О времени и о себе

Посвящаю дочери моей, Татьяне Борисовне Андреевой, рано ушедшей из жизни.( для  моих внуков:  Дмитрия, Александра, Михаила и правнучки Аннушки)

Все события и имена и даже закрытые наименования воинских частей в этой книге подлинные,  нет ниодного факта  вымышленного, даже если и хотелось, ради "красного словца”
Поэтому здесь есть только реальные лица и события и всякие ошибки и неточности связаны с издержками памяти.
 Апрель 1991-2006 год от Рождества Христова



ВСЕ В ПРОШЛОМ
Рассуждение о прошлом (немного самоедства).
Лет двадцать назад (а может быть и больше) будучи в Третьяковской галерее, я обратил внимание на одну картину, которая меня не то чтобы потрясла, но взволновала и осталась глубоко в памяти. По - моему, автор ее Поленов и называлась она “Все в прошлом”. На переднем плане в кресле - каталке сидит древняя старуха, случайно живущая на свете, в ногах лежит такой же старый облезлый пес, на заднем плане полуразвалившаяся усадьба, вокруг удручающее запустение.
Я думаю, что старуха сидит в кресле - каталке и вспоминает прошедшие времена, свою молодость. Сейчас, когда я, можно сказать, ушел из активной жизни, встречаясь со своими бывшими сослуживцами, к счастью пока не в каталке, за бутылочкой вспоминаем  прошедшую службу и жизнь - все в прошлом. Были  такие моменты жизни, которые вспоминаются  особенно часто, а некоторые, до мельчайших деталей, как будто это произошло вчера, а другие целые периоды жизни исчезли из памяти, будто их и не было.
Наш современник А.Довженко писал: “Мы живем в великое время и надо платить за эту привилегию”. Мне кажется, что это “великое время” слишком растянулось и продолжается второе столетие,  проходит через жизнь уже третьего (если не четвертого) поколения.
Разговаривая со своими сверстниками, я с тревогой убедился, что практически никто из нас не знает ничего о своих ближайших предках, я имею в виду бабушек и дедушек, не говоря уже о более дальних родственниках. Как-то само собой получилось, что они тихо ушли из нашей жизни, как будто их и не было и с ними оборвались все нити с прошлым. Поневоле позавидуешь тем фамилиям (т.е. семьям) где помнят и чтут память о своих предках многих поколений, бережно сохраняют из поколения в поколение семейные реликвии, то ли это вещи или семейные фотографии, бумаги, письма, а может быть просто локон волос после первой стрижки младенца. Я представил себе, что буквально через два – три поколения о тебе никто и не вспомнит, как будто ты не прожил целый исторический период захвативший середину  и конец 20 и начало 21 веков, период на стыке двух тысячелетий, включивший в себя три мировые катаклизмы – Вторая мировая война, распад мировой колониальной системы и  распад мировой системы социализма во главе с ее сверхдержавой. Вот тогда мой “возмущенный разум вскипел” и я решил, что надо после себя, кроме детей и внуков, что-то еще  оставить, “наследить”, и это будет короткое описание моей жизни, как говорится у Маяковского: “О времени и о себе…”.
        Как то, само собой, получилось, что я с детства увлекся фотографией и к концу службы собрал большой семейный архив, но он занимает столько места, что у нас с женой закралось сомнение, а сохранят ли его наши дети, не сожгут ли его, чтобы избавится от лишних бумаг. С возрастом все чаще задумываешься о том, что жизнь не беспредельна  и наступит такое время, когда о твоем существовании будут напоминать вещи, бумаги, фотографии, если у твоих детей появится желание сохранить их. Старшая дочь Татьяна (именно ей я посвятил свое повествование) неоднократно просила меня написать о своей жизни, полагая что у меня есть что вспомнить и, особенно, африканский период службы и я вдруг решился. Решил делать записи, по возможности, в хронологическом порядке, что отложилось в памяти то и напишу.  Когда  мои внуки и правнуки, даже если не будут носить мою фамилию, прочитают их и будут  вполне конкретно знать обо мне, кем я был и какой жизнью жил, так и сохранится связь поколений. Что еще подтолкнуло меня ударится в воспоминания? Будучи уже в запасе, я, имея достаточно свободного времени, чтобы проанализировать свою жизнь и службу, пришел к выводу, что моя прошедшая жизнь, имеется в ввиду жизнь в прошлом, была намного интересней и насыщеней, чем у моих современников военных, не говоря уж о гражданских. Так, что под старость лет я, можно сказать, завидовал самому себе.  А что касается самооценки своего прошлого, то сейчас, глядя и с высоты прожитых лет, пришел к выводу, что в отличие от некоторых,  считающих,  что им было предначертано в жизни гораздо большее, чем они достигли, я глубоко   убежден, что место, которое я занимал в жизни, вполне соответствует моим способностям и, хотя я  знал,  что способен и на большее, тем не менее, в силу отсутствия какого либо тщеславия на большее не  претендовал, довольствовался тем, что есть. Если бы меня спросили, что для меня является самым ценным, то я бы всегда во все времена ответил, что самым ценным для меня является мое имя, чистое, незапятнанное. То, что называется коротким словом “Честь”, слово, которое надо писать всегда с большой буквы. Честь, как нравственная категория, понятие конкретное. Не так уж часто  я говорю эту короткую, но емкую фразу - “Честь имею”, потому, что в этом нет необходимости,  она или есть, или ее нет, ее не может быть много или мало, она во всем твоем образе жизни, а от того, что ты будешь часто про нее говорить, ее больше не будет.
Ну, а что касается воспоминаний, то коль есть, что вспомнить о времени и о себе, то я рискнул.  Посмотрим, что из этого получилось. Книга эта отнюдь не для широкого круга лиц, разве только для близких и доверенных, и, конечно, прежде всего, для внуков и, надеюсь, правнуков.

У всего есть начало, было оно и у меня (1937-1956)
Родился я 8 декабря 1937года в небольшом предуральском городке металлургов Чусовом Пермской (Молотовской) области, там и проходило мое детство включительно 1 класс начальной школы, т. е. до 1946г. Грязный, неухоженный город, основу которого составлял Чусовской металлургический завод, сейчас его бы назвали градообразующим предприятием, был сплошь застроен деревянными домами, и только в центре было несколько кварталов  3-х и 4-х этажных домов. Для меня , 8-ми летнего мальчонки, наш одноэтажный деревянный дом казался огромным, и когда я через  40 лет навестил места своего детства и нашел тот дом, то был просто поражен. Передо мной стоял полувросший в землю покосившийся домик, до крыши которого я мог бы достать рукой. Навсегда запомнилось такое явление, которое происходило практически каждую ночь, это ночная плавка стали или чугуна, когда над всем заводом и городком разгорается искусственное зарево, всполохами освещая все небо и мы, пацаны, с восторгом смотрели на это запоминающееся явление. Любимым местом  моим в доме была русская печь и палати. Возможно, нужно пояснить, что это такое. Это подвешенные к потолку деревянные нары на 2-3 человека, на которые можно забраться непосредственно с печной лежанки или подняться по лестнице. Так как наверху всегда теплее, чем внизу, естественно они зимой не пустовали.  На палатях мы с сестрой (двоюродной) Людмилой лежали долгими зимними вечерами и, свесив головы, с широко открытыми глазами, слушали байки женщин, которые приходили к бабке Татьяне и за прялкой при свете керосиновой лампы пересказывали друг другу ужасные истории про “чугреев”. Так называли бездомных беженцев из западных областей (была война), нищих. Женщины нагоняли на себя этими рассказами такой страх, что боялись возвращаться домой. Прямо передо мной (если я лежу на полатях) в углу висела старая потемневшая икона, об изображении которой можно было только догадываться. В доме к богу относились довольно равнодушно, только баба Таня иногда, взглянув на икону, перекрестится и тут же про нее забудет. Я же на нее обращал внимание только тогда, когда приносил из школы  “двойку”. Зная крутой характер бабы Тани, которая воспитывала меня ремнем по заду за эти  общесоюзные отметки, я всякий раз обращал свой взор к потемневшему святому лику и истово молился, чтобы он защитил меня от гнева бабы Тани. Иногда это помогало, и я тогда начинал верить, что бог есть, но на следующий раз, как правило, не помогало и  я менял свое мнение, которое  до конца не устоялось и по сей день.
Я был единственным ребенком в семье. Родители мои были, как принято говорить, простые советские люди, познавшие все трудности строительства социализма, войны и послевоенной разрухи и сохранившие все лучшие человеческие качества. Отец, Василий Федорович, 1912 года рождения (умер в  1976 году, мать - Елизавета Алексеевна - 1917 года рождения (умерла в 1993году) . Они знали время мнимого довоенного благополучия и тяжкую долю военного тыла, репрессии были рядом, но их непосредственно не коснулись , перевыполняли послевоенные и последующие пятилетки, вместе со всем народом преодолевали трудности социалистического бытия. Мать для меня всегда была святой, в полном смысле этого слова и я считаю, что ее лик достойно украшал бы лучшую икону. Она для меня всегда была образцом русского интеллигента в высоком понимании этого слова. Не имея высшего образования, по своим интеллектуальным и общечеловеческим качествам она стояла выше многих высокообразованных, высоко оценивающих себя людей. Прожив 3/4 века она и в преклонном возрасте не потеряла интереса к жизни, внимательно следила за всем, что происходит в стране и за рубежом, имела свое твердое мнение на происходящие событиями и, что радовало меня, ее взгляды полностью совпадали с моими.
Имея здоровое самолюбие, мама больше всего на свете боялась стать беспомощной и быть кому-то в тягость. Понимая и принимая как должное приближающуюся  кончину, она сделала все, чтобы по возможности, облегчить участь близких с организацией похорон. Сама заказала в мастерской фотографию на эмалевом диске, показала мне, где находятся  те небольшие сбережения, что скопила на похороны, которые были обесценены страшной инфляцией. Понимая, что найти мести на кладбище рядом с могилой мужа практически невозможно, она согласилась,  чтобы ее похоронили на новом кладбище. Умерла она от рака желудка, конечно зная об этом, 6 января 1993года на глазах своей младшей сестры Ольги.
Отец закончил знаменитый Уральский политехнический институт (УПИ) и имел специальность инженера-экономиста. Я понял, что он был хорошим специалистом и начальники ценили его, но он имел большой  недостаток, который не позволил ему подняться высоко по служебной лестнице. Он, как и многие другие, не знал меры при употреблении спиртного, он мог легко отказаться от первой рюмки, но уж если начал пить, то пил до бесконечности. В связи с этим его недостатком, он то поднимался по служебной лестнице до зам. начальника планово-экономического отдела Главного управления черной металлургии Урала (Главуралмет) в Свердловске (ныне Екатеринбург), то опускался до нормировщика Белорецкого металлургического завода в Челябинской области. Какое-то время он был в ссылке на Северском трубном заводе (Свердловская область) инженером – экономистом, потом поднялся до заместителя начальника планового отдела Нижнетагильского металлургического комбината, где и закончил свою трудовую деятельность. Естественно, что семья его сопровождала в этих скитаниях по Уралу.
Как  большинство советских  семей родители мои, как говорится, среднего достатка, не сумели накопить  к концу жизни какой либо капитал и к старости с трудом сводили концы с концами,  так и не увидав светлое будущее, к которому нас вели большевики, ибо оно как горизонт с приближением уходило дальше.
И когда я спрашиваю себя, что же особенно осталось в памяти о детстве и прихожу к выводу – наверное, беззаботность, радость бытия, ибо отсутствие жизненного опыта, невозможность с чем-то сравнить и поэтому все воспринималось как должное,   что облегчало само существование.
Чувство голода преследовало тебя всегда, и было обычным явление, настолько привычным, что его просто не замечали. Карточки на продукты мы воспринимали как естественное явление, потому, что  с ними прошло все детство, мы  с ними родились. Огромные очереди за всем - я без них себя не мыслил, в них проходила большая часть свободного времени, а на руках не успевали смываться цифры написанные химическим карандашом на внешней и внутренней стороне ладони. Так с ними и бегали по двору.  Помню, стояли с матерью с вечера всю ночь в очереди за патокой. На ладонях порядковые номера чернильным карандашом, через 2-3 часа перепроверка и твой номер уже другой, ты стал ближе потому, что кто-то ушел, не выдержав холода, к утру уже вся рука исписана, хоть на лбу пиши. Патоку (это отходы сахарного производства)  продавали по карточкам вместо сахара. Любимым деликатесом был  жмых- это то, что  остается от выдавливания подсолнечного масла из семян подсолнечника, такие твердые брикеты, которые можно грызть целый день и еще на завтра останется, они притупляли чувство голода. О том, чтобы оставить в тарелке недоеденную еду не могло быть и в мыслях, тарелка после еды была чистой и не надо было ее мыть, разве только сполоснуть. Совсем другое отношение к еде у современного поколения. Мой младший  внук считает своим долгом обязательно оставить часть еды в тарелке, независимо от того, сколько ее положили, и это считается  правилом хорошего тона. Наши внуки не знают, что такое чувство постоянного голода и это, конечно, хорошо, но в то же время это не позволяет им ощутить ценность этого явления.
Что такое настоящий футбольный мяч мы не знали,  набивали сухой травой бычий мочевой пузырь и гоняли его. Коньки  были у меня так называемые “снегурки”,   которые крепились к валенкам с помощью веревок и палочек, а вместо шайбы консервная банка.
Короче говоря, жизнь была прекрасна и удивительна, потому что другой жизни я и не знал, а сравнивать было не с чем.   В  1950-1951 годы мои родители были командированы в Германию для работы в наших фирмах. В бывшей оккупационной зоне, с 1949 года созданной по большевистской колодке, Германской демократической республике  (ГДР) многие предприятия были собственностью СССР и работали на нашу страну, компенсируя, в какой то степени, ущерб, нанесенный войной. Вот на одном из предприятий работал мой отец в городе Хемниц, потом переименованный в Карл-Маркс-штадт, затем, после воссоединениия ГДР и ФРГ, снова переименован в Хемниц. Пока они были за границей, я в это время учился в специнтернате ГРУ (5-6 классы) в поселке Чеховка  Новоиерусалимского района Московской области. Там нас таких было много, родители которых находились в спецкомандировках в различных странах. Что осталось в памяти о том времени - ощущение свободы. Никто нами особо не занимался, и мы были предоставлены самим себе и это нас устраивало.
Отрывки памяти: Вот мы плаваем на льдинах по разлившейся реке Малая Истра. Вот бегаем по льду реки, почему-то снега на льду нет, а лед и вода такие прозрачные,  что, лежа на льду, разглядываем водоросли и сонных рыб. Летом бродим по мелководью и ловим раков, их так много  что, кажется, река кишит  от них.
Помню, как я один сходил в райцентр Новый Иерусалим где купил детекторный радиоприемник, это такой уже давно забытый приемник, который работал только с наушниками в которых услышать что либо можно только имея хороший слух.,   возвращаться надо было километров 10. Повстречали меня местные парни, человека 3-4, постарше меня, поинтересовались этой красивой игрушкой, повертели в руках и вернули ее мне. А ведь им ничего не стоило отнять его у меня, тем более что я в детстве был низкорослый и тщедушным парнишкой. Кстати, у нас во дворе всем давали клички, так у меня как у самого заморенного и маленького ростом была кличка “Чинарик” т.е. окурок.
Великолепная среднерусская природа подмосковного Ново-Иерусалимского района в летнее время заполнялась дачниками. На противоположном берегу реки Малая Истра, на лесистом склоне холма во всем великолепии красовалась недоступная для нас дача Ильи Эренбурга. Мы издалека любовались ей, но еще больше нас притягивали обнаженные женские тела на противоположном берегу реки, скрытые от нас густым ивняком. Но что такое заросли ивняка для нас, когда уже горит в крови огонь желания и если нет возможности прикоснуться, то  хочется, хотя бы посмотреть издалека на женское тело.  Глубокой осенью, как только выпал первый снежок, дача сгорела. Горела она хорошо, раскаленная  шиферная крыша  лопалась с треском, похожим на выстрелы и куски шифера разлетались во все стороны. Мы же с восторгом наблюдали за этим редкостным явлением и спорили между собой – долетит до нас шифер или нет.
Как я уже говорил, все наше время, не занятое школой, проходило на улице. Родители работали, мы мотались по улице и ближайшим дворам в поисках приключений. То, что мы творили, я сейчас оценил бы как чистейшей воды хулиганство, но это было повседневным явлением, ибо мы были дети своего времени, послевоенного, когда родителям было не до детей, надо было выживать. Автомашин на улицах было мало, и улица была нашей. Одним из развлечений были гонки наперегонки на велосипедах спиной вперед, как тогда мы говорили задом наперед. В этом деле наши достижения были на уровне цирковых наездников. Просто удивительно, что ни один из нас не разбился и не изуродовался, хотя, конечно, падали и довольно часто.
Другое развлечение – “гонки за лидером”. Это когда ты с помощью проволочного крюка прицепляешься за борт автомобиля и несешься на прицепе по городским улицам. Все эти явления были массовыми, потому, что велосипеды были практически у всех пацанов.
Какое-то время была страсть изготовлять луки и стрелять заостренными стрелами, потом это сменилось изготовлением самострелов, так называемых “поджигов”. Обычно это явление имело место до первого выбитого глаза или потери пальцев на руке.
Ночью иногда мы выходили на улицу партизанить. Натягивали поперек проезжей части белую нитку и с восторгом наблюдали со стороны, как автомашина едет по темной улице с включеными фарами и вдруг в свете фар, поперек дороги ярко  высвечивается, что то похожее на проволоку. Машина резко останавливается,  вылетает водитель с монтировкой в руке, после того, как он обнаруживает, что это только тонкая белая нить, он с остервенением рвет ее и шлет страшные проклятия в наш адрес, вот это был самый кайф.
Всех наших безобразий просто невозможно представить. Мы были предоставлены самим себе, нами никто не занимался, в то послевоенное время не было еще телевидения, даже радио было представлено только динамиком в виде черной круглой тарелки,  и мы вынуждены сами находить себе развлечения, на что только способна наша фантазия.
На домашние задания по школьной программе я отводил буквально минуты и то это в лучшем случае. В те времена переводные экзамены были введены, начиная с третьего класса.  Где-то за три-четыре дня я садился за подготовку, перелистывал учебники, пробегал глазами по страницам, изготавливал шпоры и таким образом получая в основном тройки, изредка четверки, перемещался  из класса в класс.   
Другой  период жизни, который хорошо  сохранился в памяти - это предармейский период 1953-1956г.г. В это время,  я с родителями жил в поселке Северском Полевского района на юге Свердловской области. Это был небольшой городок при довольно крупном металлургическом заводе, который  выпускал в мою бытность белую жесть для консервной промышленности, а потом был реконструирован в трубный завод по производству труб малого диаметра.
В  школу (8-10классы) ходили с удовольствием, хотя фанатов  учебы среди нас не было. Школа  была для нас не “храмом науки”, а скорее местом общения, проведения коллективных мероприятий. В то время все мы увлечены танцами ( уж  такой возраст 16-18 лет).  Танцевали все и всегда, даже  во время большой перемены включалась радиола школьного радиоузла и танцевали вальсы, танго, фокстроты, румбу и т. д.  Вечера танцев проводились каждую субботу, но и этого нам было мало, мы ходили на вечера в соседнюю школу и в ремесленное училище. Время было интересное, активность поощрялась во всем.  Мы занимались в различных спортивных секциях , играли в волейбол, баскетбол, гоняли на велосипедах, ходили на лыжах. Участие в художественной самодеятельности было обязательным, да и нам самим было интересно этим заниматься, все не сидеть дома. Не надо забывать, что в то время (1954-56 г.г.) телевидения еще, по крайней мере, у нас в поселке, не было, а фильмы в единственном кинотеатре обновлялись раз в месяц. В основном я был активным участником хорового пения, где не требовалось особого таланта, было несколько попыток выступить с художественным чтением. Один раз  рискнули выпустить меня на сцену в роли ведущего, голос у меня был хорошо поставлен, но я не сдержался и вышел за рамки сценария, мой юмор директор школы не оценил и больше мне столь ответственные должности не доверяли. В этот период на меня накатилась волна неудержимого юмора и непредсказуемых действий.
10 класс. Экзамен по английскому языку. Этот предмет был “самым любимым”  и таким же доступным как  сейчас китайский язык. На дворе май месяц, тепло, яркое солнце светит в открытые окна класса. С трудом выговорил несколько слов по английски и, когда англичанка со вздохом объявила мне удовлетворительную оценку, испытал  такую огромную радость, что тут же, издав восторженный вопль, выпрыгнул из открытого окна второго этажа, чем поверг всех присутствующих в шоковое состояние. Говорят, что после этого учительница с полчаса не могла говорить. Не могу не вспомнить еще один факт биографии. В 1953году (5 марта) умер Сталин и был объявлен Сталинский призыв в партию и в комсомол,  Мы с приятелем  Аликом Ташкиновым в порыве этого энтузиазма тоже написали заявления. И вот я на заседании школьного комсомольского бюро стою и мне начинают вспоминать  мои грехи: как я выключил свет во всей школе во время какого-то торжественного собрания, как я зажег в туалете фотопленку и задымил всю школу и т.д. особенно старалась одна язва, староста нашего класса, вспомнила еще кое-какие мои грехи, короче говоря,, она меня достала и я с ужасом себе представил что мне теперь всегда придется отчитываться за свои поступки перед такими стервозами и, набравшись мужества, сказал, что я понял, что не достоин носить высокое звание комсомольца и с облегчением вышел  из кабинета.

