Тоска. Тоска и Одиночество.
Си-рот-ство...
За окном шел снег. Белые, пушистые хлопья медленно падали вниз, покрывая холодную землю сплошным, безупречно-чистым, будто бы сотканным из какого-то невиданного материала, ковром. Он был таким совершенным, таким чарующим и мягким, что казался пухом из крыльев ангелов!
Она сидела на кухне, у окна, завороженно глядя сквозь стекло. Позади нее, в комнате тикали часы. Бездушный механизм отмерял минуты, крадущие у нее жизнь... И не было никого, кому можно было бы с улыбкой сказать: «Смотри, идет снег... Правда красиво?»
Ее ресницы дрогнули.
Тоска давно уже поселилась в сердце... Так давно, что казалось, она была там вечно.
Снег падал вниз и все вокруг все больше приобретало сказочный вид.
Скоро Новый год...
(это всегда волшебство...)
(Ожидание чуда...)
(Блеск в глазах...)
Осталось всего три дня, и этот год уйдет в небытие. Наступит новый. Полный старых тоски, боли и неизменного одиночества.
Неужели так ничего и не изменится?! Неужели, не может произойти маленького чуда, после которого ее жизнь станет наконец-то счастливой и светлой? Неужели... нет?!
Как в открытках пишут – «С новым счастьем!»? А что делать тем, у кого и старого никогда-то не было?
И, в этот момент, сердце ее неожиданно замерло, чтобы в следующую же секунду забиться быстрее и радостнее — Он! Он!
О, пусть он остановится! Пусть остановится, чтобы она успела насмотреться на него, успела запомнить и бережно сохранить и этот образ там, где уже «лежали» и тысячи других – таких же «сфотографированных» ее памятью за долгое-долгое время...
И он действительно остановился... Задрал голову вверх и, счастливо улыбаясь, подставил лицо под идущий с неба снег.
Сердце пело...
Мир стал красочным, день ярким, дом наполнился счастьем!
Внизу, во дворе, парень в красной спортивной куртке, с непослушными вихрами светлых волос, с сияющими как звезды глазами и самой красивой на свете улыбкой, наклонился и, слепив снежок, что есть силы, словно дав выход переполняющей его энергии, метнул его в стену дома напротив.
На грязно-рыжих кирпичах возникла веселая белая блямба. И, посмотрев на нее, такую несуразную и кривую, он рассмеялся, и отряхнув руки, пошел дальше.
И все стало серым...
Яркий и красочный мир без него умер, обратившись в прах. Не стало счастья, квартира снова оказалась такой же холодной и пустой, как склеп! И все возвратилось: боль, тоска, горечь — настолько сильные и беспросветные, что хотелось кричать! И одиночество...
Такое беспощадное... такое невыносимо жестокое, что она, закрыв лицо руками, тихо заплакала...
Ее звали Яна. Его — Ярослав.
Ему было двадцать, ей — на шесть лет больше.
Она была серенькой, незаметной, а он — как огонь, яркий и живой.
Он ничего о ней не знал, а она — вот уже несколько лет его любила...
Яна утерла слезы и, отвернувшись от окна, поднялась. Мир был пустым, а снег глупым.
Тихо ступая, девушка прошла в комнату и, натянув на худые плечи серую, вязаную кофту, посмотрела на себя в зеркало.
Она не была красивой: худое, нескладное тело, маленькая грудь, тощая шея, осунувшееся, востроносенькое личико, тоненький хвостик волос на затылке — ничего хорошего...
Но в ней жила Любовь.
Прекрасная, Великая, Чистая...
А еще в ней жила тоска...
А еще боль...
А еще холод...
И некому было разогнать их, растопить лед горячими поцелуями и согреть в своих объятиях...
Сделать это мог только Ярослав.
«Ярик... – в душе Яны поднялась нежность... – Ярик... Ярославушка... Яркий... Как солнце! с глазами лучистыми... Жить только ими мне!».
(нежными, чистыми)
Когда стемнело, Яна, закутавшись в короткое зимнее пальтишко с меховым воротничком, вышла из дома. Как и во многие другие вечера, стоя посреди двора, она неотрывно глядела на окна той квартиры, где жил Ярослав. Ей всегда было интересно как он живет. Девушка сотни раз мысленно представляла его квартиру, наполняла ее всякими безделушками, воображала себе цвет обоев, штор, мебели и даже кафеля в ванной!
