Я сидел на берегу залива, с легкой руки одного исторического персонажа получившего название Маркизовой лужи. За моей спиной вальяжно раскинулся парк 300-летия Санкт-Петербурга, заложенный еще в те времена, когда у руля нашего города стоял другой исторический персонаж со звучной фамилией Собчак. С легкой руки средств массовой информации этого человека успели, и поругать и похвалить. Так что нам рядовым обывателям по прошествии времени уже трудно разобраться, насколько положителен был этот не простой персонаж постсоветской эпохи. Но сейчас за моей спиной шелестел листвой этот замечательный парк, как реальное воплощение одного из его многочисленных замыслов. Одним людям приносит радость, другим покой и умиротворение. Часами я любил проводить здесь время, наблюдая с берега за легкой рябью на поверхности нашей невской акватории. Я смотрел на нее, пытаясь постигнуть всю мощь, таящуюся в глубине. Но она никогда не демонстрировала мне свою силу, лишь пару раз побаловав белыми гребешками в ветреную погоду. Да, мощью, воды этой акватории не отличались, лишь время от времени меняя цвет в зависимости от погоды. Создавалось ощущение, что они понемногу приоткрывают свои тайны передо мной, как наиболее терпеливым их поклонником. Цвет этих вод мог меняться от стального в ненастную ветреную погоду, до небесно-голубого, даже порой зеленоватого, когда на небе сверкает наше капризное питерское солнце. Но сейчас здесь стало появляться что-то новое. Сначала неуловимо, а затем все более явно, навевая ощущение какой-то неосознанной тревоги. - Что-то происходит в нашем мире, - вертелась в голове неотвязная мысль. Множество новых и тревожных для меня деталей никак не складывались в единую картину. И я снова начал терпеливо перебирать их. Зима и лето приходят с опозданием на пару месяцев, а когда, наконец, наступают, то и здесь удивляют своим буйством, и это в нашем Питерском регионе. В этом году вообще, лето в Питере поразило всех – на градуснике температура не опускается ниже 35 градусов. И это ни один день, и ни месяц. А это уже настораживает. По телевизору идут передачи о засухе, и гибнущих урожаях. Затем пожары прокатились по нашей средней полосе. Вообще, слово “средняя” у меня всегда почему-то ассоциировалось с чем-то мягким усредненным, далеким от каких-либо катаклизмов. А тут пожары. Но ты подспудно начинаешь подозревать что-то еще более страшное. Но что? Что могло измениться? Все кругом твердят об экологии, о вреде, который наносится природе. Ты и сам уже начинаешь подозревать, что земля – это живой организм, и изменения климата, - это деликатное предупреждение нам, ее неразумным детям. Но, сейчас, появилось и нечто новое. В новостях передали о каком-то торнадо в Колпино, который буйствовал по нашему питерскому пригороду не более пяти минут. Но за эти пять минут машина весом около тонны порхала в воздухе, как мотылек, с нескольких домов сорвало крыши, и порвало линии электропередач. Сначала, я не поверил. - Торнадо здесь? У нас? - Но через две недели ситуация повторилась, и более сильный торнадо разнес другой пригород Санкт-Петербурга. Здесь было о чем задуматься. Среди моих одноклассников был один, который в свое время покинул наш замечательный город и уехал искать счастья в Америку. Я знал, что в свое время он получил образование по специальности, связанной с изучением климата, и подобные катаклизмы были его специальностью. Переписываясь с ним, я полюбопытствовал о торнадо. И он вкратце рассказал, что для их образования необходим жаркий климат, и водоем, так как процесс их образования неразрывно связан с водой…
Вспоминая об этом, я слегка поменял положение своего тела. Мой складной стул недовольно скрипнул, еще глубже вдавливаясь ножками в податливый песчаный грунт. Парк 300-летия Санкт-Петербурга, мой безмолвный свидетель и тайный сообщник, замер в ожидании, как будто к чему-то прислушиваясь. Прислушался и я. Наше ласковое питерское солнце все также сияло на безоблачном небе. Акватория невской губы, ограниченная выступающими берегами Крестовского и Васильевского островов, безмятежно сверкала своей зеркальной поверхностью. Наверное, я становлюсь старым ворчуном, и вокруг все по-прежнему хорошо. Все также неторопливо журчат наши невские воды, и светит солнце. Но сильный порыв ветра, налетевший неизвестно откуда, и набежавшие тучи тут же развеяли мои иллюзии. Очарование прогулки на этом гостеприимном берегу исчезало на глазах. От изумления я мысленно протер глаза и встрепенулся в своем видавшем виды стуле.
В излучине между островами появлялось нечто. Оно напоминало странное завихрение, похожее на столб или колонну. Высота его была никак не меньше десяти метров. Но это было еще не все. Ветер все усиливался, вдобавок поднялся какой-то странный гул. Чуть правее и выше на некоторой высоте от водной глади появился еще один такой же вихрь. Размерами он ничуть не уступал первому. Они медленно сближались, и, наконец, образовав, уже общий стержень высотой более тридцати метров, слились в один, который был много крупнее и сильнее первых двух. Во всяком случае, я со своего места мог наблюдать, как могучие объятия этого вихря с легкостью выворачивают камни из набережной Крестовского острова. А пришвартованные лодки и катера поднимаются в воздух, обрывая швартовы и цепи, и падая в воду далеко в акватории невской губы. Но через некоторое время, наигравшись, он заскользил ко мне по-приятельски приветливо, раскачиваясь из стороны в сторону. – А вот и пресловутое торнадо, - механически отметил я, нервно облизывая побелевшие губы, и с надеждой озираясь по сторонам. Мое традиционное место отдыха становилось на удивление не уютным. Но это было еще не все. Первый же поворот головы приносит новые известия. Слева от меня на суше такое же торнадо вращается на месте. Между нами не более ста метров. Просто удивительно, как я не заметил его раньше. Ведь основной гул создает именно оно. Автоматически, отмечаю, что вихрь, вращающийся рядом со мной, перекрывает объездную дорогу по нашему парку. Так что, путь по ней закрыт. Остается только Приморский проспект, идущий вдоль парка, - и если б не было меня… - размышляю я. - А почему собственно я решил, что все это круговерть поднялась из-за меня? Делаю усилие над собой, и остаюсь на месте. Движущийся вихрь обходит меня справа, продвигаясь напрямик к проспекту. – Определенно я им не интересен, но кто тогда? Зачем они здесь? А почему, собственно, я решил, что они пришли за кем-то? Ведь это же неодушевленная природа, как ветер или шторм. Хотя сейчас их действия определенно несут какую-то смысловую окраску, но какую? – Судорожно билась моя беспокойная мысль. Обострившееся зрение выхватывает джип, черной птицей несущийся по Приморскому проспекту. Он единственный в поле моего зрения. Его черный, сверкающий на солнце силуэт, как предвестник еще неведомых мне несчастий, визгом своих покрышек ворвался в мою не слишком суетливую жизнь. Вихрь преграждает ему дорогу, но джип на крутом вираже уходит по аллее парка, как раз в мою сторону. – Бедняга, так вот кто им нужен! – Я невольно пожалел человека, сидящего в джипе. Аллея, на которую он свернул, была единственной возможностью избежать встречи с торнадо. Она могла вывести его на объездную трассу, но там уже высился другой вихрь. Вихрь с Приморского проспекта двинулся вслед уходящему джипу, поднимая в воздух, все, что попадалось на пути. Это были и вырванные с корнем молодые деревья, и камни облицовки строящегося маяка. Но если джип несся по аллее, то вихрь в дорогах не нуждался. Он двигался значительно быстрее, обходя свою жертву, то слева, то справа. Казалось, что исход предрешен, и он просто играет с этим джипом. Помощи ждать было неоткуда. Но самым ужасным было то, что все это с ужасающей скоростью двигалось прямо в мою сторону. В этот момент вспомнилось название когда-то популярного фильма – некуда бежать! Бежать мне было действительно некуда, да и не зачем. Страх куда-то ушел. И действительно, ведь я интуитивно понимал, что жертва - в джипе, а я не более чем зритель.