“Солдатчина”. 30-й ОУТП (Отдельный учебный танковый полк). (август 1956-ноябрь 1957)
Весной 1956 года прошел все комиссии в военкомате и мне предложили выбор - или в армию, или поступай в военное училище, Я выбрал второе, хотя бы потому, что не представлял себя студентом какого - нибудь ВУЗа с моим-то аттестатом. Поехал в Свердловск на медицинскую комиссию  для поступления в Челябинское летное училище штурманов. Там меня покрутили в кресле, потом долго заглядывали в мои глаза, но, видно, ничего путного в них не найдя, сказали, что  по зрению я штурманом быть не могу. Вернувшись в военкомат, я тут же беру у них новое направление и еду в город  Пермь (Молотов) в военно-морское авиационно-техническое училище. Нас всех, таких как я, перевезли через Каму на какой-то остров, на котором находился летний лагерь  с абитуриентами училища. Вот уж откуда в самоволку не пойдешь - вокруг вода. Вот тогда я впервые познал, что такое строй и жизнь в лагерных палатках. Водили строем в летнюю столовую и перед приемом пищи  всем споласкивали руки хлорным раствором. От этого от нас всех несло за версту как от общественного туалета.
Каждую ночь нас будили сильные взрывы на противоположном берегу реки. Совсем как гром от близкой молнии. Говорили, что это идут испытания зенитных артиллерийских систем на знаменитой “Мотовилихе”, был такой старейший машиностроительный завод. Но почему эти испытания надо делать в ночное время?
     Утром нас  поднимали по сигналу трубы и гнали на зарядку и это мне совсем не нравилось, да и не только это - мне много что не нравилось. Экзамены, я не помню как, но сдал и с ужасом ждал приближение, так называемой, мандатной комиссии, на которой должна решиться моя судьба - быть мне курсантом, будущим офицером, или не быть... Но я сам чувствовал, что для этого я еще не созрел  и решил не искушать судьбу и пустить свою лодку судьбы по течению - посмотрим куда меня прибьет, я знал что меня ждет, не дождется родная армия.
Вот подошла моя очередь предстать перед мандатной комиссией, я с трепетом вошел и вручил начальнику училища свой рапорт, в котором  извинялся за доставленные хлопоты, и что мне, кажется, я не туда попал и поэтому прошу отпустить меня к моей маме. Потом события развивались стремительно. По прибытию в военкомат я вручил им свое предписание а они мне повестку, меня сразу же определили  ближайшей командой в ряды Советской армии. В начале августа я был уже в строю новобранцев учебного танкового полка, той учебной роты, которую набрали за три месяца до основного  призыва, которые должны были пройти трехмесячный “курс молодого бойца”, принять присягу,  и к моменту выпуска курсантов в войска должны нести караульную службу, пока основная масса проходит начальную подготовку и не примет присягу. Эти три месяца были у нас “через день на ремень, через два на кухню”. То есть постоянные наряды в караул и на кухню.
 Таким образом, следующим этапом моей жизни, стала солдатская служба в 30 отдельном учебном танковом полку (30-й ОУТП) Уральского военного округа в городе Челябинске, прямо на территории ж.д. вокзала. Вот тут-то я хлебнул солдатского лиха и получил такую закрутку, что, мне кажется, за последующие 30  с лишним лет  службы я так и не смог раскрутиться, но зато мне потом сам черт был не страшен. В этом полку я в течение 11 месяцев прошел полный курс подготовки на  командира танка Т-34. Когда же через 10 лет срок службы сократили до 2-х лет, то срок подготовки, соответственно, уменьшили до 5,5 месяцев.
Вот некоторые фрагменты службы:
Сегодня по плану вождение танков на танкодроме. Подъем в 4 часа утра, быстрое одевание по зимнему (ватные брюки, куртка ватная - бушлат, валенки) Идем строем по безлюдным и темным улицам Челябинска, идем через весь город, до танкодрома более 10-ти км. По прибытию в учебный центр быстрый завтрак и в парк для подготовки  техники для вождения. Для того, чтобы запустить двигатель танка Т-34 в зимнее время - надо получить в водомаслогрейке парка  два круглых бака по 90 литра горячей воды, подвезти на огромных металлических санях (если они вам достались), и усилиями  2-3-х хилых, замордованных курсантов поднять эти баки (каждый более 100 кг.) на танковую трансмиссию и осуществить пролив горячей водой систему охлаждения двигателя затем из второго бака заполнить систему горячей водой.  Представьте себе, что это делают заморенные 18-ти летние пацаны, прошедшие по морозу в зимнем облачении не менее 10 км., да еще практически в полной темноте. Да, еще забыл сказать, что надо залить в систему смазки двигателя 60 литров горячего масла и только после этого запустить двигатель. После всех этих процедур мы мокрые, как мыши, едем на танках на танкодром и в течение всего светлого времени в чистом поле на морозе, отрабатываем упражнения по вождению боевых машин. Обед там же из привезенных термосов, совершенно холодные щи и каша, закусывая обледенелым хлебом, место приема  пищи- воронка, было такое препятствие, в котором можно разместить весь  взвод, там хоть ветра нет. Потом обслуживание танков после вождения в парке. Сейчас трудно себе представить, чтобы так вылизывали технику, не оставляли ни одного масляного пятнышка, ни грамма снега ни внутри ни снаружи и снова более  10 км. до зимних квартир. Можно только представить с каким запасом прочности мы возвращались с этих занятий и это повторялось  почти каждую неделю, то вождение, то тактика, то стрельба или танко - стрелковая тренировка. В течение всего года обучения мы ни разу не перемещались на автомашинах, только строем и пешком.
Все три месяца до выпуска курсантов, пока мы проходили “курс молодого бойца”, мы жили в гараже с бетонным полом и с одной круглой печкой – “голланкой”,  в котором с небольшими промежутками стояли двухярусные солдатские койки. Можете себе представить, каково было тем, у кого койка находилась в противоположном конце гаража от печки да еще на первом ярусе, в близи от холодного бетонного пола. В вечернее время, так называемое личное время мы все стремились к этой печке, чтобы прикоснуться к ее горячему телу, образовывалась большая, плотная толпа, которая постоянно находилась в шевелении, шла молчаливая борьба за место у печки, одни вытесняли других, а их вытесняли третьи. Вода в умывальнике была такая холодная, что далеко не все рисковали умыть свои руки или протирать глаза. Руки наши от холода были покрыты цыпками.
В то время на вооружении нашего полка были различные марки танков, такие,   на какие надо готовить  младших специалистов и командиров для армии.  Основной машиной был прославленный танк Т-34. Это была для того времени удивительно надежная и простая машина. Кроме того, несколько учебных рот  курсантов осваивали тяжелые танки ИС-2, ИС-3 и уже появились Т-10. Во вспомогательной группе были самоходные установки СУ-76, которые мы добивали на вождении до полной выработки моторесурса а потом списывали. Фронтовики называли эту машину “Голожопым фердинантом”. Сделали ее в спешке военного производства, пытаясь повторить немецкую самоходно- артиллерийскую установку “Фердинант” с 88-ти мм пушкой, но повторили далеко не самые хорошие ее качества. На ней стояли два спаренные последовательно бензиновые двигатели  от автомашины ГАЗ-АА, полуторки и поэтому было трудно отрегулировать их для синхронной работы. Ну  а коль они работали на бензине, следовательно, хорошо горели. “Голожопым фердинантом” называли ее потому, что ее легкое противоосколочное  бронирование было только спереди и с боков, а верх и зад были не защищены.   Надо отдать должное, что на ходу она была великолепна, очень скоростная, подвижна и маневренна.
В тот период на танки Т-34 стали устанавливать (после капитального ремонта) котлы подогревателя для разогрева двигателя в зимнее время. Эти подогреватели еще были без электродвигателей  и приводились в действие с помощью съемной рукоятки с зубчатой шестеренкой. Пока вращаешь рукоятку, работает форсунка. Остановиться нельзя, иначе погаснет пламя и снова придется разжигать  его с помощью факела (смоченная в топливе пакля, намотанная на проволоку). Вот и сидишь на коленях на днище у котла и  до седьмого пота вращаешь эту рукоятку, чередуясь с другим членом экипажа - это у нас называлось “ петь Сулико”, потому, что под этот мотив хорошо было держать темп вращения рукоятки.
В  те времена ( а я служил 1956-1957г.г.)  в армии действовали старые уставы, каждому солдату присваивался личный номер, который записывался в служебную книжку военнослужащего (военные билеты еще не были). В канцелярии роты  в специальном ящике на гвоздиках висели эти жетоны, которые выдавались  солдату,  при убытии  в увольнение.
Кроме того, все личные вещи должны были помечены этими номерами и не только вещи длительного пользования, такие как шинель или шапка, но и постельные принадлежности, и нательное белье. Все эти клейма вышивались  черными (на белом) или белыми  (соответственно, на  темном) нитками стебельчатым швом.  На клейме изображались в круге диаметром 50 мм цифры, например 13/3, что обозначало 13-й личный номер, и №- номер подразделения  и это все надо было изобразить на двух простынях, наволочке, полотенце, кальсонах рубашке после каждой бани.
Если представить,  что в баню приходилось ходить пешком  более чем за 10 километров, то получалось сразу три бани, Пока дойдешь до бани, а идти приходилось по главным улицам Челябинска, почти все время строевым шагом,  да с  песней, от песни охрипнешь, а ноги в кровь собьешь и в баню заходишь уже намыленный.   Помылись и обратно уже по темному городу, без песен  идем, еле ноги передвигаем, а если, не дай бог, моемся в последнюю очередь, то в казарму возвращаемся близко к полуночи. Наши мытарства на  этом не заканчиваются. Теперь необходимо вышить  на всех вещах, которые тебе сменили, эти богом проклятые личные знаки  представить их сержанту,  и только когда все закончат эту процедуру, произойдет вечерняя проверка и долгожданный отбой.
По поводу  этой экзекуции с личными знаками в солдатском фольклоре  была  специальная песня (на мотив песни из репертуара  Л.Утесова “У Черного моря”):
                Хотите узнать, как танкисты живут,
                Чем время свое убивают?
                Стреляют, воюют, на технику жмут,
                Но больше всего вышивают,
                Но больше всего вышивают
                Личные знаки...
Много ли человеку надо, чтобы быть счастливым?  Оказывается очень немного, если ты не имел свободы и вдруг получил ее. За несколько месяцев службы я настолько привык к строю, что не представлял себя вне его. Строй был всегда и везде, начиная с подьема и до отбоя, ни одно перемещение не могло произойти без строя, а если ты не в движении, ты все равно в строю. И вот однажды мне довелось быть в наряде посыльным по штабу полка. Сейчас трудно изложить то состояние души, которое я испытал, когда вдруг оказался вне строя, когда я отправлялся с каким нибудь поручением, когда я мог  все, что я захочу – могу идти, могу бежать, могу стоять. Боже мой! Какая свобода, какое это счастье быть вне строя, вне власти сержанта, я находился в какой-то эйфории. Вот после этого и подумаешь – много ли человеку надо до полного счастья.
 Самым трудным нарядом, как это ни странно, был наряд на кухню, потому, что в течение суток, ты все время выполняешь какую-то работу и не имеешь возможности отдохнуть, а если ты закончил свою работу, то тебя направляют на чистку картофеля, а его  надо начистить на более чем две тысячи ртов.
Как-то раз пришлось мне быть на кухне в роли кочегара. Принимая наряд, мы на санках привозим  с топливного склада воз в несколько кубов дров для кухонных печей. Эти дрова представляли собой толстые полутораметровые чурки, которые я с трудом поднимал. В кочегарке были три топки, над ними стояли огромные чугунные котлы, для приготовления 1-го, 2-го и 3-го блюда. Все мы были хилыми по своей природе, дети военного и послевоенного голодного времени. Для того, чтобы забросить в топку деревянную полутораметровую чурку, мы брали ее вдвоем, раскачивали и по команде запускали ее в топку, при этом кочегарка заполнялась дымом и сажей, а мы хватались друг за друга, чтобы не улететь в топку вслед за чуркой.  При этом мы выглядели не светлее самого черного негра.
Связь  поваров с кочегарами поддерживалась по переговорной трубе, такой же, как на речных параходах от капитана в машинное отделение. Любимым развлечением некоторых поваров было крикнуть в трубу  и когда ты на этот зов прислоняешь к раструбу ухо, на тебя льется из трубы ушат воды, они знают, что “салаги” все стерпят. 
В казармах туалетов не было. В середине военного городка был сделан один громадный туалет. Это был деревянный сарай, полсотни метров длинной, посередине в два ряда не менее сотни “очков”, а по краям вдоль стен деревянные желоба для стока мочи, естественно, никаких перегородок или кабинок, все у всех на виду, все комплексы исчезают само собой. Утром по пути на физзарядку нас строем загоняли в этот сарай и давали 5 минут для выполнения естественных надобностей. Попробуйте себе представить какой смрад там стоя не только летом, но и зимой. От насыщенного запаха мочи и хлорки начиналась резь в глазах, а в горле рвотный рефлекс. Если ночью тебе приспичит в туалет, особенно зимой, то далеко  не каждый способен совершить подвиг, добежать до туалета в 30-ти градусный мороз для того, чтобы облегчиться там. Самые отчаянные оправлялись в непосредственной близости от казармы, а то и прямо на кирпичную стену.  Но здесь ты очень рискуешь, если тебя застукает  дежурный по полку или его помощник,  что ты опорожнил свой мочевой пузырь вблизи казармы, тогда наказание одно – убирать этот туалет, поверьте мне, что это не самое приятное занятие. 
В роте было 100 человек курсантов. Все размещались в одном помещении. Сейчас даже трудно в это поверить, что мы не имели комнаты для хранения оружия и карабины стояли в открытых пирамидах вдоль стен спального помещения, через спусковую скобу каждого карабина вдоль всех пирамид пропускался тросик и закрывался на небольшой навеской замок. Конечно, оружие всегда находилось под надзором суточного наряда. Через какое-то время, по крайней мере, в военном училище уже была оборудована комната для хранения оружия. Потом их стали усиливать, оборудовать сигнализацией. Ну а в 90-е годы оружие вообще сдали на склады, оставив только караульный комплект из расчета на два караула.
 Кровати были двухярусные, спали мы на соломенных матрасах. Примерно раз в квартал мы выносили матрасы на хозяйственный двор, набивали свежей соломой. Первое время сон на этих матрасах было сущим испытанием, солома неимоверно кололась, а кожа к утру становилась рельефной и зудилась, но в связи с тем, что к вечеру мы были совершенно измотаны, мы проваливались в сон, как в преисподнюю не чувствуя эти мелкие неудобства. Но, слава богу, это длилось недолго, буквально через несколько недель солома сминалась и матрас послушно принимал форму твоего тела.  Заправка соломенного матраса это не военная наука, а целое искусство, особенно если  его недавно набили свежей соломой. Все края матраса должны быть идеально ровными, он должен быть точно по высоте шаблона и иметь форму “гробика”. Для этого использовались специальные деревянные щиты.
Каждое утро казарма убиралась. Мыть полы в помещении, которое плотно заставлено кроватями, между которыми расстояние не более чем на ширину тумбочки это не легкое занятие. Это мероприятие у нас называлось “Вождение с закрытыми люками”. Но, тем не менее, уж лучше я буду ползать под койками с мокрой тряпкой в руках, чем сорок минут заниматься физзарядкой на свирепом уральском морозе.
Каждый учебный день был настолько насыщен и напряженный, что к вечеру только одно желание, скорей бы в постель. Но не тут-то было. Я не помню, чтобы мы могли лечь спать с одного захода. По команде сержанта “Отбой!”, строй мгновенно рассыпался и буквально через десяток секунд все находились в постели. Но надо не только снять с себя обмундирование и сапоги. Надо еще и все аккуратно разложить, портянки навернуть на голенище сапог, сперва  свернуть и положить на табурет брюки, а затем гимнастерку свернуть, воротничком на себя, сверху поперек гимнастерки поясной ремень и последний элемент – головной убор. Все это должно быть на одном уровне со всеми.  Вот это уже труднее. Сержант бдительно следит за этим и обязательно найдет к чему придраться. Раздается команда “Рота, подъем!” и все начинается сначала. И так может быть много раз, все зависит от настроения сержанта. 
Сейчас уже мало кто помнит о таком понятии, как “индийский час”. А было такое явление в Советской Армии. Ввел этот час тогдашний Министр обороны Г.К.Жуков. Посетил он с визитом Индию, конечно, интересовался прежде всего индийской армией и по  прибытию ввел в распорядок дня такое  новшество – ежедневно все военнослужащие занимались один час физической подготовкой. Все, в том числе и командование полка. Я тогда впервые увидел как кросс бегал начальник штаба полка подполковник Мальбин, тучный рыхлый мужчина и даже было жалко смотреть на это. В это же время был введен в войска послеобеденный сон в течение одного часа, кстати, его тоже называли “индийским”.  Отдыху, конечно, были все рады. Но что такое один час сна, только задремал и тут же опять подъем. Опять же лишняя возможность сержантам потренировать нас в отработке норматива “Подъема” и “Отбоя”, да и еще одна заправка коек и их выравнивание не радует. Я долго не мог понять смысла этого послеобеденного часа отдыха, да и честно говоря, не особенно задумывался над этим, потому, что его отменили буквально, через несколько месяцев после смещения Жукова со своего поста и увольнения в отставку.  Просветление по этому вопросу наступило тогда, когда я оказался в Эфиопии. В связи с тем, что после 12 часов наступает самое пекло, там прекращаются с обеих противоборствующих сторон всякие боевые действия, и не только боевые действия, а вообще какие либо шевеления. Все лежат пластом  в тени, кто в блиндаже, кто на дне траншеи, а мы в палатке или в тукуре, шалаше под танковым брезентом с открытым пологом. Всякое действие противопоказано, как только пошевелился, сразу начинается обильное потовыделение, выход только один лежать пластом в течение двух часов с 12 до 14.00. Это свято соблюдали как эфиопы, так и сомалийцы. Такое же явление во всех странах с тропическим климатом. Вот и наш уважаемый полководец перенес это явление, характерное для тропиков в страну с резкоконтинентальным климатом.
Отдельным испытанием были стрельбы из танкового оружия. Полигон находился в знаменитых Чебаркульских лагерях, Обычно туда мы выезжали на неделю, и выглядело это так. Нас экипировали в соответствии с сезоном,  то есть, если летом,  то  скатка шинели, противогаз, вещевой мешок, а зимой  соответственно  теплые ватные брюки и куртка (бушлат). Весь боезапас  для учебных стрельб распределялся между курсантами,  кому цинк патрон  для пулемета, кому укупорку 23 мм снарядов для вкладного ствола ВЯ, таким образом, у каждого в вещмешке было килограмм 10 дополнительного груза.
Для непосвященных поясню, что танкисты учебные стрельбы стреляют из так называемого вкладного ствола. Это ствол от 23-х миллиметровой авиационной пушки ВЯ, который вставляется во  внутрь штатного ствола танковой пушки и закрепляется там. В связи с тем что на дальность до полутора км. баллистика этого снаряда близка к баллистике штатной пушки, стрельба ведется с использованием штатного танкового прицела ТШ (танковый шарнирный). Стрельба из пушки штатным снарядом предусмотрена один раз в году, для чего на каждого стреляющего отводиться по три снаряда. 
Электричкой  доезжали до станции Мисяш, а дальше шли пешком не менее 20 км до полигона, трудно сказать, когда легче было, зимой или летом. Никаких помещений для нас на полигоне не было предусмотрено. Мы разбивали типовые  6-ти местные лагерные палатки, в которые набивалось  человек по 10-12, ставилась печка  “буржуйка” и устраивались на соломенной подстилке. Можно только представить каков был ночной отдых в этой палатке, когда - то жарко, нечем дышать, то холодина,  то все в дыму. У кого-то ухо примерзло к брезенту, у сержанта волосы примерзли,  благо что у нас их не было. В течение всей недели стрельбы днем и ночью. Но вот закончились запланированные стрельбы, на последнем издыхании обслужили технику, почистили пушки и снова марш на станцию Мисяш. И хотя уже в вещмешках не снаряды и патроны, а стреляные гильзы, облегчения не испытываешь, настолько  нас вымотали за неделю. Как сейчас помню этот летний марш. Вышли  рано утром,  почти всю ночь обслуживали технику, но тем не менее шли сперва довольно таки бодро,  но вот солнышко пошло к зениту, жара невыносимая, пот заливает глаза. гимнастерку хоть выжимай,  голова идет кругом, упасть готов в любой момент. Иду по просеке, механически передвигая ноги, а впереди меня идет заместитель командира роты по техчасти молодой лейтенант Залетило. У него из снаряжения офицерская сумка и пистолет в кобуре и все. Так мне стало  завидно  этому молодому лейтенанту, что я тут же решил, что буду  офицером. Рядом со станцией был пруд или озерцо. Я, как сейчас помню, дошел до этого водоема,  cкорее не сбросил, а спустил  с себя все, что на мне было   понавешено, и в изнеможени, во всем обмундировании, в  сапогах упал  в воду. Лежу в воде и думаю, почему же не наступает столь желанная прохлада, да потому, что вода на мелководье к этому времени прогрелась и не охлаждала  мое перегретое тело. Вокруг меня такие же тюлени лежат в воде, да и что терять, коль гимнастерки и так мокрые от пота.
Как ни странно, но именно этот момент солдатской  службы был решающим в дальнейшей моей судьбе, в выборе профессии.
 Не могу не вспомнить  о первых своих командирах. Наверно это характерно для человеческой памяти - надолго фиксировать то, что произошло впервые в жизни - первая  учительница,  первый командир, первая любовь....
К чести моих командиров я вспоминаю о них только  по  хорошему. Первый командир отделения сержант Бунчук, первый замкомвзвода старший сержант сверхсрочной службы Трощанович,  первый командир взвода ст. лейтенант Приходько,  первый командир полка полковник Ширейко. Могу с уверенностью сказать, что в первой половине службы ( до начала 70-х годов) мне просто повезло на командиров, а может быть кадровая политика по подбору и выдвижению была другой, более качественной, но насколько я могу судить с высоты прожитой жизни и пройденного пути, все командиры отличались порядочностью и высокой нравственностью, для которых понятие офицерской чести было не абстрактной, а вполне конкретной категорией. Я говорю  не о всех командирах, а о тех, под началом которых мне удалось служить. При всем том, как сержанты “мордовали” нас, требуя выполнения устава до буквы, тем не менее, я ни разу не видел и не слышал о факте физического или словесного оскорбления, не слышал ни разу ни одного нецензурного слова со стороны командиров отделений  по отношению к солдатам, не говоря уж об офицерах. Возможно,  этого не было, потому, что командиры знали и применяли другие методы воздействия  на личность, чтобы ее подавить морально и подчинить воле командира. Ведь любой командир, это, прежде всего диктатор, который должен заставить своих подчиненных делать не то что они хотели бы, а то, что он считает нужным,  даже если это грозит гибелью подчиненных.
Был такой случай. Как-то старшина роты обнаружил в расположении роты окурок. В качестве наказания  после вечерней проверки  рота строем пошла хоронить этот окурок,  Вот так  и шли: впереди  двое несли  носилки полные песка, на них окурок, а за ними строй роты, ни дать, ни взять - траурная процессия.
Другой пример. Один из курсантов, из местных, был задержан в городе в самовольной отлучке - навестил мамочку. За это командиром полка  было объявлено взыскание командиру батальона - трое суток домашнего ареста, было такое взыскание, Оно заключалось в том, что офицер, получивший это взыскание,  должен неотлучно находиться в расположении части от подъема до отбоя.. Утром прибывает к подъему, отмечается у дежурного по полку, а после  отбоя покидает расположение части, предварительно отметившись у дежурного. Комбат приходит утром на подъем в роту, объявляет “Рота подъем ! Тревога!”. Построились, Объявляет - “ В районе Медгородка пожар. Роте совершить марш в Медгородок для оказания помощи населению”. До Медгородка и обратно не менее  10 км. Туда и обратно бегом - надо успеть на завтрак и на занятия,  И так три раза, пока комбат отрабатывал свой арестантский срок. 
До сих пор меня удивляет, как серьезно  подходили к подготовке младших командиров и специалистов-танкистов. Будучи уже командиром учебного танкового полка я при всем желании не смог этого добиться, да и условия, в которых  находился полк, как и вся советская армия, не позволяли заниматься своим делом с полной отдачей.
В памяти моей танкиста-профессионала сохранилась стрельба из танкового вооружения  при отсутствии видимости (ночь, туман, запыленность) по заранее подготовленным данным. По радио получали команду на поражение “Ориентир 1, правее 2-20, уровень плюс 0-06, огонь!”. Это значит, что если ориентир 1 находится  на расстоянии примерно 1000 метров, то цель обнаружена на 220 метров правее этого ориентира и дальше на 6 делений бокового уровня. Даже с помощью примитивных приборов, что были на танке Т-34 (башенный угломер с нониусом и боковой уровень)  результаты стрельбы были поразительны. Ведь мы давали прямые попадания в мишень на 800-1000 метров не видя ее. Я за всю остальную службу не встречал таких стрельб,  их почему-то убрали из курса стрельб, как анахронизм - ведь появились  инфракрасные ночные прицелы. Я более никогда за всю службу не встречал такого серьезного подхода к обучению танкистов при решении задач по наблюдению и целеуказанию. Даже в тех примитивных условиях мы отрабатывали эти задачи в полном объеме, при этом обязательно были движущиеся цели- тракторы, автомашины, танки и т, д. и все это на действительную дальность.  Я пишу об этих специфических делах потому, что читателями моими будут, прежде всего, мои внуки, при этом старший внук Дмитрий учится в Омском танковом училище и ему это будет знакомо и, надеюсь, интересно.
В то время не было такого полигонного оборудования, какое сейчас. Для обслуживания  мишенного оборудования во время стрельбы выделялась команда курсантов, которая находилась в блиндаже на мишенном поле. По телефонному звонку – “Поднять 2-ю цель” мы вдвоем или втроем кидались на полутораметровый рычаг и пригибали его к полу, при этом через систему блоков  и тросов поднимались цели. Движущиеся цели устанавливались на больших  деревянных салазках и двигались по траве или снегу с помощью тросов и двигателя, который находился в блиндаже. Наша задача состояла в том, чтобы крутить рукоятку и запускать двигатель, по команде  моториста нажимали на рычаг сцепления и включали передачу, по окончании заезда бегали к мишеням и отмечали
Я часто задавал себе вопрос, почему мы вот так же не можем организовать учебный процесс, имея  совсем другой уровень оснащенности. И сам себе отвечаю, что это никому не нужно, потому, что забыли про войну и армию, раздутую до небывалых размеров, превратили в строительно - хозяйственную организацию. Когда я учился в учебном полку, то за весь период учебы (11 месяцев) нас ни разу не отрывали от учебы, я уж не говорю о том периоде, когда я учился в  училище, в лучшем случае раз в квартал взвод по плану отправлялся на хозяйственные работы. В 70-х годах у огромной армии не было ни благоустроенных военных городков, ни хорошей учебной базы, ни нормальных парков для хранения техники. Вот хотя бы такой пример - я глубоко сомневаюсь, что во всей армии был бы хотя один парк с отапливаемыми боксами для хранения танков, в то время, как еще до второй мировой войны вся танковая техника Германского вермахта хранилась в отапливаемых боксах и это при том, что зима  у них несоизмерима с нашей. Я сам служил в полку, который стоял в бывшем военном городке вермахта и видел эти парки. У нас же войска были вынуждены самостоятельно обустраиваться так называемым “хозспособом”, заниматься строительством и ремонтом, это, значит, сам добываешь строительные материалы и своими силами строишь. Все это угнетало и удручало, офицеры теряли свою квалификацию и интерес к службе, морально разлагались, спивались, армия гнила заживо.

Раньше они были юнкера, а теперь курсанты. (декабрь 1957-июль 1960).
 Следующим периодом моей службы было время учебы в военном училище.  О том, что я решил поступать в училище, родители мои не знали, я не хотел их в это посвящать, ведь не было полной гарантии, что все получиться.  Короче говоря, с 1-го декабря 1957 года я курсант Орловского ордена Ленина, Краснознаменного танкового училища в городе Ульяновске. Наименование Орловское оно сохранило от эвакуированного во время войны из города Орла  танкового училища. А с 1958 г. оно было переименовано во 2-е Ульяновское танковое училище. (1-е было Гвардейское танковое училище - тяжелых танков).
Время учебы в училище было временем, как и всех студентов, самым светлым и беззаботным, оно повторилось еще раз при учебе в академии.
Для нас молодых ребят прошедших школу жестокой муштры в “учебке”  курсантские будни, которые для курсантов со школьной скамьи были невыносимыми, для нас, пришедших из учебного полка, были просто раем.
Командиры и преподаватели в училище были первоклассные, таких методистов я больше не встречал, а может потому, что других и не видел и не с кем сравнивать.  С первых же дней обучения я почувствовал, что легко усваиваю учебный материал, значительно легче, чем мои сокурсники. Через полгода я стал лидером по всем предметам, потом мне присвоили высокое звание “отличника боевой и политической подготовки”, поставили на должность командира курсантского отделения, присвоили звание “младший сержант”. Вот тут-то произошел маленький конфуз. Приглашает меня на беседу  командир роты капитан Щербань и говорит, что так мол, и так, что я один из лучших учеников, так сказать передовик и мое место в рядах коммунистической партии. А к этому времени у нас уже добрая половина курсантов роты вступили в партию, тогда было модно принимать в партию молодых. Я ему говорю, что сочту за честь стать коммунистом, но вся беда в том, что я еще не был комсомольцем, а в то время в партию принимали, имея из трех рекомендаций, одну обязательно от комсомола, если вступающий в комсомольском возрасте. Он спрашивает, а как же так, вы же всегда были на комсомольских собраниях, участвовали на всех мероприятиях. Я ему и говорю, что куда же мне деваться, если на все мероприятия нас загоняют строем, куда все, туда и я.  Короче говоря, меня приняли в комсомол, а потом через полгода в партию, в которой я пробыл 33 года и добровольно вышел из ее рядов в 1991 году, я всегда говорил, что я не коммунист, а член партии.
В эти светлые годы было все: и изнурительные кроссы, и ежедневные тренировки в спортзале, увольнения чередовались с самоволками, знакомства с девушками и курсантские застолья, и многое другое. Мы были молодыми, веселыми и беззаботными, без страха и сомнения, любили пошутить, подурачиться, но вот не помню, чтобы внутри курсантской роты  кто-то, кого-то оскорбил физически или словесно.
В казарме ночь. У тумбочки дневального стоит курсант Бочкарев.   Тишина, только иногда слышаться звуки, говорящие о том, что кишечники работают нормально, газы отходят своевременно. В воздухе стоит специфический запах казармы, смесь  гуталина, потных портянок, сероводорода и еще черт знает чего. В казарме 100 человек и редко бывает такое, что никаких перемещений, шевелений, всегда кто-то дает о себе знать, что жизнь продолжается и ночью. Вот из дальнего угла, там мой 4-й взвод, поднялась какая-то фигура в кальсонах и с полузакрытыми глазами неуверенно передвигается в сторону туалета, это мой дружок Жора Ляшко, его переполненный мочевой пузырь заставил подняться. В умывальнике два приятеля курят, вернулись из увольнения и  шепотом обсуждают итоги вечеринки и конечно о девчонках. Но и они, наконец, успокоились.  Сегодня суббота, основная масса возвратилась из увольнения как полагается к вечерней проверке, но есть и привилегированные из так называемых "блатных", которые могут и до 24 часов гулять. Пора приступить и к традиционной хохме. Не помню, по какой причине, но в казарме был учебный 100 мм артвыстрел (для несведущих это 100 миллиметровый снаряд в сборе с гильзой, весит он 32 кг и около полутора метров длинной). Этот снаряд я подкладываю под одеяло одному из “блатных”, который должен вернуться из увольнения около полуночи.  Вот и клиент, довольный в меру поддатый, похотливо облизывается от воспоминаний прошедшего вечера, разбирает постель и обнаруживает, что постель его уже занята. Он знаком с правилами и обняв латунную почти полутораметровую чурку, с умилением подкладывает под бочек своему соседу. Через какое-то время сосед почувствует постороннее холодное тело, проснется, матюгнется, обнимет это тело и подложит тому, кого очень уважает. Это продолжается  до тех пор, пока кто-то не возьмет его и отнесет в угол, где его место. Дневальный естественно наблюдает за этими перемещениями артвыстрела, хоть какое-то разнообразие, да и время в наряде быстрее идет.
 По окончанию нашего курса наше училище перестало существовать, его расформировали в связи с массовом сокращением вооруженных сил, проведенных Н.С.Хрущевым.  Всю пагубность этого мероприятия ощутили через десять лет, когда я прибыв по замене из Германии в Белорусский военный округ (БВО) в 193-ю танковую дивизию, город Бобруйск, то оказалось, что во всем танковом полку  я единственный  командир взвода - офицер, остальные все сверхсрочники или сержанты срочной службы.    Вот к чему привело  бездумное, без прогнозирования, проведенное сокращение армии, расформирование военных училищ. Пришлось заново создавать танковые училища, в частности Челябинское танковое училище. Кстати, было создано на базе 30-го УТП, в котором я проходил обучение.
Наверное, моим внукам не безразлично узнать, как же познакомились дед с бабушкой, ведь и они когда-то были молодыми.
По всей вероятности это был 1958 год- 2-й курс училища. Любимым моим занятием в свободное время был бильярд. Я как раз осваивал премудрости этой игры и тогда, когда мои сокурсники с воодушевлением толкались на танцах в душном зале, я с не меньшим воодушевлением,  пытался загнать шар в лузу. И вот  в один из моментов заходит в бильярдную один из моих приятелей и приглашает меня пройти в танцзал, говорит, что пришла новая девочка, очень симпатичная и он может меня с ней познакомить.  Что и было сделано. Я станцевал с этой , действительно симпатичной, девчонкой и,  решив что у меня есть дела поважнее, вернулся в бильярдную, где и продолжил отложенную партию.
Через некоторое время эта девочка заходит в святая святых для мужчин - в бильярдную и приглашает с ней еще раз станцевать. Отказать было неудобно, да и девочка мне, прямо скажем, понравилась, Во время танца мне пришлось выслушать нелестные отзывы о себе, оказывается эта девочка (а это была моя будущая жена - Соня) не привыкла к такому обращению и отношению, еще не было такого, чтобы парень, станцевав один раз, больше ее не приглашал. Возмущенная этим, она решила сама проявить инициативу и пригласила меня на танец, а заодно и высказала свое мнение обо мне. Тем не менее, после двух лет дружбы, по окончанию училища, мы расстались без всяких обязательств и сожалений. Я уехал после первого лейтенантского отпуска служить в ГСВГ в г. Цербст (родина Екатерины 2-й), а она осталась в Ульяновске.
Для меня служба не была сложной или трудной. Угнетало состояние  одинокого (холостого) парня в закрытом гарнизоне. Никуда не приткнешься, кругом семейные люди,  девушек свободных нет, потому что их просто нет. За забор нельзя, законы жесткие. Рядом за забором совсем другая цивилизация - чистый, старинный, красивый город весь в неоне реклам, переполненные освещенные витрины, гохштеты (рестораны), бары и т.д. Но на это наложен запрет. Ну, как изгои общества. Если рискнешь выйти в город, то оглядываешься, не дай бог, кто увидит и заложит компетентным органам.
В этой обстановке я все чаще вспоминал о своей подружке в Ульяновске и как-то раз во время службы в карауле сидел в комнате начальника караула и раздумывал. Ночь, тишина,  темнота, только светлое пятно от настольной лампы на столе, бодрствующая смена дремлет сидя за артельным столом, в мыслях приближающийся отпуск. Внезапно пришла мысль написать письмо в Ульяновск, и не просто письмо, а сразу предложение руки и сердца.
Потом произошло все очень быстро. В марте приехал в Ульяновск, в этот же день подали заявление в ЗАГС (26 марта 1961 г.), 27 марта с молодой женой выехал из Ульяновска в Нижний Тагил к своим родителям, где и поставил их перед свершившимся фактом. В этот город они переехали из поселка Северский Свердловской области несколько месяцев назад, так что ни одного знакомого, не говоря уже о родственниках. Короче говоря, мы так и не узнали что такое свадьба и нужна ли она вообще. Вечером накрыли стол, пришел сослуживец отца с женой, посидели, выпили вина, и я с молодой женой поехал во Дворец культуры металлургов на танцы. После этого прошло вот уже более 40 лет, уже давно мы дед с бабкой, но сожаления о том, что не было свадьбы нет, вероятно, дело не в ней.   
По окончании училища получил два оклада денежного содержания из расчета 1400 рублей в месяц, лейтенантское обмундирование повседневное, парадное и полевое. Все это затолкал в матрасовку (тоже положено выпускникам) и поехал к родителям в отпуск представляться по случаю присвоения звания лейтенанта. В октябре 1961 года в стране была проведена денежная реформа, и мои денежки сразу сократились в 10 раз, лейтенантский оклад из 1400 рублей превратился в 140. Как говорится, зарплату я получал хорошую, но маленькую, вернее маленькую, но хорошую. Но этими деньгами я еще долго не пользовался, так как служил за границей, в Германии.