И сколько раз ей все это снилось — так, как будто она действительно была там! И какими же бессмысленными казались после этого пробуждения в своей пустой кровати...
Яна истомилась, она устала страдать. Трудно было выносить эту ежедневную пытку неразделенной любви! И хотелось иногда бежать, лететь к нему и, бросившись на шею, захлебываясь слезами, кричать, что есть на свете Любовь, и имя ей — Ярослав!
...в окне мелькнул его силуэт, и Яна затаила дыхание... Но, ничего не произошло... Как и всегда.
На плечи ей падал снег, но она все равно еще очень долго продолжала стоять на морозе, глядя на освещенные окна...
На что-то надеяться...
Утром был рынок...
Там царило что-то невообразимое! Гирлянды, длинные, тонкие нити дождика — золотые, серебряные, всех цветов радуги! Блестящие елочные игрушки, шары... Высокие свечи, пестрые открытки, маски — все такое красивое и яркое, что рябило в глазах. Предпраздничная суета затягивала, кружила в радостном, безумном вихре. Вокруг мелькали румяные, лица с сияющими глазами, слышался звонкий смех, тёк нескончаемый гул разговоров...
И вдруг, сквозь толпу, она увидела Ярослава! Стоя полубоком к ней, он разглядывал прислоненные к стене молочного павильона елки.
Не отрывая от парня глаз, девушка поспешно стала протискиваться сквозь толпу, суетливо бормоча извинения, на кого-то натыкаясь — только бы оказаться к нему поближе! И, наконец, выбравшись из взбудораженного потока, глубоко вздохнула, застыв почти недвижимо на месте: он был всего лишь в метре от нее...
– Ну что? – к Ярославу в это время подошел краснощекий продавец в смешном тулупе — в нем он был похож на мужика из сибирских лесов. – Выбрал себе что-нибудь?
– Неа! – блеснул тот своей небесной улыбкой. – Не выходит!
– Ну! Какая ж тебе нужна? – заинтересовался мужик, вытаскивая из кармана сигареты, и, со знанием дела прикурив, затянулся с видимым удовольствием, и сощуренным глазом поглядел на Ярослава.
– Нууу... – Ярик тряхнул головой, привычным уже жестом отбросив в сторону непослушную челку, и мечтательно уставился куда-то вдаль. – Мне нужна елка...
– Елка? – переспросил продавец деловито. – Или сосна?
– Сосна! – поправился парень и светло улыбнулся. – Со-сен-ка! Где-то метр семьдесят, очень пушистая, чтобы даже просветов нигде не было! С длинными иголками и маленькими шишечками... И чтобы смолой пахла! Обязательно! – глаза его сияли, как две звезды.
– Дааа... – протянул мужик, с сожалением оглядывая свой довольно-таки облезлый товар. – Такой красавицы у меня действительно нет... Но ты, если хочешь, можешь зайти завтра — может, со склада что-то подкинут... Хотя... хм... маловероятно, конечно...
– Ну может, – согласился Ярослав. – Может и зайду.
Улыбнувшись, он легким кивком попрощался и, развернувшись, увидел Яну. Их глаза встретились. Ярик не знал ее, но ему показалось, что где-то он ее уже видел — да, точно, возле своего дома! – поэтому он, не долго думая, на всякий случай приветливо кивнул и ей тоже — секунду спустя, отправившись уже куда-то по своим делам дальше.
«Нет-нет-нет-нет!» – Яна не могла поверить такому счастью! Неужели он узнал ее, неужели обратил, наконец, внимание?! А может быть (о! невероятно так думать, но ведь может! Может же быть?!) она даже... понравилась ему? От этой мысли Яне стало жарко и радостно, ее губы порозовели, на щеках заиграл румянец, в глазах появился такой же как у всех праздничный блеск...
Она шла и думала о нем. О его глазах-звездах, о его голосе и о единственной, но самой драгоценной в мире улыбке, подаренной ей.
А дома эйфория прошла... Комнаты были как будто пропитаны грустью.
Яна бродила по квартире в безумной тоске и думала только об одном: о елочке, которая нужна Ярославу. Больше всего сейчас ей хотелось иметь такую, чтобы подарить ему, и сделать его праздник счастливым.
...за окном все еще шел снег — его уже нападало столько, что ветви деревьев сгибались под тяжестью снежных шапок, и сугробы стали такими огромными, что напоминали фантастические горы.
Потом наступили сумерки, и тоска ее стала безмерной.