Но что здесь происходит? Акт, какой трагедии разворачивается прямо перед моими глазами? – На всякий случай, откидываюсь на стуле так, что он встает на две задние ножки, и тут же наклоняюсь влево. Стул встает на одну ножку, на которой я и проворачиваюсь так, чтобы оказаться лицом к несущемуся на меня джипу. Внезапный порыв ветра справа взметнул мои волосы, едва не опрокинув со стула, и мимо промчался второй вихрь, навстречу джипу. На мгновенье джип скрылся в водовороте воздушных струй, но только на мгновенье. Вероятно, все-таки, его час еще не пробил, и машина по крутой дуге выскочила из объятий этого воздушного кошмара, надрывно гудя мотором и яростно разбрасывая покрышками землю во все стороны. Еще через мгновенье джип, заложив крутой вираж, объехал меня и замер у меня за спиной. Два вихря высились передо мной, недоуменно гудя своими воздушными струями. И я беспечно сидящий на стуле, чувствовал себя очень неуютно в самом центре этой чрезвычайно экстравагантной компании. В хитросплетениях воздушных струй одного из этих вихрей я заметил юношеское лицо. Волосы и черты лица были образованы воздушными струями, и лишь горящие по-юношески глаза испепеляли все вокруг. В них была и досада, и ярость, и недоумение. Мы глянули друг другу в глаза, и лицо мгновенно исчезло.
– Но, что же дальше? – Я в не решительности оглянулся назад, на стоящий джип. Только сейчас я обратил внимание, что окна в этой машине за тонированы, и не было возможности рассмотреть, кто сидит внутри. Сидящий в джипе не пытался выйти или открыть окно, он просто сидел и ждал. У меня мелькнула безумная мысль, - а есть ли кто-нибудь в нем?
Джип, не дождавшись конца моих витиеватых размышлений, рванул вперед по объездной, выбросив из под колес очередную порцию грунта.
; Похоже, нужно выбираться домой – пришла на удивление своевременная мысль, и я стал осторожно сползать со стула, не выпуская из виду своих необычных соседей по парку.
Но вихри тоже не дремали. Они оторвались от земли и начали втягиваться в грозовое облако, висевшее над ними. Постепенно они исчезли совсем. Лишь порывистый ветер еще гудел в ушах, перекатывая по территории парка, вырванные с корнем деревья и кусты, как напоминание о том, что мне все это не привиделось…
…Через пару дней на улице меня окликнул старый друг, который, как я знал, служил в органах правопорядка. Мы давно не виделись, и были рады перекинуться парой слов.
• Привет Мирон, - радостно поздоровался я первый, протягивая ему руку для пожатия.
• Здорово, здорово, - его густой бас заполонил все вокруг, и рука утонула в его огромной клешне.
После первого обмена впечатлениями, я осторожно полюбопытствовал:
• Ты ничего не слышал о торнадо? Говорят они стали у нас частенько появляться у нас.
• Кто говорит? – Вкрадчиво спросил он меня, но тут же махнул рукой, - не бери в голову. У нас тут информацию о них моментально засекретили. Со всех подписку взяли, поэтому и я, как на взводе. Хотя, все это все равно идет открытым текстом с экранов телевизоров. Ты ж, наверное, тоже слышал о них? – И он вопросительно взглянул на меня.
• Не только слышал, но и видел, - и я вкратце пересказал ему эпизод в парке, опустив про джип, и лицо, мелькнувшее в завихрениях одного из вихрей.
• Видишь ли, - продолжил Мирон, - они стали слишком часто появляться именно в наших пригородах. Поневоле подумаешь о чей - то злой воле, но ведь это просто ураганы, не так ли?
• В одном из телевизионных репортажей был, упомянут черный джип, - осторожно продолжил я, - ты ничего не слышал об этом?
• В телевизионных репортажах джипа не было точно, - хитро улыбнулся Мирон, - хотя он был при каждом появлении торнадо. А вот откуда ты про это знаешь? – И его хитрые раскосые глаза сверкнули веселым азартом.
• Просто он был тогда в нашем парке во время появления торнадо, - пришлось признаться мне.
• А сразу, почему не сказал? – С лукавой улыбкой ввернул Мирон.
• Я не был уверен, что это не совпадение, - ответил я. – Но теперь понятно, что причина именно в нем.
• Как это возможно? - Удивился Мирон.
• Я запомнил его номер, - с улыбкой ответил я. – Выясни, на кого он зарегистрирован, ты же мент, для тебя это пара пустяков. – И весело хихикнув, добавил, - согласись, что джип - это что-то реальное, за что можно зацепиться. А торнадо регистрации еще не подлежат.
• Не умничай, - оборвал меня Мирон. – Где твой номер? - В его руке тускло мелькнул видавший виды мобильник.
Я написал номер джипа на салфетке, и пододвинул Мирону.
• Алло, Серега, пробей один номерок на машину, но только быстро, тороплюсь. - Через пару минут раздался звонок. Мирон стал что-то быстро записывать на той же салфетке. Я наклонился к нему и прочел…
Часть вторая. Ветрогоны.