Становление. ГСВГ, 56-й гвардейский ТП, 7-я гвардейская ТД(1960-1966).
В связи с тем, что я окончил училище по первому разряду, мне было предоставлено право выбора места службы и я, конечно, выбрал Группу Советских войск в Германии (ГСВГ) - самое престижное место службы, где и прослужил с августа  1960 по октябрь 1966г. Всю службу в ГСВГ прослужил в одном месте, в 56 гвардейском, Васильково-Щепетовском, ордена Ленина, Краснознаменном, орденов Суворова и Кутузова  танковом полку (г. Цербст), 7-й гвардейской танковой  дивизии (г. Рослау), 1-й гвардейской танковой армии (г. Дрезден ). Сейчас смело называю их закрытые наименования и места дислокации, потому, что ни СССР, ни ГДР, ни ГСВГ, ни этих частей нет, все в прошлом, все уже история.
Cейчас это уже не секрет, а история, что  в армии той страны, которая называлась СССР было восемь танковых армий ( а это 1000 танков в каждой) и наши недруги смертельно боялись,  что эта армада может проутюжить все Европу от Карпат до Ламанша и не могли с нами не считаться.  Сейчас осталось только несколько танковых дивизий.  У кадровиков есть такой термин – “дефицитная специальнось”, то есть редко встречающая специальность,  представителя которой надо брать на особый учет. Так вот, к нашему стыду,  профессия танкиста стала такой дефицитной специальностью.
Итак, ГДР, ГСВГ, целый период службы - 6 лет.
Привезли нас из штаба дивизии из города Рослау в полк на грузовой машине. Представили нас пятерых молодых лейтенантов командиру полка, побеседовал он с нами, и мы вышли на плац в ожидании помощника начальника штаба по строевой, который должен документально оформить наше прибытие, отдать приказом по полку, поставить на все виды довольствия и т.д. Стоим, глазеем по сторонам, все для нас ново.  Вдруг раздался хлопок, похожий на небольшой взрыв и из окна третьего этажа полетели стекла и выплеснулся дым. Здесь все сразу заметались, забегали и забыли про нас.
Потом выяснилась следующая картина. Оказывается, перед тактическими учениями начальник штаба батальона майор Поздняков решил проинструктировать сержантов из состава группы обозначения противника мерам безопасности о порядке применения взрывпакетов.
Он собрал их в канцелярии роты и после короткого теоритического инструктажа приступил к практическому показу. Показывает и разъясняет, что надо приложить головку спички к концу огнепроводного шнура и чиркнуть коробкой о головку спички и надо же, такому случиться, он так увлекся и чиркнул по спичке, Огнепроводный шнур воспламенился, он бросил на пол взрывпакет, а сержанты сломя головы ринулись к двери, но не тут-то было. Майор  не мог позволить, чтобы этот конфуз стал достоянием гласности и широко расставив руки всем своим тучным телом перекрыл выход из канцелярии и заорал “Ложись...!”. Такую преграду не могли пробить даже пятеро молодых, здоровых парней и все они рухнули на пол. В результате взрыва никто не пострадал, но то, что они получили сильный удар по барабанным перепонкам и здорово обалдели -  это точно, ведь все же взрыв в замкнутом пространстве, ну а стекла все вылетели на улицу. А майор стал очередной жертвой полковых зубоскалов и примером на всех очередных инструктажах.

Традиционная весенняя проверка. Я командир 3-го танкового взвода, 4-й танковой роты, 2-го танкового батальона. Как и полагается командиру взвода я - руководитель группы политических занятий с солдатами. Перед началом контрольных занятий в кабинете замполита батальона майора Письмак последний инструктаж и представление проверяющих офицеров. Как на грех, а может специально, проверяющим ко мне попал майор Новоселов - замполит соседнего батальона, с которым  у меня отношения были натянуты. Это был неприятный тип, всегда раздраженный и желчный. Майор Письмак (наш замполит) представляет этого майора, как моего проверяющего и тот многозначительно дополняет: “...член  партийного комитета полка и партийной  комиссии  дивизии”, - мол, знайте, с кем имеете дело, насколько он серьезная личность.  Мне ничего не оставалось делать, как тоже представиться, я делаю шаг вперед и, скромно, потупясь, отрекомендовываюсь: “ Лейтенант  Бочкарев - член кассы взаимопомощи”.  Письмак покраснел, плотно стиснул губы, чтобы не прыснуть. Такого цирка он давно не видел. После этого вся торжественность момента была нарушена, ну а мне  была обеспечена оценка за группу политзанятий не выше удовлетворительной, ибо по этому предмету это была самая низшая оценка.  А когда мы встречались с этим майором, то он с трудом сдерживал свою ненависть ко мне, ибо в полку в этот же день все знали, как я его уел.
К боевой подготовке в ГСВГ относились очень серьезно. Один из ее элементов - преодоление водных преград танками по дну, в повседневном обиходе  “подводное вождение”.
Лето, Очередное занятие на реке Эльба. Тема очень серьезная - преодоление  водной преграды в  ночное время в составе танковой роты. При этом, если в дневное время танки в колонне идут под воду с интервалом 50 метров, так, что очередная машина выходит из воды на противоположный берег, а последняя уже входит в воду, то в  ночное время очередная машина входит в воду только тогда, когда впереди идущая машина выходит на противоположный берег.
Несмотря на то, что имеем достаточно большой опыт в подготовке и в преодолении водных преград (солдаты служили 3 года), тем не менее,  тщательно работаем на технике. Танки Т-54(55) в то время имели довольно примитивное оборудование для подводного вождения (ОПВТ) и приходилось проводить много различных операций по подготовке к этому мероприятию. В общей сложности на подготовку танка экипажем затрачивалось до 1,5 часов. Тщательность подготовки и определенная нервозность людей была связана с тем, что буквально месяца два назад в нашей роте  в результате нарушении технологии подготовки  был затоплен танк и погиб механик-водитель рядовой Москаленко, который не сумел покинуть затопленную машину. А была допущена элементарная ошибка.  В кормовой части танка, в трансмиссии, находится вентилятор охлаждения двигателя и трансмиссии, размером он не менее одного метра. Над ним имеется отверстие 20х40 см., которое в обычных условиях закрывается мелкой сеткой, которая выдерживает тяжесть тела, если кто нибудь из экипажа наступит на нее, но в необычных условиях, когда экипаж идет в бой или под воду эту решетку необходимо снять и на ее место поставить бронировку и только тогда можно сверху закреплять резиновое уплотнение на всю трансмиссию. Бронировку механик не поставил, посчитав, что и рещетка (сетки) будет достаточно, ведь сверху будет натянуто резиновое уплотнение. О том, что давление воды намного превышает вес человека и оно так прогнет сетку к вентилятору, что колесо вентилятора  разорвет сетку и резиновое покрытие и вода хлынет в танк, а это значит что она, попав на горячий двигатель сразу превращается в пар и внутри машины обстановка, как в парной. Все это и произошло, чудом спаслись  три члена экипажа, кроме механика, ибо он ниже всех и дальше всех от спасительного люка заряжающего, через который экипаж покидает затопленную машину.

  Питание машины воздухом под водой производиться через воздухозаборную трубу диаметром  20 сантиметров, которая устанавливается в отверстие для прибора наблюдения заряжающего. Труба имеет высоту около 3-х метров и вместе с танком высота ее 5,5 метра. С внешним миром тебя связывает это отверстие в 20 см., как у нас шутили в войсках,  в которое может пролезть только еврей.
Нашему экипажу повезло - нам достался танк с трубой-лазом, которая устанавливается на люке заряжающего, имеет соответственно такой же диаметр. Ее используют для разведки профиля дна реки и при начальной подготовке .
Итак, занимаем места в танке. Последний раз посмотрел на темнеющую гладь реки, на огни створа на противоположном берегу и закрыл люк. Особенность управления танком под водой с берега заключается в том, что  в разъем аппарата внутренней связи командира  подключается непосредственно механик-водитель и напрямую получает команду от руководителя как вести машин,  а командир экипажа (взвода) только прослушивает команды или дублирует их. Если машина идет правильно, то в эфире слышится голос руководителя: “ Так, так, ...”, при необходимости - “Правее...” или...“Левее”. Таким образом, командир лишен возможности общаться с руководителем.
Я в танке, подключаюсь к аппарату наводчика, проверяю внутреннюю связь с членами экипажа,  осматриваюсь и проверяю их действия. В эфире пока тихо. Вдруг двигатель взревел, и танк медленно пошел вперед, переваливаясь на неровностях берега. Механик-водитель рядовой Устян по переговорному устройству не отвечает. Я начинаю волноваться. В приборах наблюдения сплошная тьма, внутри танка слабый свет от подсветки приборов, а танк все идет и идет. Вот он наклонился вперед и понял, что мы спускаемся в воду. Вот в приборах наблюдения в последний раз мигнул огонек створа на противоположном берегу, и мы ушли под воду. Изо всех щелей рванули мелкие струи воды, а их в танке много, ведь это не подводная лодка. Я накрылся плащ-накидкой и накрыл ею радиостанцию. Лихорадочно пытаюсь выйти на связь с водителем или с руководителем.  А танк продолжает идти вперед, как я понял, неуправляемый, без связи как внешней, так и внутренней. Волнение уже нешуточное. Ревет двигатель, машина переваливаясь с боку на бок, преодолевает какие-то препятствия, и потрясываясь на подводных камнях продолжает идти куда-то в неизвестность по дну ночной Эльбы, сверху изо всех щелей хлещет вода, внизу надрывается водооткачивающая помпа. По всем данным  мы уже должны преодолеть две Эльбы, но здесь мы явно задержались или на самом деле долго идем, или это от того, что очко играет. Я уже понял, что мы идем не по трассе и молю бога, чтобы не пошли вдоль реки, ведь так можно дойти и до Балтийского моря (шутка), но тогда было не до шуток, ведь можно попасть в яму и нас затопит через трубу, или наехать на большой камень и застрять. Вдруг  прорезалась внешняя связь, но там было что-то нечленораздельное,  в основном с русского языка перешли на матерный. Но в это время нас сильно затрясло, и мы со скрежетом поползли куда-то вверх и стали заваливаться на правый бок и так с угрожающим креном машина наполовину вышла из воды. Двигатель не справившись с нагрузкой заглох. Наступила непривычная тишина. Поматерившись немного для порядка, отключаюсь от аппарата внутренней связи начинаю перемещаться по трубе-лазу  пробираться по трубе - лазу не столько вверх, сколько вбок, ведь крен танка не менее  30 градусов. Наконец добрался до горловины и выглядываю из трубы. Кругом сплошная тьма и тишина, подо мной плещет темная масса воды,  я оказался в этой трубе сбоку от корпуса танка, Впереди возвышается какая-то темная масса. Как потом разобрался, это была каменная коса, предотвращающая берег от размывания, на нее то и наехал наш танк и заглох.
Но вот на берегу замелькали всполохи света от автомобильных фар и на косу с радостным матом вскарабкивается зампотех батальона.
Как потом выяснилось, мой механик- водитель Устян со страху все перепутал и, заняв место в танке, не подключился к аппарату. Увидев сигнал начальника КПП (зампотеха роты), который хотел его просто немного подвести ближе к урезу воды, чтобы он попал на створ, сразу заводит двигатель, и в состоянии нервного напряжения повел машину в реку без  ориентировки ее по створу.   Он забыл о радиостанции, забыл о том, что ему должны дать команду на движение вперед, забыл, что надо включить гирополукомпас и сориентировать машину по створному знаку на противоположном берегу. Он думал только о том, чтобы со страху не подвести экипаж и молил бога, чтобы  он помог ему пройти эту проклятую немецкую реку и, как говориться выйти сухим из воды.
Я давно заметил, что армяне, как правило, панически боятся воды, очень многие не умеют плавать. Когда приходилось отрабатывать  легководолазную подготовку, особенно тренировку по эвакуации экипажа из затопленного танк, то с ними дело доходило до слез и истерики. Их можно понять - они жители гор, не имели дело с водой и поэтому такая  паническая боязнь ее.
Но я должен признаться в том, что хотя я не боюсь панически воды и родина моя не горы и степи и я вырос на воде. Тем не менее,  всякий раз, как только я оказывался со своим экипажем в гидротренажере, я себя чувствую мягко говоря, тревожно. Гидротренажер представляет собой  макет танка, который заполняется водой, а члены экипажа отрабатывают вопросы эвакуации из затопленного танка. Для обеспечения безопасности обучаемых, тренажер снабжен люком для аварийного слива воды. Если такое потребуется, например, с кем-то стало плохо или в экипаже при затоплении началась паника, достаточно повернуть штурвал и люк размером примерно в один квадратный метр откроется и за несколько секунд освободится корпус танка от воды. Но, тем не менее, даже зная о полной безопасности, все же чувствуешь себя неуютно, особенно когда вода начинает закрывать твою голову, дыхание учащается, а сердце бьется как на стометровке.
Индивидуальными средствами спасения были изолирующие противогазы марки ИП-4, он представлял собой короб размером  0,5х0,5 м., толщиной около 20 см. Сейчас они могут быть только в музеях.  Когда он у тебя на груди, а его место именно там, то ты с большим трудом можешь протиснуться в люк заряжающего, и только через этот люк (он самый большой) можно было выйти из танка. С этим противогазом даже на суше дышать затруднительно, не говоря уж в воде, особенно трудно делать выдох, так как приходиться продувать набивку регенеративного патрона. Если даже в твой танк не поступает вода, но он по какой-то причине не может двигаться, то экипаж может выйти из танка только тогда, когда затопит танк. Для этого я, как командир экипажа, приказываю  наводчику и механику переместится в отсек заряжающего, под его люк, привести в действие регенеративные патроны и надеть противогазы. Мне, как командиру, приходится оставаться на своем месте. Потому, что я должен осуществить затопление танка, кингстонов в танке нет,  и для его затопления я  должен отстопорить скобу крепления одного из смотровых приборов в командирской башенке, вынуть его из шахты, через которую тут же хлынет на тебя струя воды под приличным  давлением. И, только тогда, когда вода полностью заполнит корпус и башню танка и давление сверху и снизу люка выровняется, только тогда люк заряжающего можно открыть и все четыре члена экипажа в строгой последовательности: заряжающий, наводчик, механик, командир покидают танк. Самое трудное пережить период затопления танка, самое главное не допустить паники, ведь в танке очень тесно и легко с эти огромным противогазом запутаться или застрять среди агрегатов, вооружения и боеприпасов. Что и произошло механиком-видителем Москаленко, погибшем при аварийном затоплении танка на дне Эльбы.  Каждый раз на эти тренировки шел без какого либо энтузиазма,  и только необходимость показывать пример своим подчиненным помогало преодолевать этот страх.
Другой эпизод из моей лейтенантской молодости запомнился на всю жизнь - это участие в первых командно-штабных тактических учениях в качестве командира взвода. На учениях мне достался танк Т-34 (впрочем, как и всем командирам взводов нашего батальона), а участвовали только командирские танки, то есть на взвод один танк. Хотя на вооружении нашего полка стояли танки Т-54Б, тем не менее, в качестве вспомогательной группы использовались танки Т-34, которые были сверхштатными и которые мы, как говорится, добивали на учениях, то- есть вырабатывали моторесурс,  а потом списывали на металлолом.  Их использовали на тактических учениях для отработки вопросов управления войсками.
На второй день учений после  выгрузки с платформы  и совершения марша в район учений (это был район Магдебурского полигона) выяснилось, что моя прославленная машина может двигаться только вперед  (задняя передача не включается) и не работает танковое переговорное устройство (ТПУ). Самое плохое, что я не мог управлять механиком-водителем, а ведь мне нужно, чтобы танк ехал не туда, куда хочет механик, а куда мне надо. Но не мог же я позволить себе не участвовать в первом тактическом учении, поэтому мой мозг лихорадочно искал выход из создавшегося положения.  Ну что же, если нельзя двигаться назад - будем двигаться только вперед. Из веревки, которую используют при укрытии танка брезентом, сделал   вожжи и надел их на механика, как на лошадь. Потяну направо - поворачивай направо, натянул обе - стой. Вот таким способом управляя - только вперед, курс на запад, двинулись мы вперед в составе второго эшелона полка.
В какой-то момент учебного боя нас выдвинули на рубеж атаки. Двигались мы по мелколесью, посадкам молодого сосняка, интервалы между танками были большие (каждый танк обозначал взвод) и я не видел соседние танки.  В этом сосняке не только механик, но и я с высоты своей командирской башенки ничего не видели. Тогда я вылез из люка, встал ногами на башню, благо, что вожжи были длинные, и стал управлять танком, хотя все равно не видел соседей, но ехал прямо. По радио слышу, что мы молодцы и действуем правильно.  Воодушевленный этим, я довольно долго ехал, пока из эфира не пропали всякие разговоры и позывные.
Тем не менее, продолжая движение, я выехал на какую-то просеку, всю изрытую танками и я сделал вывод, что двигаюсь в нужном направлении.  Настроение у меня хорошее, танк резво бежит по просеке, для него она как асфальт для жигулей, механик меня хорошо понимает. Вдруг просека расширяется, переходит в цветущую поляну и передо мной водная гладь озера. На берегу разбиты палатки всех цветов, кругом обнаженные  мужские и женские тела загорают и резвятся под ласковым германским солнцем.  При виде моей грозной машины (не все забыли ее, прославленную, еще помнят) стали разбегаться во  все стороны в чем мать родила, а я натянул вожжи, останавливаю бег своего стального коня. Вокруг паника, вопли и голые зады.  Оказывается это место на границе полигона облюбовали местные нудисты.  А мне не до них,   я лихорадочно думаю, что мне делать дальше? Назад хода нет. Впереди в 3-х метрах урез воды. Очень медленно поехали вперед, осуществляя поворот, я впереди танка иду проверяю глубину и состояние дна,. Таким образом , зайдя метров на 10 в воду, наша прославленная машина совершила разворот, зайдя по  надгусеничные полки в воду и поднимая фонтаны брызг вентилятором. До сих пор и стыдно и смешно.
Наверное навряд ли когда - нибудь еще  увидит  этот бюргер такое: идет по пояс в воде в комбинезоне чумазый танкист, а за ним, совершая поворот в воде, двигается с ревом боевая машина в облаке пара и фонтана брызг.
Но неожиданности на этом не кончились. Постукивая гусеницами, а у Т-34- характерный звук  перемотки гусениц,  машина возвращалась по просеке  и неожиданно  повстречались  мы с “ Трабантом” - это был такой распространенный в ГДР  малолитражный автомобиль с пластиковым кузовом, производства ГДР, вроде нашего “Запорожца”.  Водитель решил  от греха подальше   уступить дорогу нам и по уши застрял в разбитой  танками колее.
Воспылав симпатией к этому немцу, который  любезно уступил дорогу нам,  я решил на благородство ответить благородством.   Объехав  “Трабант”, мы вместе с “геноссе” привязали его задний мост  какой-то веревкой к танковому тросу. Но, или механик не рассчитал усилия, или “Трабант” оказался  слабым, но “Трабант” остался на месте, а мост переместился далеко вперед, вместе с тросом. .  Воспользовавшись замешательством немца, мы быстро отвязали трос от моста и закинув трос на трансмиссию, рванули вперед, благо, что двигаться вперед у нас не было проблем. Но и это, оказалось, еще не все. Выехав из просеки, и проехав еще немного по мелколесью, я снова услыхал по радио позывные нашего батальона и по тому, что творилось в эфире понял, что противник с огневого рубежа отражает атаку второго эшелона, то есть нашего батальона.
Через несколько минут я на своей машине выехал из посадки на бугор.  Справа от меня, кормой ко мне, стояли несколько танков с белыми полосами на броне, как я догадался - это был противник ( у нас таких полос не было). Это и был тот самый супостат, который отражал атаку нашего батальона, ну а я волей случая оказался у него в тылу. Мозг мой лихорадочно заработал, меня охватил боевой азарт. я даю команду “Заряжай” (у меня было 5  85-мм холостых выстрелов), и двигаясь сзади вдоль их огневого рубежа с развернутой башней, расстреливаю  весь свой боезапас. По радио передаю командиру батальона : “Я “ Береза -3”, зашел в тыл противника, веду огневой бой”
Таким образом, на глазах обалдевшего руководства учением,  я прогарцевал на своем танке сзади огневых позиций противника, испортив им  весь  запланированный сценарий “боя.”.  В эфире творилось что- то невообразимое. Всякие “Львы”, “Березы”, “Дубы” и “Осины” выясняли отношения и пытались понять, кто это испортил сценарий розыгрыша учений и потом я услышал в эфире хриплый голос начальника штаба дивизии (его ни с кем не спутаешь)-
-Уберите оттуда этого мудака., - я понял, что это относится ко мне, развернул башню в исходное положение и, натянув левый повод,  быстро исчез за гребнем высоты.
На разборе, на удивление, высоко оценили мои действия, а в завершении комдив сказал :
-Вот так и становятся героями, или от незнания обстановки, или со страха. 
Полк дислоцировался на окраине  старинного и очень уютного немецкого  города  Цербст. В военном городке до поражения фашистской Германии  размещался танковая часть вермахта. Для каждой танковой роты был свой бокс в котором боевые машины размещались в два ряда.
Один раз в год полк всем своим составом выходит на учения. Если тактические учения взвода, роты и батальона проводятся на танках учебно-боевой группы с привлечением танков с повышенным разходом моторесурсов, то на полковые и дивизионные учения используются все боевые машины, а учебные остаются в учебных центрах. Жизнь танкового двигателя, впрочем как и остальных агрегатов танка короткая,  моторесурс двигателя – дорогое удовольствие, расход его очень ограничен и за этим строгий контроль. Завелся двигатель и тотчас счетчик моторесурсов начал отсчет.
Полк выходит на учения. Полку объявлена “Боевая тревога”. Вместе со всеми в боевом возбуждении бегу в парк.  Максимум через сорок минут парк должна покинуть последняя машина. Выход танков из боксов и парка явление страшное, не для слабонервных. Экипажи открывают огромные ворота боксов и залетают в танки, побросав  все свои личные вещи и вооружение внутрь машины. Только внутрь, таково обязательное правило, ибо через несколько минут в боксе будет настоящий ад. Если не успел занять место в танке до запуска первого двигателя, лучше не суйся в бокс, задавят.
Из выхлопной трубы соседа с ревом вылетел смерч черно-серого дыма, сдобренный струями масла (двигатели находились на консервации). Сразу же потемнело внутри бокса и стало нечем дышать. Один за другим запускаются двигатели всех остальных танков роты, бокс разрывается от рева десятка танковых дизелей, выплевывающих клубы гари, вокруг наступает настоящий ад, который не снился самым отъявленным грешникам.  Некоторые начинают блевать, кто из люка на броню, кто прямо внутрь танка.   Механики, не дожидаясь разогрева двигателей до положенной температуры, стремятся вырваться из этого ада, включают первую передачу и  вырывают машину из бокса, а из соседнего бокса навстречу из такого же ада вырываются танки другой роты. Затормозив одну гусеницу, бронированные динозавры разворачиваются на месте, кроша под собой брусчатку. Если бы не она, то через несколько минут здесь бы образовалась яма. Никаких регулировщиков, надо быть безумцем, чтобы пытаться регулировать в этой круговерти  брони. Ну а представьте себе, каково тем, что находятся во втором ряду бокса, да еще, как говорится, не дай бог, передняя машина задержалась с выходом по какой – то причине. Ведь в этом дымном аду каждая минута смерти подобна, здесь и до отравления не долго. Опять же в этих условиях спасение экипажа только внутри танка, а если будешь находиться  на танковой броне, то можешь получить удар пушкой  заднего танка. Это месиво из брони, людей в кромешной тьме, в условиях совершенно непригодных для дыхания продолжается внутри бокса минут десять. Потом ты вылетаешь на свежий воздух, заглатываешь его всем объемом своих легких и тебя охватывает неудержимый рвотный рефлекс, со мной это было практически всегда, да мало, кто мог избежать этого явления. Но, тем не менее, я не помню ни одного несчастного случая при этом мероприятии, как говорится, бог миловал. 
Я не переставал поражаться, сколько всего умещается в танке. Одних только боеприпасов к пушке 36 артиллерийских выстрелов, 12 коробок к спаренному пулемету по 250 патрон калибра 7.62, 5 коробок к зенитному пулемету калибра 12,7, ящик гранат Ф-1 – 12 шт., ящик с пистолетами на каждого члена экипажа, автомат – один, противогазы общевойсковой и изолирующий на каждого члена экипажа, для выхода из затопленного танка, вещевые мешки с личными вещами, скатки со средствами химической защиты. И вот в такой тесноте экипаж должен выполнять боевую работу. Вот поэтому в танкисты подбирают ребят небольшого роста, не более чем 170 см.
Знаете ли вы, что такое выход экипажа из зараженного танка. Нет вы не знаете, что это такое. Это надо не видеть, это надо пережить и притом много раз, ибо этот норматив отрабатывается в обязательном порядке при каждой проверке. Есть такой предмет в военном деле ЗОМП (Защита от оружия массового поражения).
Представьте  себе шпроты в банке. Представил? Вот примерно в таком положении таходятся танкисты в боевой машине. Я-командир, нахожусь на своем сиденьи, голова в командирской башеньке. Справа предплечьем упираюсь в ограждение пушки, слева радиостанция, колени упираются в спину наводчика. Он спереди упирается подушкой шлемофона в налобник прицела. Он тоже заблокирован со всех сторон. Механик-водитель полулежа в своем узком отсеке, ему труднее всего маневрировать. Только заряжающему есть где развернуться. А теперь добавьте условия зимнего времени и наденте на всех теплую куртку, ватные брюки и валенки. А теперь включайте секундомер, предварительно скомандовав - “Плащь в рукава, чулки, перчатки надеть! Газы!” Есть такая непростая команда. После этого каждый должен найти и раскатать скатку со своей защитой и в последовательности команды надеть свою защиту поверх комбинезона. И все это в тех условиях, которые я оговорил. Все люки закрыты.  При этом надо чтобы на плаще и чулках были затянуты все лямки, зафиксированы все шпинечки, каждая букля должна попасть в свое отверстие. Норматив коллективный, время засекается по последнему. Вот когда весь экипаж в строгой последовательности – командир, заряжающий, механик, наводчик, встанет впереди танка, тогда и остановиться секундомер. Поверьте мне на слово, что даже в самый свирепый мороз танкист вылезает мокрый. 

