Часть VI
Летние ночи на этой земле были удивительно светлыми, особенно при полной луне. И если пустырь, в котором стояла сторожка, был тёмным, то на побережье даже для человеческого взгляда было мало невидимого. Песчаная отмель вдалеке под яркой луной будто светилась своим особенным светом, а удивительно спокойная вода отражала лунные лучи, и, казалось, по её поверхности можно было пройти ногами и не промокнуть.
Но путь призрака не лежал на побережье и песок, парень медленно, но верно шёл к обрыву, ведя за собой неосмеливающегося возразить путника.
Пока Вало шел за Лаури, его знобило от страха: каждую минуту бояться за свою жизнь оказалось тяжелым бременем даже для такого смелого мужчины, как Вилле. Друзья, бывало, нахваливали его выдержку и доблесть, а сейчас у него тряслись колени, и за это было почти стыдно.
Блондин подошёл к самому краю так, что камни посыпались вниз, и протянул мужчине руку, приглашая подойти к себе вплотную. Он не принял своего пугающего облика, всё так же оставаясь парнем, но никто не мог гарантировать, что этого не случится вовсе.
Вилле несколько минут не решался приблизиться, но, в конце концов, медленно подошел к Лаури и вложил свою руку в его ладонь. Глядя на тонкие нежные пальцы призрака, Вало задался вопросом: "Неужели это конец?"
— Что ты сейчас чувствуешь? — прозвучал тихий голос, но парень не раскрывал рта. — Тебе страшно?
— Да, — не признать очевидного было сложно: руки немного дрожали, дыхание участилось, и он был бледен как июньская луна. — Очень.
— А если я сейчас столкну тебя на камни — тебе будет хуже, чем сейчас, или лучше?
Вало знал, к чему этот вопрос, и все равно ответил честно:
— Хуже, — он сглотнул и настороженно посмотрел вниз, туда, где ласковые морские волны с тихим шелестом набегали на острые, словно пики, камни. — Но ты же не скинешь меня, пока я не нарушил нашего договора? — Вилле внимательно взглянул в зеленые глаза.
— А у нас был договор? — зеленые глаза прищурились. — Я попросил доказать, что ты не такой, как все те, что были здесь до и после тебя — ты пока не особо стремишься это сделать. Или ты не можешь придумать ту единственную причину, по которой ты не должен пойти рыбам на корм?
Ладонь блондина сжалась крепче, и Вилле понял, что убежать он просто не сможет.
— Я не собираюсь ничего выдумывать. Особенно причину, — твердо ответил Вало, но на его глаза навернулись слезы.
Призрак издевался над ним, обвел вокруг пальца, играл, как кошка с мышью перед тем, как вонзить в нее острые когти. А перед лицом смерти все откровенны, как дети, и Вилле не стал исключением.
— Ты мне нравился, Лаури, даже со всеми твоими странностями. Я догадался, что с тобой что-то нечисто еще в нашу первую встречу, но я поддался на твою нежность и напористость, на твою детскую беззащитность. Ты меня достал гораздо глубже, чем кого-либо, потому что в ту ночь я не просто имел тебя, я занимался с тобой любовью, черт побери! И вернулся я тоже поэтому, — Вало протянул руку и, проглотив застрявший в горле ком, погладил призрака кончиками пальцев по щеке. — Все это время, пока я жил в Истборне, я думал, что тебе нужна помощь, что тебе тяжело здесь и в тебе еще сохранилась мизерная часть того, кем ты был до смерти...
Сказав это, Вилле в последний раз взглянул в глаза блондина и сделал шаг к обрыву. Из-под сапог вниз полетели камешки.
— Я любил тебя, Лаури.
Рука юноши сжала кисть мужчины ещё крепче, не давая сделать дальше и шага, а зеленые глаза распахнулись в уже нескрываемом удивлении. Призрак сейчас удерживал человека отнюдь не от побега, а от шага туда, где заканчивалась земля и начинался воздух, на острые скалы далеко внизу.
— А сейчас? — глухо проговорил он уже по-человечески. — Сейчас ты меня ненавидишь?
