2 часть
Ночь длилась и длилась, глубокая, никак не уходящая.
Я засыпала и просыпалась, с каждым разом всё более и более приближаясь к минуте, которую я так ждала, о которой так мечтала.
Мне снились счастливые, детские сны.
Любимая пора - начало сентября, моя обожаемая школа, наш класс, мои друзья.Осеннее нежное солнышко, струящиеся по асфальту ручейки осенних листьев, какая-то бесконечная аллея из очень высоких деревьев, смыкающих свои кроны в вышине, я иду по этой аллее, сознавая счастье своего детства, безмятежность бытия.
Во сне я о чём-то разговаривала со своими подругами, мы шли куда-то по коридору школы, а как мы любили друг друга! Дружба эта осталась с нами на всю жизнь, мы стали родными людьми, родными душами...
Просыпаясь, в первые секунды, я не сразу могла сообразить, где я нахожусь и почему здесь оказалась.
Ах, вон оно что! Я в родах… Но почему так странно всё?
Я сплю, во-первых, всё так спокойно как-то. Мне же рассказывали, что женщины кричат, кровати в узлы завязывают…
А здесь – тихо, даже не сообразишь сразу, что здесь происходит… В углу темной палаты на кровати под белой простынёй лежала полная женщина. Толстая,кое-как скрученная коса чёрных, сильно вьющихся волос, свешивалась на пол канатом с подушки, она спала, слегка похрапывая. Третья койка была пока пуста. Прямо санаторий, а не предродовая палата. В родовом зале никого не было, мы были предоставлены сами себе.
Я смотрела на неё и в голове пронеслась фраза, которую я десятки раз слышала во время беременности :
"Ничо! Раньше и в поле рожали!"
Подумалось:
"О! И я тоже ! Рожу, "как в поле" ! У меня же всё пока неплохо, никаких ужасов, то сплю, то не сплю.
Только бы утро поскорей. "
Обе мои бабушки родили каждая по шесть человек, значит, генетика у меня хорошая, я тоже буду рожать, "как в поле" .
Интересно только, когда же у меня роды начнутся?
Я в тот момент не знала, что после отхождения вод необходимо делать стимуляцию, если нет схваток.
А у меня их и не было. И это было плохо. Очень.
Незнание меня спасло.
Иначе я бы испугалась.
Дело, оказывается, было просто в том, что
ночная смена не захотела возиться, решила оставить работу следующей смене.
Вдруг армяночка зашевелилась, повернулась, и, увидев меня, кивнула. Я тоже заулыбалась, спросила, как её зовут. Она рассказала мне, что она здесь лежит уже третий день, но с ней ничего не делают и ничего ей не говорят. Колют что-то и она просто спит. Заплакала, села на кровати, расплела свою роскошную косу и начала её расчёсывать... Я залюбовалась.
Она говорила с сильным армянским акцентом. Сказала, что муж отдал большие деньги, чтобы приехать в Москву на роды, а сама она из маленького армянского города.
Ей был сорок два года и это были её первые роды.
- Кцёльту , кцёльту эти лоды, зацэм, ой, зацэм я согласилась!!!
Я умилилась и начала её ласково уговаривать.
Армянка с изумлением взглядывала на меня из своего тёмного угла, ничего мне не отвечала и опять отворачивалась к стене, всхлипывая в безутешном плаче...
В другом углу палаты находился умывальник, типичный советский ржавый умывальник с неизменно капающим краном. Как символ времени, как символ эпохи.
Почему-то во всей нашей стране, казалось мне, были именно такие вот умывальники, с оранжевыми потёками на белой эмалированной со сколами стеночке и вечно подтекающим краном.
Я уснула, переносясь во сне в другие периоды моей жизни, хорошие, радостные.
Проснулась я от ощущения потрескивающего костра во всём теле.
Я пылала. Поняла, что не владею своим телом, когда захотелось перевернуться на бок.
Стало жутко.
Подумалось- все?!
Пить! Пить!
Ужасно захотелось пить.
Никого не было.
Армянка похрапывала, мы по-прежнему были одни, никому не интересные женщины в предродовой палате.В самом центре Москвы.
Вот когда пригодились фильмы про войну.
Мне стало стыдно, что я так испугалась.
Ничего, уговаривала себя, ничего, ещё не смерть. А как же солдаты на войне?
Но как же хотелось пить!
Вспомнился фильм «Жажда».
Я смотрела на капающий кран… понимая, что встать и сделать ровно три шага до него я не могу – тело владело мной,а не я им.