Летом 1962 года мы работали на полигоне, где переоборудовали его под новый курс стрельб из танка. Нашему батальону нужно было построить узкоколейную железную дорогу длиной 200 метров для движения тележки с мишенями для стрельбы из спаренного с пушкой пулемета. Небольшая насыпь, в конце дорожки бугор земли, который должен затормозить тележку, если она каким-то образом проскочит боковые копиры и ограничители. Дорожка построена. Работу принимает полковник Кобяков, Герой Советского Союза, заместитель командира дивизии. Был он выше среднего роста и чрезвычайно тучный, в талии  под три метра. Почему-то он решил замерить время движения тележки непосредственно на ней. Взобрался Кобяков на тележку с секундомером в руке, дал отмашку и тележка тронулась. Но так как не все было еще отрегулировано, тележка в конце дороги не остановилась, проскочила концевой копир и врезалась в земляную насыпь, естественно, 150-ти килограммовая глыба нашего Героя, строго соблюдая закон инерции, устремляется вперед. Спасло его то, что земля была рыхлая и увечий он не получил, но вот звезду Героя с кителя потерял. Так что пришлось всем батальоном просеивать землю в поисках этой звезды, кстати, не настоящей, а бронзовой подделки, настоящая хранилась в сейфе.
Другой казус. 6-й танковой ротой нашего батальона командовал капитан Резниченко, простой крестьянский мужик, не блиставший эрудицией, тогда его особенно я бы и не знал с кем сравнить, но сейчас я могу смело сравнить его с бывшим премьером Павлом Черномырдиным. Ибо его афоризмы становились постоянно действующими анекдотами. Как –то, на учениях его запрашивают по радио, где он находится и слышат ответ:
- Нахожусь в движении, прошел Умляйтинг, повернул на Ферботен -  это он  прочитал надписи на табличках, - Umleitung что значит  “Объезд”, а Verboten – “Проезд запрещен”.
В другой раз его ответ на запрос по радио  где он находится был еще более оригинален:
- Нахожусь на два пальца правее солнца.

В 8-й общевойсковой армии (в ее составе ранее была 7-я гв. ТД, потом управление армии расформировали и мы  оказались в 1-й гв. танковой армии) заместителем командующего по боевой подготовке  был генерал-майор Харазия, веселый, остроумный, любитель рассказывать про себя разные байки, его все слушали с восторгом, тем более, что все это преподносилось с кавказским акцентом. Вот некоторые из них.
Прибывает генерал в какую-то часть,  на контрольно-пропускном пункте его встречает дежурный лейтенант и представляется:
- Дежурный по КПП, лейтенант Петров.
- Доложите командиру, что прибыл ГМХ, - приказал генерал.
- Товарищ генерал, разрешите узнать что такое ГМХ?
- А что такое КПП?
- Контрольно-пропускной пункт, - отвечает лейтенант.
- Генерал-майор Харазия, - в ответ.
Вот так представились друг другу генерал и лейтенант.
Другой рассказ ГМХ:
        Едет Харазия на своей “Волге” по автостраде, вдруг его машину обгоняет военный УАЗик. Харазия пришел в ярость,  приказал водителю обогнать и остановить наглеца, что было сделано незамедлительно. В машине оказался один солдат-водитель,  спешил к своему командиру. Харазия высказал ему все, что он думает о нем. Потом спрашивает водителя, какой у него номер автомобиля, он четко ему доложил, тот  записал в свою записную книжку, не подумав самому посмотреть на номер. По прибытию в штаб армии, Харазия вызывает начальника ВАИ, называет номер автомобиля и требует принять к водителю меры. Какого было его возмущение, когда он узнал что простой солдат-водитель, его просто говоря надул, назвав номер, который был перед его глазами, номер машины генерала.
        Еще одна байка, которую он сам рассказывал благодарным слушателям.
       Шла районная комсомольская конференция. Тема типовая, отчет районного комитета и выборы на городскую конференцию. До боли знакомая процедура выдвижения кандидатов. Все идет по плану, то есть по написанному и утвержденному, вышележащим органом,  сценарию. Встают тайно утвержденные участники конференции и предлогают ту или иную кандидатуру в список для голосования. Но вдруг встает Харазия, поднимает руку и громовым голосом предлагает: “Харазия, Харазия!”. Председательствующий, ошарашенный таким нахальством, даже не спросил кто такой Харазия, и где он. Так и прошел он в список для голосования и был избран делегатом на городскую комсомольскую конференцию.

В нашей памяти с женой Соней годы службы и жизни в ГДР остались, как самые светлые и интересные. Мы были молоды, все хотели увидеть, узнать, попробовать. Это все же была заграница, о которой многие могли только мечтать, а нам посчастливилось служить там более 5-ти лет.
Мы ни в чем себя не ограничивали и жили по принципу – “Живи и радуйся”,  зная, что эти годы могут никогда не повториться, а на всю оставшуюся жизнь денег не накопишь, ущемляя себя и детей своих. Мы любили ходить по вечернему Цербсту, разглядывать красочные витрины,  посещали все злачные места, а уж если гастролировала, так называемая “Карусель”, то мы обязательно побываем на ней неоднократно, “Карусель” - это  по нашему веселая ярмарка  в сочетании с цирком, аттракционами, представлениями, нечто похожее на гастролирующий у нас “Луна-парк”. Если раз посетишь  ее, то считай половины зарплаты там оставишь, если очень скромно. Любили ходить в немецкие кинотеатры, их в Цербсте было всего  два, оба частные.  Они были небольшие, уютные, какие-то домашние и фильмы там показывали по нашим меркам довольно вольные, какие в наших кинотеатрах не увидишь. В общем, это было окно в другой мир, не такой в котором жили мы.
Сейчас, когда заканчивается седьмое десятилетие жизни, с грустью вспоминаю то время, когда я с нетерпением ждал, когда мне исполниться 28 лет. Смешно об этом говорить, но хотел быстрее преодолеть этот возраст, чтобы перейти во вторую группу по физической подготовке, ибо первая группа (до 28 лет) не имела ограничений и мне приходилось выполнять вместе с солдатами все нормативы. Если кросс на три километра для меня не был проблемой, то преодоление танковой  полосы препятствий для меня было  хуже смерти, особенно переноска на плече танкового аккумулятора, вес которого немного меньше моего собственного веса, а я был тогда худосочный. После 28 лет, когда осуществилась моя мечта, я , наконец-то, освобожден от полосы препятствий, а вместо  3-х километрового кросса, мне полагалось бегать только один километр. Много ли надо человеку для полного счастья?
В то время, как мы относительно неплохо жили и служили в Германии, страна, а вместе с ней и армия переживали труднейшие времена, В стране наступил голодный период жизни, дефицитом был даже хлеб, не говоря уже о других продуктах питания. В результате тотального сокращения армии (сперва на 1млн.200 тыс., потом еще на 200 тыс.) во внутренних округах образовался жуткий дефицит офицерских кадров,  и только к концу 60-тых годов этот дефицит покрыли за счет офицеров, призванных на два года из запаса, в основном выпускников гражданских ВУЗов, так называемых “двугодичников”.
Это время отразилось в народном фольклере в виде притч, анегдотов и разных баек.  Например : “ Кому  живется  весело, вольготно  на  Руси:  Евсееву,  Шабалину, Титову  и  Гагарину,  Хрущеву  и  Брежневу  а  нам  с  тобой  по-прежнему".
 Евсеев был начальником продовольственной службы полка, а Шабалин - заместитель командира по тылу, оба были настолько откормленные “хряки”, что шинели не могли застегнуть.
По Ленинграду ездил трамвай с плакатом, на котором изображена булка хлеба с надписью  “ Русское чудо”.
По поводу того, что президент Египта Гамаль Абдель Насер, получив от Хрущева звезду Героя Советского Союза, а  по возвращению к себе разогнал компартию Египта, пересажав коммунистов по тюрьмам, в народе говорили : “Лежит на пляже кверху пузом  полу-фашист, полу-эсер,  Герой Советского  Союза -Гамаль-Абдель ,  на  всех  насер”.    
Там же 20 мая 1962 г. родилась у нас первая дочь- Татьяна. Как сейчас помню, как ходили мы с Соней по вечернему Цербсту, она была беременна, и гадали, кто родится и как назовем (в то время про УЗИ еще не знали)., Порешили, что если родится дочка, то назовем ее Людмилой.  Вот пришло время схваток,  но мы в этом деле не особенно разбирались и пригласили войскового эскулапа,  благо, что мы дружили семьями,  Он сказал, что нужно срочно везти в госпиталь. Был выходной день,  полковая санитарная машина оказалась на выезде  и моя Соня смело садится в коляску подвернувшегося армейского мотоцикла и едет  за 30 км. в Дессау, в армейский госпиталь.  После обеда на этом мотоцикле ее привозят обратно,  сказали, что еще рано, да и вообще если возить рожениц, то не на мотоцикле, а на танке. Правда второй  заход получился лучше и я узнал, что родилась девочка.
Пришло время давать имя и регистрировать ребенка. Регистрация проводилась в советском консульстве в Магдебурге. Пока я добрался до консульства, а это от Цербста более 40 км. оно закрылось на обед, и в ожидании его открытия  я посетил не один гохштедт (по нашему небольшие ресторанчики-забегаловки)  и подняв достаточно настроение, решил, что дочка должна носить имя моей бабушки Тани - Татьяны Михайловны Самохваловой. Как говорится, посоветовался с женой и поступил наоборот.

Некоторые особенности службы и жизни в ГДР (ГСВГ). Советские войска, бывшие оккупационные,  находились на территории ГДР на особом положении:
-Мы не имели права вмешиваться во внутренние дела страны пребывания (хотя, когда сочтем нужным, очень даже можем - пример Венгрии -1956, Польши-1983, Чехословакии-1968).
-На территории военных городков действовали законы СССР, а если какие-то происшествия или преступления происходили за пределами воинской части, или связаны были с местным населением, то уж здесь должны  действовать законы ГДР. Но,  как правило, военное руководство договаривалось с местным, и вопросы решались внутри воинской части.
В то время существовал жестокие запреты на выход за пределы военного городка, на общение с местным населением, на ношение гражданской одежды , на посещение местных гохштедтов.  В зависимости от обстановки, в том числе и от международной,  и от прихоти Главнокомандующего (в то время Якубовский, затем Куликов)  эти запреты, то ужесточались, то ослаблялись.
Кстати, о прихоти высокого руководства. Я убедился, что чем выше начальник, тем на большую дурь он способен, тем он меньше представляет реальную службу в роте, батальоне, полку. В бытность министра обороны престарелого маршала СССР  А.А.Гречко вдруг пришел  приказ с требованием на территории военного городка все офицеры должны быть только в сапогах и под ремень. То, что в сапогах, это для нас строевых офицеров совсем не проблема, мы и так накогда не надевали ботинки, но вот под ремень и зимой и летом, когда нельзя даже в жару снять китель, это было тяжелейшее испытание. Трудно даже представить, каким потом исходили все офицеры в Туркестанском военном округе (ТуркВО), если здесь в Германии это было невыносимо. Вероятно, до некоторых больших начальников это дошло, и года через 1,5 – 2 это требование постепенно отошло в мир иной.
Другой факт. Анализируя военные конфликты, которые имели место в то время,  большие начальники пришли к выводу, что все больше боевые действия происходят в ночное время, значит нужно учить войска действиям в ночных условиях. Тут же состряпали в организационных указаниях требования – 30% учебного времени должно быть в ночное время. Вот и пришлось нам переходить на работу в ночное время. Чтобы набрать эти 30% учебного времени на ночь, нам пришлось не только стрельбу, вождение, тактику проводить  ночью, но и даже строевую, физическую и другие дисциплины, кроме политзанятий – это для партии святое. Но солдату надо отдать время на отдых, вот и получается, что мы стали жить по перевернутому распорядку, ночью занимаемся, днем спим. Хорошо, что через год разобрались и на следующий учебный год это требование забыли включить в организационные  указания.
Все это ложилось тяжелым моральным бременем на всех, и в том числе на меня, молодого, неженатого лейтенанта. А кругом было столько соблазнов и трудно было усидеть за колючей проволокой, Естественно, мы нарушали эти запреты и нелегально пользовались благами западной цивилизации.
Я хочу осветить один эпизод из моей жизни того времени, который ярко характеризует обстановку в нашем тоталитарном государстве.
Как - то, в одно прекрасное время,  с соблюдением всех законов конспирации, приглашает меня на беседу наш полковой особист (старший оперуполномоченный Особого отдела КГБ, были такие в армии структуры, да и сейчас есть). Престарелый капитан Борисов, из породы “пятнадцатилетних капитанов” (имеется в ввиду пятнадцать лет в звании капитан),  распрашивает про жизнь, про службу, не собеседование удава с кроликом,   а проявление отеческой заботы. А затем с такой же обворожительной улыбкой выкладывает целый букет данных, где, когда и с кем я бывал, с какими немочками встречался, какие рестораны посещал, короче на мне уже места нет, куда клеймо можно поставить. Так, что на этом мне можно заканчивать службу, прощаться с партбилетом, с военной карьерой    и в 24 часа покинуть пределы ГДР. Однако он человек хороший и зла мне не желает, он меня понимает, ибо сам когда-то был молодым, Он может закрыть глаза и спрятать весь этот компромат в сейф, если я дам согласие сотрудничать с ним. Немного поразмыслив, я  дал согласие и когда он спросил какой псевдоним я хотел бы взять себе для работы с ним, я не затумываясь сказал:
- Я Борис, значит буду Борисовым, - о том, что  фамилия капитана тоже Борисов, я как то тогда не подумал, он конечно обалдел от такой наглости, но только пожурил, сказал, что это дело серьезное, и шуточки здесь неуместны. Не знаю почему, но к моим услугам это ведомство никогда не обращалось, вероятно, держало меня в глубоком резерве, или без меня у них было достаточно информаторов (секретных сотрудников - сексотов), или не решались связываться со мной из-за моего острого языка и непредсказуемости.
Я много думал, а надо ли было признаваться в наличии такого позорного факта в своей биографии. Ведь испокон веков такие люди были презираемы в обществе. Но тем не менее как по другому доказать факт тотальной слежки и тотального доносительства насаждаемое государственной властью в лице КГБ. И если тебя к этому не подключили, значит, ты уже сам под колпаком и находишься в разработке. Много лет спустя, даже Соня мне призналась, что побывала на душещипательной беседе с Борисовым. 
Но однажды в компании молодых холостяков-лейтенантов после приличной дозы “Корна” (распространенная немецкая водка),  зашел разговор  об особистах и здесь под пьяную руку выяснилось, что каждый из нас где-то успел засветиться, побывал на душеспасительной беседе у особиста и был вынужден дать подписку о сотрудничестве. Здесь же мы порешили, что портить отношения с этой “Конторой” не будем, себе дороже, но и закладывать друг друга не позволим.  Вот такое джентельментское соглашение было заключено между нами. В последующим  я убедился в том, что практически все жители военного городка ( за исключением  немногих)  были повязаны этим спрутом, вынуждены следить друг за другом.
Ведь все понимали, во что выльется отказ от сотрудничества, имея в виду откровенный отказ - это высылка из страны пребывания или сокращением срока командировки, или элементарной провокацией, ибо ты станешь объектом пристального внимания. Поехал в отпуск, а тебе один из доброжелателей из твоего окружения попросил передать небольшую посылочку, которую в Брестской таможне уже ждут, да и не обязательно что-то передавать, каждый из нас обязательно вез в отпуск что-то запрещенное, а запретов было  так много, что их все и не знаешь.
Фоккероде, Это небольшой населенный пункт в окрестностях Рослау , между Цербстом и Рослау. Фоккероде для нас знаменит тем, что был хорошим  ориентиром.  В нем был  какой-то завод, похоже, химический, трубы, которого были видны далеко, а в ночное время на них горели сигнальные огни для самолетов, и для нас заодно.
Так вот.  В один из осенних дней мне было приказано убыть на Ораниенбаумский полигон (наш дивизионный учебный центр)  и перегнать с полигона 4 учебных танка в пункт постоянной дислокации, это примерно 40 км. Маршрут  для меня не был знаком, но мне пояснил командир, что надо ехать все время по набитой танковой дороге, а самое главное выйти на переправу через реку Мульде, приток Эльбы, ну а после переправы  там одна дорога, не заблудишься.  На переправе до 18.00 должен дежурить гусеничный самоходный паром (ГСП) инженерно-саперного батальона дивизии, на котором и должны мы переправиться.  Но обстоятельства сложились  так, что я из-за неисправности одной машины смог начать движение только после 18 часов.
Сделав несколько кругов по полигону в поисках выхода на переправу, я был остановлен каким-то начальником  в плащ-накидке. Мой вид, прямо скажем, не внушал ему доверие. Было под вечер довольно-таки прохладно и я поверх гимнастерки надел старый солдатский бушлат. И в таком затра****ном виде я сидел на башне головного танка.  Начальник остановил колонну, подозвал меня к себе и, не дав мне возможности представиться и объяснится, отматерил меня от души. Мне это совсем не понравилось и я спросил его кто он такой.  Тогда он отвернул с левое плечо плащ-накидку, обнажил полковничий погон и представился – полковник Деревянко- заместитель командира дивизии, - соседней дивизии, которая совсем недавно передислоцировалась на наш учебный центр и обезобразила его, так что я заблудился, можно сказать, у себя дома. Тогда мне ничего другого не оставалось сделать, как  освободить из-под солдатского  бушлата погон старшего лейтенанта и представиться, после этого разговор пошел в нормальном русле.
Садился туман, темнело.   Я приказал на всех танках зажечь все габаритные огни и снять с них защитные колпачки, кроме того, включить ночные осветительные приборы Л-2 (для ночного прицела пушки и пулемета) и ОУ-3 (для ночного прибора командира) без инфракрасных фильтров, так, что это был не танк, а монстр, посылающий вокруг море света.
 Вот в таком виде с грохотом, пылью в световом ореоле я повел колонну к переправе.  Уже стемнело, туман по мере приближения к реке усиливался,  Видимость даже при столь мощном освещении была не более 10 метров и в этой ситуации, даже при незначительной скорости  передний танк на несколько метров вошел в воду. Я понимал, что искать паром бесполезно, его в это время просто уже не могло быть и пока ехал к реке, мозг прокручивал варианты действий.  Я знал, что где-то недалеко  от нашей паромной переправы должен быть мост и должна проходить дорога на  Дессау, Рослау и Цербст. Нашел какую-то полевую дорогу вдоль реки и почти наугад  в густом “молоке” ( мы были у самой воды, в пойме реки) стал двигаться.
Упершись в высокую насыпь,  я понял, что вышел к дороге и мосту. Оставалась одна проблема - как выехать на эту дорогу.   Забраться на эту насыпь танку не проблема, но как не сильно изуродовать ее при этом, у них же все так ухожено. Наверху изредка проезжают машины, что я определял по  белым пятнам света, перемещающимся в тумане.  Остановив колонну, я проехал на своем танке  вдоль насыпи и нашел более менее удобное место, пригодное для выезда на автостраду. Через несколько минут вся колонна стояла на  дороге,  туман наверху был не такой густой, как в низине, в пойме реки, и вот мы, все в огнях, поехали через мост, по которому последний раз танки ездили в 1945 г. и вошли в город  Дессау, родина моей дочери Татьяны. Едем громыхая. гусеницами по ночному немецкому городу,  чистому, ухоженному и мы в нем явно инородное тело. Заблудиться трудно, на каждом перекрестке указатели, не промахнешься, как тот красноармеец  что  шел на Одессу, а вышел к Херсону.    Трудно себе представить, о чем думали местные жители, заслышав этот грохот и, увидев столько огней, но то, что мы доставили им беспокойства, это видно по тому, как вспыхивали огни в домах и тут же, в испуге, гасли.
Таким образом, мы проехали Дессау, кстати, уже в сопровождении полиции, но попыток остановить нас не было - себе дороже, и, выехав за город, начали продвигаться в сторону Рослау. Это были уже более менее знакомые места, мы сошли с основной дороги  на танковую и ориентируясь на огни Фоккероде  проселочными  и танковыми дорогами ( их здесь было уже много), объезжая Рослау пошли на Цербст. Тумана уже не было, да и начинало светать.  Вот таким образом, используя трубы Фоккероде как ориентир для основного направления,  я, петляя по проселочным и лесным дорогам, добрался к утру до Цербста и, загнав танки в парк, доложив дежурному по полку, спокойно пошел домой отсыпаться.
А тем временем разворачивался международный скандал. Вся полиция района поднята на ноги, оперативный дежурный ГСВГ (Группы советских войск в Германии) грызет телефоны, выясняя, откуда взялись танки в этих городах, да еще и в ночное время. Где-то часов в 10.00 утра меня поднимают с постели, вызывает к себе начальник штаба полка майор Савочкин Р.М. (в будущем начальник штаба Ленинградского военного округа, умер от рака ) и ведет со мной такой разговор :
- Ведь ты не гонял танки ночью по Рослау и Дессау?, - я сразу понял, какой ответ ждет от меня начальник штаба.
- Нет, не гонял.
- Ну и правильно, не надо было этого делать, мы тоже не знаем, чьи это были танки.
Если бы подобная ситуация случилась со мной в более позднее время, то я вряд ли решился на такой “подвиг”, а по молодости считал, что я все могу и принимал решения не задумываясь о далеких последствиях. Хорошее было время, когда ты молод, полон сил и энергии и не отягощен жизненным опытом и не задавлен стереотипами, не закомплексован.
13 августа 1961г. Эта дата вошла в историю не только Германии, но и всего мира, как пример превращения  “Железного занавеса” в бетонную стену. Для молодого поколения эта дата ничего не говорит, ибо ничего не осталось от того, что бы напоминало об этих событиях. В этот день была наглухо закрыты границы между ФРГ и ГДР и между Западными и Восточными секторами Берлина, началось строительство знаменитой Берлинской стены,  которая была построена в рекордно короткий срок - не более недели. В этот день для Западного Берлина остался единственный способ связи с внешним миром — по воздуху.
Не могу сказать, кем и когда принималось решение по этому вопросу, но наш полк привели в повышенную боевую готовность буквально накануне этого события. Как сейчас помню - собрали всех офицеров в клубе и командир с замполитом (Дьяченко и Полунин) что-то говорили о происках империализма и о подготовке войск НАТО к провокации. Тут же дали указание выдать всем офицерам личное оружие, в течение дня со всем личным составом полка провести практические занятия по боевому гранатометанию, Усилили караулы, вокруг военного городка выставили дополнительные посты, в офицерских домах, которые были вне военного городка, в подъездах разместилось по отделению солдат для охраны.
Ну а мне, как и предписывалось по этому виду боевой готовности, в составе 4 танковой роты,  пришлось приступить к охране близлежащего военного аэродрома, на котором дислоцировался полк истребителей-бомбардировщиков.
Мой танковый взвод разместился на одном из сторон аэродрома с внешней стороны,  метров  250 между танками, по одному члену экипажа в охранении и по одному на радиостанции во внешней связи.
На следующий день, 14 августа в небе появились тяжелые самолеты и с интервалами несколько минут стали заходить на посадку, рассредоточиваясь по разным углам аэродрома. Из них высыпались десантники, построились и скрылись в ближайшей рощице. Мы  тут же наладили с ними общение. Я пошел поговорить с ними, встретился с молодыми офицерами, по всей вероятности тоже командиры взводов, они были в комбинезонах и звания не просматривались, Они меня спросили, куда забросила их судьба,  и когда я им сказал. что это Цербст, они не поняли где это и им пришлось пояснит, что они в Германии. Тут-то они совсем обалдели и стали кричать об этой новости.
Их сюда доставили из Каунаса, а такие мелкие “пешки”, как эти лейтенанты даже не знали,  куда их перебрасывают по воздуху, в общем как “котов в мешке” забросили в Германию.   
А в это время в Берлине лихорадочно строилась знаменитая стена, а вокруг нее нагнетались такие страсти, что мир оказался на грани ядерной катастрофы, еще бы - целый многомиллионный город оказался отрезанным от всего внешнего мира, даже без связи, канализации, водопровода и т. д.
      Для срыва строительства стены американцы решились поиграть мускулами, показать силу и готовность к решительным действиям. Они выдвинули на огневые позиции  роту танков и стали имитировать подготовку к атаке. С нашей стороны была выдвинута и развернута танковая рота, и вот так танки против танков стояли целые сутки с нацеленными друг на друга заряженными орудиями, для начала войны достаточно было одного случайного выстрела. Все же благоразумие восторжествовало, американские танки сдали назад, а наши вслед за ними ушли вглубь кварталов. Созданная таким образом стена, как олицетворение “железного занавеса” просуществовала почти 30 лет и летом 1990 года была разрушена народными массами с обеих сторон.
Как-то мне удалось побывать на экскурсии в Берлине и посмотреть на эту стену у знаменитых Бранденбурских ворот, что рядом со зданием бывшего Рейхстага. Недалеко от этих ворот находился мемориальный центр жертвам фашизма. Это такое кубическое здание - в виде мавзолея, внутри в темном зале находился огромный камень-валун из черного гранита, как бы придавившего своей тяжестью могилу фашизма, гарантирует, что он не поднимется.
По обеим сторонам от входа на подставках стоят два часовых  почетного караула в боевой форме с карабинами на плече. У меня было время, и я внимательно понаблюдал за этими часовыми, Вдруг мне показалось, что часовые произвели какое-то быстрое движение. Я присмотрелся повнимательней, и установил, что карабины у них уже не на правом плече, а на левом. Я тогда решил проследить и установить момент, когда произойдет очередная смена оружия. И проследил, что один из часовых носком сапога нажимает незаметную кнопку на тумбе и по третьему, едва слышному звуковому сигналу, оба часовых молниеносно производят переброску карабина с одного плеча на другой и это делается каждые 15 минут.
Это был единственный выезд в Берлин.
Что удивляло всегда меня в Германии так это то, что при огромной плотности населения, ведь на каждом шагу населенные пункты, лесов диких, как у нас нет, в основном посадки ровными рядами, чистые, ухоженные, никакого валежника, никаких порубок, тем не менее, полно животных:  кабаны, лисы, зайцы. кролики, косули и всякая прочая живность. Глядя на  все это, каждый офицер считал своим долгом взять в руки ружье, стать охотником.  Не избежал такого соблазна и я, охотником не стал, но вот ружье несколько раз в руки брал. В какой-то отпуск я приобрел  в Бресте одноствольное ружье 12-го калибра, назвал его “Оленебоем”. Охотник из меня, прямо скажем, никакой. Даже при таком обилии дичи, я редко  когда возвращался с добычей. Как-то раз в один из весенних воскресных дней выехал с ружьем на велосипеде на старый, заброшенный танкодром и давай прочесывать его. Больше часа проходил, никого не увидел, не поднял, надоело ходить да и устал уже.
Собрался было идти к велосипеду, чтобы ехать домой. как вдруг увидел прямо передо мной зайца. Бедняга  лежал ко мне спиной и замер от страха, не шевелился. Я тоже замер, только от радости, что он мне попался. Но ведь если  я его спугну, он побежит, то я из своего одного ствола вряд ли попаду, и могу остаться без трофея. Нет, решил я, будем брать лежачего.  Не сходя с места и не дыша, я тщательно прицелился (расстояние было 3-4 метра) и выстрелил. Конечно, от такого выстрела в упор весь зад зайцу разворотило и остались одни уши, но, тем не менее, я привез их жене, что ни говори, а уши тоже охотничий трофей, тем более  такой, что запомниться на всю жизнь как от жилетки рукава.   
       Я всегда гордился своей профессией танкиста и меня всегда удивлял и раздражал тот ажиотаж вокруг десантников и пропаганда элитности десантных войск. Почему-то никто не вспомнит новейшую историю войн и военного искусства. Не было в ней ни одного мало мальского сражения в котором не принимали участия танковые войска в массовом количестве. Но ни один военный историк не назовет ни одного сражения даже к годы ВОВ, где бы были применены хотя бы тактические воздушные десанты, не говоря об оперативном и стратегическом их применении. Немцы и англичане  да, их применяли, и очень даже успешно, но только не у нас. Тем не менее вокруг десантников создан ореол героики и славы, хотя я не вижу чем можно гордиться, разве только тем, что они кирпичи разбивают своим лбом, да челюсти крошат прохожим, во время празднования дня ВДВ.
   Воинская служба никогда не была легкой работой, но, на мой взгляд, у танкистов она особенно трудна. Ведь для полевого быта ничего не предусмотрено. Как можете, так и выживайте.
Кто не был в шкуре танкиста, тот не может себе представить, что представляет собой танковая броня зимой при 25 - 30-ти градусном морозе и к ней не прикоснешься в элегантных кожаных перчатках, тебя спасут только меховые рукавицы с верхонками,  когда ты в командирском люке и сквозь тебя огромный метровый вентилятор гонит  поток холодного вохдуха для охлаждения двигателя. Ну а если надо устранить какую-то неисправность, то это надо делать несмотря ни на какой мороз, ибо от живучести танка зависит и твоя жизнь. Нисколько не легче в летнее время. Я помню, когда в жаркое лето в учебном полку в Омске участились случаи обмороков курсантов от перегрева, я принял решение проводить практические занятия по вождению с 4-х до 10 часов утра.
Танкисты всегда отличались своим коллективизмом, потому, что все, что им приходиться делать, можно сделать только сообща. Или силами экипажа, или взвода, а то и роты.
Танковая рота остановилась в зимнем лесу на ночь. Тут же в работу вступают все. Один танковый взвод (12 чел) занимается расчисткой от снега площадки для палатки и устанавливает разборный каркас, другой снимает с танков притороченные скатки брезентов, стелит несколько слоев на пол, брезенты  натягивают на каркас, внутрь устанавливается печь с трубой. Кстати, танковый брезент имеет размеры  9х9м., т.е. 81 кв.м.  и в свернутом виде его вес под сотню килограмм, раньше он изготавливался из конопли, потом пошли уже синтетические. Третий взвод заготовляет дрова на всю ночь. Не проходит и часа, как место для ночлега готово. В этой обстановке вряд ли найдется человек, который уклониться от работы. Печки видел разной конструкции, кто какую придумает и изготовит. Но особым почетом пользовалась печь под названием “Паларис”. На удивление примитивная и очень эффективная конструкция. Она представляла собой круглый корпус из толстостенной трубы большого диаметра (не менее 30-ти см)  и высотой   до метра и вытяжная труба. Все! На расстоянии от полуметров от днища трубы проделываются несколько рядов отверстий. В корпус до первого ряда отверстий заливается солярка и поджигается. Печка горит всю ночь, пока не выгорит вся солярка. Корпус раскаляется до красна. В палатке не то, что тепло, даже жарко и конечно опасно. Горит печка  с таким гулом, как будто ракета на стартовом столе, потому то и получила такое название.
Если это летом или осенью, когда ночью прохладно, экипажи разворачивают брезенты на трансмиссии  в 4-6 слоев и залезают между слоями. Брезент хорошо держит тепло горячего двигателя и только к утру начинаешь чувствовать холод. Ну, скажите мне, многие из Вас испытали такое удовольствие переночевать зимой в палатке под рев “Палариса” или под танковым брезентом на трансмиссии,  или просто на днище танка.
Приходилось ли вам видеть как выглядит танкист после совершения марша летом? На нем нет лица, а есть слой пыли, осевший на потную кожу, настоящая короста, которую можно снимать как маску. Такое состояние не может присниться флотскому офицеру или матросу даже в кошмарном сне, с их стерильной одеждой и белоснежной тульей высокой фуражки. Для кого еще, кроме танкистов, постоянной,  повседневной и парадной формой одеждой зимой и летом в любую погоду был комбинезон, пропахший соляркой и маслом, десятки раз стиранный, оттого еще родней,  ценней и нужней. Видит бог, что люди этой скромной военной профессии достойны уважения и это уважение заслужено многим поколением танкистов. 
Служба в ГСВГ оставила самые хорошие воспоминания.  Я узнал, что такое настоящая боевая подготовка в полнокровной части, я  освоил весь комплект навыков, необходимых офицеру-танкисту, прошел хорошую школу становления офицера. Тот опыт, что я приобрел за 6 лет службы в ГСВГ пригодился мне на всю жизнь.