«Полюби — и ты узнаешь боль. Узнаешь грусть, горечь слез и бесконечность ожидания... Бессмысленность надежд и тяжкое, смутное страдание. Познаешь Одиночество и Холод... Познаешь усталость...
Нет! Надо ничего не хотеть!
Надо спать, есть, забыть про всех, смотреть телевизор, читать книги, не выходить из дома, быть одинокой, быть счастливой, умереть спокойно...
И все.
Только... Это невозможно! ТЕБЯ не забыть! Тебя не забыть, потому что ты — Любовь. И ты — Жизнь. И ты... Боль. А я...
Я никто! Лучше бы я была слепой! Лучше бы я вообще не была человеком! Лучше бы я была ЕЛКОЙ! По крайней мере она нужна тебе! - глаза Яны снова наполнились слезами. - Я же так страдаю! Если бы ты только знал! Ты бы пожалел меня, потому что нет больше никого, кто был бы несчастней меня. Я люблю тебя. Но я... так устала!»
В полночь что-то произошло...
Что-то странное — ей вроде почудился легкий запах смолы...
Девушка давно уже сидела на диване, обхватив колени худыми руками, и смотрела в стену. Мысли ее снова были сконцентрированы на Ярославе...
И от этого давно уже болела голова, как будто ее что-то стискивало, и сердце разрывало от тоски, и было плохо, гадко, грустно, мутно... И не было сна, в котором можно было хоть ненадолго забыться, и хотелось выдрать из себя всю свою истерзанную душу, чтобы никогда ничего больше не чувствовать... а сердце набить ватой.
Но позже, запах хвои усилился...
Яна подняла голову и обвела комнату тяжелым, воспаленным взглядом. Стрелки часов почти уже подползли к трем... В комнате было душно, тесно — и нестерпимо вдруг захотелось воздуха! Много, морозного, свежего! Поспешно вскочив, Яна стала торопливо одеваться и внезапно поняла одну очень странную и удивительную вещь.
ЗАПАХ ХВОИ ИСХОДИЛ ОТ НЕЕ!
Застыв, как вкопаная, только с одной рукой в рукаве кофты, Яна неожиданно залилась радостным смехом.
ЭТО — было искуплением и наградой! Это было тем самым долгожданным чудом, которое она так терпеливо ожидала все это время! Это было освобождением...
Она выбежала из дома и изумленно остановилась. Ночь была светлой, вокруг — ни души, а от снежных сугробов как будто исходило какое-то сияние...
Яна вдохнула в себя полной грудью морозный воздух и, закрыв глаза, счастливо улыбнулась...
...тоска ее стала длинными, зелеными иглами, слезы душистыми каплями смолы, а все долгое одиночество — густыми еловыми ветками...
Вокруг ничего не изменилось — осталось таким же, как и всегда.
Яна посмотрела на свои окна, потом на окна, где жила ее Любовь и, прошептав его нежное имя — рухнула вниз...
Стало тихо. На белом, снежном покрывале, где еще только минуту назад стояла девушка, лежала прекрасная, молодая, темно-зеленая сосенка. Точно такая, о которой и мечтал Ярослав...
Пушистые, огромные хлопья снега неспеша падали вниз и беззаботно оседали на ее ветвях.
Около восьми часов утра из подъезда вышел дед Василий — пенсионер с третьего этажа. Он прошел немного вперед, щурясь от белизны свежего снега, и удивленно остановился перед запорошенной наполовину сосной. Потом подумал, задумчиво пожевал губами, воровски оглянулся, и быстро поднял дерево.
– Неужто ничейная? – сам себе проскрипел он, поворачивая на 180* и разглядывая ее с другого бока.
И вдруг услышал за спиной восхищенное:
– Ой, дедушка! Какая у вас елка красивая! Где вы такую взяли?!
Яна вздрогнула: это был Ярослав! Стоя рядом с дедом Василием, он с нескрываемым восторгом рассматривал... ЕЕ!
Дед медленно развернулся к парню, с первых его слов смекнув, что день начинается с двойной удачи, но тем не менее, сухо ответил:
– Где взял — там уже нет, – и, через паузу, словно между прочим, поинтересовался: – А что, елка нужна?
– Нужна, – вздохнул Ярослав. – А что, продаете?
– Ну... – усмехнулся Дед. – Ежели в цене сойдемся — можно и продать...
– Да сколько скажете!
– 200! – рубанул дед с плеча и сам ужаснулся собственной прыти.