Подумалось : вот она, жизнь!
В семистах метрах о Кремля, в роддоме, в палате, дико хочется пить- и никого рядом. Даже стакана нет на тумбочке.
И вдруг я поняла твёрдо – раз и на всю жизнь: ни я, ни мой ребёнок не нужны никому этом роддоме. В этой стране.
Просто - вот так. Никому. Никто ни в чём не заинтересован. Всё была ложь.
И всё в душе моей переменилось с этого момента.
Я просто рассталась навсегда со своим детством.
Появилась нянечка–старушка.Как видение. Почти не взглянув на меня,встала в ногах и начала, причитая, меня отчитывать :
- Нет, вы посмотрите на неё! А?!
Где у неё подушка?! В ногах у неё подушка! А простыня где ? Не вижу простыни! А мне за простыню отчитываться!
Во даёт баба!
Аж в верёвку завернула простыню и под клеёнку сунула. А клеёнка-то, клеёнка – где?!
Свою бы из дома принесла и крутила бы, как хотела!
Вообще сползла!!
Чё крутисся?! Чё крутисся? Чё надо? Пить?! Аааа!
Вон кран – встань и пей. Тока не полагается роженИцам пить. Кран здеся не для этого.
А я тут не нанялася пить вам всем давать. Я ваще семисит рублей получаю.
Ты, во-первых, встань, заправь свою койку и лежи спокойно, жди , когда врачи придут.
А щас пока никого нет. Ну и что?
Ты в родах. Ничего такого особенного.А как же раньше-то ? В поле … "
У меня наступило полное равнодушие и готовность подчиниться своей судьбе. Я отвечать ей не могла. Физически. И она это отлично понимала.
С моим телом начало твориться нечто странное. Мне казалось, что кровь как будто закипалав сосудах и меня как бы разрывало изнутри. Нет,ни плакать, ни стонать было невозможно, не до того было...
Тётка тупо смотрела на меня и ждала, что я выполню её приказание.
Я поняла уже, что я не только не нужна ТАКАЯ никому, но, не исключено, что и присутствует элемент какой-то враждебности ко мне, что я её сильно раздражаю самим фактом своего существования в этом мире.
-О, о, как ты подпрыгиваешь! О!Клеёнка-то упала! Ай-я-яй!
Вот, нагибайся теперь, поднимай тут за вами … за семисит рублей.Эх!
Щас придут сёстры, а ты вся вон какая растрёпанная лежишь… Недисциплинированная какая! Ща, погоди, посмотрю, где ты работаешь…
Это был контрольный выстрел.
Аа-а-а-а! Учительница! Ага! Ты так и детей в школе что ли учишь, как ты тут казённые подушки ногами топчешь?
Вот я позвоню в твою школу и скажу директору твоему, как ты тут себя вела.
В этот момент в палату под руки ввели совсем юную женщину, моей нянечке пришлось, к счастью, отвлечься от звонка в мою школу.
Горло стало как будто бумажным, дышать было можно только чуть-чуть, воздух обжигал рот. Произносить слова стало невероятно трудно.
Я как-то жестами показала соседке на кран с водой и была спасена. Утолив жажду, попыталась начать какой-то разговор, но уже стало ясно, что и это было невозможно. Меня крутило как на центрифуге, успевала я только сообразить, что всё-таки, кажется, я не лечу на пол с этой злосчастной койки. Кто-то зашёл,кто-то что-то спросил, взглянув на меня, но мне уже было всё ясно.
Дальнейшее не зависело ни от кого. Что будет, то и будет.
Сделали укол, я на какое-то время забылась.
Нарастающий гул во всём теле и ощущение приближающегося разлома на куски изнутри настигло меня на рассвете.
Подумала: хорошо, что ВСЁ ПРОИЗОЙДЁТ хотя бы при дневном свете. Хотя бы это.
Какое счастье!
В родильном зале, в нежном тумане нового дня нарисовался силуэт полной женщины в белом халате, сидящей за столиком у окна.
Попробовала позвать
-Простите, доктор…
Реакции – никакой.
- Доктор, миленький, простите…
Не слышит.
- Доктор, миленький доктор!
Она не реагировала вообще.
- Нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы было хоть капельку легче?
Я впадала в забытье, выходила из забытья, удивляясь, что ещё жива.
В голове была картина погибающей на дороге лошади, под палящим солнцем, в высохшей степи. На одно мгновение, правда, только на одно мгновение, подумалось, что я была бы очень благодарна, если бы кто-нибудь подошёл и выстрелил мне в голову.