Его звали Нильс. Он был самым младшим в семье. Он любил своего отца, который качал его в детском возрасте, убаюкивая ласковой заунывной мелодией. Она состояла не только из слов, но и шелеста трав, плеска волн, которые накатывая на берег, приводили в движение прибрежную гальку, и водоросли, высовывающиеся из воды. Эти звуки складывались в единое целое и образовывали чарующую трель, за ней еще одну, потом еще и еще. И вот уже целый берег аккомпанирует маленькому Нильсу. Отец делает волнообразное движение рукой, и прибрежная какофония стихает. Но лишь для того, чтобы снова удивить Нильса своим многообразием. Волна бьется о волну, а та в следующую чем-то отдаленно напоминая эффект домино, но каждая издает свою ноту, а если в это время подтолкнуть другую волну идущую под углом то нота первой изменится. И перед твоими глазами образуется великое множество вариантов, и вот уже твой отец, как Садко на гуслях, дергая то за одну струну-волну, то за другую, извлекает из своего природного инструмента чарующие звуки. И маленький Нильс смеется, хохочет от счастья. Он все это слышит. Он слышит звуки волн, он слышит, как меняется завывание ветра, когда та или иная волна своим движением искажает его порывы. Он хочет сам попробовать, но он еще мал. Желания его сильны, а руки неуклюжи. Он как отец поднимает свои ручонки маленького ветрогона, и здоровая волна поднимается и обрушивается на те, на которых так искусно играл его отец. И звук, от этого движения малыша ужасный. Музыка стихла, рассыпавшись на тысячи разрозненных осколков - звуков. Нильс, вспомнив об этом, виновато улыбнулся. Ему до сих пор неудобно за свои неуклюжие желания, хотя с тех пор прошло уже восемь лет. Сейчас совсем другое дело. Он учится вместе с людьми. И узнает о них много нового. Его сверстники были хорошими легко восприимчивыми детьми, они были близки ему по духу. И он чувствовал себя счастливым с ними. Но год от года все начинало меняться. Их воспитатели вкладывали в них что-то чуждое неестественное, злое. Поначалу, это было неосязаемым, но потом, Нильс все больше ощущал вторжение в свою жизнь.
Сзади раздался порыв ветра, и пыль на школьном дворе взметнулась высоко вверх. Нильс обернулся. На камнях рядом со школой сидел Инг. Нильс знал этого ветрогона, его отец был дружен с отцом Инга. И Нильс относился к нему с симпатией. Сейчас с ним было что-то не так. Порыв ветра, сопровождающий ветрогонов, далеко не всегда связан с их движением. Чаще это относилось к настроению ветрогона, к неконтролируемому выбросу эмоций. Вот и сейчас по всему было видно, что Инг был чем-то расстроен. Нильс улыбнулся и чуть-чуть шевельнул рукой. Волна теплого воздуха окатила Инга. У ветрогонов это было что-то вроде дружеского похлопывания по плечу. Но Инг даже не повернул головы, а еще глубже вжал ее в плечи. До него донесся обрывок мысли Инга, - я на грани. Такая ненависть, нет сил, сопротивляться. – Дальше был непрерывный поток горечи, обиды и отчаяния.
• Что случилось? – Мысль Нильса прозвучала, как свист ветра.
• Этот воспитатель…- чувствовалось, что Инг надломлен. Он продолжал шептать что-то невразумительное, а опавшие листья с деревьев закручивались в причудливую спираль, выдавая волнение ветрогона.
• Кто? Какой воспитатель? – Глаза Нильса полыхнули жаром. Песчаная буря закручивала кольца своих спиралей в его фиолетовых глазах.
• Каперанг, - Инг затравленно взглянул на Нильса, и вдруг попросил. – Только не выдавай меня, я не хочу, чтобы меня как того ветрогона прозвали стукачом.
• Никто и никогда не будет звать тебя стукачом, - твердо пообещал Нильс. – А теперь расскажи, что случилось.
• Я просто устал, - признался Инг. – Все начинается с мелочей. Сначала мелкие придирки и оскорбления. Они проходят, как их армейские шуточки. Но как только ты поднимаешь голову, заявляешь о своем достоинстве, тут же получаешь и очень жестко. Постепенно ты ощущаешь, как в тебе зарождается что-то чуждое, звериное. Все вместе это делает твою жизнь пустой и абсолютно не нужной. И это озлобляет еще сильнее. Переполненный злобой до отказа ты ищешь выход, и находишь того кто рядом, того, кто слабее тебя. В такой атмосфере мы ветрогоны быстро слабеем. Люди могут держать злобу в себе бесконечно, они как будто сильнее нас. А этот каперанг своим вниманием ко мне усиливает мои мучения многократно.
• Они не сильнее, - мягко пояснил Нильс. – Мне рассказывал отец, что когда-то давно люди отключились от тонкого мира, и потеряли связь с ним. Они как изолированные сосуды, наполняющие себя чем угодно. В отличие от нас их не питает ничего, кроме запасов собственной энергии. Они как будто съедают себя, источая свои силы злобой и ненавистью. Некоторые обладают способностью подпитывать себя энергией других людей, более слабых. Как говорит мой отец, наша задача научить наполнять их свои сосуды добром. Тогда они, как и мы смогут составить единое целое с тонким миром. И ситуация изменится в лучшую сторону.
• Я знаю, но они не приемлют этого, - горько усмехнулся Инг. – Их зло сильнее меня. Оно проело их души насквозь.
• Ты пробовал говорить с ним? – Полюбопытствовал Нильс.
• Да, но это бесполезно. – Инг устало пожал плечами. – Каперанг, считает, что все это глупость. Зависть для него движущая сила, и это проверено временем.
• Его временем, - уточнил Нильс.
• Но, мы должны смириться, или он сломает нас. – Уныло произнес Инг. Он заставит нас подчиниться.
