В первые дни войны наша семья была эвакуирована из Мурманской(в то время - Ленинградской) области в Челябинскую. Везла нас мама. Отца сначала оставили в Заполярье, где он работал на шахте машинистом электровоза, а потом, когда очень серьезно заболела мама, перевели в Челябинск - в Трудовую армию. Вместе с другими "трудармейцами" он начал возводить первую в городе теплоэлектроцентраль, или ТЭЦ-1.
После окончания войны некоторым из них разрешили привезти к себе семьи, в том числе и отцу.
Десятый отряд спецрабочих размещался в дощатом бараке, разделенном на две половины. Среди сослуживцев отца были люди разных национальностей: украинцы, белорусы, зыряне, татары, узбеки, волжские немцы.
Когда мы приехали к отцу, то в одной половине барака жили одинокие "трудармейцы", в другой те, кто привез семьи.
Мы, их дети, подружились быстро. Правда, с волжскими немцами не сразу. Почему? Догадаться нетрудно. Однако, видя, как ладят друг с другом взрослые, не стали чураться их детей и мы.
Жили "трудармейцы" дружно, но очень трудно, как настоящие солдаты. Их и называли "солдатами в телогрейках". Уют в жилищах был весьма скромен: кроме тумбочек, стареньких самодельных табуреток, двухъярусных кроватей с тощими соломенными подстилками, не на что было и посмотреть.
Вскоре после нашего приезда, "южане" получили разрешение возвращаться в родные места. Было грустно до слез смотреть на прощание детей и взрослых.
На всю жизнь запомнился отъезд одной узбекской семьи.Из детворы нашей большой семьи на прощальный ужин был приглашен только я. В то время жизнь была еще голодной, во всем властвовала карточная система, и потому я очень удивился, увидев у соседей длинный стол, заставленный диковинной стряпней. А больше всего - возвышавшемуся в его центре огромному тазу, заполненному рисовым варевом, только от запаха которого можно было сойти с ума.
За столом, плотно прижавшись друг к другу, сидели гости. Кроме наших, барачных, здесь было и несколько пожилых незнакомых узбеков и узбечек, по-видимому, из других отрядов. Они переговаривались с хозяевами на своем языке и поочередно рассматривали гостей. Наверно, те представляли соотечественникам "однополчан".
Хозяйка алюминиевой ложкой стала раскладывать по алюминиевым же тарелкам, собранным ею по всему бараку, плов и ставить их перед гостями. Когда одна из них оказалась передо мной, я нетерпеливо схватился за ложку. Однако строгий взгляд отца предотвратил преждевременную дегустацию. Голодными глазами я смотрел на исчезающий в тазу плов, и мне хотелось только одного, чтобы все отвернулись от стола, и тогда я, взахлеб, давясь, пригорошнями, стал бы глотать эту неведомую мне доселе, но сильно дразнящую обоняние и пустой желудок, пищу. Однако, взрослые, как нарочно, долго давали хозяевам дорожные напутствия, вспоминали о годах совместной жизни в бараке, о работе на стройке, и когда, наконец, дело дошло до плова, я с жадностью набросился на еду. Такой вкусной пищи я еще не пробовал!
Среди зерен риса были мелко нарезанные кусочки баранины и множество изюминок! Разжигало аппетит и то, что плов был подслащен. И где только соседи смогли достать и сахар, и рис, и изюм, и мясо? Ведь все это стоило больших денег! Очевидно, не зря про скопидомство узбеков ходили легенды. Последнее с себя продавали, а собирали деньги на обратный путь, домой.
Иногда хозяева с грустью окидывали взглядом сидевших за столом и ласково улыбались, когда ловили на себе смущенные взгляды друзей сына - зырянина Борьки Карпова, еврея Женьки Бабковского, немца Вовки Гартмана, украинки Райки Шинкаренко, белоруса Саньки Вороны, Кольки Анисимова или Таньки и Стаха - русских, со странной фамилией Рыжие...
Как много времени прошло с тех пор и как сильно изменилось все вокруг! Состарились и мы, друзья детства. В январе встретил старшего мастера Челябинского тракторного завода Геннадия Степановича Фартыгина. От него узнал о гибели Николая Петровича Анисимова, летчика, генерал-майора. В Екатеринбурге навестил полковника в отставке Евгения Ильича Бабковского. Два месяца назад, по приезду в Челябинск, долго вспоминали о прошлом с пенсионером Стахом Рыжим и с офицером запаса, инвалидом, Александром Вороной.
Не закрепил ли нашу дружбу на всю жизнь тот послевоенный узбекский плов?