“Белорусский котел”(кошмар)  (октябрь 1966-сентябрь 1968).
Но всему приходит конец. В октябре 1966 года я с семьей по замене  убыл в Белорусский военный округ в г Бобруйск,  193 танковая дивизия, 5 танковая армия. Военный городок располагался в пос. Кисилевичм, 5-6 км. от Бобруйска Могилевской области. После ГСВГ служба мне показалась настоящим адом своей неорганизованностью, неустроенностью. В этот период как раз переходили с трехлетней службы на двухлетнюю. Одно это создавало большие трудности с личным составом, одни увольнялись после 2-х лет службы, другие служили два с половиной года, а третьи после 3-х лет. Состояние дисциплины было угнетающее
В этот период стало сказываться необдуманное сокращение офицерских кадров, ликвидация военных училищ. Танковое училище, в котором я учился было ликвидировано , и на месте его прибыло из Хмельницка (Украина) военно-техническое училище ГСМ ( готовило специалистов ракетного топлива).
В результате этих мероприятий  в полку, в который я прибыл служить я оказался единственным командиром взвода - офицером. Остальными взводами командовали сержанты и старшины сверхсрочной службы и сержанты срочной службы. Это был дурдом в полном смысле слова. Несмотря на то что, меня скоро поставили командовать ротой, мне пришлось нести службу начальником караула, ведь караулы в полку по статусу были офицерские и сверхсрочника нельзя было назначать начальником  караула. Так и служил - сутки в карауле, через двое на третьи дежурный по полку.
Кроме того, мне с трудом удалось поселиться в квартире моего сменщика, которая была в двухэтажном деревянном бараке. Две маленькие комнаты на первом этаже. Соседи - семья сержанта сверхсрочной службы механика-водителя. На две комнаты одна большая печка. Все условия на природе: туалет во дворе метров 30, - прямо, вода в колонке 50 метров - налево, уголь и дрова 40 метров - направо, там же рядом мусорная яма. С  утра жизнь идет по кругу - выгреб золу, вынес на мусорку, туда же освободил “ночную вазу”, набрал угля и дров, принес домой, потом надо принести воды и т.д.
В эти годы уже практиковалось формирование автомобильных батальонов для уборки урожая.  Это партийное  мероприятие проводилось с таким усердием, что в нашем полку на все лето, а практически на полгода оставалось только две бортовые машины, одна для хозяйственных нужд, другая на обеспечения боевой подготовки и караульной службы. Невозможно себе представить какие трудности испытывал полк, а впрочем и все вооруженные силы,  из-за  дефицита автотранспорта. Сейчас , когда я пишу эти строки, когда рухнуло огромное государство, когда рассыпались колхозы, когда деревня уже в течение более 10 лет не получает от государства никакой финансовой и другой помощи, когда парк техники в селе сократился в десятки раз и нет ни одной единицы техники моложе 10 лет ,  тем не менее на селе собран урожай, какой не видели  несколько десятков лет. Вот что может быть, когда крестьянин понял, что никто не поможет и надо расчитывать только на себя, А в то время государство усиленно развращало крестьянина, из кормильца  превращало в нахлебника.
Эта обстановка, в которой я оказался, заставила меня задуматься над тем, как же мне изменить свою жизнь  и у меня все чаще появлялась мысль, а не поступить ли мне в академию.
Главную роль в решении этого вопроса сыграла Соня, она настойчиво вдалбливала мне мысль о поступлении в академию. У меня оставалась последняя возможность это сделать в 1968 году, ибо мне шел уже 31-й год, а командиры рот могли поступать в академию до 31года.
Таким образом, подал рапорт на поступление в академию и стал готовиться к экзаменам. Как обладателю красного диплома за военное училище, мне необходимо было сдать экзамены по математике, тактике и технике. Если тактика и техника для меня не представляли особой трудности, то уж математика для меня была на уровне китайской грамоты. В средней школе более 3-х баллов я по математике не получал, а спустя более 10 лет моя голова была совершенно свободна от нее и готова была принимать любую информацию и в любом количестве. Жизнь заставила, и выход был найден. Нашел платные подготовительные курсы в Бобруйске и стал их посещать два раза в неделю в вечернее время. Очередной отпуск тоже был посвящен математике и в результате этого я сдал вступительный экзамен по математике с блеском, даже сам был удивлен.
Кандидаты для поступления в академию - абитуриенты в течениие двух месяцев находились в летнем лагере “Сенеж” вблизи г.Солнечногорска Московской области на берегу живописного озера Сенеж.  Все мы от капитана до подполковника были организованы в отделения и взводы и жили в палатках по 6 человек.  Распорядок был самый что ни есть жесткий.  С утра подъем по трубе, физзарядка и весь день по строгому расписанию не хуже чем в учебном полку, передвижения только строем. Хорошо запомнилась нравственная обстановка в коллективе. Несмотря на то, что в целом отношения были товарищеские, даже дружеские, тем не менее, что-то от закона джунглей - слабые умирают, присутствовало всегда. Все понимали, что это последняя  инстанция этого отборочного марафона ( полк, дивизия, армия, округ, группы войск) до академической мандатной комиссии. Половина из нас должна будет покинуть этот лагерь и, по крайней мере,  в этом году уже не увидит стен академии и только вторая счастливая половина будет учиться в ней. Поэтому в каждом  приятеле я видел своего соперника, с которым мне надо поделить одно место, но добровольно никто не хотел уступать.
Для меня это была единственная и последняя возможность, более менее, совершить свою военную карьеру.
Были отброшены все мысли, кроме  как о подготовке к экзаменам и чтобы не дать никому никакой возможности себя скомпроментировать, пришлось уйти, в полном смысле, в подполье.   
Ни одного лишнего слова, ни одной шутки, не говоря уже о пререкании с командиром отделения. За два месяца я ни разу не поехал на выходные в Москву, просто я не мог рисковать своей судьбой. За два месяца процентов 20 были отчислены досрочно за разные мелкие погрешности, “закон джунглей” работал четко. Тот, кто убывал досрочно, брал свой полосатый матрац, постельные принадлежности и нес все это сдавать на склад, поэтому это явление называлось “полосатый рейс”.
Надо ли говорить с каким остервенением мы штудировали учебники и боевые уставы. Днем  мы занимались в летних классах в лесу, а вечером самоподготовка, которая проходила в огромном летнем оперативном классе человек на 300, который у нас назывался “караван-сарай”.  Это  действительно был огромный сарай без окон, без дверей, продуваемый  и проветриваемый со всех сторон.
После  ужина часть абитуриентов приходили в класс и занимались столько, сколько считали нужным, свет горит, в лесу тишина и ничего не отвлекает. Так вот, я не помню такого, чтобы я ушел из “караван-сарая” раньше кого-то, в каждом устойчивом абитуриенте я видел соперника и считал, что если он будет заниматься больше, чем я, то он будет знать больше и поступит, а я нет. То-есть, сработало то здоровое самолюбие в хорошем смысле слова, которое стимулировало меня на этот подвиг. На мандатную комиссия я пошел по списку четвертым, что говорило о том, что мой рейтинг среди кандидатов был очень высок.

“Академик”, но не тот, что имеет ученое звание, а тот, кто учится в академии. Академия БТВ им. маршала Р.Я.Малиновского. (октябрь 1968- август 1971).
И вот я слушатель Военной академии бронетанковых войск имени маршала Советского Союза Р.Я Малиновского (бывшая имени  И.В.Сталина). Распрощался с лагерем Сенеж, приехал на электричке в Москву, сдал в камеру хранения на Белорусском вокзале свой чемодан с вещами, ведь я собирался как минимум вернуться  сюда через неделю, а максимум через 10 дней. Таким образом, я налегке поехал в Бобруйск,  в свой полк для расчета с частью.  Надо было сдать роту, имущество,  что числилось за мной, получить предписание и  к  числу 28-29 августа прибыть академию.
Но  в тот день, когда я садился в поезд на Белорусском вокзале, 18 августа войска Варшавского договора с трех сторон пересекли границы  Чехословакии и вторглись в ее пределы, чтобы защитить социализм от контреволюции. В том числе в полном составе вошла 1-я танковая армия из ГСВГ, где недавно я служил, усиленная еще несколькими дивизиями, в общей сложности только танковых дивизий  в ней было восемь. А  с начала августа наша 193 танковая дивизия в составе  5 танковой армии под видом учений была приведена в полную боевую готовность, то есть, отмобилизована, сосредоточена в своем районе и находилась в готовности усилить группировку вторжения.
О том, чтобы сдать роту и убыть на учебу в академию не могло быть и речи. Вот в таком подвешенном неопределенном состоянии, на одних нервах, я находился почти два месяца, рушились мои планы и мечты. Но вот в начале октября месяца, когда было уже ясно, что наша помощь не потребуется, что ни о каком сопротивлении со стороны Чехословатской армии не может быть и речи, по той простой причине. что превосходство войск союзников было не менее чем в три раза, тогда-то мне дали добро на убытие.
О том, как разрабатывался план вторжения, мне рассказывал бывший начальник штаба полка, в котором я служил в ГСВГ, подполковник Савочкин, который навестил меня в Москве в академии, он в то время был заместителем командира Кантемировской танковой дивизии.
Собрали группу офицеров из оперативного отдела и  основных отделов управления 1-й танковой армии  поместили  на казарменном положении в отдельное крыло штаба армии (Дрезден), изолировав от внешнего мира. Там они разрабатывали все необходимые документы  (планы, распоряжения, приказы …)  Питание им заносили в тамбур, которое они забирали, потом выставляли использованную посуду. Таким образом, исключалось  общение с кем бы то ни было. Никаких телефонов, никаких открытых окон, все плотно закрыто щитами. Вот в таком положении они в течение месяца занимались разработкой плана, зато была обеспечена его полная секретность.
Прибыл в академию в середине октября. Из таких как я сформировали 4-е учебное отделение курса и я оказался “ последним из магикан”, все те кто непосредственно участвовали в этом бесславном походе уже сели за парты, а я до последнего находился на переднем рубеже лагеря социализма.
Итак, отставание почти два месяца и я с остервенением взялся за учебу и очень скоро  его ликвидировал. В общем-то, к учебе я относился как к работе, притом тяжелой работе и поэтому не позволял себе расслабиться даже на небольшое время. В субботу весь полный день занятия в академии, а в воскресенье до обеда обязательная самостоятельная работа по  подтягиванию хвостов, а это, прежде всего , лабораторные работы, рефераты, да и труды классиков марксизма-ленинизма надо было врукопашную переписать. И только в воскресенье после обеда в обязательном порядке выезд в город. Мы побывали во всех, без исключения, музеях, и конечно во всех театрах. За три года проведенные в Москве мы с Соней увидели столько, сколько не увидит коренной москвич за всю жизнь.
Благодаря упорному труду по окончанию обучения у меня в ведомости были только отличные оценки, кроме хорошей оценки по самому любимому предмету “Теория и методика стрельбы из танка”. Накануне сдачи экзамена по этому предмету Соня тяжело заболела и я на «скорой» отвез ее в институт скорой помощи Склифософского.  Естественно, пропустил консультации по этому предмету. На следующий день, иду на экзамен, беру билет и меня прошиб пот. Один из трех вопросов сразу бросается в глаза – «Обосновать вероятность поражения цели из танка М-48-А-1 (США) при выполнении упражнения стрельб…» и даются условия, количество снарядов -…, дальность стрельбы -… и т.д. Точно знаю, что такого никогда на моей памяти не было. Оказывается, что на последней консультации, на которой я не был,  этот вопрос рассматривался. Пришлось мне напрячься, вспомнить все что я когда-то знал из теории вероятности попадания, исписал всю доску всеми формулами, которые только знал и сделал вывод, что вероятность поражения цели из пушки танка М-48-А-1 тремя снарядами, на дальности 1800 м, при стрельбе с ходу со стабилизатором составляет 90%. Преподаватель был мне не знакомый, однако он оценил количество (но не качество) моих знаний по теории вероятности попадания в цель, и поставил мне в зачетке «хор». Это стала первая и последняя четверка в моей оценочной ведомости.
Соня, моя жена, вообще-то редко болела, но  в силу какого-то рока это случалось именно накануне важного события. Вот и в этот раз, накануне сдачи экзамена по курсу “Танки” ее пришлось срочно везти в челюстно-лицевой госпиталь, у нее воспалился зуб мудрости. Естественно, я пропустил последнюю консультацию. Начался экзамен по курсу “Танки”. Я как всегда иду в числе первой пятерки, беру билет, мгновенно сфотографировал вопросы, два не вызывают сомнений, можно к ним не готовиться, а от третьего у меня потемнело в глазах – “Рекуперация мощности в трансмиссии танка Т-1V (Королевский тигр).  “Не может такого быть!” Точно знаю, что такой темы не было в период обучения, я бы обязательно запомнил этот вопрос. Большой класс уставлен макетами агрегатов в разрезе, можно свободно перемещаться от макета к макету и соответственно,  потихоньку общаться.
Спрашиваю у слушателя – откуда это взялось, ведь этого я не мог не знать, если про него в процессе учебы говорилось? Оказывается, что про этот вопрос говорилось на последней консультации и сказали, что его можно посмотреть в монографии с таким-то названием. Как всегда в такой ситуации появляется боевое возбуждение, мозг прокручивает варианты выхода из положения и я решаюсь. Выход из кафедры охраняется, ее материалы секретные, я проскакиваю мимо охранника, бросаю ему фразу : -В туалет,- и бегом на второй этаж  в секретку, подаю в окошко свой пропуск и прошу быстро найти мне такую монографию и, так как в последний день перед экзаменом она была востребована много раз, мне ее быстро нашли. Я нашел страницу со схемой трансмиссии Т-1V и буквально зрительно сфотографировал эту схему, на это у меня ушло не более минуты.
Возвратил монографию, схватил пропуск и бегом в цокольный этаж на кафедру, сохраняя в зрительной памяти эту проклятую схему. Заскакиваю в класс. как я понял, меня никто не хватился, прошло не более пяти минут, к доске, начал лихорадочно чертить схему по памяти, пока не забыл и вот когда я начал проводить пунктирную облическую  линию от ходовой части к трансмисии, сзади услышал вопрос незнакомого преподавателя,- Что это?,- я смело говорю, что это рекуперация мощности, хотя понятия не имел, что это такое и преподаватель был удовлетворен этим ответом, на остальные два вопроса я без проблем ответил тоже на отлично, хотя и не пришлось готовиться. Была суббота и все преподаватели кафедры, проявляя корпоративную солидарность, подключились к приему экзаменов, чтобы быстрей все освободились на выходные. Наверное, не только сыграло желание быстрее с нами разделаться, но и результаты моей учебы отраженные в зачетной книжке. 