• Не думаю, - задумчиво проговорил Нильс. – Потерпи немного, я что-нибудь придумаю…
Нильс повернулся лицом к школе, внутри него все закипало. Он все больше не понимал людей. У них ветрогонов было все иначе. Отсутствие злобы давало новые возможности для самореализации. Это был доступ в их тонкий мир, подвижный и одновременно могущественный. Так жили его отец и мать, и их родственники. Они жили в гармонии с этим миром, и пользовались его возможностями. Поэтому, в нем не было место зависти, ведь она уродовала их тонкий мир, и лишала возможности общаться с ним. Нильс удивлялся, как можно не понимать этого. Среди людей были представители, которым мысли Нильса были близки, но их было слишком мало…
***
Тишину разорвала резкая трель телефона. Невольно закралась мысль, что человек, который придумал телефон, видимо не очень любил людей. Ну, посудите сами, - сидишь, думаешь о чем-то, строишь планы. Мысль твоя вьется в пространстве, произвольно выбирая направление для своих спонтанных, причудливых помыслов - завитков, то приближаясь, то удаляясь от намеченной цели. Ты цепляешь, пристраиваешь к ней еще и еще, каждый раз пробегаясь по всей цепочке, проверяя, туда ли ты движешься. А тут этот ненавистный звонок, пронзительный и неприятный. И все о чем ты думал, и что выстраивал с таким трудом, что держал в своих руках, боясь сделать лишний вздох, рвется на тысячи частей, которые как миллиарды снежинок оседают на холодный цементный пол. - А почему собственно цементный? – Подумал я, удивившись столь неожиданному образу. И тут же отвечаю, - чтобы показать глубокую пропасть между любителями телефонов и всеми остальными, для которых внутренняя гармония с нашим несовершенным миром важнее этих новомодных игрушек. Но ничего не поделаешь, придется все-таки брать эту ненавистную мобильную штучку, отдавая дань этим звукам, несущимся из сотни маленьких дырочек, похожих на ненасытные прожорливые пасти. И я с горькой обреченностью протянул руку, вырывая себя из своего уютного мирка.
• Привет, - тишину в трубке разорвал знакомый баритон Мирона. - Наши вычислили владельца этого джипа. Поехали, пообщаемся с этим другом.
• И кто он? – Не удержался я.
• Обычный военный отставник, вроде даже флотский. – Мирон говорил отрывисто, каждым словом, как будто вбивая гвоздь. - Ну, короче, подъезжай на наше место. Остальное услышишь - по дороге.
Видавший виды уазик Мирона хранил на себе следы многих перипетий. Были там царапины от дорожных историй, дырки от пуль. Я помнил даже эту вмятину на крыле, результат истории, не раз вызывавшей улыбку на хмуром лице Мирона. Он тогда приехал в деревню к матери, но, похоже, не вовремя. Мать занималась коровой, а она возьми и лягни стоящий уазик Мирона. Что ей не понравилось, что на нее нашло? – Было не ясно. Мать Мирона была категорична, - убирай свой тарантас, не видишь Фиалка (так звали корову) нервничает. Говорила тебе, не ставь сюда свою ужасную машину. Не место ей здесь. Оставляй ее за околицей. - Так и осталось помятое крыло, как воспоминание об этом комичном эпизоде.
Мирон начал сразу без предисловий. - Информации у нас немного, но уже от того что есть, крышу сносит. У нас, оказывается, есть специальные школы для подрастающего поколения. Они считаются специализированными по своей подготовке. Когда их организовывали, считали, что их выпускники будут решать задачи, которые остальным не под силу. – И он многозначительно посмотрел на меня.
• Что же это за задачи? – Обалдело взглянув на Мирона, удивился я.
• Говорят, что некоторые их выпускники способны нейтрализовать природные катаклизмы, периодически возникающие у нас, - шепотом произнес Мирон. – Это какая-то специальная программа Министерства Обороны.
• Это что, возможно? – Удивился я. – Это же просто дети.
• Это не просто дети, - также в полголоса пояснил Мирон. – Часть из них это мальчики и девочки, закончившие обычную школьную программу, то есть им по 17 лет. Но больше половины в них учатся существа внешне очень похожие на наших детей, если к ним особо не присматриваться. Они имеют некоторые внешние отличия от нас. Как мне шепнули, их руки имеют только по три пальца, и глаза имеют какой-то необычный оттенок.
• Кто они такие? – Удивился я.
• Не знаю, - пожал плечами Мирон, - но они не из наших. Их взрослые, живущие среди нас, также отличаются от нас. Откуда они взялись, никто мне не смог сказать. Но о них рассказывают какие-то сказки, сказочник Андерсен здесь просто отдыхает.
• Ну что, например? – Не удержался я. – Что они могут?
• Ну, о них говорят, чтобы успокоить самый злобный торнадо, им достаточно только шевельнуть рукой, - продолжал Мирон. – Они не питают к нам зла, не едят мяса, и хотят помогать нам. Их прозвали сыновья ветра, или ветрогоны.
• Ну, то есть они друзья, - заключил я. – А причем тут этот отставник из джипа?
• Он преподает у них в школе. – Мирон нахмурился. – Понимаешь, какая-то из умных голов в Министерстве обороны решила, что раз программа военная, то в качестве преподавателей для этих не стандартных детей нужно использовать бывших отставников.
• Но это же глупость, - удивился я. - Чему может научить солдафон этих вундеркиндов.
• Ну, я не столь категоричен, - улыбнулся мне Мирон. – Но ситуация какая-то странная. В общем, мне выдали два спецпропуска в эту школу, а мой коллега заболел, фотографий на этих пропусках нет, поэтому, если хочешь, можем посмотреть на этих вундеркиндов.
***
Сзади раздалось легкое колыхание воздуха, и Нильс почувствовал приближение отца. – Ну, что загрустил, сынок? – Раздался его голос, протяжный как завывание теплого прибрежного ветра. – Как твои успехи в школе?
Нильс пожал плечами. – Мне не нравится это место, отец. Оно доставляет мне боль, делает меня слабым. – Уныло ответил маленький ветрогон.
Его отец нахмурился. Он и раньше замечал в своем маленьком Нильсе какую-то обреченность, появившуюся в последний год. Но считал это возрастными изменениями, связанными с взрослением мальчика. – У тебя там есть друзья? – Мягко спросил он.
; Друзья? – Тоскливо переспросил Нильс. Его голос прозвучал, как свист ветра в бесплодной пустыне, когда отчаяние пробирает до костей. Свист ветра, шевелившего чьи-то жалкие останки, белевшие на безжалостном солнце. В нем не было даже проблеска того огня, которым светился раньше маленький ветрогон. Это было шелест могильного ветра, где отчаяние поселилось навеки. – Я забыл, что это такое, папа. В этой школе меня учат ненавидеть, и это сжигает душу.
; Ты не должен так говорить, - внимательные глаза отца смотрели на него. – Попробуй изменить отношение к этому. Ум ветрогонов очень извилист, и он легко поможет найти тебе выход даже в очень сложной ситуации. Главное не сдаваться. Ведь тебе осталось всего два года.
; Ты не хочешь понять меня папа. У нас нет никакого обучения, есть просто люди, которые не любят нас, - прошептал Нильс.
; Да, люди нас не любят, потому что боятся. Мы не такие, как они, - улыбнулся отец. – Наша задача помочь им. Они часть этого мира и ты должен уметь находить общий язык и с ними тоже.
Нильс молча, опустил голову.
; Ну, хорошо, - смягчился отец. – Расскажи об этом поподробнее, - предложил он.