Проваливаясь в какую-то пропасть и удивляясь, что ещё живу, вдруг увидела, с трудом разомкнув веки, красивого рослого мужчину в белом халате, стоящего в ногах моей койки и пристально глядящего мне в лицо.
Сон. Видение в бреду.
Он спросил, серьёзно и спокойно глядя мне в глаза:
- Во сколько отошли воды?
-Пол-второго ночи.
-Цвет?
-Прозрачный, чистый как вода из-под крана.
-Беременность?
-Первая.
-Кто-нибудь из врачей подходил ночью ?
-Нет.
-Сёстры на левый бок укладывали?
-Нет. Доктор, миленький… Я всё-всё понимаю. Но…
Можно сделать хоть капельку легче?
И тут я услышала фразу, которую не забуду никогда.
-Можно. Но … Нам невыгодно, чтобы было легче.
В одно мгновение я осознала, что есть в этом мире человек, один на весь земной шар человек, который заинтересован в том, чтобы мой ребёнок родился.
Он сказал - НАМ!То есть,я не одна!
Марк Григорьевич Шухман,
Главный врач роддома имени Грауэрмана, был врачом милостию Божией.
Мне очень повезло, что в этот день была суббота и он дежурил по случаю субботника.
В советские годы была традиция устраивать субботники накануне Пасхи, "чтобы людей отвлечь от религии" .
С его появлением палата и родильный зал в течение нескольких минут заполнились чуть не толпой врачей, сестёр, началась какая-то суета, почему-то мне поменяли и простыню, и подушку.
Я слышала, как он негромко, но раздражённо что-то выговаривал кому-то, а тот оправдывался.
Прозвучала фраза:
Схема какая? Я спрашиваю – по какой схеме?
Что вы ночью делали? Где вы были?!
Почему?!
Он опять подошёл ко мне и так заглянул мне в глаза, что я поняла - можно быть спокойной, всё будет нормально.
Ах, какое это было лицо, какие это были глаза!
Это были глаза отца, мужа, брата. Это не были глаза чужого человека.
Ко мне подошли два медбрата, ловко подхватили под руки и повели в родильный зал. Странно, я бы и сама сделала эти шесть шагов.
Уложив на высокий стол, натянув бахилы и завязав косынкой волосы, не говоря ни слова, поставили капельницу. Кучка врачей что-то виновато объясняла Марку Григорьвичу, он стоял поодаль, две женщины уселись что-то писать, воцарилась деловая тишина. Каждый занимался своим делом.
Я приподнялась, увидев слева на стене зеркало, всё же мне и в эту минуту хотелось знать, как я выгляжу.
Ожидая обнаружить в отражении что-то жуткое, я сильно удивилась.
А я ведь была прехорошенькая в эти минуты!
Только сильно разрумянившаяся.
Надо же,как интересно!По лицу не видно, что я в родах.
Слева от меня было ещё одно кресло для роженицы( его ещё называют «стол»). Эти столы для рожениц были расположены очень высоко, упасть с них было страшновато. Справа от кресел- белая кафельная стенка, разделяющая рожениц от другой части зала, где обрабатывали новорождённых.
Прямо передо мной было огромное окно, за которым был Калининский проспект, шумела Москва, было радостно и утешительно думать о том, что вот там продолжается жизнь и иначе и быть не может, и это будет вечно так - этот город, это небо, люди, живущие своей жизнью, сменяющие одно за другим поколения. Вечность жизни.
*******************************************
Как хорошо! То, что сейчас произойдёт рождение человека – событие только моей жизни, кроме меня этого никто и не заметит, его и моя жизнь лишь неотъемлемая капля во Вселенском океане.
И она, эта капля, будет существовать вечно, как и капля жизни любого человека в этим мире. Он не может не родиться и, родившись, остаётся в этом мире жить вечно, жить вместе со Вселенной. Это – событие моей жизни, а для Мира – один из мириадов вдоха и выдоха.
Этот апрельский день был изумительным, "как по заказу", бездонное небо утешало меня своей победительной, яркой голубизной, словно показывая :
Смотри! Люблю! Всё хорошо и спокойно! Ты видишь – я жду!
Так с этим небом вдвоём я и решила произвести на свет своего сына.
Это жизнь, она вечна, вот сейчас ты увидишь… это… в твоём ребёнке…
Ночь неизбежно проходит, а утро не может не наступить.
(продолжение следует)