Синяя краска смывается слишком быстро.
Тебе семнадцать лет, мы сидим в дурацком баре у обочины шоссе, ведущего в никуда, бармен пьян, ты смолишь одну за одной. Рваная челка не закрывает глаз, но ты все равно постоянно встряхиваешь головой, как будто волосы мешают тебе видеть. Их ты своими руками обрезала позавчера в привокзальном сортире, уже тогда они были того цвета, который я называю ядовитый ультрамарин, я дразню тебя Чучелом, но ты, кажется, не читала. На макушке вихры топорщатся - тяжело постричь собственный затылок, но тебе, конечно же, плевать, как плевать и всем вокруг нас; здешние люди только и делают, что пьют, а те, кто не пьет, находятся наверное в каком-то другом мире. Привет, Синяя Краска, говорю я тебе позавчера, когда мы сталкиваемся на выходе того самого сортира, и потом мы по нелепому совпадению едем на соседних местах, только ты совершенно не знаешь, что будешь делать потом, да тебе это и неважно; а у меня планов громадье, но общее у нас одно: несмотря ни на что, полная неизвестность впереди. Ты обещаешь научить меня ездить автостопом и нигде никому не платить денег, и это твоя свобода - ни от чего не зависеть, но сейчас я тебя угощаю на свои последние, и на это ты согласна. Мы с тобой уже потрепанные временем и ветром морские волки, и все это за два дня, верно? Когда приезжаешь в город, где тебя совсем не ждут - и ты говоришь, что завтра тебя здесь уже не будет, а я собираюсь здесь остаться, и даже как-то жить. Мне легче - у меня тут есть друзья, к которым можно закинуть вещи, а заодно и себя на пару недель - пока не выяснятся ближайшие перспективы, да и знаешь, я до сих пор не понимаю, отчего сижу здесь с тобой, и ты мне что-то рассказываешь, я ловлю с пятого на десятое, про дворы и четырнадцать лет, старые вагоны в поездах и продавленные сиденья попуток. Бродячая девочка с синькой на волосах и вечными поисками чего-то, чего нет ни на одном континенте мира, где уж тут тягаться городам-немиллионникам. Ты говоришь, что собираешься дернуть в Америку через океан, я смеюсь - вплавь, что ли - и прибавляю, что из попуток будут только дельфины, потом мы долго рассуждаем о багажных отсеках самолетов, и что кто-то со своими синими волосами и немного большим, чем полтора метра, ростом, может вполне сойти за куклу какого-нибудь эксцентричного деятеля искусства. "Только громко не дыши и умойся перед полетом" - советую я, и мы смеемся у барной стойки, уже пропитанные крепким дымом и непонятным - мне непонятным - настроением. Пачка заканчивается, заканчивается и вечер, я предлагаю тебе переночевать, но ты, конечно, отказываешься, и следующие два дня я вспоминаю ярко-синий ежик на твоей голове и думаю о том, что да, синяя краска слишком быстро смывается и наверняка портит волосы.
Через пять лет я встречаю тебя в Небраске - черт знает, почему в Небраске, но ты выполнила свое обещание и каким-то образом перемахнула через океан. Привет, Синяя Краска, - кричу я тебе, как тогда давно на вокзале, и вправду, твои вихры снова ярко-синего цвета, только подстрижены уже более аккуратно и явно не тобой. Ты живешь с каким-то ирландским мальчиком то ли в Йорке, то ли где-то еще, в столице ты на выходные, и здесь тебе все равно дико скучно. "Я собираюсь на Ямайку" - шепотом признаешься ты мне, мой жених, с которым я сюда приехала, с недоумением косится на наш странный союз, но потом отводит глаза в сторону, демонстрируя прирожденную воспитанность. Впрочем, с собой ты меня не зовешь, и это понятно, а я через два месяца выхожу замуж и переезжаю в Омаху, по вечерам повторяю про себя это слово О-ма-ха и заканчиваю диплом о древних языках. Может, я даже пожалею, что окликнула тебя, но ты все такая же беспечная и не придаешь событиям и людям большого значения, завтра ты заберешь вещи из дома незадачливого ирландца и двинешься на юг, а там бог его знает, что еще случится.
Но ты надеешься, что наконец-то найдешь свой дом, и это будет раньше, чем смоется синяя краска.