; Я знаю не слишком много, – печально произнес Нильс. – Наши воспитатели в прошлом профессиональные военные. Их называют отставниками. И я ничего не имею против них. С одним из них у меня конфликт. Но я не понимаю, зачем вообще военных прислали к нам в школу, ведь мы не военные, и никогда ими не будем. Нас должны учить чему-то другому, нужному. А здесь только армейская муштра.
; Быть может, они планируют обучать Вас каким-то дисциплинам в дальнейшем, - внимательно приглядываясь к сыну, спросил старый ветрогон.
; Они понятия не имеют обо всем этом, - печально сказал Нильс. – Они далеки от этого. И воспитывают нас, как если бы мы были обычными солдатами. Я готов понять их, если бы мы были ими. Но это же не так! – И Нильс посмотрел на отца, как будто говоря, - какой из меня солдат?
Через некоторое время Нильс продолжил, - Иногда, мне кажется, что за малейшую провинность они могут просто убить меня. Я слышал, что в их армии это обычное дело. И даже в мирное время родителям людей привозят гробы с телами их детей. Но это в армии, а у нас же просто школа для детей с необычными дарованиями. Папа, я не солдат! И я не хочу играть в эти игры!
; Может тебе это все кажется, - не поверил отец. – А другие ветрогоны? Как они?
; Они боятся, - уныло произнес Нильс. – Они сильно запуганы.
; А их родители, они тоже боятся? – Мрачно спросил отец.
; Ах, это, - невесело ухмыльнулся Нильс. – Здесь у людей все продумано до мелочей. Тот, кто жалуется, объявляется стукачом и все кончено.
; Что значит кончено? Подожди, а что означает слово стукач? – Удивился отец.
; Люди называют стукачами тех, кто сдает своих, - пояснил Нильс. - Это позорная кличка. Со стукачами никто не общается, и никто не здоровается. И ты остаешься в изоляции, любой безнаказанно может обидеть тебя, а ты не можешь ничего возразить.
; Неужели они не боятся? – Поразился его отец. – Ведь такими мыслями они уродуют наш мир.
; Они меньше всего думают о нашем мире, - уныло подтвердил мальчик. – Они живут в своем мире, который придумали себе сами, и он очень жесток. Папа, меня очень пугает их жестокий мир.
; Хорошо, я наведу справки про Вашу школу, - нахмурился его отец.
; Слишком поздно, - и между его фиолетовых глаз легла жесткая складка.
; В смысле? – Отец удивленно поднял брови.
; Я решил убить человека, который достает меня, - жестко ответил Нильс. – Он не должен портить жизнь другим ветрогонам. – И прибрежная галька яростно взметнулась в воздух.
Его отец слегка приподнял руку, и галька мягко осыпалась на поверхность воды, - Ветрогоны не убивают людей, - жестко отрезал отец. – Даже думать об этом очень плохо.
; Я уже которую ночь засыпаю и просыпаюсь с одной мыслью, как я убиваю этого человека, - не громко, но чеканя каждый слог, произнес Нильс. – Это выше меня и я ни-че-го не могу с собой поделать. Иногда мне кажется, что я уже больше не ветрогон, а ничтожный и злобный че-ло-век!
; Ты просто очень маленький и еще несмышленый ветрогон, - улыбнулся его отец, но пристально взглянув в глаза Нильсу, замер на полуслове. После паузы он продолжил, - подожди, не спеши. Ты должен успокоиться. Твои мысли ужасны, но убийство - это самое страшное, что можно было придумать. Эти мысли погубят тебя. Успокойся, вместе мы что-нибудь придумаем.
***
Школа располагалась на берегу залива, и напоминала самую обычную школу, если бы не блокпост со шлагбаумом при входе и оградой по периметру. Мы, предъявив пропуска, прошли на территорию. К нам приставили сержанта со словами, - чтобы не заблудились! – Территория и школа представляла собой странное зрелище. Повсюду мы видели воспитанников этой странной школы. Часть воспитанников работало, а некоторые стояли, покуривали в сторонке. В этом было что-то неправильное. Работа, на которой были заняты эти мальчики, совершенно не соответствовала задачам школы. Мальчишки мели дорожки, убирали мусор.
• Мирон, ты про эту школу мне рассказывал? – Удивился я. И тут я обратил внимание на затравленный взгляд одного паренька, глаза которого отливали необычным фиолетовым цветом. Он изменил положение руки на рукоятке телеги, которую куда-то тащил, и я увидел, что у него на руке всего три пальца. Я повернулся к Мирону, - это же ветрогоны, про которых ты рассказывал. Что здесь происходит?
Сержант, идущий рядом, хихикнул, - воспитание трудом, как говорит наш каперанг Славик.
• А где преподавательский состав? – Спросил я, чтобы хоть что-нибудь спросить. – У Вас же должны быть какие-то занятия для воспитанников.
• Ну, здесь пока не все ясно, - почесал в затылке сержант. – Какие-то изменения на самом верху, и мы занятия заменили трудовым воспитанием. А преподаватели, как обычно, в своей беседке, - махнул рукой наш сопровождающий.
Мы подошли ближе. Злость постепенно закипала во мне, я чувствовал, что и Мирон на взводе. В беседке сидели откормленные здоровые мужики в летней армейской форме. Кто курил, кто резался в карты. Было видно, что их ничего не волновало.
• Кто здесь старший, - спросил бесцветно Мирон.
• А ты кто такой? – Лениво зевнул в нашу сторону один из них. – Кто пустил тебя сюда?
• Специальное разрешение военной прокуратуры на допрос каждого из Вас, - по-военному отчеканил Мирон, махнув перед их лицами какой-то бумагой с вензелями.
• Ладно, ладно, майор, - произнес, вставая один из них. – Что нам лаяться между собой? Мы же все тут офицеры.
• Офи-ице-еры? – протянул Мирон. – Потрудитесь представиться по форме. – Каждая негромкая фраза Мирона, как будто наотмашь била по их небритым физиономиям.
Мужчины в беседке поднялись и привели себя в порядок. Трое из них оказались полковниками в отставке, один подполковник и один майор.
• А где преподаватель, который ездит на джипе вот с этим номером, - и Мирон показал им небольшой лист бумаги.
• А-а-а, Славка. То есть, капитан первого ранга Гаврилов, - уточнил один из них. – Так вон он, на плацу, разбирается с одним из курсантов.
• Что за курсанты? – Не понял Мирон.
• Ну, воспитанники, - скривился говоривший. – Никак не привыкнут к дисциплине.
Мы прошли на плац. В середине его стоял ветрогон. С ним было что-то не так, ноги и руки его дрожали, волосы, красиво обрамлявшие его бледное лицо, развевались на ветру. Было видно, что силы его на пределе. В это время раздался грубый окрик, - курсант, почему не выполнил приказ! – Ветрогона окружало пять человек. Четверо были сержантами, а пятый отдававший приказы был высоким крепко сбитым мужчиной в военной форме без знаков различия.