Но Ярослав только с радостью мотнул головой..
– Хорошо! Подождите чуть-чуть, я Вам сейчас деньги вынесу!
И сделка состоялась: Дед получил свои деньги, а Ярослав — Яну.
Никогда она еще не была так близко к тому, кого так беззаветно любила! Сияние его глаз завораживало, тепло рук умиротворяло, и Яна была счастлива, впервые за это долгое, долгое время...
– А ты красивая! – восхищенно сказал он, улыбаясь. – О тебе-то я и мечтал!
«Вот оно, счастье! С ним! Наконец-то с ним!! Все кончено, не будет больше грусти, не будет горечи и слез! Будет одна великая любовь... Его глаза, и голос, и улыбка...»
Ярослав принес ее к себе домой и, открыв дверь, с порога радостно крикнул:
– Милая! Иди посмотри, какую я тебе ёлку купил!
О нет!!!
Огромная боль... Сильнее во сто крат, чем вся, когда-либо ею переживаемая...
Из комнаты вышла миловидная девушка в голубом халатике, с копной темных волос, собранных на затылке в хвост, с пышной грудью и округлыми бедрами... Серые глаза ее удивленно распахнулись.
– Ярик! Ой, какая красивая! Я такой еще никогда не видела!
Ярослав оставил Яну и крепко прижал к себе девушку.
– Она твоя! Я тебя люблю! – их губы соединились в долгом безмятежном поцелуе.
О, как же нестерпимо захотелось бежать! Как можно дальше и как можно быстрее, но... у нее уже не было ног. И тогда она заплакала – на ветвях повыступали крупные капли смолы...
Девушка Ярослава обернулась, все еще в его объятиях.
– Она такая душистая! Спасибо, любимый!
«НЕТ, НЕ СМЕЙ!
Не смей его так называть! Он мой! Мой! МОЙ!!
Ты не страдала из-за него так, как я! Ты не отдала все, ради того, чтобы просто побыть рядом с ним! Ты не можешь любить его больше чем я! Ты...
О! Как же я тебя ненавижу!!!»
– Будем ее наряжать, вместе? – сияющие глаза Ярика смотрели прямо на Яну.
– Ну конечно да!
Он снова поцеловал свою девушку, вызвав у Яны новый приступ бессильных слез. Впервые он сам делал ей больно, а не его образ...
Однако, только лишь его руки коснулись ее ветвей, она, в ту же секунду, убрала иглы, чтобы не поколоть его чудесные пальцы.
Ярослав бережно поднял ее, отнес в комнату и вышел.
Пока его не было, Яна немного успокоилась и осмотрелась.
Здесь все было так просто! Мебели мало — у стены диван, потом книжные полки, рядом — стеклянный журнальный столик и два легких кресла. Цветы на деревянной, многоступенчатой подставке, телевизор, золотистые гардины— ничего лишнего, все гармонично... Яна задумчиво созерцала все это и думала, что это ЕГО внутренний свет наделил все здесь жизнью...
Потом Ярик появился снова, с подставкой и ящиком игрушек, прижатым локтем к боку.
Поставив все на пол, он улыбнулся, склонился к Яне и, приблизив лицо почти вплотную к зеленой хвое, глубоко вдохнул в себя насыщенный свежий запах.
– Красивая... – нежно сказал он и погладил длинные иголки.
Вблизи его взгляд был еще более лучистым, чем она могла себе представить, Яна замерла, не в силах вынести нахлынувшего на нее чувства.
«Это же я! Я! – глядя прямо в любимое лицо, горячо зашептала она. – Ну узнай меня! Почувствуй, как я люблю тебя! Это же все для тебя... Вся моя жизнь — для тебя! Меня зовут Яна. Яна!»
Ярослав на секунду нахмурился. Ему показалось, что он слышал что-то, какой-то смутный шепот. Далекий, невнятный, но, вместе с тем, горячий и умоляющий... Он тряхнул головой и снова прислушался.
Нет, ничего... Показалось...
– Лерка, ты ничего не говорила? – все-таки спросил он на всякий случай.
– Нет, – донесся из кухни ее удивленный голос. – А что?
– Да ничего! – Ярик звонко расхохотался. – Глюки!
Наклонившись, он установил подставку и, аккуратно засунув в треножник ствол деревца, проговорил, закручивая болты:
– Ну-ка, родная, потерпи...
Чуть кольнуло, засаднило, но Яна стойко перенесла неудобства — только обняла с благодарностью его своими руками-ветвями и притихла.
