Кошачье счастье
Нашего кота Мурзу мы нашли крохотным котёнком у себя во дворе. Была осень, шёл дождь. Промозглая сырость кругом, а возле детской песочницы, на берегу огромной лужи шевелился клубок чёрной шерсти и пронзительно мяукал. Пришлось этого «акына» взять к себе домой. Высушили мы его, накормили и нарекли Мурзиком.
Стал он у нас жить-поживать, дочке – для забавы, а мне – в утешение. Придёшь, иной раз с работы домой, ляжешь на диван, а он на тебя заберётся, устроится поудобней, и начинает сказки рассказывать. Да так занятно мурлычет – с различными переливами и интонациями, что слушаешь, не переслушаешь, а подчас и замечтаешься о чём-нибудь хорошем. Так бы и оставаться ему Мурзиком, если б не стал наш котейка оформляться в грациозного красавца с блестящей чёрной шерстью и роскошными татарскими глазами цвета червонного золота. Поэтому, как-то само собой получилось – мы переименовали его в Мурзу.
И вот, когда он подрос, довелось нам с дочкой подобрать ещё одного котёнка – серую, пушистую Люську. Этой хулиганке было месяца три. В отличие от Мурзы она нещадно драла кресла когтями, причём, в самых видных местах; запутывала пряжу; роняла на пол, а потом загоняла под диван карандаши, ручки и другие мелкие предметы; а играючи, могла и когти показать… Вообще, манерами Люська была схожа с Мурзой, как беспризорница с аристократом. Зато с ней не было скучно. Мурза же вёл себя как джентльмен. Во многом ей уступал, но и на шею себе садиться не позволял. Иногда Люська расшалится, во время игры когти выпустит, так он ей лапой так наподдаст – катится Люська колобочком в другой конец комнаты! Потом поднимется, фыркнет, глазами зелёными сверкнёт, и гордо подняв хвост, удалится. Но потом обязательно исподтишка отомстит. А в миску Мурза её с самого начала не пускал. Но отвадил он её весьма необычно. Как-то раз, съев свою порцию, Люська сунулась в миску к Мурзе. И не просто сунулась, чтоб стащить кусок, а по-хозяйски подвинула его и принялась за еду. Мурза от такой наглости опешил. Потом обошёл миску и присел напротив, хмуро наблюдая, как она уплетает его рыбу. Люська даже ухом не повела, будто так и надо. Мурза обиженно посмотрел на меня, и поняв, что я не собираюсь вмешиваться, вдруг, неожиданно хлопнул её лапой по голове, ткнув носом в тарелку, мол, подавись, нахалка! – и ушёл. Забрался на шкаф и не слезал оттуда до самого вечера. Так обиделся, что вечером пришлось его оттуда снимать, кормить с рук, наглаживать и говорить ласковые слова. Таким образом, он нас всех выучил – дал понять, что он кот гордый, и унижать себя всяким малявкам не позволит! Из этого мы с дочкой сделали вывод: пускать на самотёк процесс кошачьего питания нельзя! И даже изготовились дать Люське отпор в случае очередного разбоя. Но и Люська оказалась не глупа. Урок усвоила и больше по чужим мискам не лазила.
Жизнь наших любимцев текла мирно и безоблачно, пока Люська не вступила в тот возраст, когда пора обзаводиться котятами. Ей не спалось ни днём, ни ночью. Она каталась по полу и пела песни, какие кошки поют на своих свадьбах, терзая нас и всех соседей. Мурза пытался за ней ухаживать, но она, лохматая бестия, шипела на него и норовила вцепиться прямо в морду! В общем, никакой взаимности бедному Мурзе! От таких переживаний он даже есть перестал, а дочка моя всплакнула, его жалеючи: «Ну, почему она тебя совсем не любит?!». А вот – не любит! И всё! Что тут поделаешь?! Наконец Люська не выдержала, и улучив момент, когда я пошла выносить мусор, улизнула из квартиры. Шастала где-то больше недели, а Мурза эти дни места себе не находил! Искал Люську по квартире, звал. В конце концов, она явилась. Голодная, уставшая и умиротворённая. Жадно слопала двойную порцию геркулеса и увалилась спать. С того времени она успокоилась, перестала шипеть на Мурзу, а мы с дочкой стали ждать прибавления в кошачьем семействе.