Учился я в академии с большим интересом и желанием. Стремился насытиться знаниями и как губка впитывал все что можно.  Особенно увлеченно изучал историю войн и военного искусства.  Изучали историю войн и военного искусства одновременно с оперативным искусством и вот тут - то начались нестыковки, Получалось, что наше стратегическое руководство накануне  войны все делало вразрез тому, что предписывает оперативное искусство. Появилось сразу много ПОЧЕМУ ? в моей голове, да и не только в моей, но никто не задавал вслух эти вопросы. Приучили нас за много лет партийной диктатуры  умные вопросы не задавать и, в общем, не дай бог, высказать сомнение в правоте нашего дела, в надежности нашей системы, в правильности линии партии. Итак - ПОЧЕМУ?
Почему в противоречии с нашей военной доктриной, готовясь к оборонительной операции по отражению агрессии, основные группировки оказались не в глубине, а у самой границы. Все шестнадцать армий первого стратегического эшелона  (170 дивизий) оказались вдоль границы, а в глубине практически ничего не осталось?
Почему основные стратегические запасы материальных средств оказались не в далеком тылу, а непосредственно приближены к границе, то-есть к передовым частям, как это делается при подготовке наступательной операции. Все эти запасы в первые дни войны оказались в руках врага, как хороший подарок?
Почему наша авиация базировалась в непосредственной близости от границы не только в пределах досягаемости фронтовой авиации противника, а даже артиллерии?
Почему убрали войска из укрепрайонов на старой границе (а было более 30 укрепрайонов) и разоружили и разукомплектовали, не создав  ничего нового на новой границе?
Каких военных успехов можно требовать от армии, которая, еще не вступив в сражения,  потеряла за 1937-38 г.г. репрессированными 30157 командиров всех рангов, в том числе 221 комбриг из 397, 136 комдивов из 199, 60 комкоров из 67, 3 маршала из 5. На командирском сборе, проводимом Министром обороны летом 1938 года из 225 командиров пехотных полков только 25 прошли обучение в военных училищах, остальные курсы младших лейтенантов и из запаса, и эти люди должны в ближайшее время вести людей в кровавый бой. Каких решительных действий можно ждать от этих командиров, если за их спинами постоянно маячила тень комиссара и особиста НКВД, власть которых была значительно больше, не говоря уж о том, что доверие политического руководства к ним было неизмеримо больше, чем к командирам.
Во время советско-финской войны дивизиями командовали майоры, вчерашние комбаты, а полками капитаны, вчерашние командиры рот. Будущий командующий крупнейшей группировкой войск Киевским Особым Военным округом генерал –полковник Кирпонос  зимой (11 марта подписано перемирие) 1940 года командовал во время финской кампании пехотной дивизией в звании майора, а через год с небольшим уже в звание генерал-полковника, погиб в окружении под Киевом, избежав участи Павлова, командующего Западным Особым Военным округом. Кстати, тоже за четыре года прошедшего  путь от комбрига  до генерала армии, командующим округом.
 Ну и еще много, много других почему, на которые не находил я ответа.
Начавшаяся перестройка (я называл ее переделкой) ослабила цензуру и прорвавшийся поток информации захлестнул страну. Казалось, что прорвалась плотина, которая сдерживала информационный поток в течение семи десятилетий и вот все это обрушилось.   Стало известно  нам то, о чем всегда и давно знал весь мир. Сейчас даже самому трудно представить, что можно многомиллионному народу огромной страны  вдолбить в голову то, о чем ни один человек по ту сторону границы не мог поверить. Вся история нашего государства, впрочем, как и всемирная, стала лихорадочно переписываться.
Вот когда стала приоткрываться завеса секретности, когда был опубликован доклад А.Яковлева - председателя комиссии по расследованию пакта Молотова-Рибентропа, а особенно после опубликования книги Виктора Суворова “Ледокол”, тогда все встало на свое место и стало предельно ясно, что Гитлер опередил Сталина в агрессии. Да! мы готовились захватить Европу под  предлогом освобождения от фашизма, с тем, чтобы над всей Европой  реяло знамя социализма. Вскоре стало известно о сушествовании разработанного Шапошниковым и утвержденного Сталиным «Плана по отражению агрессии (Соображения по развертыванию)» по которому никакой оборонительной операции на Западном ТВД не планировалось,  а все задачи решались наступлением.
В период учебы в академии в Москве мне пришлось участвовать в различных мероприятиях, некоторые хорошо сохранились в памяти. В 1970 году (если мне память не изменяет), я в составе нашего курса принимал участие в  составе делегации от Вооруженных сил в приветствии 19-му съезду ВЛКСМ. Сейчас об этом можно говорить как о театральном представлении, но в то время к таким мероприятиям относились очень серьезно. Уже шел съезд, когда нас собрали и повезли на тренировку,  точнее на репетицию.
Репетиция проводилась сразу после вечернего заседания съезда, и таких репетиций было две.  На них и разыгрывался весь спектакль. Он заключался в том, что первоначально идут в зал по трем проходам знаменосцы и выстраиваются перед президиумом (теперь такое слово уже забывается). Знамена несли очень известные в то время люди: генерал-полковник Кожедуб, герой войны, знаменосец Победы Мелитон Кантария, герой острова Даманского - старший лейтенант Бабанский (во время Доманских событий он был сержантом)., Светлана Савицкая, в то время просто знаменитая парашютистка - рекордсменка, много лет спустя летцица-космонавт, генерал-армии Лелюшенко, герой Сталинградской битвы. Со всеми этими людьми мы общались в фойе Дворца съездов, до выхода в зал. У всех них я взял на память автографы, которые сохранились до этих дней.
Вслед за знаменосцами в зал  Дворца съездов вошли представители всех родов войск. Затем выступил командир Таманской мотострелковой дивизии и по окончанию его выступления мы все орали здравицы партии: “Слава! Слава! Слава!”- это у нас хорошо получилось.
А потом маршал Буденный, престарелый, но в то время еще живой, (правда, ,мне  через полгода пришлось участвовать в его похоронах на Красной площади ) должен был  передать первому секретарю ЦК ВЛКСМ Тяжельникову свою боевую шашку, как символ преемственности поколений.  Все шло так, как разыгрывали на репетициях, до тех пор, пока не наступил черед маршала Буденного. Поддерживаемый под руки престарелый маршал, с трудом удерживая в обеих руках шашку, повернулся с помощью своих помощников, чтобы передать свое боевое оружие, но, увидев перед собой гражданского человека, затряс головой в знак протеста передать боевое оружие какому-то цивильному лицу, отвернулся от него и стал искать глазами какого -  нибуть военного, кому бы мог доверить свое оружие. Но и это по сценарию было предусмотрено. Тут же около него оказался здоровенный сержант с двумя ассистентами - солдатами из роты почетного караула и, получив от деда шашку, поцеловал ее и гордо удалился за кулисы.
Были и другие мероприятия,   но больше всего похорон.  Все академии в Москве были как нештатные похоронные команды, а тот период был богат на эти мероприятия. Пришлось участвовать в похоронах  маршалов Тимошенко, Мерецкого, Буденного, космонавтов: Добровольского, Волкова, Пацаева, и многих других, всех и не вспомнить.
Много было в академии  и такого, что сейчас даже трудно представить, на что мы были способны. Такими мы были беззаботными, что порой впадали в детство,  да и было нам в ту пору чуть больше 30-ти лет.
Как-то пришлось мне дежурить по  факультету зимой, на первом курсе с сокурсником  по учебному отделению Борей Пчелкиным. Это  была довольно странная личность, удивительно трусливый, нерешительный человек, а в целом безобидный, но хитрый, способный на мелкие пакости. Как человека беспринципного и мягкотелого, его у нас никто  всерьез не принимал и когда на одном “сабантуйчике”  я ему высказал, что страдаю комплексом его неполноценности, он даже не обиделся, только виновато улыбнулся.  Внешне он выглядел очень невзрачно: ниже среднего роста, полноватый, лысоватый. Я  могу с уверенностью сказать, что он никогда бы не прошел отбор в академию, если бы поступал в общем потоке, через лагерь “Сенеж”. У нас была группа офицеров,  которые служили в ГСВГ, а потом в составе  войск Варшавского  договора вошли в Чехословакию и когда потребовалось от этой организации кандидатов в академию, то Боря Пчелкин  в этой неразберихе проскочил, а экзамены сдавали они выездной комиссии и там же на месте проходили мандатную комиссию, а отправляли, вероятно, прежде всего, тех, от кого толку было мало и хотели избавиться. Вот таким образом Боря Пчелкин стал  “академиком”.
Кто-то   из двоих должен стать дежурным, а значить и ответственным и мы между собой разыграли, кто им будет. Мне без особого труда удалось Борю сделать дежурным по факультету.
Пришло вечернее время, и мы порешили, кто, когда будет дежурить и отдыхать. Я пошел первым на свое место отдыха - на диван в кабинете начальника факультета, был такой генерал-майор Артемьев - по кличке “Теща”. Спать не хотелось, во всех коридорах академии стоит тишина, в голову лезут всякие шкодливые мысли, желание разыграть Борю Пчелкина. Одну из них я решил реализовать. Достал из платяного шкафа генеральскую шинель и фуражку, надел все это и как был без сапог в носках, так и вышел в коридор. Везде свет погашен, только на столе у дежурного на столе светильник. Вышел я в полумрак и гаркнул на Пчелкина, что-то вроде : “Капитан!  Почему службу плохо несете?” Боря увидев в полумраке генеральские погоны и фуражку - обалдел, да и по натуре он был трусоват. Плохо ему стало. Пришлось выйти на свет босиком, успокоить его, выслушать все то нелестное, что он про меня думает, извиниться, пообещать, что сегодня больше подобное не будет, Но оказалось, что я ошибался и это было только началом.
Когда Борино сердцебиение восстановилось, я пошел обратно в генеральский кабинет к своему дивану и в темноте неловко задел дверь, и она закрылась, защелкнув на английский замок. Не надо забывать, что академия размещалась в бывшем Екатерининском дворце, тогда строили надежно, на века и двери были массивные и прочные. В закрытом  кабинете оказались ключи от него, мои сапоги, шинель с шапкой, а на мне генеральская форма, которая должна висеть в шкафу. Теперь настала моя очередь побеспокоиться. Попытался открыть дверь с помощью лома и топора с пожарного щита, не получилось. Принимаю решение - выйти из академии и у своего давнего приятеля Лени Короля добыть какой-нибудь более цивилизованный, чем лом инструмент и попытаться открыть дверь. Король жил рядом с академией в офицерском общежитии (в 11 корпусе) и учился на инженерном факультете на два курса старше.
Пришлось экипироваться у Бори Пчелкина. Надел его шапку, на два размера больше, сапоги натянул с великим трудом (на размер меньше), шинель оказалась чрезмерно коротка и в таком клоунском виде с наглой мордой и с повязкой дежурного на рукаве прошел через КПП, благо,  что пропуск мой был при мне. Поднял с кровати Короля, собрал кое-какой инструмент, и, спрятав его в рукав шинели, прошел опять через КПП и вернулся на свой этаж. Боря стоит в трансе и ждет своей участи. Можно только представить себе, что он только не передумал, сидя за столом дежурного без сапог, без повязки и головного убора, ведь в любой момент мог по этажам пойти с проверкой дежурный по академии.
Дверь удалось открыть, оторвав наличник закрывавший доступ к язычку замка. Конечно, после того как я прибил наличник на свое место, дверь потеряла свой товарный вид и выглядела уже не так, как при правлении Екатерины. Но факт взлома удалось скрыть, или взломщик сработал ювелирно, или зрение генеральское уже ослабло, только утром уборщица заподозрила что-то неладное, уж очень внимательно приглядывалась к двери.
 Памятное событие - участие в традиционной встрече выпускников военных академий  в Кремле с руководством Министерства обороны. При всей антипатии, что питал ко мне начальник курса подполковник Хитенко, он не мог противиться моему присутствию на столь историческом приеме. Встреча проходила в Георгиевском зале Кремля и в несколько прилегающих залах,  место нашей академии было в самом Георгиевском зале, в непосредственной близости от стола руководства.
Никаких стульев, стол длинной метров 10. Накрыт так, как наверное накрывают в царских апартаментах. Когда я пришел с этого приема то первое, что я сказал жене –“Соня, я в течении часа был при коммунизме”. Водка несколько сортов, рангом не ниже “Посольской”, коньяки, сухие вина и все это не то, что в достатке, скорее в изобилии.  Ну, уж про закуску просто нет слов. Салатами там не пахло, а в основном икра, буженина, балыки и т. д. Плотность наполнения столов довольно большая, если не сказать что очень тесно. Ни о каком свободном перемещении не могло быть и речи, пошевелиться и то трудно. Стояли за столом прижавшись друг к другу в полоборота. За каждым столом смотрящий из так называемого компетентного органа, как  бы не скрывался, а вычислить можно - по крайней мере, этот тип не кидался на выпивку и закуску, как мы, ему это не положено, работа у него такая, следить и не допустить пьяных эксцессов.
Стояли лицом  в сторону стола руководства МО. Вот появилась толпа маршалов, тогда их было много, во главе с Министром обороны  Маршалом СССР А.Гречко. Всех не помню, но то, что среди них были: Куликов, Якубовский, Епишев, Бабаджанян, Савицкий и др.( справка для моих внуков, эти маршалы в наше время были: Куликов - Главнокомандующий войсками Варшавского договора, Якубовский - Главнокомандующий Сухопутных войск, Епишев - Начальник Главного Политического управления, главный идеолог Вооруженных Сил, Бабаджанян - маршал  бронетанковых войск, Савицкий - маршал авиации). Были и какие-то деятели в штатском, конечно из военного отдела ЦК, но на них мы просто внимания не обращали. Министр сказал короткое напутственное слово, от выпускников с заверением крепить обороноспособность страны, как всегда, выступил выпускник военно-политической академии и пьянка началась. Предупредили, что на это мероприятие отводиться один час, полчаса на официальную часть, и полчаса на все остальное. Так, что как мы не старались, но за полчаса спиртного и закуски почти не убавилось.       
Да!  Совсем забыл рассказать   про Георгиевский зал. Это знаменитый на всю страну зал, конечно впечатляет. Потолки, наверное, высотой метров 15-20, своды, колонны.  На колоннах золотыми буквами тиснение всех   полков и батальонов участников Бородинского сражения. За давностью лет не могу описать детали, но то, что он поражает своим величием - это факт. 
        Как бы там ни было, а  учеба в академии завершается. Я ходил в отличниках и не особенно задумывался о своем будущем. Сомнений о том, что я ее окончу успешно у меня не было. Действительно, кто сел в этот поезд (академию) тот доедет до конечной остановки. Надо было совершить из ряда вон выходящее, чтобы тебя отчислили из академии. В этих условиях язык мой сыграл не лучшую службу. Достаточно было высказаться на партийных собраниях с критикой наших порядков, особенно в адрес начальника курса подполковника Хитенко, как этого было достаточно, чтобы нажить в его лице злейшего врага.
И вот наступило время распределения по окончанию академии. Я по своей молодости и природному оптимизму не особенно задумывался о своем будущем, считал - чему быть, тому не миновать, куда кривая приведет, так и будет. Но так думали далеко не все. Вот только тогда, в период распределения мы узнали о многих  КТО есть ХУ. Оказывается вокруг этого вопроса, о котором я не задумывался по своей наивности и принципиальности, кипели такие страсти, что трагедии средневековья покажутся наивными детскими сказками.
Примерно за месяц до мандатной комиссии четко прояснилось КТО есть КТО. Битва за хорошие места службы разгорелась не на шутку, в ход пущены все средства и связи. Поэтому, кто, куда и на какую должность планируется можно было узнать по тому, кто стоит за его спиной. Оказалось, что многие имеют влиятельных покровителей, которые могут повлиять на назначение.
Имея “красный диплом”, я предполагал, что мне может быть предложена должность начальника штаба полка и заранее решил от нее отказаться. Дело в том, что если бы я пошел на эту должность, не имея за плечами опыта в должности командира батальона, то меня ждет карьера штабного работника, что меня совершенно не устраивало, ибо я не питал любви к штабной службе.
Так оно и получилось. Кадровик из Главного управления кадров изучил мой оценочный лист и предложил мне, должность начальника штаба полка, конечно о месте службы - ни слова. Об этом не принято говорить, ибо офицер-коммунист должен безропотно служить там, куда его пошлет партия, а партия близко не посылает. Но я высказал свое мнение о желании пройти категорию командира батальона, и моя просьба была незамедлительно удовлетворена - не так уж часто отказываются от высоких должностей, за них скорее дерутся.
Через некоторое время нам вручили предписания  к новому месту службы. Кто куда, а я в Сибирский военный округ (СибВО), в город Юрга, Кемеровской области, город, который я нашел на карте только на второй день поиска.

Итак, закончена учеба в академии. В кармане диплом с отличием, на груди - академический ромб, на плечах майорские погоны, в  душе огромное желание работать, впереди неизвестная Сибирь и втройне неизвестная Юрга.

Начало Сибирской ссылки. Разве я мог себе представить, что она будет вечной. Новосибирск, танковый батальон мотострелкового полка.(август 1971- декабрь 1973)
      И вот я прибыл в г. Юргу, в танковый полк Ленинградско-Павловской мотострелковой дивизии и оказалось, что место,  под которое меня заявляли в академии, не освободилось и к моему счастью меня и мой контейнер переадресовывают в г. Новосибирск в 228 мотострелковый Севастопольский полк этой же дивизии, командиром танкового батальона. Я считаю, что мне и здесь жутко повезло, ибо батальон был полнокровный, то-есть укомплектован по штату военного времени. Кстати сказать, только тут я узнал, что танковый батальон мотострелкового полка отличается от танкового батальона танкового полка. Если в, привычном мне, танковом батальоне танкового полка 31 танк, соответственно по 10 в ротах и танк командира батальона, во взводе –3. То в танковом батальоне мотострелкового полка 40 танков, по 13 танков в танковых ротах и танк командира батальона, соответственно в каждом взводе по 4 танка. Вот и сравните нагрузку командира артиллерийского дивизиона, у которого в подчинении 18 орудий такого же калибра, что и танковой пушки и командира танкового батальона, у которого кроме 40 орудий еще столько же тяжелой и сложной техники, соответственно в несколько раз больше разнообразных задач.
Тот, кто знает военную службу, тот поймет в каких условиях я оказался. К этому времени  уже во всю проявился дефицит кадров, вызванный непродуманным сокращением армии. В батальоне из 10-ти штатных  командиров взводов (девять танковых и один связи) не было ни одного кадрового, все призванные из запаса, так называемые “двугодичники”
Вторая особенность - рядом с тобой, как говорится под боком, в 30-ти метрах штаб дивизии, в 500 метрах штаб округа, когда не знаешь, кто первым к тебе в батальон из начальства придет командир дивизии или командующий округом, самое поганое дело в том,  что они о своем визите не предупреждают. А так реально было, прихожу утром в батальон, а там меня встречает командующий СибВО генерал-полковник Хомуло М.Г.
Другая особенность в том, что в связи с близостью штаба округа все мероприятия окружного масштаба проводились с привлечением личного состава полка или на его базе.
Не могу не сказать еще об одной особенности, дело в том, что у меня в батальоне служил, а точнее при мне начал свою службу командиром танкового взвода, после сдачи экстерном за нормальное училище, Игорь Пузанов, зять командира дивизии генерала А. Левадного. Пока я командовал этим батальоном в течение 3-х с небольшим лет, Игорь успел прослужить в батальоне командиром взвода, командиром 1-й танковой роты и начальником штаба батальона. Теперь я об этом говорю с гордостью, ибо я в полной мере был его первым командиром, первым учителем. Я всегда с большим уважением относился к этому офицеру, ибо видел в нем все лучшие качества военного человека, и внимательно прослеживая его карьеру, и на все нападки на него множества недоброжелателей, всегда всем говорил о нем “большому кораблю - большое плавание”.
Сейчас мой бывший подчиненный и мой ученик заместитель Министра обороны генерал полковник   И.Пузанов, надеюсь что на этом его карьера не закончится и он станет Министром обороны.
Несмотря на не совсем благоприятные особенности, тем не менее, я об этом периоде службы я вспоминаю с удовлетворением. В эти годы я вырос, как командир, соединил теорию с практикой, аккумулировал опыт 7-ми летнего командования взводом, 2-х летнего - ротой, а перед этим почти 5-ти летний опыт учебного полка и училища, к сожалению, не так уж много у нас в армии командиров, которые имели возможность управлять полнокровным танковым батальоном, участвовать многократно на тактических учениях, перевозил много раз весь батальон ( а это 40 танков и 15 единиц различной колесной техники) по железной дороге, только в роли начальника эшелона я был более 10 раз. Мне посчастливилось самостоятельно организовывать и проводить много раз боевые стрельбы, легководолазную подготовку и подводное вождение, все виды стрельб, от одиночных до стрельб подразделением на большие дальности и с закрытых позиций. Всего не перечислить. Служба  была насыщенная, интересная и вместе с тем, изматывающе трудная.
Сентябрь 1972 года. Юрга, окружной полигон. Закончились тактические учения дивизии, на которых батальон участвовал в полном составе. Все пошли на погрузку, а нас оставляют на полигоне для выполнение стрельб боевым снарядом. Разместились лагерем, личный состав поротно в больших  палатках сделанных из танковых брезентов,  танки в полевом парке. Первый день стрельбы. Первый выстрел в 9.00. Часов в 7.00 с началом рассвета выехал на своей разъездной машине БРДМУ (Боевая разведывательная машина управления, она в бою предназначена для штаба батальона) на танковую директрису (так называется участок полигона для стрельбы из танкового вооружения). Завтрак для солдат задерживается, поэтому, к счастью, никого не взял и поехал только с водителем, а надо бы еще взять с собой связиста, артиллерийского мастера, фельдшера.
Сентябрь, утро уже прохладное, в низинах вдоль ручьев и речушек стелется туман. Мой водитель Абдурахманов дорогу знает хорошо, и поэтому  едем быстро. Впереди дамба, справа небольшой пруд, слева крутой обрыв, над дамбой и озером туман. С ходу влетаем на дамбу и вдруг впереди навстречу из тумана прет на нас УРАЛ-375, через мгновение мы должны с ним встретиться лоб в лоб. Мой “джигит” круто берет вправо и мы кувырком с дамбы в воду. Первая мысль - не прыгать, это танковый закон, кто прыгает, тот погибает. Сгруппировался, вцепился двумя руками в поручень. Не сразу понял ,что произошло, темно, кругом бурлит вода. Инстинктивно  сунулся вверх, там, где должен быть люк, но уперся в броню, бросился в другую сторону, там тоже железо. Несколько секунд на осознание - что произошло, где я? Наконец в темноте сообразил что я в воздушной подушке, которая катастрофически уменьшается, что мой “броник” перевернулся и надо мной его днище, а люк следовательно подо мной и в голове одна единственная мысль - “неужели это все так просто”.
Вокруг по-прежнему тьма и все также бурлит вода, вытесняя воздух. Но глаза к темноте уже адаптировались и я почувствовал (именно не увидел, а почувствовал), что подо мной люк, что внизу сереет его пятно, хотя, конечно, никакого пятна не было. Как ни страшно было покидать воздушную подушку, тем не менее, набрав побольше воздуха, нырнул вниз в неизвестность, к этому спасительному пятну и, утопая руками в грязи стал выкарабкиваться из - под погружающейся в ил  машины. Еще несколько секунд и люк бы погрузился в жидкую грязь пруда. Вынырнул и увидел такую картину: от “броника” уходит под воду последнее колесо, на берег вылезает  мой “джигит”, который по своей малограмотности, не зная танковых законов, не стал держаться за руль, а вылетел по касательной из люка и, несмотря на то, что не умел никогда плавать, тем не менее, сумел добраться до берега. На дамбе стоит летучка МТО (машина технического обслуживания) и рядом с ней зампотех роты (из двугодичников), пытается понять, что же произошло. Грязный от пяток до макушки, не столько в возбужденном, скорее в заторможенном состоянии, еще не совсем понимая, что произошло я залез в кузов летучки и приказал везти меня в лагерь.
Там в лагере, пока я лежал под одеялами и согревался, мне перешили мои майорские погоны на форму какого-то лейтенанта и буквально через полчаса я уже стоял на вышке управления и руководил подготовкой к стрельбе. В 9.00 первый выстрел, и начался боевой день. Только после стрельбы принимающий стрельбу офицер управления боевой подготовки подполковник Кондратьев  узнал от кого-то, что стрельбы могло в этот день и не быть. 
 Три года службы в этой должности были настолько насыщены практическими мероприятиями, настолько интенсивно велась боевая подготовка, что этот период в памяти остался одним монолитом, без деталей. Но, тем не менее, я всегда вспоминаю это время с гордостью, ибо в результате каторжного труда, мне удалось добиться того, что многие не сумели. Из пьяного, разложенного вконец батальона, я получил через год великолепно управляемый, отлично подготовленный батальон, который я сам называл “золотым батальоном”.
Первая итоговая проверка в качестве командира батальона.  Сдаем вождение танков ночью, так называемое 6-е упражнение вождения боевых машин (контрольное упражнение), маршрут с препятствиями протяженностью 3,6 км., на нем шесть препятствий и 1,5 километровый скоростной участок. Накануне с каждым механиком проехал по препятствиям по  трассе, так что знал на что расчитывать, хорошая оценка гарантирована. По танковым законам всегда первыми проверяются командиры-офицеры. Если стрельба из танка, то первыми стреляют комбат, его заместители, командиры рот, командиры взводов, и только потом командиры танков и наводчики. На вождении такая же картина, сначала ведут по трассе танки командования батальона, потом роты, потом командиры взводов и механики-водители. Опыта вождения у меня было достаточно, очень хотелось показать свой профессионализм, что и говорить некоторое тщеславие заело. Занял место механика в танке, закрыл  люк, зафиксировал рукоятку люка в нижнем положении, включил тумблер преобразователя напряжения прибора ночного видения механика-водителя (ТВН-1), подключился к внешней связи и доложил о готовности. Как всегда в такие минуты нахожусь в состоянии боевого возбуждения. Передо мной светится желтоватым светом экран  прибора ТВН-1, размер его всего 10х10 см., совсем как в первом отечественном телевизоре КВН.  На желто-зеленом экране с трудом просматривается  изрезанная следами траков гусениц трасса. Видимость не более 20 метров, а далее туман. Все понимают, что без такого прибора вести машину проще, но  требования курса вождения приходится выполнять. В эфире проскрипело: “Первый, я “Вышка”, вперед! ” Это мне. Большой палец правой руки на кнопку стартера, сектор ручного газа на 1/3 вперед. Заверещал стартер, загрохотал дизель, задрожал весь корпус танка. Теперь надо отрегулировать обороты холостого хода и можно ехать. 1-я передача, заработал секундомер у проверяющего, тут же  вторая, разгон, третья. Машина рвется к первому препятствию – участок завалов и разрушений.  На желто-зеленом  экране  под тебя уходит изрезанная траками трасса, после экрана смотреть в триплекс бесполезно, ничего не увидишь.
Делаю то, что делают практически все танкисты в таких условиях.  Продолжая давить правой ногой на педаль газа, отстопариваю рукоятку крышки люка, поворачиваю рукоятку вперед до упора и, опустив люк на броню, фиксирую его. Если не зафиксировать, то при резком повороте люк просто срезает голову механика водителя, как гильотинные ножницы. Теперь осталось перевести сидение водителя в верхнее, положение по-походному и моя голова над люком механика, я уже вижу трассу при рассеянном свете даже очень скромного месяца гораздо лучше, чем через  телевизор прибора. Лихо проскакиваю участок завалов и разрушений, далее в таком же темпе прохожу другие препятствия.  Вот гусеницы прогремели по 20-ти метровому колейному мосту макета танкового мостоукладчика, это последнее препятствие, впереди 1,5 км. скоростного участка, в боевом возбуждении давлю на газ, пятая передача, так редко приходиться пользоваться ей. Машина послушна каждому моему движению рычагов. Двигатель ревет всеми своими 580-тью лошадинными силами. Машина на неровностях подпрыгивает, будто хочет оторваться от земли, но тут же мягко оседает, это делают свое дело торсионы и амортизаторы. Но вот пора уже снова переходить на боевое положение. Не сбавляя оборотов двигателя, освобождаю рукоятку крышки люка из стопорного зацепления, тут бы крышка люка под действием пружины должен бы приподняться и тогда я поворотом рукоятки смог бы его вернуть на свое место над люком, но не тут то было. Пружина не смогла сдвинуть шток люка и приподнять его, вероятно давно не меняли смазку в механизме открывания люка и грязь просто заклинила шток. На раздумывании “Что делать?” ушло не более двух секунд. Танк продолжает лететь на 5-й передаче, исходное положение неумолимо приближается, осталось не более 500 метров. Сбавляю скорость, перехожу на вторую передачу. Сектор ручного газа на середину, постоянные средние обороты. Отсоединяю шнур танкошлема, вылезаю на ходу танка на броню, держась за поручни прыгаю несколько раз на крышке люка, краем глаза контролирую, куда едет моя неуправляемая машина, совсем как самолет на автопилоте. Наконец-то шток сдвинулся с места, и пружина подняла крышку люка. Вот тут-то я дал маху, чтобы убедиться, что крышку люка перемещается в горизонтальной плоскости нормально, я толкаю его ногой и крышка проворачивается и становиться над люком и самое поганое, что я не столько услышал, скорее почувствовал, как сработала защелка рукоятки. Теперь мне через люк механика хода нет. Хорошо, что командирский люк остался открытый.
А танк продолжает движение на второй передаче, повезло,  что трасса широкая и направление я выбрал правильное, а   для такой проходимой машины, как танк, мелкие детали местности никакой роли не играют.  Это долго пишется, но все происходит в большом темпе, буквально 15-20 секунд. Я рыбкой ныряю в люк башни. Именно “рыбкой”, то есть не ногами, как принято, а головой вперед, здесь уже не обращаешь внимание на ссадины и ушибы продираешся через сидение командира, проползаешь под сидением наводчика и вот перед тобой  спинка сидения водителя, которую необходимо отстопорить, потом опустить, отстопорить и опустить по походному само сидение и застопорить его в этом положении, иначе оно снова пружиной поднимется вверх  и только тогда, неимоверно, до боли во всех мышцах, изогнувшись, я занимаю место водителя и могу посмотреть куда же едет мой танк.
 Во время всех этих действий в голове сверлила одна мысль, чтобы танк не сошел с трассы, не наехал на   кого- нибудь, не наскочил бы на какой-нибудь предмет.  Успел я буквально в сотни метрах до исходного положения закрыть и зафиксировать крышку люка, остановил  машину между двух столбов исходной линии и пошел на доклад проверяющему. Так и не довелось мне блеснуть, просто я уложился в среднее время, но зато в памяти осталось на всю жизнь как я ехал верхом на танке. В этой связи я вспоминаю случай, который произошел в ГСВГ (в ГДР)  с нашим самолетом, истребителем-бомбардировщиком, когда им управлял при учебном полете заместитель командира полка по политчасти (замполит) и, решив, что самолет не исправен он катапультировался, а самолет свободном полете пролетел над территорией трех государств: ГДР, ФРГ, Францией и упал на территории Бельгии, не причинив никому никакого вреда.   
Лето 1973 года. Полковые тактические учения. Мы к ним, конечно, готовились, но никак не думали, что нас поднимут на неделю раньше и притом в субботу вечером. По закону подлости мы с женой решили сходить в театр “Красный факел”, притом в первый и, как оказалось, в последний раз. Решили воспользоваться тем, что у нас гостила теща. Обратно из театра решили пройтись пешком, прогуляться, благо, что погода была прелестная. Вернулись домой поздно, после 22 часов, встречает нас теща, глаза по блюдцу, вся в волнении, говорит, что прибегал посыльный, сказал что-то про тревогу, взял тревожный мешок и убежал. Звоню дежурному в полк и слышу, что полк вышел по тревоге в район.  Быстро переодеваюсь в полевую форму, подбегаю к парку, как раз выезжает последний тягач Урал-375 с гаубицей на прицепе. Я заскакиваю к нему на подножку и так мы поехали в район по Гусинобродскому шоссе. В районе Гусинного брода, там, где дорога пересекает заболоченный ручей внизу вижу свои “коробочки”, танкисты  заняты своим любимым делом, таскают друг друга на буксире из болота. Я соскакиваю с подножки и бегом к своим родненьким, беру руководство в свои руки.
Оказываеться начальник организационно-мобилизационного управления уговорил командующего СибВО генерала Хомуло проверить мобилизационную готовность военкоматов и заодно и полка, благо, что у него тактические учения на носу. И проверили. На другой день с утра в полк поступил мобилизационный ресурс на доукомплектование до штатов военного времени, мне поставили три санитара, это все что у меня не хватало  до боевого комплекта, их покормили и, проведя строевой смотр, в тот же день, т.е. в воскресенье,   отпустили по домам. Но это было при советской власти, сейчас вряд ли такой фокус получиться, чтобы поднять мобрезерв в субботу и воскресенье. Да и трудно себе представить, чтобы по магистральным улицам Богаткова и по Гусинобродскому шоссе прошла колонна полка в которой только гусеничной техники было более 130 единиц (40 танков и 90 боевых машин пехоты)
Дальше события развивались так.
 Батальон в полном составе погрузился на станции Сокур в эшелон ( не менее 50 платформ), остальному полку на боевых машинах пехоты и колесах совершить ночной 200 км. марш на Юргинский полигон, где нам предстояло воевать. Мы  ехали эшелоном не более 3 часов  и прибыли  на станцию Юрга -2, где и разгрузились. Даже тот факт, что вся погрузка с закреплением техники, а это 40 танков и 15 колесных машин  совершается не более чем за час, говорит о многом. Каждый сержант - командир машины весь процесс погрузки, начиная от наезда на платформу и кончая всеми элементами крепления, совершали самостоятельно. В настоящее время далеко не каждый офицер справиться с этой задачей. Напомню, что при постановке танка на платформу, которая уже его ширины почти на 40 сантиметров, с каждой стороны гусеница его выходит за пределы платформы почти на   20 сантиметров.
Разгрузились, построились в колонну, и повел я  ее в указанный район на границе полигона. Кстати о колонне батальона,  если вы от кого - нибудь услышите, что он видел хвост своей батальонной колонны, не верьте ему. На нашей среднепересеченной местности это просто невозможно, даже если нет пыли, ибо она протяженностью  не менее 3-х км. Сосредоточились в районе, в рощице, на сокращенных дистанциях, поужинали и стали отдыхать. Никакой задачи, кроме как ждать прибытия полка, который в это время  совершал марш на боевых машинах пехоты (БМП) в этот же район. Вот сейчас привожу пример подготовленности и управляемости батальона.
Как говорится, “все было хорошо, пока не вмешался генеральный штаб” в роли командующего СибВО генерал-полковника Хомуло, который принял решение атаковать полком с марша, но атака не может быть без танкового батальона, который в это время отдыхал в рощице на краю полигона. Часа в четыре утра, только забрезжил рассвет, я проснулся от какого-то внутреннего беспокойства, что-то мне не нравилось все это. Спал я, как и все прямо внутри танка, на днище. Вскочил, подсоединился к радиостанции, включил ее и тут же услыхал в эфире свой позывной, меня  искали в эфире и я откликнулся и, тут же получил свою порцию мата и задачу по карте на выдвижение к рубежу атаки, до которой осталось не более получаса. А мой батальон спит по танкам в роще, которую чтобы обойти по периметру потребуется не менее часа. Но я многому уже научил своих танкистов. Беру с надгусеничной полки запасный танковый палец (элемент гусеницы) и стучу им по поручне на башне, звук от него получается звонким и сильным как в церковный колокол. Это был наш сигнал тревоги, по этому сигналу все занимают свои места в танке, а командиры подключаются к радиостанции и ждут моих указаний, при этом никто не имел право выходить на связь без моего запроса. Выждав минуты две, которые мне показались вечностью, я начал по радио запрашивать  своих командиров рот и ставить задачу. Через две-три минуты я даю по радио команду “Заводи, за мной в колонну марш”.   И вся роща взревела танковыми двигателями и заволоклась клубами черно-белого дыма, колонна двинулась, постепенно набирая скорость и, буквально, через 15 минут голова колонны батальона была  около командно - наблюдательного пункта (БТР-60ПУ) командира полка. На всякий случай поматерившись, тем не менее было видно, что он рад, что так легко обошлось, ведь не каждый командир мотострелкового полка за 15 минут до атаки получает в свое подчинение танковый батальон, которого раньше не было.
Сейчас много  разговоров про, так называемую, армейскую “дедовщину”. Из этого повествования, наверное, видно, что это явление в какой-то степени в армии было всегда в той или иной мере. Когда я был в казарме рядовым солдатом, сержанты применяли не только уставные формы воспитания, но и  такие как похороны окурка, тренировки до изнеможения в подъеме и отбое и т.д. Это естественное желание подавить волю подчиненных, добиться беспрекословного выполнения их требований. И я в своей практике применял ужесточение требований к службе при попытках подчиненных уходить от выполнения своих обязанностей. Так, например, если в карауле демонстративно допускаются некоторые вольности к караульной службе, я тут же начинал требовать выполнения до буквы устав караульной службы, а это уже очень нелегко. Когда после смены постов, по прибытию последнего сектора, вместо того, чтобы, как всегда, разрешить отдыхающей смене отдых, строю весь караул, провожу боевой расчет, а его можно провести за одну минуту, а можно и за 15 минут. И при этом все по закону, никакой прокурор не придерется. Вот, что не было, это  оскорбления и унижения. Поэтому это было вполне терпимо, ибо это происходило от командиров,  людей наделенных властью. Кроме того, надо еще учитывать, что наше поколение не было избаловано жизнью, мы уже с детства привыкли терпеть и голод, холод и физические нагрузки и все это мы принимали как должное. Кроме того, не последнее место играло и отношение общества к армии, армию признавали как тяжелую, но необходимую школу и тот, кто по какой-то причине не служил в армии, считался не совсем полноценным мужчиной. Все это морально готовило молодого человека к службе.
Совсем другая картина сложилась в нашем обществе сейчас. В конце девяностых годов армию растоптали, унизили и разложили. Молодые люди, воспитанные в период перестройки видели в лице армии какого-то монстра, который пожирает детей своих родителей, весь этот негатив из газет и экранов телевизоров выплеснулся в лицо молодых родителей и их чад. Таким образом, молодые люди изначально были готовы встретить в армии издевательства и унижения и даже, если их не было, они внимательно высматривали и выискивали их. В принципе, если коротко сказать, в подразделении должна существовать диктатура командира, а если ее нет, и он не способен навязать свою волю, то тогда действует закон джунглей. Обязательно в закрытом коллективе, независимо от того, мужской он или женский, в казарме, в тюремной камере, интернате,  и т.д. проявится личность, или группа людей,  которые  захотят подчинить себе остальных. Ничего удивительного тут нет, даже в стае или  стаде,  всегда есть  лидер. Вот и в воинском  коллективе происходит это явление, если командир не лидер, тогда лидерство переходит к тем, у кого кулак побольше.
Я уже говорил, что принял батальон достаточно разложенный, где было все и самоволки, и пьнки и в том числе , так называемемые, неуставные отношения, на бытовом сленг- “дедовщина”. Если со всеми негативными явлениями можно справиться достаточно быстро, то с этим явлением было посложнее, ибо оно, как инфекция, передается от одного поколения (призыва) к другому. Так, что надо было как-то отрубить эту связь поколений. Когда появляется проблема, она меня охватывает полностью, я весь живу ей, мой мозг постоянно прокручивает варианты решения. И вот я решил.
Первое увольнение в запас старослужащих батальона, т.е. тех,  кто отслужил два года, естественно, из этой категории военнослужащих и выходят так называемые “деды”.  Иду к помощнику начальника штаба полка по строевой (именно он непосредственно занимается вопросами приема и увольнения) и с ним решаю свой вопрос, минуя командование полка.  Мы договорились, что я увольняю сразу всех своих старослужащих и оставляю только двоих, тех которые больше всех глумились над молодняком. Я хорошо запомнил их фамилии - это Сейткулов, из Казахстана и Дунаев, с Донбасса. Конечно, таких было больше, но я понимал, что всех не накажешь и выбрал в жертву их,  по принципу – “учи одного, научатся все”. Мне надо было, во-первых, убрать из батальона всех солдат их призыва, оставить их одних среди солдат других призывов, во-вторых, увеличить срок между уволенных в первую очередь, и уволенных последними. Если на войне каждый день защитывается за три, то для них, можно сказать,  он будет идти за месяц. 
И вот наступил день увольнения. Об увольнении было объявлено .конечно, заранее, да и скрыть это невозможно, поэтому готовились все, в том числе и штрафники. В строю стоит весь батальон, отдельным строем стоят увольняемые солдаты и сержанты, все в “орденах и медалях”, начищеные, наглаженные, правда без всяких аксельбантов, это появится по ту сторону проходной. Зачитываю благодарственные письма наиболее отличившимся солдатам и сержантам, эти письма будут направлены родителям, вручаю все документы, в том числе и проездные, всем кроме Сейткулов и Дунаева. Говорю уволенным спасибо и до свидания и а этим двоим приказываю встать в строй батальона. Это для них было шоком. Надо было видеть их состояние, когда на их глазах их сослуживцы с документами поехали на вокзал, а они остались в строю, среди тех, кого они мордовали.
Через день меня информируют, как проходит эксперимент. Оказывается, Сейткулов в казарме не ночевал, провел ночь в кочегарке, но утром был в строю.  А накануне вечером было вот что. Солдаты, те которые сейчас стали старослужащими, поставили посреди казармы табурет, на него поставили солдатика последнего призыва, притом самого тщедушного и подвели к нему Сейткулова, почему-то именно его выбрали, окружили и потребовали, чтобы этот солдатик ударил его, тому пришлось,зажмурив от страха глаза, если не ударить, то шлепнуть Сейткулова по шеке. На этом экзекуция закончилась, такого унижения он не ожидал, но стерпел, понимая свое положение, правда на ночь пошел в кочегарку.
Так прошло недели две, которые для двух отщепенцев показались вечными. Идет очередное комсомольское собрание батальона. Как всегда это был фарс , отрежисированный замполитом батальона. Я не помню, чтобы когда нибуть какой - то солдат-комсомолец решился сам выступить на таком собрании, всех всегда обязывали, да еще и писали выступление. А тут вдруг поднимает руку Дунаев и просит слово,  выходит на трибуну. Вид у него подавленный, взгляд затравленный, поразили всех его слова: - Товарищи комсомольцы, в демобилизации наступил кризис…,- из глаз его потекли слезы и он покинул трибуну. Я понял, что это вершина эксперемента. Дальше может быть перебор. На другой день я отдал им документы, и они оба не переодеваясь  в парадное обмундирование, бегом побежали за проходную. После этого, как только проявиться намек на  “дедовщину”, я тут же напоминаю этому “деду” –Ты Сейткулова и Дунаева помнишь?, - этого было достаточно, а этот случай тоже не забывался и передовался из поколения в поколение.
Какого же было мое удивление, когда  через полгода я  увидел на территории рядом с казармой батальона Сейткулова в “гражданке”, в яркой цветной рубашке. Грешным делом я подумал уж не решил ли свести счеты со мной. Но мы поздоровались, оказывается, он сопровождал вагон с вином из Казахстана в Новосибирск, и решил навестить своих сослуживцев, не зря ведь говорят, что преступника тянет на место преступления (шутка). И как это ни странно, он мне говорит спасибо, что я ему приподнес  хороший урок и , что я сделал все правильно.      