Ярослав тем временем, убедился, что елка установлена крепко и, отойдя, склонил голову на бок и полюбовался.
– Здорово! Лееееееерик!
В дверях снова появилась ненавистная Яне соперница.
– Ну как? – Ярослав приобнял ее за плечи.
– Чудесно! будем наряжать?
– Да! – он кивнул. – Помогай.
Присев на корточки, он открыл коробку и стал с осторожностью выкладывать на пол завернутые в тонкую папиросную бумагу елочные игрушки.
– Мы повесим на нее только самые красивые, – Лера задумчиво развернула один из свертков и взяла в руки золотой, с ажурным рисунком шар.
– Конечно, солнышко, – Ярослав поднял голову и ласково коснулся ее шеи. – У нас будет самая красивая на свете елка!
– Я тебя люблю!
Гнев вновь стиснул горло Яны...
«Не смей! Не смей так говорить, не смей! Что ты можешь знать о любви? Как ты можешь произносить эти слова?! Как ты можешь быть с ним рядом?!? Я... НЕНАВИЖУ тебя!»
На ее ветках снова выступили смоляные слезы.
– Это невероятно, я как будто в лесу! – улыбнулась Лера и ткнулась лбом парню в плечо. – Так пахнет! Спасибо тебе!
Он потрепал ее по затылку и поцеловал в темную голову.
– Давай я повешу...
Ярик взял тот самый золотой шарик и очень осторожно просунул руку между ветками. Но, как по волшебству, всюду, где ни появлялись его пальцы — иголки словно отвращались — его ни разу не укололо! А вот девушке было не сладко: любое ее движение и руки встречали злые, немилосердные иглы.
– Все! Я больше не могу! – не выдержала она наконец. – У меня все пальцы исколоты! Наряжай, наверное, сам, а я пойду готовить, ладно?
– Бедная моя! – пожалел ее Ярослав и, взяв ее руки в свои ладони, осыпал поцелуями. – Вот странно... а я ни разу не укололся.
– Ну, значит, ты ей больше нравишься. – Лера легко потрепала его по светлым волосам и ушла.
Яна безумно обрадовалась, что смогла избавиться от соперницы. Наедине с любимым она чувствовала себя спокойно и беззаботно. Купалась в ярком свете его глаз и замирала от каждого его прикосновения. Он же, неспеша украшал ее, выбирая действительно самые красивые игрушки, и, время от времени, отходя, придирчиво осматривал свою «работу».
Они были как будто одним целым сейчас, и каждый раз словно электрический ток проходил через каждую, даже самую маленькую ее иголочку, которой касались пальцы Ярослава.
Это была ласка! Своего рода близость...
Вскоре наступил последний штрих — Ярик накинул на елку золотые нити дождика и, сделав шаг назад, довольно улыбнулся.
Потом быстро приблизился к Яне и прошептал тихо:
– Спасибо, что ни разу не уколола меня! – приподнял одну из веточек и... благодарно коснулся губами зеленой хвои.
О чем она могла еще мечтать?! Это и было высшим счастьем! И ради этого момента стоило родиться и жить все это время...
Ради этого момента стоило умереть...
Ярослав отстранился и пристально взглянул на елку.
«Яна. Яна... Меня зовут Яна!»
Лицо парня вдруг стало серьезным. Он опять как будто услышал что-то. Теперь уже явственней... Но что именно? – Ярик никак не мог уловить... Он подумал немного, но, так и не найдя снова ответа, развернулся к двери и позвал:
– Лера! Иди посмотри какая теперь у нас елка нарядная!
Она зашла в комнату и не сдержала вздоха восхищения.
– Тебе нравится? – Ярослав с нежностью обнял девушку.
– Очень!
« ...какая мука видеть его с ней! Как же это жестоко! Только минуту назад ты еще был мой, и вот реальность...Боль, тоска... Обида и брошенность... Ничего больше...
Опустошенность...»
Потом потекли долгие часы бездействия... Ярослав и Лера куда-то выходили, и уже вечером, почти все время находились на кухне. Яна слышала доносящийся оттуда приглушенные разговоры и смех...
На улице совсем стемнело. В просвет между неплотно задернутыми шторами, она видела два своих темных окна, которые были похожи на черные дыры. Снег прекратился, и его таинственное свечение потонуло в потоках электрического света, льющегося отовсюду. Их каждого окна...
