Милова распевала вся страна. На кабацкую музыку – патриотические слова: про берёзку, семью за одним столом, родину...
Услышав по радио шлягер своего студента, профессор Иосиф Анатольевич, композитор-патриарх, автор песен, ставших народными, похвалил Олеся:
— Умеешь же писать простые мелодии. А то наладился в авангардисты… Не дорос наш электорат до настоящей музыки. Не время.
Спросите: в чём же коварство феи Георгины де Милье состояло? А в том, что Олесь, написав шесть симфоний, оперу и два балета в прогрессивном, но сугубо индивидуальном стиле, пачками, тоннами и километрами стал выдавать шлягеры, засоряя музыкальную и вообще духовную сферу своего народа.
Эта фея и к вам придёт, если пишете всякое фуфло. Явится Гоша - не запылится, но уже с другой целью. Так и знайте. Ко мне уже приходила. Еле откачали. Гошу эту самую.
На иллюстрации: фея Георгина де Милье в домашнем одеянии.
Репродукция рисунка Ирины ТАРАСОВОЙ "Баба Яга" с сайта artnow.ru