* * *
- Генри? – позвал он. – Генри? Это Оливер Грейсон. Вот, решил заглянуть, узнать, как ты. Да, я понимаю, что давно не заходил, но ты ведь знаешь, что такое университет: лекции, студенты, письменные работы...
Профессор Картрайт не ответил. Он сидел на краю своей койки, обхватив руками колени и безучастно уставившись на голую стену. Оливер бросил пальто на спинку принесенного Монро стула, поставил портфель на пол и сел напротив Генри, всматриваясь в его бледное, изможденное лицо. Тот сильно похудел за почти три года, проведенные в лечебнице, но это, впрочем, было неудивительно. Ожоги, исполосовавшие его лицо и руки, зажили, только на шее и ладонях виднелись едва заметные рубцы.
Некоторым пациентам давали альбомы для рисования, краски или карандаши и позволяли «украшать» свои палаты разнообразными рисунками и символами. Врачи клиники тщательно изучали эти творения, но практической пользы это не приносило: хотя в Аркэмской психиатрической лечебнице и практиковали современные методики, основной упор все же делался не на исцеление пациента, а на нейтрализацию симптомов. В палате Генри никаких «украшений» не было. Поскольку его поместили сюда после серии поджогов в конце 1923 года, врачи посчитали неблагоразумным давать ему что-либо горючее.
- Как с тобой здесь обращаются? – спросил Оливер. – Кормят сносно?
Генри слегка повернул голову, но снова промолчал.
- Скоро зима, - продолжил Оливер. - Думаю, тебя это обрадует. Зимнее солнце не такое яркое. Оно не будет мешать тебе спать.
Штор здесь тоже не было, и летом солнечный свет заливал палату до преступного рано. Грейсон и сам спал очень чутко, поэтому занавешивал окна своей спальни плотными портьерами при первых намеках на весну. Он расстегнул портфель, вынул оттуда книгу – «Великий Гэтсби» Френсиса Скотта Фитцджеральда – и отыскал страницу, до которой дочитал во время прошлого визита. Когда-то в Амхерсте Оливер увидел экранизацию, но взятый впоследствии в университетской библиотеке оригинал оказался значительно лучше.
- Итак, на чем мы остановились?.. Да, точно. Ник только что узнал, что его сосед – миллионер по имени Джей Гэтсби, и получил приглашение на одну из его шикарных вечеринок.
Оливер понятия не имел, осознавал ли Генри что-нибудь из прочитанного, но чувствовал, что его низкий размеренный голос доставлял старому другу удовольствие. И если эта малость хоть как-то скрашивала его бесконечные и пустые дни, то это могло служить для Оливера наивысшей наградой.
Он прочитал пару глав, повествовавших о том, как Ник пришел на вечеринку и внезапно обнаружил, что почти никто из гостей не знал хозяина дома в лицо. Дойдя до места, где главный герой и его знакомая, Джордан Бейкер, наконец, встретились с богатым затворником, Грейсон закрыл книгу и убрал ее в портфель. Солнечный свет полз по стене, продолжая заполнять палату, и Генри следил за ним со все нарастающей тревогой в глазах. Он оглянулся на зарешеченное окно, его руки разжались, рот приоткрылся.
- Солнце, - произнес он. – Оно ведь тоже живое. Внутри него - огонь. Я видел их - светлячков, которые падают с солнца и других звезд. Падают и горят. Падают и сжигают все, к чему прикасаются. Пепел и зола - вот все, что остается после них.
Оливер откашлялся и взял Генри за руку.
- Послушай, Генри. Я написал о тебе одному своему приятелю. Это выдающийся британский психолог, доктор Уильям Хиллшор. Он преподает в иезуитском колледже в Сан-Франциско. Если ты не против, я бы хотел показать ему твою историю болезни. Знаешь, в ученых кругах его называют гением, и ходят слухи, что он имел дело с некоторыми весьма нетривиальными и... необычными случаями. Мы с ним переписываемся вот уже много лет, и та работа, которую он провел с ветеранами Первой мировой, поистине поражает воображение.
- Хиллшор?
- Да, так. Хиллшор. Ты ведь не против?
Генри медленно покачал головой.
- Нет, не против. Только он не сможет увидеть светлячков.