        К концу третьего года в должности командира батальона, батальон был таким, каким он должен быть по моему понятию.  Я был вполне удовлетверен, но уже стало не интересно, ибо прошла острота нового, непознанного.   Конечно, это не осталось незамеченным, а был я на виду у командования не только полка, но и дивизии и даже округа и через  три года командования батальоном я был назначен приказом Министра обороны СССР командиром 208 мотострелкового полка (кадра) 56 учебной мотострелковой дивизии в городе Омск с присвоением звания подполковник. Такого явления я за всю службу не помнил, чтобы командиром полка в мирное время назначали с должности командира батальона, минуя должность заместителя командира или начальника штаба полка. Значит, было за что, и этим я горжусь.


Стажировка перед серьезной работой. Кадр 208 мотострелкового полка.
Как принято в Советской армии основные кадровые перемещения  происходили в конце декабря перед самым новым годом, так и в этот раз в конце декабря 1973 года получив новое назначение, я прибыл в г. Омск и принял должность командира 208 мотострелкового полка (кадр).
  Для меня это была новая, необычная работа. В полку офицеров больше, чем солдат, всего не более сотни, у меня батальон в Новосибирске был более, чем вдвое больше. Работа, прежде всего, мобилизационная, состоит в том, чтобы содержать полк в состоянии готовности принять на себя из запаса более двух тысяч человек и в короткое время (10 дней) привести полк в полное боеготовое состояние.         
 Быстро вник в состояние боевой и мобилизационной готовности полка и ужаснулся. Для приема пополнения (более 2000) существовала одна полусгнившая землянка на огневом рубеже полигона в п. Светлый. Я представил себе, как с такой базой мобилизационного развертывания в условиях сибирской зимы принять, переодеть, накормить, обогреть, спать уложить такую массу людей, вот тогда-то я потерял покой. Пока зима, можно что то предпринять.  Нет ни копейки денег, ни людей, ни техники, Голова раскалывалась от мыслей в поисках выхода из этого положения. Но я в то время был молодой, полный энергии и наивности и не отягощен опытом службы в скадрованных частях. Я должен сказать, что выработанный стереотип очень пагубно влияет на человека, делает его консервативным, нерешительным, а вот пока этого опыта нет, инициатива ничем не скована, голова ищет нетрадиционные пути решения проблемы и все что ты делаешь, ты принимаешь как должное, как само собой разумеющееся. И самым эффективным периодом службы в новой должности являются первые 2-3 года, а потом надвигается застой и спад, все идет по накатанному. То, что мне удалось сделать в первые полгода в должности командира этого полка, я сейчас оцениваю, как подвиг, повторить который уже было нельзя, хотя я и пытался это сделать.
Взялся я за решение проблемы создания базы мобилизационного развертывания полка и столкнулся с такими проблемами, о существовании которых не подозревал. Прежде всего, проблема земли. Оказалось, прежде чем, что либо построить необходимо произвести отчуждение земли в пользу военного ведомства, а это делается только Советом Министров СССР. На оформление документации для отчуждения, не говоря уж о проектной документации на строительства, требовались такие деньги, что я об этом не мог и думать. Таким образом, потребовалось два зимних месяца, чтобы я понял что традиционным, законным методом такую задачу мне не решить.
В конце концов, помогла моя неискушенность и наивность, и конечно мое большое желание найти выход из этого положения. Поехал я в районный исполнительный комитет Куйбышевского района (РИК), мобилизационными резервами которого мы комплектовались и пришел на прием к председателю РИК  Сметанину Николаю Ивановичу. Представился, объяснил состояние полка и его неспособность принять мобилизационный резерв района, особенно в зимнее время. Высказал скромную просьбу построить пункт приема личного состава, который способен не только прием людских ресурсов в зимнее время, но и размещение их на 2-3 месяца. А это ни много, ни мало, а  6-ть бетонных заглубленных  укрытий в лесу, каждый размером 6 х 30 метров, по крайней мере, четыре укрытия были именно такого размера, а два поменьше. При этом, не имея с моей стороны ни копейки денег, ни одного солдата, ни одной единицы техники.
Наверное, он на меня сперва смотрел как на полного идиота, но, вероятно, я довольно таки убедительно расписывал ему все ужасы приема людей в чистом поле в зимнюю стужу и их обустройство в палатках зимой в снегах, в лесу, мнение его обо мне изменилось. Из потенциального противника он стал моим единомышленником. Мы с ним встречались несколько раз, обсуждали вопросы, искали пути их решения. Затем было суженное заседание РИК (так называемое “СЗ”), о котором раньше я не имел никакого представления  и был приглашен на него совершенно неожиданно. На нем присутствовали приглашенные шесть или семь директоров крупных предприятий г. Омска, находящиеся на территории Куйбышевского района : завод “Электроточприбор”, завод им. К.Маркса, трест “Строймеханизация”, завод им. Попова, фабрика Первичной обработки шерсти (ПОШ), обувная фабрика, “Биофабрика”. Мне предложили проинформировать присутствующих и, хотя я не готовился к выступлению, тем не менее, бросился как в воду и мой экспромт имел на всех свое действие. Но в то время советская власть, подпертая партией была сильна, кроме того, на “СЗ” присутствовал первый секретарь райкома партии, который тоже захотел посмотреть на “нахала” и было принято решение силами предприятий района построить эти убежища, поручив строительство по одному объекту каждому предприятию, а Карамышеву, директору  треста “Строймеханизация” обеспечить выполнение земляных работ.
У меня были заготовлены выполненные от руки и размноженные под копирку эскизы (кстати сам чертил и даже “проектировал”) и я их вручил каждому, они все это взяли, но энтузиазма я в их глазах не увидел. Место для строительства я выбрал на самой границе полигона в лесу рядом с птицефабрикой, чтобы не связываться с отчуждением земли. Кстати полигон дивизионный, но я даже не соизволил согласовать этот вопрос с командованием дивизии, по той причине, что не знал что из этой затее, в конце концов,  получиться, да и не хотелось напрягать своими проблемами командира дивизии, так как знал, что помощи от него не будет, только будет мешать своим контролем. Как только подсохла по весне земля,  я пригласил в этот район всех директоров этих предприятий, а они прихватили своих заместителей по строительству, и устроил им прямо в лесу на месте будущего пункта приема личного состава шикарный банкет (конечно не за свой счет) и там же между делом уточнил им задачу, показал им места землянок, которые были обозначены столбиками с бирками.
После этого каждую неделю я объезжал их и напоминал им об их обязательствах. Кстати военком района полковник Удовиченко к этому явлению никакого отношения не имели и этой “афере” узнал только на заседании “СЗ”, поставлен был перед свершившимся фактом. Он тоже не ожидал от меня такого и был не доволен этой новой головной болью. Таким образом, я замкнул несколько кругов, но все только обещали, а никаких подвижек не было, на месте пункта стояли только колышки.
Вблизи района будущей стройки на полигоне лежали какие-то бетонные плиты, по моим прикидкам как раз хватило, чтобы построить самое маленькое убежище - командный пункт. Эти блоки и плиты лежали там уже несколько лет и никто не мог сказать кто их хозяин, и я решил что им теперь буду я. Я поехал на “Биофабрику”, самую бедную организацию, явно не способную выполнить эту непосильную для них задачу и предложил любезно воспользоваться этими плитами и блоками. Прорабом на фабрике был очень энергичный молодой человек, и мы с ним быстро нашли общий язык, на почве взаимных симпатий. Трест механизации, после того как я сказал директору, что он является основным тормозом в работе, ибо все рвутся выполнить свой долг, за два воскресных дня отрыл все шесть котлованов.
Я был поражен, когда увидел, что за воскресные дни мой “шустряк” с “Биофабрики” смонтировал в котловане убежище. После этого мне оставалось только ездить по предприятиям , приводить пример “Биофабрики”, стыдить их и требовать личного доклада о ходе строительства председателю РИК и секретарю райкома, хотя они этого от меня не просили, и по моему они тут же после “СЗ” забыли об этом мероприятии, только факт, что я после “СЗ” с ними больше не встречался, а давил сам, от их имени.
Короче говоря, к концу июля  все убежища были построены, а в августе, после полугодовой стажировки на скадрованном полку меня назначают командиром учебного танкового полка.  Об этом строительстве я, как то, не афишировал, не говорил никому, даже ни разу не доложил командиру дивизии полковнику Воробьеву. Он каким-то образом узнал  что - то и направил начальника мобилизационного отделения штаба дивизии подполковника Паутова посмотреть, что там наработал Бочкарев и доложить. Я его отвез на место строительства и просто обалдел - сделать так много, быстро, ничего не прося и без рекламы. Вероятно, это укрепило уверенность командования доверить мне учебный танковый полк, самый большой полк округа, определяющий его боевую готовность.  И это доверие я оправдывал в течение долгих шести лет. 
Как-то через несколько лет я оказался в этом скадрованном полку на учениях в качестве посредника и спросил местных офицеров, кто построил этот пункт приема, то мне четко ответили - шефы, а о том, что был такой Бочкарев, который все это раскрутил, уже никто не помнит. Но это не обидно, главное сделано и надолго. По крайней мере, сейчас об этом будут знать мои внуки.

На пути к апогею. 377-й учебный танковый полк. 56-й учебной мотострелковой дивизии, г. Омск, военный городок Светлый. Реализация возможностей.
Итак, я принимаю 377-й учебный танковый полк. Представляет меня командир дивизии полковник Воробьев. Полк стоит на строевом плацу. Хотя я всегда до этого момента служил в развернутых частях, но такой большого строя никогда не видел. На правом фланге полковой  оркестр, заместители, штаб и потом подразделения поротно и повзводно. Помните, я рассказывал о моем однокашнике Боре Пчелкине, с котором мы учились в академии, так вот, когда его назначили командиром такого полка и он, придя на плац с командиром дивизии для представления, увидев такой строй, испугался и просто сбежал с этого мероприятия.
Вместе с командиром дивизии обхожу подразделения, проводим опрос заявлений и жалоб. Удивление мое началось с первых шагов: на правом фланге стоит начальник штаба -  заместитель командира полка майор Коваленко А.Г., мой бывший однокашник по академии, одесский жиган, любитель хмельного и женщин. В первый же день я обратил внимание, что после обеда он ходит по штабу навеселе, что, оказывается, было для него нормальным явлением. На другой день это повторилось и пришлось с ним серьезно поговорить. С его стороны полное раскаивание, и заверение, что этого больше не повториться. Через месяц пришлось с комиссией вскрывать сейф начальника штаба и изымать гербовую печать, ибо без начальника штаба полк может жить, но без гербовой печати - никак. Появился Коваленко через неделю с видом побитой собаки и с синяком под глазом и опять заверения, что такого больше не повторится.
Но я уже принял решение, согласовал его с командиром дивизии и с начальником отделения кадров и написал представление на снятие его с должности.  И вот наступил момент скрепить свою подпись на представлении гербовой печатью, а она у начальника штаба. Я вызываю его к себе в кабинет с печатью, показываю ему бланк с представлением о снятии с должности и потребовал поставить печать на бланке представления. Он сразу изменился в лице, как-то весь обмяк, положил печать и тихо вышел из кабинета. Вот так наши пути разошлись со старым приятелем, с которым учились вместе не только в одном учебном отделении, но даже в одной учебной группе (12 чел). Он продолжал службу на различных должностях в той же дивизии, последняя должность его была старший офицер оперативного отдела штаба дивизии, он сумел себя затормозить и в больших скандалах больше не был замечен, но поезд уже ушел, кого опустили, тому уже не подняться, ибо для молодого поколения тоже нужны высокие должности. То-есть, мы служили рядом и часто встречались на различных мероприятиях, но надо отдать ему должное, он никакого зла на меня не держал, всегда относился ко мне с большим уважением и признавался, что я сделал все правильно и, что он сам во всем виноват.   