(кроме ее собственных...)
Как странно... До Нового года осталось меньше часа... Вчера еще была иная жизнь...
Ненадолго зашел Ярослав — накрыть столик скатертью, поставить на него бокалы, бутылку шампанского и золотую свечу. А когда он выходил — улыбнулся Яне.
Ее переполнила нежность...
«Я люблю тебя! Это счастье — быть с тобой рядом. Чувствовать твое тепло, взгляд, смотреть, как ты улыбаешься, слышать твой голос, смех. Ради этого я готова все перетерпеть... Даже то, что ты с другой. Только люби меня! Хотя бы так... Ярик мой... Яркий... Ярослав мой, любимый».
Чуть погодя зашла Лера, принесла тарелки с едой...
А потом, они снова пришли — уже вместе. Девушка была в светлом платье, а Ярослав...
Он был настолько прекрасен, что у Яны защемило сердце! В черных брюках, в белой рубашке он был сильным и свободным, опьяняя одним только видом, поразительно сочетая в себе непосредственность юности и мужской уже взрослый шарм...
Он выключил верхний свет и зажег на Яне гирлянду. Яркие огоньки озарили комнату волшебным мерцанием и стало так тепло и празднично, и так радостно на душе, как будто в детстве...
Что-то приглушенно забормотал телевизор...
Было без пятнадцати двенадцать...
Ярослав с Лерой сели за стол, проводить старый год, немного перекусили, а потом, уже перед самым «основным» моментом, загодя наполнив бокалы шампанским, повернулись к телевизору. Президент уже заканчивал традиционную речь и, через пару минут, на экране уже появились куранты, стрелки которых почти уже сошлись вверху. Гулко ударило одиннадцать раз, а с последним ударом, комнату наполнил мелодичный звон хрустальных бокалов, соединившихся в руках парня и его девушки.
– С новым годом! – сказал Ярослав, счастливо рассмеявшись.
– С новым годом! – ответила Лера, улыбнувшись ему.
Новогодняя ночь вступила в свои права...
Влюбленные сидели друг напротив друга, говорили о чем-то, пили вино... Яна не слушала о чем они разговаривали — она словно растворилась в глазах Ярослава, в его сияющей улыбке, в приятном тембре его голоса, и была сейчас счастлива только лишь оттого, что ему хорошо. Лера перестала ее волновать — она как бы научилась ясно представлять себя на ее месте, через ее глаза видеть лицо любимого, ее пальцами чувствовать тепло его рук...
Пока...
– ...а давай потанцуем! – предложил вдруг Ярослав и поднялся.
– Давай, – Лера засмеялась и встала вслед за ним.
Ярик убрал звук телевизора, включил центр — какую-то медленную, приятную музыку и, нежно обняв девушку начал их плавный, неспешный танец.
В сердце Яны закралась тоска...
В их движении было столько спокойствия и любви!
Наклонив голову, он прикрыл глаза и коснулся губ своей девушки, а она, подавшись вперед, обвила его шею руками, прижавшись к нему всем телом...
Не успев начаться, танец прекратился.
– Я люблю тебя, – шептал Ярослав, осыпая лицо Леры поцелуями, погружая пальцы в темные, густые волосы, лаская ее плечи...
Она отвечала ему тем же, все более и более распаляясь, становясь нетерпеливой...
Яна желала только одного: стать слепой. Погрузиться в темноту и не видеть ничего, кроме непроглядного черного мрака вокруг...
...ласки превратились в огонь.
Тяжело дыша, Лера опустилась на пол, увлекая за собой Ярослава...
Если бы можно было еще кричать — крик Яны, вероятно, достиг бы ушей всех, кто жил здесь поблизости...
Что она видела? Что не сдерживаясь больше, они пылко и страстно любили друг друга у нее на глазах?!
Сердце разрывало от боли...
Потом все закончилось...
Ее душа умерла. Истерзанное сердце как будто стало мерзлой землей.
Ей казалось, что все, что есть в мире — бесконечная боль. И не было ничего, кроме отчаяния...
...видились только его глаза: чистые, сияющие, светлые...
«Любимый, любимый мой... Ты никогда не будешь страдать — все страдания я взяла на себя. Ты никогда не почувствуешь боль, ибо она уже вся во мне. Ты никогда не узнаешь грусть — я выпила ее всю, до последней капли. Тебе не осталось ничего. В твоих светлых глазах никогда не возникнет тоски — пусть в моих догорает солнце...