• Да, вот он капитан первого ранга Гаврилов Вячеслав, - пояснил мой спутник.
• Курсант, не слышу ответа, - рычал каперанг.
• Как имя этого ветрогона? – Спросил я тихонько у сопровождавшего нас сержанта.
• По-моему Нильс, - пожал плечами сержант. – Для меня эти животные все на одно лицо.
• Вы не имеете права, - протяжный голос ветрогона вибрировал на ветру. – Мы не преступники, и мы свободны.
• Ты всегда будешь делать то, что я тебе говорю, - прорычал каперанг. – Тридцать плетей, сержант, быстро.
Я не поверил своим ушам. Но три дюжих сержанта уже тащили ветрогона к какой-то странной металлической конструкции. Их силы были не равны, и вскоре ветрогон оказался прикованным за руки и за ноги наручниками к ней. Четвертый сержант крутил в руках плеть с нехорошей улыбкой, подходя к ветрогону.
• Что Вы творите? – Я рванулся к ним, – это же дети!
• Убрать гражданских! – Команда прозвучала в воздухе, как удар хлыста, и два сержанта достаточно грубо оттеснили нас с Мироном в сторону.
Плеть щелкнула в воздухе над прикованным ветрогоном и безжалостно со свистом опустилась вниз. Но ветрогона там уже не было. Он песком осыпался сквозь оковы, и подхваченный порывом ветра высоким вихрем отчаяния взметнулся ввысь. В его завываниях мы уже слышали зарождающуюся ярость. Он крутился над землей, выписывая широкие круги, взлетая все выше и выше, пока не превратился в огромный ужасающей силы смерч размером в небоскреб. И снова в завитках его ярости я видел все-то же перекошенное лицо мальчишки, доведенного издевательствами до безумия. А его обидчики, как крысы разбегались в разные стороны по плацу, спасаясь от его ярости. А она здесь была повсюду. Здесь как будто все было нашпиговано ею. Краем глаза я заметил, как вокруг нас вверх взмывали новые вихри, и, поднимая в воздух машины, крыши каких-то построек, расходились в разные стороны. – Ветрогоны уходят, - раздался чей-то возглас. Но первый ветрогон не собирался ни от кого убегать. У него здесь была другая цель. И от одной этой мысли волосы вставали дыбом. Да, теперь этим отставникам не позавидуешь. Им было, чего здесь боятся. Тяжелый военный грузовик поднялся в воздух, как игрушечный. Дальше здание школы, когда вихрь накрыл его полностью, его разнесло на куски. Я вспомнил, что внутри такого вихря образуется сильное разряжение. И если вихрь накрывает здание, то его разносит на куски внутренним давлением. Но мои размышления прервал джип с уже знакомым нам номером, вылетевший из-за каких-то построек, и сломя голову понесся к выходу с территории школы. Смерч качнулся и неумолимо двинулся за ним, разнося все на своем пути. Теперь каперангу оставалось только молиться.
…Возвращались мы молча. В машине стояла оглушительная тишина, на душе было гадостное чувство, что перемазались в чем-то недостойном.
• И что дальше? – Спросил я, под конец, Мирона.
• Мне не дадут и рта раскрыть, - горько усмехнулся он. – Знаешь, какие люди здесь замешаны?
• Так просто это не кончится, поверь мне Мирон. – Сказал я уверенно. – Грядет что-то ужасное.
Смерть ветрогона.
…И он умер. Умер или нет, никто толком не понял. Нильс просто оказался на земле на берегу реки. Он лежал без движения, не подавая признаков жизни. Люди не знали, что делать. Никто из них не знал, как лечить ветрогонов. А через час неожиданно поднялся жуткий ветер, и тело ветрогона разлетелось на мелкие песчинки, как будто полностью состояло из песка. Вода в реке забурлила, и бурлящим потоком разошлась в обе стороны, разнося печальную весть. А затем бурлящая поверхность разделилась на отдельные очаги, каждый, из которых, бурлил отдельно, распространяя волны вокруг себя. Позже кто-то заметил, что они напоминают цветы. Это странное явление на воде продолжалось три дня, и не только здесь. Об этом необычном явлении упомянули даже в новостях, но никто ничего не сказал про пропавшего ветрогона. Все три дня ветер не стихал ни на минуту. А к исходу третьего дня начали собираться ветрогоны. Они появлялись из неоткуда, как будто очередной порыв ветра приносил их с пылью или речным песком. Но собралось их достаточно много, не меньше сотни. И они все продолжали прибывать. Люди запирали своих детей дома, с опаской поглядывая на пришельцев. Их встревоженные глаза, как будто говорили друг другу только одну фразу, - Ветрогоны пришли мстить. – Но это было не так. Сначала было мучительное ожидание. Все началось, когда появился высокий пожилой ветрогон с волосами, заплетенными сзади в косичку. Многие из людей видели его по телевизору. Он был участником многих военных программ, связанных с ликвидацией последствий от природных катаклизмов. Ветрогон вышел вперед и на своем тягучем языке громко произнес. – Сегодня Вам нечего нас бояться мы пришли просто поговорить, и кое-что объяснить.
В ответ из толпы раздался грубый голос – себе объясняй. Мы не боимся Вас, Вы все смертны, как и Ваш змееныш. – Фраза была оскорбительной, это был вызов.
Как будто порыв взметнул волосы у стоящих людей - ветрогон метнулся вперед, - я хочу видеть, кто говорит со мной. – Толпа расступилась перед горящим взором его фиолетовых глаз. Перед ним осталась группа людей в основном мужчины. Военная выправка выдавала в них отставников. Среди них был человек, преподававший у Нильса. Похоже, ветрогон знал это.
• Так это ты научился убивать ветрогонов? – Нараспев, своим тягучим голосом, спросил ветрогон.
• И убью еще столько, сколько понадобится, - каперанг напоминал крысу, вытащенную из темноты.
• Тогда смотри сюда, - он протянул вперед свою трехпалую руку и раскрыл ее ладонью вверх. Над его ладонью на небольшой высоте висел небольшой светящийся шарик. Он был по размеру не более трех сантиметров, и медленно вращался вокруг своей оси. На его поверхности легко были различимы материки и океаны. И стоящие вокруг сразу поняли, что перед ними маленькая копия Земли. - Этот шарик – душа нашей планеты. – Сказал ветрогон. – Она является живым организмом, который, обладает собственной волей и живет по своим законам. От ее воли зависит благополучие всех нас. Ее в полной мере можно считать нашим хозяином.