- Пожалуй, не сможет, - подтвердил Оливер. - Но вдруг он сможет тебе помочь?
- Никто мне не поможет, - произнес Генри с такой обреченностью, что Оливер едва не прослезился. – Стосорокдва, стосорокдва, стосорокдва...
Оливер уже не раз слышал эту числовую мантру из уст Генри, но до сих пор не имел ни малейшего представления о том, что она могла бы значить. Единственное, что он знал наверняка, - это повторение указывало на то, что профессор Картрайт крайне взволнован. Оливер решил как можно быстрее перевести разговор в другое русло, дабы не тревожить друга сверх меры.
- Мне снова написали из «Антропологического журнала», - сказал он. – Помнишь, они собирались опубликовать мою работу о племени Йопаси в осеннем выпуске? Теперь, в связи с недавними событиями, они решили отложить публикацию до весны. Якобы для того, чтобы «у меня было время перепроверить данные». Но я-то знаю настоящую причину. Генри, они считают меня шарлатаном. Будто бы я хочу подсунуть им подделку и выставить дураками. Хотя в данной истории на дурака больше похож я сам.
Генри прекратил твердить число 142, и на его лице снова застыло безучастное выражение – совсем как на фотографиях солдат, вернувшихся в Штаты с войны: те тоже смотрели куда-то вдаль, сквозь камеру, будто ее и не было. Оливеру казалось, что они бесконечно печальны, что их разум силится - и не может - переварить то, чему они стали свидетелями. Оставалось молиться, что доктору Хиллшору удастся хоть как-то продвинуться по делу Генри.
- Три года работы – и все впустую, - продолжил Оливер. – Три года жизни в хижине среди примитивных йопаси - и для чего? Для того, чтобы они ни с того ни с сего взяли и как в воду канули?.. Куда может деться целое племя тихоокеанских островитян? Куда, я спрашиваю? Самое простое объяснение: остров накрыло ураганом, - но я изучил все метеосводки за те полгода, что я провел в Штатах, и не обнаружил ничего необычного. Если бы не мои отчеты, я бы подумал, что и впрямь сочиняю какую-то продуманную мистификацию!
Последние слова Оливер почти выкрикнул: ни злости, ни досады, как выяснилось, нисколько не поубавилось. Он знал, что Генри, скорее всего, не понял ни единого слова, но, выговорившись, почувствовал облегчение. Хорошо, когда тебя слушает кто-то, небезразличный к твоим проблемам, – даже если этот кто-то навряд ли тебя слышит.
В замке заскрежетал ключ, и на пороге возник Монро. Он выдохнул пару дымных колечек, и палату тут же наполнила сырая вонь от его самокрутки.
- Вам пора, - сказал санитар. – У него начинаются процедуры.
- Уже ухожу, - ответил Оливер, подхватывая пальто и портфель.
Монро шагнул внутрь и затянулся. Кончик папиросы ярко вспыхнул, и тут же раздался душераздирающий вопль, от которого у Оливера сердце ушло в пятки. Генри забился в угол и натянул на голову одеяло.
- Огонь! Огонь... О господи вседержитель, нет! Только не огонь, прошу! Не надо! - орал он, стуча кулаками по накрытой одеялом голове. – Оно снова спускается. Пламя падает с неба, чтобы сжечь их всех. Оно жжет их всех! Йа Ктугха, на, Фнагт...
Генри затих, но прежде чем последний бессмысленный слог сорвался с его губ, самокрутка Монро с треском, похожим на злобный смешок, вспыхнула и за долю секунды сгорела. Санитар беспомощно размахивал руками посреди палаты, словно пытающийся взлететь пингвин. В иной ситуации это могло бы выглядеть комично, но слова, произнесенные Генри, оставили во рту Оливера горьковатый и едкий привкус, как после рвоты.
- Уходите, - промычал Монро, зажимая ладонью обожженный рот.
Оливер, пятясь, вышел, и санитар захлопнул дверь. Какое-то время Грейсон еще постоял в пустом пропахшем хлоркой коридоре, слушая доносившиеся из палаты жалкие стенания Генри и ругательства Монро. Увы, он ничем не мог помочь своему другу, но кое-что сделать все-таки мог.
Он взглянул на карманные часы.
Еще оставалось время для одного звонка.