Я потеряла реальность, я не чувствую границ между тем, что было, и что будет, я не знаю где теперь юг, а где север... Все разбито. Все исчезло. И цвет теперь только черный, как темнота и ночь... Будет соленый вкус и тухлый запах... страх... отчаяние... обделенность... большой холод... вечные слезы...
я люблю тебя...»
Смущенно оправив платье, Лера приподнялась и с благодарностью ткнулась Ярославу в плечо.
– А знаешь, у меня для тебя есть подарок, – негромко проговорил он, поправляя ее растрепавшиеся пряди, затем улыбнулся и, потянувшись, достал с полки какой-то конверт.
– Тут холодно, – сказал он, глядя на нее блистающими глазами — щеки его все еще хранили румянец, – я люблю тебя. И я хочу тебе подарить лето среди зимы! Мы с тобой завтра едем в Египет!
Ресницы ее взметнулись вверх в невероятном изумлении.
– Ярик! Ты... Ты что?! Это что — правда??
– Ну конечно правда! – сквозь смех подтвердил он. – Вот, держи билеты.
– Я тебя люблю! – Лера бросилась ему на шею вне себя от радости. – Ты даже себе не представляешь, как я тебя люблю!!
Он засмеялся мелодичным, серебристым смехом и прижав ее к себе, опрокинулся на спину, так и не выпуская девушку из рук.
– Ярик мой! Ты чудо, ты лучший на земле, ты...
Он не дал ей закончить, перебив конец фразы долгим, мягким поцелуем.
В четыре, они постелили постель и легли.
Утомленная Лера, полная радостных мечтаний, заснула почти сразу, прильнув к руке парня, а он никак не мог уснуть. Лежал и смотрел в потолок, ни о чем вроде как и не думая... В его голове мелькали какие-то странные, непонятные обрывки фраз — о холоде, слезах, тоске, одиночестве – вещах ему, в общем-то, абсолютно чуждых и малопонятных...
«...ты не будешь страдать, ты не будешь грустить, ты будешь самым счастливым! Я тебя люблю. Люблю, люблю, люблю тебя...».
Снова этот умоляющий шепот! Ярослав нахмурился и, осторожно вытащив руку из под шеи девушки, поднялся.
От сосны исходил сильнейший запах смолы...
Тихо ступая, он подошел к дереву и, ласково проведя рукой по зеленым ветвям, задумчиво улыбнулся...
«Яна! Яна... Меня зовут Яна!»
Ясные глаза смотрели прямо на нее...
«Яна! Слышишь меня? ЯНА!»
По красивому лицу Ярослава вдруг промелькнуло легкое удивление . В сознании четко промелькнуло чье-то незнакомое имя.
– Яна... – повторил он почти беззвучно, пытаясь вспомнить кто это, но — тщетно!
Никакой Яны он никогда не знал...
«ты услышал?! Услышал? О, неужели ты услышал, Ярослав?!? Я люблю тебя! Мой яркий, светлый...»
Иглы сосны едва заметно затрепетали.
«Я тебя люблю! Ты слышишь?»
Но он только лишь еще раз погладил ее, и вернулся обратно в постель, где обнял свою девушку и спокойно заснул, не пытаясь больше вникнуть в тайну незнакомого имени, откуда-то всплывшего в его памяти.
Первого они уехали, и Яна впала в какое-то полузабытье — без Ярослава ее жизнь потеряла всякий смысл.
...и по ночам ей снились его сияющие глаза...
От бесконечной тоски иглы ее потеряли свой насыщенный цвет и стали сухими. Смолы уже не было — она выплакала все свои «слезы». Дни тянулись долго — мутные, безликие... Давно уже был потерян счет времени. Где день? Где утро? – Яна уже не ощущала.
Пока однажды, не открылась дверь и в комнату не влетел ОН — загорелый, свежий и счастливый.
Но, посмотрев на Яну, погрустнел, и остановившись на пороге, со вздохом сказал:
– Дааа... Закончился праздник, прошел Новый год... И нашу прекрасную елку пора разбирать.
Из-за его плеча выглянула Лера.
– Ой, жалко как! – она заметно расстроилась. – Она потеряла весь свой вид!
...Яна была слаба. В последние дни ей стало совсем плохо! Зрение ухудшилось, мысли превратились в сумбурный поток, без всяких четких рамок. Тело онемело — его почти уже не ощущалось... Она понимала, что умирает, но это ее не пугало: смерть несла милосердие — она должна была избавить, освободить... От всего. Теперь уже навсегда.