Через два месяца Люська родила котят, с комфортом расположившись в старом чемодане, загодя для неё приготовленном. Мурза непонимающе смотрел на нашу суету вокруг Люськи, и после того как мы дважды его прогнали, залез на шкаф и наблюдал происходящее сверху, широко открытыми, огромными золотыми глазами. Когда же суета закончилась, и котята дружно принялись сосать молоко, он слез со шкафа, подошёл к чемодану и осторожно их обнюхал – крохотные, тихо попискивающие комочки. Люська заурчала и он сел в стороне. То ли пахли котята как-то не так, то ли Люська испускала какие-то там флюиды… Обида и разочарование были на его морде! Какие чувства боролись в нём? Ревность, что теперь любить будут этих маленьких, а о нём забудут, или недоумение, отчего это Люська на него урчит с угрозой, не пускает к ним? Но не мог же он понять, что котята не его, кошки ведь не различают цвета! А котята, кстати, все четверо оказались не серыми, как Люська, и не чёрными, как Мурза, а – рыжими! Но, как бы то ни было, Мурза расстроился, и видя это, я на всякий случай вечером забрала его к себе спать. Котята котятами, а Мурзу я люблю по-прежнему!
Но Мурза не дал мне выспаться. Вёл себя беспокойно, просил открыть дверь, топтался по мне, мяукал и всячески надоедал. Причина такого его поведения открылась утром. Люська оказалась не только неверной женой, но и отвратительной мамашей! Заглянув к ней, мы увидели её не в чемодане с котятами, а в мягком кресле. Дети шебуршились и пищали, требуя еды, а она, безразличная к их писку, сладко потягивалась. Зато с удовольствием позавтракала сама, но и после этого не поспешила к детям – пришлось нести её к ним за шиворот! Люська нехотя покормила их, и осталась в чемодане. Но стоило мне открыть входную дверь, собравшись за покупками, она стремглав бросилась прочь из квартиры. Боже, что стало твориться с Мурзой! Он мяукал, бегая от двери к чемодану, от него ко мне и обратно… Но, поняв, что я тоже в полнейшей растерянности, решился залезть в чемодан. Он обнюхал котят – сперва всех вместе, потом каждого в отдельности, затем улёгся и начал их по очереди вылизывать. Через некоторое время он уже дремал вместе с ними, обняв их всеми четырьмя лапами.
Так Мурза стал и папой и мамой одновременно. Он вылизывал малышей, пел им песенки, отлучаясь лишь поесть. Когда же котята просыпались и начинали пищать, он подходил ко мне или к дочери и требовательно мяукал. Даже ночью будил и не отставал. Тогда приходилось идти на кухню, греть молочную смесь (пришлось специально купить пачку без сахара) – и кормить их. Первое время из пипетки, затем из маленькой резиновой спринцовки. О, если б Люська попалась мне во время этих ночных бдений! Ох, и досталось бы ей!
Благодаря нашим общим усилиям котята набирались сил и даже вовремя открыли глаза. В этот самый день и заявилась домой блудная мамаша. Но не успела Люська переступить порог, как вся сжалась и ощетинилась. И я, как в замедленном кино, увидела Мурзу, огромными прыжками летящего к ней по коридору. Глаза его горели праведным гневом, шерсть на холке вздыбилась…
Подскочив к Люське, он с размаху хлестнул её по морде растопыренной когтистой лапой! Потом, другой! Люська взвыла и началось невообразимое. Она, спасаясь от гнева Мурзы, носилась из комнаты в комнату, сметая на пути вазы, тарелки, книги, запрыгивая то на стол, то на шкаф, зашмыгивала под диван, но везде её настигали карающие когти обманутого и брошенного супруга. Мы с дочерью носились за ними, пытаясь хоть кого-то из них поймать за хвост, но напрасно. Я понимала, что ещё немного и эта семейная сцена мне дорого обойдётся – как бы не пришлось делать капитальный ремонт! Спасла квартиру от полного разгрома моя дочь. Она подскочила к входной двери, и, распахнув её, завопила: «Люська, сюда-а!». Люська рванула на зов, а дочь, выпустив её, всё-таки успела захлопнуть дверь у самого носа Мурзы, который ещё долго фыркал у порога со вздыбленной шерстью, и грозно сверкал глазами.
Через некоторое время, собирая на кухне осколки тарелок и ошмётки пропавшего ужина, я подумала: «М-да, а с виду – тихий троечник, беззлобный и ласковый!». Собрав всё это в мешок, я заглянула к Мурзе. Он лежал с котятами в обнимку и дремал. Услышав мои шаги, поднял голову: «Мррау?»
-- Ничего-ничего, всё в порядке, спи.
И он, вздохнув, вновь уткнулся носом в рыжую шёрстку своих четырёх сокровищ.