А я приезжаю из города, снимаю рубаху и по утру выхожу в чисто поле с косой. И кошу. Кошу широко, с размахом, вдыхая полной грудью запах свежей травы. А к вечеру сажусь на завалинку, беру точильный камень дедовский и точу косу до блеска. Взмах - и лезвие звенит в воздухе. А дед выходит из дома, закуривает папиросу и ухмыляется в усы.
- Неправильно ты точишь, - говорит он. Достает свою косу и показывает как надо. А как надо у меня не получалось никогда. Я точил по-своему, "по-научному", и коса моя всегда острее была дедовской. Своей косой я рубил деревца, а дедовской не мог. Но стоило выйти нам в поле, и я понимал, что весь научный бред ни в какие подметки не годится многолетнему опыту. Та же история и с топором: вроде и одинаковые поленья рубим, а мои вечно корявые, неровные, а у деда ни щепки не остается. И вроде топор мой опять же острее, да вот только после рубки у моего лезвие в зазубринах, а у деда как зеркало...
Много чему он научил меня. С малых лет утку стрелять, зайца ловить, а раз и на медведя с собой брал. До сих пор помню запах этого медведя.
Мой дед не знал, что такое маршрутизация и роутеризация. Не знал ничего о php и гипертекстовом языке. В городе у меня пылился в гараже Форд Мондео, а дедовский старый Москвич в деревне всегда блестел и, казалось, был нетронут временем.
А я приезжаю из города, снимаю белую рубашку, галстук, прячу брюки в шкаф и выхожу в чисто поле с косой. По утру. По росе, когда солнце только-только встает. Где-то там у меня десяток серверов, локальные сети и 1С Мерчандайзинг, а в поле немая красота. Первозданность. И такое чувство в груди, что как будто паришь где-то высоко-высоко, над четырехпроводными воздушными линиями электропередач, над шумными магистралями, над глобальной сетью, над всей этой суетой и серостью городов...
- Дитя ты асфальта, - улыбаясь говорил дед, смоля свои папиросы. А я курил белый парламент. Дед плевался каждый раз, как пробовал, а я плевался каждый раз, как курил его папиросы.
С малых лет я не любил парное молоко, зато обожал сметану. Когда бабушка делала сметану, казалось, даже мухи торжественно разлетались по углам и не появлялись оттуда, покуда я не съедал все. А еще помню запах свежих грибов, помню, как ходили за малиной на просеку, как ползали в комарах, собирая землянику. Одним вопросом задаюсь: куда ушло все это?
- Мне бы косу.
Продавец обмерил меня взглядом, каким санитар смотрит на пациента психбольницы.
- И камень точильный, - делая жалостливое выражение лица добавил я.
Форд все-таки хорошая машина, но в первой поездке в деревню к деду я застрял почти сразу, как только сошел с трассы. На счастье мое мимо проезжал знакомый тракторист.
У деда на могиле стоит простой деревянный крест, а вокруг небольшого кладбища - бескрайнее поле. Как море оно колышется под ветром, и волны идут по траве как по воде. Когда колосится пшеница, когда стаями улетают на юг журавли, когда начинают опускаться на землю белые снежинки и у меня заканчивается отпуск, я еду домой, вгрызаясь американской резиной в российское бездорожье. На заднем сиденье лежат коса и топор. И то и то новое, да вот только не научился я точить как следует за столько лет. Коса ржавеет, а топор в зазубринах.
- Как-как? Сисадмин?
- А, это что-то навроде швейцара?
- Нет, - качал я головой, - это что-то навроде электрика.
- Стало быть, электрик, - со знанием дела кивали деревенские мужики, - тоже хорошо!
А я, как приеду из города, выхожу в чисто поле по росе и кошу. Кошу, обливаясь пОтом, и страшно мне. Страшно оттого, что я знаю наверняка - мой сын никогда не будет косить. Как жить русскому человеку без этого: без поля, без запаха свежескошенной травы по утру, без шума листьев на ветру, без крика петуха в предрассветный час? И когда меня на въезде в город останавливает инспектор ДПС, то всегда с любопытством смотрит на лежащую на заднем сиденье косу. Открыть багажник? Пожалуйста. Я открываю, а там сено. Мне нравится запах сена, а где его взять в городе посреди зимы? Сено лежит в гараже, в отдельном коробе, и когда я прихожу завести машину, то достаю охапку, принюхиваюсь и вспоминаю лето.
А по полю, как по морю, бегут волны от ветра. Бегут куда-то в бесконечность, берясь из ниоткуда, а высоко в небе кричат журавли, сбившись в клин. И так хочется снять рубаху, взять в руки косу - и косить, косить, косить...
21.10.2005