– Ты будешь мне помогать? – Ярослав обернулся к девушке.
– Нет. – она печально покачала головой. – Я не могу, мне всегда хочется плакать, когда разбираешь елку... Это так грустно! Праздники заканчиваются и начинаются серые будни... Я лучше пойду поесть нам что-нибудь приготовлю!
– Ладно, – Ярослав и сам грустно улыбнулся и поцеловал девушку. – Не расстраивайся, от этого никуда не деться. Я люблю тебя!
Прикосновение его рук....
В последний раз.
Любимые глаза, губы – Яна напрягала зрение, чтобы запомнить их, запомнить, и унести с собой, видеть там, где нет ни боли, ни тоски, ни страданий, ни слез, а один лишь яркий свет.
«И лучи его — как твои глаза...»
На одной из веток, прикрученный проволокой висел хрупкий, почти прозрачный колокольчик, который, если его тронуть, мелодично, тихо звенел.
И вот, снимая с верхней ветки цветную пирамидку, Ярослав нечаянно стукнул ею о хрупкую игрушку, и, нижняя половина ее, как по волшебству, рассыпалась мелкими, стеклянными осколками.
Парень огорченно прищелкнул языком и нагнулся, рассматривая то, что осталось.
– Лерик! Я колокольчик разбил!
– Вот! – донесся ее голос из кухни. – Вот это еще одна причина, почему я не люблю разбирать елки — всегда что-то бьется... Не расстраивайся, хороший мой, это к счастью!
– Я его не буду снимать, – сказал Ярослав, собирая в салфетку осколки. – Выброшу так, прямо на ветке...
...и через несколько минут все было кончено. Игрушки убраны в коробку, гирлянда и дождик тоже — и Яна стала обычной елкой, отслужившей свой срок.
Ярослав освободил ее ствол от подставки и вынес в коридор.
– Лер, – позвал он в сторону кухни. – Иди, попрощайся с ней, я сейчас буду выносить.
Лера вышла, задумчиво посмотрела на елку, погладила ближайшую к себе ветку и вздохнула.
В сердце Яны больше не было ненависти... Она отвернула иглы от ее пальцев и, покорно отдала себя в руки Ярослава.
Бережно он отнес ее к мусорным бакам неподалеку от дома и, осторожно опустив у кирпичной стены на землю, в последний раз погладил пожелтевшие, но все еще пушистые ветви.
Яна глубоко вздохнула и мысленно послала ему долгий, нежный поцелуй — все, что могла ему дать. Теперь ее глаза смотрели вверх, в серое, низкое небо, сознанием видя, все равно, то, что ей хотелось — его глаза. Глубокие, солнечные, излучающие ослепительный свет... Свет, становящийся все ярче и ярче, словно бы сверху на нее падало само солнце...
Так стало тепло, так невероятно спокойно!
(...ярче и ярче... ярче и ярче...)
А потом... в голове как будто разорвалась вспышка, ее солнце раскололось надвое и — наступила тьма.
– Ярик, вынеси мусор, пожалуйста.
Ярослав послушно отложил в сторону книгу и, взяв у Леры мусорный пакет, оделся и пошел на улицу.
Возле баков стояла толпа...
Он подошел поближе и ошарашено застыл: возле кирпичной стены — там, где он оставил вчера свою елку, лежало тело мертвой девушки! Худенькая, в сереньком пальто с меховым воротничком. На ее заострившемся, угловатом лице застыло выражение безграничной печали... Она показалась знакомой ему — эта девушка, и он вспомнил: она жила неподалеку, кажется, в доме напротив.
Сердце застучало часто-часто!
Ярослав бросил пакет на землю и, протолкавшись вперед, с немым ужасом в потемневших глазах, остановился как вкопанный. На запястье мертвой девушки, проволокой был прикручен разбитый им же вчера колокольчик...
Секунду еще он не мог придти в себя, не веря своим глазам, не понимая, что происходит, пока... Пока весь тот смутный, невнятный шепот, что он слышал когда-то, не превратился в единый мощный, сметающий все на своем пути поток. Из горьких слов, горячих признаний, отчаянной, безнадежной мольбы...
Медленно Ярослав повернулся к стоящим вокруг него хмурым людям и, через силу, побелевшими губами произнес:
– Как... ее... звали?
ЯНА?!? Нет... Не надо... знать...
– Яна.