• У нас нет хозяев, - с ненавистью в голосе прорычал отставник.
• Тогда оглянись вокруг, свободный человек, - ухмыльнулся ветрогон. – Ты знаешь, как решить нашу маленькую проблемку.
Со всех сторон по линии горизонта они были окружены торнадо. Даже отсюда было видно, какие они огромные. Только в этот раз их было слишком много. Назревало что-то страшное. Даже одного из них хватило бы, чтобы не оставить в нашем большом многомиллионном городе камня на камне. Понимая, что быстрого ответа от своего оппонента он не дождется, ветрогон продолжил:
• Вы живете на этой планете достаточно долго. И уже порядком разозлили нашего хозяина. Дело даже не в экологии. Ненависть, злоба и зависть, которую Вы порождаете, разрушает тончайший мир планеты – основу нашей жизни. То, что Вы видите вокруг, - и ветрогон кивнул в сторону торнадо, - так хозяин защищается от таких, как ты. Но это только начало. Наш хозяин очень силен. И даже мы не знаем пределов его ярости. – Ветрогон на мгновение замолчал, а затем продолжил вновь. - Мы ветрогоны живем совсем другой жизнью, и чувства зависти и злобы нам не знакомы. Поэтому именно нам становятся доступны качественно другие возможности. К примеру, чтобы остановить или нейтрализовать самый мощный торнадо, из тех, которые вокруг нас, нам достаточно лишь слегка приподнять руку. Примерно, то же самое нам нужно сделать, чтобы породить его вновь при желании. Но самое главное мы можем вести диалог с ним самим, с хозяином. Но это, если есть надежда, что Вы изменитесь, и мы стараемся не зря. Обладая, такими возможностями, мы имеем слабое место. Когда ветрогон хочет убить человека, он слабеет и быстро умирает. Именно поэтому, мне иногда кажется, что бог, в которого верят некоторые из Вас, все-таки есть. Потому что, именно так он должен был бы защитить Вас от нас. Но все это справедливо, если есть надежда. А откуда она может быть, если Вы убиваете наших детей? Так может, ее и нет? – Он слегка раздвинул пальцы своей уродливой трехпалой лапы, и маленький шарик двинулся вперед и остановился, чуть подрагивая, как будто раздумывая, двигаться дальше или нет. – Если этот шарик скатится с моей ладони, то наш мир провалится в тар-та-ра-ры. – Он обвел всех взглядом своих много повидавших фиолетовых глаз и продолжил, - Мы ветрогоны отлично чувствуем себя в таких неблагоприятных местах о существовании, которых Вы даже и не слышали. Поэтому мы легко найдем себе новое пристанище. Но у Вас шансов не будет. Потому что, после этого могучие торнадо, которых Вы еще не видели, в одно мгновение сдернут атмосферу с Вашей планеты, как легкий платок. А электромагнитное поле, защищавшее Вас от энергии солнца и космоса, будет скручено, как жгут, и потеряет свои защитные свойства. И те, кто будет на солнечной стороне, умрут от излучения, даже не успев почувствовать, что не хватает воздуха. Оставшиеся на теневой стороне, мгновенно превратятся в лед. Вы даже представить себе не можете, каково это, когда Ваши тела, на 80 процентов состоящие из жидкости, прямо на Ваших глазах превращаются в лед. И в это время Вы и дышите и видите и слышите звуки кристаллизации Ваших органов, но Вы бессильны, что-либо сделать. Потому что, все чему Вы научились в своей коротенькой никому не нужной жизни, это портить жизнь тому, кто живет рядом. Или может быть, Вы полагаете, что Ваша жизнь единственная во вселенной, и Вы идете дорогой уникальной не доступной для анализа чужаков. Смею Вас уверить, что это далеко не так. – Ветрогон взмахнул другой рукой и над толпой людей появились такие же шары, как и земля, висящая над его первой рукой. Но эти шары были крупнее. Они медленно парили над головами людей, каждый вращаясь вокруг своей оси. Каждый из стоящих мог легко различить на них незнакомые океаны и материки, чувствуя энергию давно погибших миров. - Я являлся свидетелем гибели трех таких миров, как Ваш. – Ветрогон щелкнул пальцами, и в воздухе осталось только три шара. – Жизнь на каждом из них была по-своему уникальна. – Ветрогон непрерывно говорил в своей протяжной манере, и голос его звучал жестко, как завывание ночного грозового ветра, предвестника бури. В его фиолетовых глазах закручивали свой смертельный танец маленькие торнадо. А люди не могли понять, была ли это ярость ветрогона, или в его глазах отражались те торнадо, которые бушевали за их спинами, готовясь войти в город. Но времени, разобраться не было, мысль ветрогона неслась все быстрее. - Гибель этих миров на моей совести. Знаете, что с ними сейчас? Какой из них выбираете? Этот? Может быть этот? Или этот? – Каждый из трех шаров оставшихся шаров медленно приближался к людям сообразно движениям пальца ветрогона. Потрясенные люди молчали. – Хорошо, - задумчиво произнес ветрогон. – Выберем эту! – Два шара исчезло. Остался один, отливавший зеленым цветом. – Мы называли ее по-своему, но в переводе на Ваш язык наше название будет звучать, как “Зеленая планета”. Называли ее так потому, что на протяжении тысячелетий ее поверхность напоминала цветущий сад, безопасный для ее обитателей. Сейчас, когда она поворачивается к солнцу, то температура на ее поверхности за три секунды прыгает с минус 300 градусов до плюс 700. И это только рассвет! Ну, что свободный человек, такой судьбы ты жаждешь для своего мира? – Ветрогон одной рукой уничтожил последней плавающий шар, а другую протянул к каперангу, раздвинув пальцы еще шире, и маленькая модель Земли закачалась, грозя сорваться с его ладони.
• Не надо, Аго! Не надо! - Со всех сторон неслись тягучие голоса других ветрогонов. Они обступили своего лидера со всех сторон, и их уродливые трехпалые руки тянулись к его руке, - не бросай ее. – Своими руками они пытались уберечь этот маленький шарик от падения. – Аго, они поймут это, но чуть позже. Сейчас, они не ведают, что творят. – На их лицах был написан ужас, от того, что шарик соскользнет с руки ветрогона. И этот ужас, как энергетический заряд, передавался стоящим вокруг людям. Ветрогон медленно сжал руку в трехпалый кулак, и шарик исчез в ней. Он медленно поднял взгляд своих фиолетовых глаз, и спросил:
• Кто-то еще хочет рассказать нам, как убивать ветрогонов? – В его глазах не было ненависти, в них сквозило лишь презрение к неблагодарному ученику.