— Нет. Я не смогу ненавидеть тебя даже тогда, когда буду там, — ответил Вилле, кивнув на разверзшуюся перед взором головокружительную бездну.
Как же ему было жаль, что все кончается именно так, что Лаури — призрак и никогда не сможет стать прежним.
— Знаешь, в марте я попросил знакомого художника нарисовать твой портрет, но у него плохо получилось, он нарисовал тебе слишком грустные глаза. Такие, что я не мог смотреть в них, а потому я припрятал портрет в сундук. Даже тогда мне казалось, что ты зовешь меня... Что ж, — Вилле невесело усмехнулся, — теперь я знаю зачем.
Лаури хмурился, глядя на мужчину, и молчал. Не обладай он возможностью читать истину по глазам, решил бы, что его жертва изрядно завралась, но в глазах Вилле не было лжи или притворства, только грусть и обречённость посланного на смерть.
Того белокурого паренька, что в начале века дарил девушкам розы просто так и бегал по выходным в книжную лавку уже давно не было на этом свете. Здесь остался лишь жаждущий отмщения и успокоения убийца с его внешностью. Но сейчас в убийце просыпалось то, что, казалось, уснуло на века — сострадание.
— В последнее время от желающих умереть мне во благо не отбиться, — с мрачной иронией проговорил он. — Иметь дело с живыми куда приятнее. Я не допущу, чтобы тут, кроме меня, ходил ещё кто-то.
Призрак потянул человека за руку на себя и заставил отойти от края обрыва. Вало долго не мог найти нужных слов от удивления, а потом осторожно приблизился к юноше и нежно обнял. Эти объятия были такими хрупкими и невесомыми, что принять их за похоть нельзя было даже отдаленно.
— Спасибо, Лаури. Ты гораздо человечнее многих живых, хотя и сам не знаешь об этом. Ты не убийца.
Мужчина, как оказалось, тоже умел читать истину по глазам, даже если они принадлежали призраку. Блондин замер в объятиях, будто не зная, как ему поступить: оттолкнуть или прижать ближе, а потом тихо спросил:
— Это Грета назвала тебе моё имя?
— Да, — Вилле отстранился и кивнул. — Это единственное, что она могла вспомнить. А мне так и не удалось узнать твое настоящее имя.
— И не надо, — усмехнулся парень, — к чему поминать старое? Пусть будет Лаури.
Призрак отошёл от края обрыва и посмотрел на залитый лунным светом песчаный пляж. Видимо, в эту ночь ему опять придётся кидать в море камни.
— Иди в дом, — он обернулся к мужчине, — до рассвета у тебя ещё есть время поспать. Обещаю, что больше не побеспокою.
— Ты приходи... Я буду ждать.
Вало погладил Лаури по белокурым волосам и, вздохнув, поплелся к дому. Вилле чувствовал страшную усталость, словно из него ушли все жизненные силы и теперь он даже не сможет уснуть. А еще его сотрясала внутренняя дрожь. Устроившись на ночлег на сундуке, мужчина не сомкнул глаз и, едва дыша, прислушивался к звукам за окном. В конце концов Вало не выдержал и тихонько позвал:
— Лаури?
Парень на берегу размахнулся, чтобы кинуть в море очередной камень, но так и не выпустил его из ладони, прислушавшись к тому странному зову. Он повернулся в сторону сторожки и долго смотрел на кусты, за которыми та была скрыта. Никакой опасности не было, и зачем человек позвал его, было совершенно непонятно. Призрак сделал несколько шагов от моря, а потом резко повернулся и швырнул гальку в воду. Вилле явно будет лучше без него.
Утром Вало проснулся от жуткого чувства голода, но первым делом он бросился к окну, чтобы увидеть хрупкий силуэт юноши у обрыва, однако был уже рассвет.
До полудня Вилле не знал, куда девать свою тревогу, он боялся, что Лаури больше не придет. Нет, Вало безусловно хотел, чтобы душа несчастного сына оружейника нашла успокоение, но хотелось увидеть его хотя бы еще разок, чтобы попрощаться.