На его оппонента без жалости было трудно смотреть. В свете сверкающих молний, он стоял, как выжатый лимон…
Ветрогон кивнул в сторону торнадо. – Надвигается ветер. Три дня Вы будете предоставлены сами себе. У Вас будет время подумать.
Он повернулся к своим и что-то сказал остальным на своем тягучем языке. И с очередным порывом ветра они все исчезли. Через несколько минут далеко в море разразился небывалый шторм. С берега было видно, как посреди громадных волн, которых у нас на Балтике никогда не было, по кругу ходят огромные вихри. Это продолжалось не один день. От кого-то я услышал, что так ветрогоны хоронят своих. До меня доходили слухи, что где-то на юге торнадо уничтожили несколько городов. Но затем все стихло. Иногда я присматриваюсь к нашим детям, которые иной раз вижу на улице, не видно ли среди них трехпалых ветрогонов? Но почему-то их больше не замечаю…
PS
Два существа парили в невесомости, неторопливо осматривая свои владения. Их неторопливый бег среди миллиардов звезд поражал своей монотонностью. Но им некуда было спешить. На протяжении миллионов лет складывалась их культуры. Размышление и созерцание лежали в их основе. Многим мирам во вселенной эти существа годились бы в отцы. Но им это было не нужно. Они просто наблюдали ток времени, как рождаются новые миры, и как они тают, дойдя в своем развитии до завершающей стадии. Возраст одного из них насчитывал тысячелетия, если вести подсчет в земном летоисчислении. Он был очень уважаемым существом во вселенной и свое высокое звание - Наблюдатель носил по праву. Ко второму он обращался с глубоким почтением, называя его Мыслитель. И это заставляло задуматься о многом. В данный момент оба были очень заняты. На расстоянии нескольких световых лет параллельным курсом скользила небольшая планета, притягивая их заботливые взоры. В размышлении над ее судьбой время у этих двоих бежало незаметно. У планеты было имя трудное для произношения, поэтому за красоту и необычное голубоватое свечение на ее поверхности ей было дано другое имя, означающее голубая планета. Но сейчас, оно стало совсем тусклым. Какая-то темная субстанция из глубин поднималась к поверхности и затемняла благородный голубоватый цвет. Даже новичку было понятно, что здесь что-то не так. Но когда казалось, что надеяться не на что, периодически, то здесь, то там яркие всполохи прорисовывали светлые полосы на ее помутневшей поверхности. И чем большая муть поднималась из глубины, тем чаще становились эти всполохи. И этому соперничеству не было видно конца края. Мыслитель, вырвавшись из плена своих долгих раздумий, пошевелил длинными щупальцами, и спросил, - ну что Наблюдатель, на голубой планете, как обычно, без перемен?
; Пока да, Мыслитель, - вильнул хвостом Наблюдатель. – Ощутимых сдвигов пока не видно. Ветрогоны только стали чуть-чуть активнее.
; С чем это связано? – Удивился Мыслитель. – Если в сознании людей не видно никаких сдвигов. Почему они продолжают свою работу, результатов которой не видно?
; Они говорят, что у них есть надежда, - пояснил Наблюдатель.
; На-деж-да? – Мыслитель попробовал на вкус новое для себя слово. – Что это значит? Что означает это слово? В чем его смысл?
; Ну, это слово пришло из лексикона людей. Оно означает мечту, мечту, которая может быть реальностью, - задумчиво прокомментировал Наблюдатель.
; До меня доходили слухи, что у них с людьми произошел какой-то конфликт, - обеспокоено произнес Мыслитель. – Ты в курсе этой истории?
; Да, Мыслитель. Но это очень печальная история. Один из людей нашел способ убить одного из детей ветрогона, - и Наблюдатель печально взглянул на Мыслителя. – У них состоялось объяснение, и они сочли возможным дать людям еще один шанс.
; Убить одного из детей…- От возмущения щупальца Мыслителя выписывали какие-то немыслимые фигуры. - Во вселенной тысячи и тысячи миров известных мне, но в лексиконе ни одного из них нет даже слова, обозначающего убийцу детей. Какой шанс? Какая Надежда? На что? Ты, Наблюдатель, правильно ли понял значение этого слова? Если Надежда – это мечта, о чем можно мечтать с теми, кто убивает твоих детей? – Щупальца Мыслителя свернулись в тугой узел, и он не добрым взглядом сверкнул в сторону Наблюдателя.
Наблюдатель на всякий случай отлетел на приличное расстояние и замер в почтительном ожидании. Но Мыслитель уже разворачивался в сторону Голубой планеты. Голубая планета все также скользила по своей траектории, невольно приковывая к себе чужие взгляды. Вокруг, насколько хватало глаз, сверкали безмолвные звезды, посылая свой свет из неведомых уголков вселенной. Раньше эти картины далеких звездных миров успокаивающе действовали на Наблюдателя. Но сейчас все было иначе. В их задумчивом блеске читался немой вопрос, и какая-то озабоченность. До Наблюдателя, наконец, дошла простая мысль, - голубая планета с трудом вписывалась в свою траекторию. Просто удивительно, что он не заметил этого раньше. Темная субстанция все также клубилась, поднимаясь из глубины к самой ее поверхности. Она раскачивала планету, загоняя ее в непредсказуемый водоворот, подталкивая к невидимой грани, за которой уже не будет спасения. Он с замиранием сердца следил за ее непредсказуемыми рывками. Вот-вот и она сорвется туда, откуда не будет возврата. Но энергичные всполохи ветрогонов вновь возвращали ее в свое русло. Может впервые за свою долгую по земным меркам жизнь Наблюдатель замер в оцепенении. Он почувствовал, что не в силах оторвать от нее свой взгляд. – Видишь ли ты это, Мыслитель? – Не выдержал он, и замер от собственной дерзости.
; Подождем чуть-чуть, - ответил Мыслитель, задумчиво распластав в пространстве свои длинные щупальца. Он снова погрузился в свои долгие раздумья, а затем, обращаясь к самому себе, пробормотал, - На-деж-да? Что же это за Надежда такая? Придется, видимо подождать.
Голубая планета скользила по своей причудливой траектории, навстречу неведомой судьбе. Последние отблески когда-то яркого голубоватого свечения обреченно таяли во тьме. До Наблюдателя донесся обрывок чей-то отчаянной мольбы, – …да поможет бог…, - чтобы так же, как и все остальное растаять в безжалостном мраке.
Вспышка яркого света осветила эту парочку, выводя из состояния глубокой задумчивости. Безжалостное светило выбросило в пространство очередную порцию своей лучистой ярости, пробуя на прочность близлежащие миры. - Да поможет им бог, - беззвучно повторил Наблюдатель слова чужой молитвы и вновь замер во мраке…