Итак, я командир учебного танкового полка. Вот уж где действительно необъятное поле деятельности. Только переменного состава  (курсантов) девять учебных рот по 100-150 человек, а одних танков боевых и учебных на целую танковую дивизию, каждый день в эксплуатацию выходит около сотни учебных машин. Особенность этого полка заключалась в том, что он состоял по сути дела из двух полков, или, по другому говоря из двух комплектов танковых полков, боевого полка и запасного (учебного). В соответствии с мобилизационным заданием на особый период на базе учебного полка создавался боевой полк за счет постоянного состава полка  и запасный (учебный) танковый полк В полку было два комплекта танков: 94 боевых танка для боевого полка ( они находящиеся на хранении) и около двух сотен танков учебно -боевой группы. При полке находился кадр запасного танкового полка, Командир кадра, практически, был моим заместителем, которому я передавал запасный танковый полк, а сам становился командиром боевого полка.  Короче говоря, скучать не приходится и работал я с большим желанием  и интересом. Ко всему прочему я оказался старшим военного городка в пос. Светлый –“начальник гарнизона”, где дислоцировалось семь воинских частей дивизии и школа прапорщиков округа. 
Вспомнил еще один интересный момент. В полку по штату имелся военный оркестр, руководил им военный дирижер в звании майора. Всего было (если ошибусь, то ненамного) 16-18 музыкантов. А при оркестре были четыре должности музыкальных воспитанников, разумеется, это были дети – сироты. Они жили в помещении оркестра, стояли на всех видах довольствия, питались в солдатской столовой, вместе со всеми школьниками военного городка ездили на школьном автобусе в среднюю школу и учились играть на музыкальных инструментах. Обмундирование им заказывали в швейном ателье, потому, что на таких малышей таких размеров не было. Больно было смотреть на этих ребятишек в военной форме, стоящих в строю оркестра. На построении полка они были с малыми барабанами. Прошло много лет, но я перед ними чувствую какую – то вину, что я мало уделял им внимание, можно сказать – почти не уделял, слишком много было других забот. Но я был за них спокоен, они были под опекой старшины оркестра, умудренного жизненным опытом прапорщика.
На моей совести оказались все службы жизнеобеспечения военного городка: тепло, водоснабжения, канализация, электроснабжения и т.д.  Огромная котельная на мазуте, канализационные насосные станции, школа, детский сад, военторг, жилой городок для семей военнослужащих, всего не перечислишь, более полторы сотни обслуживающего персонала. Через пару лет я знал, где какая труба проложена, где какой кабель, где возможен прорыв теплотрассы, а где трубы новые, надежные. Более половины моего служебного времени уходило не на боевую подготовку и воинскую дисциплину, а на поддержание жизнедеятельности, на выживание военного городка.
Правда, заряда энтузиазма у меня хватило года на четыре, а потом пришло привыкание, ведь мероприятия через каждые полгода повторяются, начиная с приема молодого пополнения и заканчивая через шесть месяцев государственными экзаменами и выпуском специалистов – танкистов.  И таких выпусков я сделал двенадцать. Но, тем не менее, за все шесть лет службы я никому и никогда не дал повод упрекнуть меня в недобросовестности. Просто в любом деле есть активный ресурс, после выработки которого, работа уже не вдохновляет на подвиги.
Командир дивизии полковник Воробьев неоднократно говорил, что мы уйдем вместе, но вот он получил генерала и затем убыл в академию Генерального штаба, теперь новый командир дивизии полковник Сидоров А.Д. обещает мне, что вместе уйдем. Он тоже получил генерала - продолжаем вместе служить и так шесть тяжелых лет. За шесть лет командования полком у меня сменилось 6 - заместителей по политчасти, 6 - начальников штабов, 6- зам. по тылу. 3 - заместителя по техчасти, 2 - первых заместителя (зам.по строевой).             
В какой-то период получилось так, что дивизией командовал полковник Сидоров А.Д., а начальником штаба был полковник Сидоров В.П. На каком-то окружном мероприятии представляли командование учебной дивизии: командир Сидоров, начальник штаба Сидоров,  а я с места достаточно громко бросил реплику : “А мы сидоровы козы”,  что, конечно, нарушило серьезный ход этого совещания, а начальник политуправления округа генерал-лейтенант Лыков при каждом удобном случае упрекал меня в несерьезности.
Полк, который я принял в сентябре 1974 года, был развернут из скадрованного полка в прошлом году и просуществовал с того момента не более 10-ти месяцев. Кто служил в таких, вновь сформированных частях, тот знает, что это такое. А реальность была такова:  в парке боевых машин  размером 200 на 300 метров был только бетонный забор, помещение дежурного, заправочный пункт и мойка. Почти три сотни танков под открытым небом. Аккумуляторной своей не было,  их хранили и заряжали в соседнем ремонтном батальоне дивизии. Никаких ремонтных, складских и других помещений не было. Из ремонтных средств на все три сотни танков была одна разукомплектованная “летучка” -  танко – ремонтная мастерская (ТРМ), на которой ничего кроме стрелы не было, которая ездила от танка к  танку, снимала бронировку и агрегаты. Ремонт шел под открытым небом, при любой погоде, а людям, которые пришли в парк, негде было даже погреться, разве что у костра за забором. Учебные танки были собраны со всего округа, конечно, такие, от которых командиры избавлялись с легким сердцем. Территория парка напоминала поле битвы под Прохоровкой, в парке не было никакой воды не говоря о каком-то теплом помещении.
Вот уж было от чего за голову схватиться.  Первую зиму пережили с такими трудностями, что об этом не хочется вспоминать. Надо было строиться. По весне развернул строительство аккумуляторной, склада БТ имущества, пункта технического обслуживания и ремонта, технических помещений для всех подразделений, во всю шло бетонирование парка. Катастрофически не хватало строительного материала, с деньгами проблемы не было, но все материалы при плановой системе были лимитированы, распределены на год вперед и мы, конечно, были вне этого лимита.   Решил привлечь к себе районные организации, на этот раз Октябрьского района. С помощью Октябрьского исполкома и райкома партии пригласил на день танкистов  руководителей основных предприятий района и горда.
Сейчас уже всех не помню, но точно были: предисполкома Октябрьского района, второй секретарь райкома, генеральный директор объединение “Омскшина” Будеркин, генеральный директор ПО “Полет” Бовкун, директор завода им. Куйбышева Попов, управляющий строительным трестом, директор завода технических углеродов и кто-то еще.
Для знакомства с полком для всех приглашенных было организовано 12 учебных мест, вот некоторые из них:
*Показательные строевые выступления с оружием в составе батальона (около трехсот человек) под оркестр. Это зрелище волнующее по своей красоте, синхронности и динамичности даже военного человека, для людей гражданских было просто потрясающим.
*Торжественный марш полка поротно под оркестр.
*Прохождение полка с песней поротно и побатальонно.
*Смотр вооружения, где были представлены все виды стрелкового и танкового оружия, имеющееся в полку. Там же участники могли под руководством инструктора испытать стрельбой любое оружие. В частности некоторые метали ручные гранаты, другие стреляли из гранатометов РПГ и АГС (автоматический станковый гранатомет) “Пламя”.
*Полигон. Стрельба танков из пушки и пулемета, стрельба из крупнокалиберного зенитного пулемета по зависающему вертолету.
*Парк боевых машин, Знакомство с бронетанковой техникой - 12 видов (Т-54, Т-55, Т-62, ПТ-76, мостоукладчик, ИС-2, тягачи и т.д.)
*Танкодром. Вождение танков. Не все рискнули, но даже Бовкун (ПО “Полет”) попытался втиснуть свое тучное тело в люк механика-водителя, но застрял.
*Пункт приема приписного личного состава, организация приема и экипировка.
Там же в районе пункта приема в помещении защищенного командного пункта (бетонный бункер) было организовано  “тринадцатое учебное место”- торжественный обед с молочными поросятами (со своего подсобного хозяйства) и с обильным возлиянием. Обед перманентно перешел в ужин и закончился далеко за полночь. Это было конечно в субботу.
Буквально с понедельника я уже с заготовленными письмами поехал по организациям.
Приезжаю в стройтрест, управляющий встречает меня как лучшего друга, не читая, подписывает мне письмо о выделении плит перекрытия  и еще каких –то строительных материалов. Я с этим письмом иду к начальнику УПТК (управление производственно-технической комплектации) и с ним становится плохо. Он не может поверить, что такое возможно. Я ему говорю: “Ну чего здесь удивительного, ведь мы с управляющим братья, разноутробные”. Вот таким образом я за один день  оформил документы на приобретения несколько сот тысяч кирпича, плиты перекрытия, фундаментные блоки, бетон, битум, асфальт. Эта суббота помогла мне поддерживать хорошие, даже дружеские отношения с деловыми людьми.
 Территория полка превратилась в огромную строительную площадку, боевая подготовка сошла на минимум, но надо было чем то жертвовать. В последующие годы подобные мероприятия я практиковал на все юбилеи части. При этом объезжая для приглашения эти предприятия я недвусмысленно намекал, что мы хотели бы иметь от них в качестве подарков. Таким образом, в один из годовщин части мы получили комплект инструментального ансамбля, с каждого по инструменту. А на другие годы обновили парк стареньких ротных телевизоров.
Ну а строить надо было столько, что я через 6 лет ушел с полка, а там еще конца этой стройке не видно было. Тем не менее, в следующую зиму мы вошли с теплой аккумуляторной, теплым пунктом технического обслуживания и ремонта на 10 машиномест, складом БТ имущества.
За период службы в должности командира полка пришлось много пережить разных моментов и трудных (что было чаще) и веселых, о которых без улыбки и не вспомнить.
Очередной ежегодный сбор командиров частей проходил в Новосибирске под руководством командующего СибВО генерал-полковника Хомуло М.Г. Наступил день практических занятий и нас всех привезли на учебный центр “Шилово”.
В тот год проводились какие-то эксперименты по разработке нового курса стрельб и этот эксперимент решили провести и с нашим участием. Смысл его заключался в том, чтобы приблизить условия выполнения стрельб к боевым, когда стреляющий ведет огонь в условиях тяжелых физических нагрузок. Если раньше стрельбы мы проводили в спокойной обстановке прямо на огневом рубеже, то сейчас решили дать стреляющему  перед стрельбой физическую нагрузку - это значит надо пробежать метров 200 с преодолением различных препятствий: пролезть под проволокой, перепрыгнуть ров, преодолеть бум,  и что-то еще, сейчас все и не помню. Для всех это  было ново, а для меня танкиста - вдвойне.
Вот наступила очередь командиров полков учебной дивизии, три командира пехотных полков и один танкист, в этом деле “снежный человек”. Командующий сам определяет вид оружия для каждого из нас.  Коренастому майору Земляницину (командиру 309 МСП), с фигурой гренадера- автомат, который в его руках смотрится игрушечным. Майору Песчанко (208 МСП) , высокому, спортивному, чемпиону по многоборью Хомуло определил пулемет, а мне самому низкорослому и тщедушному . как для смеха - гранатомет, длинной почти с мой рост, да еще сумка с оптическим прицелом и ранец с гранатами.
Когда это все я приобрел, то совсем упал духом. Дело в том, что это оружие, как танкист, я раньше видел только издалека, не говоря уже о том, что стрелять из него не приходилось, а здесь надо стрелять на виду у всех  участников сбора и руководства округа.  Как всегда в таких ситуациях все чувства обостряются, мозг лихорадочно работает и в течение тех минут, что я был в траншее  на исходном рубеже с инструктором я уже кое-что усвоил из премудростей стрельбы из гранатомета, как присоединяется оптический прицел и, самое главное, с какого конца вставляется граната в гранатомет.
Вот команда “Вперед!” и мы рванули из траншеи. Эти два молодых майора как лоси устремились вперед, а я со своей самоварной трубой пытаюсь бежать по параллельному направлению и не отстать от них и все было бы хорошо, если бы в конце этой полосы не надо было преодолевать бум, такое бревно с наклонной доской. На пределе своих сил я забегаю по этой доске на бревно и тут-то злосчастный гранатомет перевешивает меня на сторону, я теряю равновесие и со всей своей амуницией лечу вниз, при этом, конечно, эта труба бьет меня не по мягкому месту, а по голове, так что из глаз сыпется искры. Без всякого желания, скорее для начальства  делаю еще одну безуспешную попытку преодолеть это проклятое бревно, но уже нет ни сил, ни желания. Дальше к огневому рубежу я уже не бежал, а скорее, семенил на полусогнутых ногах, матерясь и отплевываясь. В траншее на огневом рубеже на мое счастье стоял пехотный лейтенант, которому я сказал, что как танкист я с этой трубой не знаю что делать. Он помог мне подсоединить прицел, снарядить и зарядить гранату, на голову мне надел танкошлем, чтобы не оглохнуть от выстрела и пояснил какой прицельной маркой целиться.
На все это ушло не более минуты и вот уже появляется мишень № 12, танк, движущийся навстречу. Я прицелился, не столько через оптический прицел, сколько поверх  трубы и выстрелил. От грохота выстрела я так обалдел, что чуть не выронил трубу. Конечно, не попал, но надо быстро заряжать следующую гранату и стрелять пока мишень не упала в конце своего пути. Второй выстрел был в такой же спешке и такой же бестолковый. Это была первая и последняя попытка освоить это оружие, больше я не имел такой возможности, а главное желания.
Когда писались эти строки (1992г.) бывший майор Земляницын был уже генерал-лейтенантом, начальником 8-го Главного управления Генерального штаба (сохранение государственной и военной тайны), а майор Песчанко прокомандовав более 6-ти лет Севастопольским мотострелковым полком в звании подполковника досрочно уволен из ВС за пьянство. От того красавца - мужчины, которым любовались не только женщины, но и мы офицеры, ничего не осталось. Волос вылез, зубы выпали, а может быть, и выбили, руки трясутся, любимое место - пивной ларек у рынка.
Зимой 1975 года меня направляют на двухмесячные курсы при академии им. Фрунзе  (ВАК- высшие академические курсы).  В учебной группе учились командиры полков, командиры дивизий и заместители командиров дивизий. Вспомнил Москву, в которой пробыл три года, побывали в тех местах, где не удалось быть в период учебы в академии, куда простой смертный в то время попасть не мог: Оружейная палата, Грановитая палата, алмазный фонд, музей КГБ и Погранвойск, музей Московского уголовного розыска, Звездный городок и др. Группа была дружная, ребята молодые, энергичные, свободные от семей. Каждый случай присвоения звания или дни рождения всей компанией отмечали в каком нибуть ресторане, в то время мы это могли себе позволить.  На одном из таких застолий после солидного подпития разговор пошел о том, кто каких имеет высокопоставленных родственников, оказалось, что практически все могут этим похвастаться и козырнуть, а вот мне нечего сказать. Однако я решил не отставать от них и скромно заявил :
- А мой родной дядя работает в ЦК.
 Все это приняли за чистую монету, и в какой-то момент, когда появились трудности с посещением какого-то интересного места, они подсказали начальнику курса  о моем высокопоставленном родственнике, чтобы он помог в этом деле. Генерал-лейтенант (начальник курса), не ведая подвоха, на полном серьезе обращается ко мне за содействием моего родственника из ЦК.  Видели бы вы его лицо, когда я ему в присутствии всех :
- Извините, но в  нашем поселке ЦК называют центральную котельную,  в ней и работает мой дядя.
После этого он со мной уже не разговаривал, да и двухмесячный курс уже заканчивался,
Интересная была служба. Приходилось решать многие вопросы, которые к военному делу не имели никакого отношения. В этот период в стране делалось все, чтобы реанимировать сельское хозяйство, которое катастрофически разваливалось. Тогда решили заставить заниматься производством продуктов сельского хозяйства все предприятия и воинские части. Каждое предприятие и воинская часть должны иметь подсобное хозяйство, где должны выращивать скот и, соответственно для него корм. В то же время были созданы в каждом военном округе армейские совхозы.  У нас в полку было небольшое подсобное хозяйство в пределах 60-80 свиней, но прирост поголовья до размеров 250-300 голов естественным путем быстро достичь  не получалось. На все подсобное хозяйство мы держали одного хряка - производителя, который, вероятно в силу своего возраста плохо справлялся  со своими обязанностями. Как-то при встрече со своим знакомым агрономом из соседнего совхоза  я посетовал о наших проблемах. Он поинтересовался где мы его держим и когда узнал,  что в общем загоне со свиноматками, то посоветовал его отселить и содержать в отдельном от общего стада, загоне.
Так мы и сделали.     Через две недели залетает ко мне в кабинет заместитель по тылу, а на лице такая радость, как будто выиграл лотерею. Взахлеб он мне выпалил, что хряк Борька ( солдаты, обслуживающие подсобное хозяйство, назвали этого хряка и единственного бычка именем Борька), сломал загородку своего загона и с остервенением приступил с своей работе. Кстати, с этим заместителем по тылу майором Журкиным и бычком Борькой произошел забавный случай. Решил Журкин, что время пришло и пора Борьку на мясо в солдатский котел. На мой совет, что надо бы пригласить специалиста, тем более, что эту работу обычно мы рассчитывались натурой – печеню  и другими субпродуктами. Но Журкин сказал, что печень ему и самому не повредит, и решил произвести забой самостоятельно, может быть, хотел  получить острые ощущения. И получил. В загон, где был Борька ,они вошли втроем. Два прапорщика-хозяйственника, командир хозяйственного взвода и повар-инструктор ( они тоже рассчитывали на навар )  встали с обеих сторон Борьки и взялись за рога, а Журкин с топорам должен был обухом ударить между рог и оглушить быка. Но бык не баран, он не стал безропотно ждать, когда ему заедут промеж рог и в самый ответственный момент крутанул головой, топор попал по рогу и по руке повара-инструктора, Борька в ярости раскидал прапоров и бросился на главного врага – Журкина. Как потом рассказывали свидетели, скорости  с которой эта тройка перелетела забор загона позавидовал бы любой спортсмен по бегу с препятствиями. Журкин при преодолении  забора напрочь разорвал шинель и в таком виде пришел ко мне с покаянием. Ну а Борьку потом завалили специалисты.
Обстоятельства заставляли думать, каким образом можно резко увеличить поголовье свиней, одним Борькой эту проблему не решить. Помог случай. На сборах приписников, которых я призвал через военкомат для оказания помощи в создании системы объективного контроля на танкодроме, оказался сын генерального директора   знаменитой фирмы “Омский бекон” героя соцтруда Майорова. Я попросил его свести меня с отцом. Мы приехали в поселок Лузино, там располагалось  головное предприятие фирмы,  обеспечил мне проход до приемной директора и быстренько скрылся от глаз отца. Я представился секретарше и попросил аудиенции. Майоров меня принял , я в течение полминуты изложил свою просьбу и вручил заготовленное письмо. В письме я просил продать мне ни много, ни мало 200 штук трехмесячных поросят, 20 годовалых бычков и все это оформить как товарное мясо для нужд воинской части. Он сначала от такой наглости обалдел, но, немного погодя поразмыслив подписал письмо, не ставя никаких условий. Видно я ему чем-то понравился, да и личное общение сыграло решающую роль. Если бы я не обратился лично, а отделался только письмом, глубоко убежден, что ничего бы не получилось. На следующий день мы произвели перечисление денег с вида первого ( внебюджетный фонд  командира части) и успешно завершили операцию  “свинство”.
Потом, когда я при встречах рассказывал директорам крупных предприятий (“Омскшина”, завод им. Баранова и др.), о том, что Майоров продал мне 200 поросят и 20 бычков, они мне не верили, потому, что на все их просьбы Майоров отвечал отказом, ссылаясь на лимиты.
Для пояснения скажу, что выращенное поголовье мы сдавали на мясокомбинат или осуществляли забой на своей забойной площадке и мясо шло в счет планового довольствия, а деньги за мясо продотдел округа перечислял на наш полковой счет, фонд командира.. Этими деньгами командир мог пользоваться по своему усмотрению, и, прежде всего, для улучшения жизни и быта  военнослужащих. Вот какая расплывчатая формулировка позволяла широко маневрировать, главное не класть в свой карман.
А от этого соблазна не каждый мог удержаться. 5-й по счету начальник штаба (после Мельника, Коваленко, Шарыпы, Лянге) был майор Фабричный, прибывший после академии. Это был один из самых пакостных людей, которых я встречал в армии.  Высокомерный, властолюбивый, злопамятный и т.д. можно долго перечислять его “высокие” деловые и моральные качества. Примерно через  год после его прибытия проходит очередная аттестация офицеров, и я пишу характеристику на него. В ней было и такое: “ Власть любит,  но пользоваться  ей не умеет. К подчиненным относится  с  пренебрежением , переходящим  к  открытому  оскорблению . . .”       ну и далее по тексту в этом же духе.  В моем присутствии он в полушоковом состоянии ознакомился с аттестацией, неуверенной  рукой расписался , ничего не сказал и вышел из кабинета. Конечно, для его болезненного самолюбия это был удар.
Буквально через месяц-два его убирают от меня и переводят в скадрированный полк, где я недавно служил, на такую же должность с меньшим объемом и не связанную с личным составом. Но, оказывается, такие люди вполне устраивают некоторое высокое начальство. Под свое крыло его берет первый заместитель командующего войсками СибВО генерал-лейтенант Волхонский, который в нем,  по его словам, увидел свою молодость. Прямо скажем действительно они чем-то похожи друг на друга, вероятно, своим хамством и подлостью.
Как это ни странно, мне пришлось передать полк именно ему. Вот уж когда он проявил себя во всей красе. Ведь не зря говорят, если хочешь узнать человека - дай ему власть. Вид первый (фонд командира) стал для него собственным карманом. Обязательным условием стало для начальника тыла полка комплектовать для Фабричного к субботе ящик с деликатесами, в том числе обязательно коньяк.  Все это невозможно скрыть в небольшом гарнизоне, где любая информация распространяется  быстрее, чем по СМИ.  В конце концов от него через год избавляются,. отправляют  в ГСВГ(Группу советских войск в Германии), где он командует в течении полгода полком,  там соблазнов еще больше и он сгорает еще быстрее и его возвращают в Союз  с понижением начальником учебного центра где через некоторое время за воровство снимают и отдают под суд. Уже по возвращении из Эфиопии в управлении кадров СибВО я увидел на столе у направленца обложку личного дела “подполковника Фабричных”. Вот и все что от него осталось - пустая папка от личного дела, говорят, посадили на 7 лет.
         Про Фабричных я написал не потому, что эта личность представляет какую-то ценность, скорее наоборот, он не стоит того, чтобы упоминать про него. Этим фактом я хотел показать, как решалась кадровая проблема в то время в армии. Не столько обидно, сколько больно было смотреть, как  люди не имеющие ни чести, ни совести, но умеющие ненавязчиво преподнести взятку нужному человеку, семимильными шагами продвигались по служебной лестнице. Я был многократно свидетелем,  когда, отделываясь от совершенно бестолкового и ни к чему не способного офицера, отправляли его на учебу в академию Генерального штаба, а потом он занимал высокие должности/
Ну ладно, вернемся к нашей прозе. К великому сожалению у меня, наверное, как и любого командира есть свои кресты и на кладбище. Не так уж много, но были и у меня свои потери. Наверное, самое трудное в командирской службе,  это встреча с родителями погибших военнослужащих. Каждый такой случай я помню отчетливо и это, как говорится,  на всю оставшуюся жизнь. В какой-то степени успокаиваю себя, тем, что в полку я не допустил казарменного хулиганства, и по этой причине не было у меня потерь. За шесть лет было два случая самоубийства, оба по личным мотивам, трое погибли и два стали калеками в результате нарушения мер безопасности.
Как сейчас помню. Понедельник, 3 марта. По понедельникам приезжаю в полк к 8.00, принимаю доклады от командиров подразделений о прошедших выходных днях.  В 10.00 в клубе полка партийный актив дивизии, должен прилететь командующий СибВО генерал-полковник Хомуло М.Г. Я за столом, передо мной комбаты, заместители.  Отправляю всех, остается только Суслов Ю.В. , мой заместитель. Звоню по телефону командиру дивизии, докладываю, что все в порядке, кладу трубку. В этот момент, как будто я трубкой замкнул взрывное устройство, гремит совсем рядом, взрыв, вижу сквозь окно как на окнах соседнего здания отразился всплеск огня, сразу понял, что произошло несчастье. Не знаю какое, но произошло.
Мой заместитель подполковник Суслов вылетает из кабинета, а я несколько  секунд остаюсь на месте, желая оттянуть вхождение в несчастье. Но ноги сами ведут меня на выход. У самого  входа в штаб, на углу здания толпа солдат  в зимних комбинезонах. Иду сквозь толпу, расступаются, пропускают меня. Сердце уже сжато в какие-то тиски, заранее начинаю себя затормаживать, готовясь к встрече с несчастьем.  На земле у самого костра с горящим мусором лежит в эимнем комбинезоне солдат, признаки жизни отсутствуют. Не своим, глухим голосом , отвлеченно, ни к кому не обращаясь, говорю: -Быстро в санчасть,- это выводит всех из оцепенения и несколько человек подхватывают пострадавшего и волокут в соседнее здание полкового медпункта. В подавленном состоянии иду туда же, но не напрямик , а по аллеям, оттягивая момент получения известия от врачей  о непоправимом, хотя я это уже понял. Дверь в перевязочной настежь. На столе обнаженное тело, быстро они это сделали, отмечаю про себя. Над телом склонился молоденький лейтенант из двугодичников, врач полка, исполняющий обязанности начальника медслужбы ( начмед капитан Ветошкин П.М. убыл в Сомали без исключения из списков части). Лейтенант разводит руками и докладывает, что ничего сделать не может, вся грудь раздроблена.
Потом выяснилось, что этот солдат, собирал мусор в кучу (был март месяц)  и поджег его. Потом, разгребая сырой снег, нашел  какой-то грязный картонный цилиндр и бросил его в костер.  В тот момент, когда он склонился над костром, перемешивая палкой сырой мусор, чтобы стимулировать горение, раздался взрыв. По остаткам маркировки на фрагментах оболочки определили, что это был имитатор минометной мины ИМ-120. Взрыв его был направленный и пришелся прямо в грудь, а тот солдат, который стоял рядом с ним отделался легкой контузией и испугом.
Расследование показало, что этот неизрасходованный заряд остался от пиротехнического обеспечения съемок какого-то фильма и долго кочевал из одного помещения полка в другое, пока его не выбросили от греха подальше, вот тогда-то он и сделал свое черное дело.
За шесть лет интенсивной службы в должности командира учебного танкового полка через меня прошло очень много людей, сотни офицеров и прапорщиков, тысячи солдат и сержантов. За этот период полк сделал 12 выпусков младших командиров и специалистов танкистов. В моей памяти сохранилась целая коллекция личностей, не помнить которых просто невозможно.
Вот один из них, Шевалье Михаил Михайлович. Странно, но факт. Этот солдат срочной службы стоит в памяти отдельно от всей многотысячной массы ему подобных и только потому, что это был и есть неординарная личность. Началось знакомство с того, что комбат-2 майор  Калиниченко Н. И. доложил мне о ЧП в батальоне. Произошло то, с чем в это время во всех инстанциях шла усиленная борьба - неуставные взаимоотношения с нанесением тяжелой травмы и не кому нибуть, а сержанту. Здесь уж пришлось лично заниматься разбирательством. Что греха таить, среди наших молодых сержантов, наделенных практически неограниченной властью над курсантами не всегда хватает методических навыков и опыта в деле воспитания молодых  солдат и тогда в дело вступает главный аргумент - кулак. Вот его и применил сержант по отношению к молодому курсанту (шел только первый месяц учебы), который не слишком-то высказывал почтение к нему. Однако курсант имел хорошую спортивную подготовку и отменную реакцию, на доли секунды упредил удар и, как его учили, коротким, но мощным ударом завалил сержанта, заодно сломав ему челюсть. А вот этого уже не скроешь и без прокуратуры не обойтись.
Вот тогда-то и пришлось познакомиться с Мишей Шевалье. Он был в связи с отсрочкой призван позже и оказался старше своих сослуживцев на два или три года. К этому времени имел хороший опыт работы с людьми, был активистом в общественной работе, занимался горным туризмом, был инструктором, руководил контрольно-спасательной службой на юге Кузбасса (в Междуреченске). Я был удивлен, когда Калиниченко показал мне его комсомольский билет, в котором в разделе комсомольских взносов стояли суммы соизмеримые с моими партийными взносами командира полка. Конечно, такой человек не мог не постоять за себя. Уголовное дело было закрыто, а Миша Шевалье после окончания учебы в полку, был оставлен в нем в должности командира учебного отделения, а впоследствии стал старшиной учебной танковой роты. За всю свою долгую службу (33 года) я не помню лучшего старшины роты, который бы так умело сочетал требовательность к своим подопечным с заботой о них.
После увольнения я не имел никакой информации о нем. Но через двадцать с лишним лет судьба свела меня снова с ним. Уже, будучи на пенсии, я служил в Западно-Сибирском региональном центре МЧС в должности начальника отдела поисково-спасательных формирований  и занимался созданием спасательных формирований МЧС на территории Западной Сибири.  Вечером 23 марта 1994 года я выехал поездом Новосибирск-Новокузнецк в Междуреченск для ознакомления с Кемеровской поисково-спасательной службой, которая в то время располагалась в Междуреченске.  Несмотря на договоренность на вокзале меня никто не встретил, и мне пришлось на рейсовом автобусе добираться до Междуреченска (90 км.) По прибытию в Междуреченск я в администрации узнал, что пока я ехал ночью в поезде, недалеко от Междуреченска разбился аэробус А-310, так что, естественно, всем было не до меня, а все спасатели были уже на месте трагедии, а помещении службы был только ее начальник Черепов Юрий Петрович ( в недалеком прошлом первый секретарь городского комитета КПСС  г. Междуреченска, который покинул эту должность в результате первых шахтерских забастовок в начале 90-х годов). Вот тогда-то и я снова услыхал фамилию Шевалье во время сеанса радиосвязи с лагерем спасателей в районе катастрофы. Так как эта фамилия довольно таки редкая, я поинтересовался не тот ли это Шевалье, который служил у меня в полку и какого же было удивление и радость, когда это подтвердилось. Миша был таким же активным, а в то время, когда появилась свобода  и возможность приложить свою энергию и проявить свои природные качества,  он не остался в тени. Конечно, он стал предпринимателем. Но большую часть доходов он пустил на развитие детско-юношеского туризма. Он всегда с большим азартом занимался с детьми и вот в то время, когда государство выбросило детей на обочину жизни, нашелся человек, который по мере своих возможностей заполнил эту нишу хотя бы в масштабе одного небольшого города. В последующем мы много раз с ним встречались. Он всегда старался скрасить жизнь командированного, своего бывшего командира, а это он мог и умел делать. Когда  бассейн, когда сауна, а иногда и полет на вертолете в горы на один из его приютов на денек.
В памяти остались и другие личности. В те далекие годы кадровая политика в армии зависела от мнения партийного руководства и вот когда стал наблюдаться большой отток из ВС молодых офицеров - выпускников ВВУЗов  партийное руководство сказало свое слово - нет плохих молодых офицеров, а есть плохие отцы-командиры, которые плохо поставили воспитательную работу.  После этого уволить молодого офицера из армии было практически невозможно, даже если он категорически отказывается служить, пьянствует, демонстративно не ходит на службу.
После приема полка, знакомясь с офицерским составом, я столкнулся с интересной личностью - был такой командир взвода в батальоне учебно-боевых танков лейтенант Кудряшов. Мне его охарактеризовали как человека со странностями, в чем я имел возможность неоднократно убедиться.
Если у него есть пистолет, то он из него должен обязательно выстрелить, пришлось, пришлось приказом по полку запретить ему выдавать пистолет.
Если под его руководством купаются солдаты, то обязательно кто-то утонет.
Как-то заступил в наряд дежурным по парку  (уже без пистолета) он решил показать молодому водителю, как нужно проверять работу тормозов, сам сел за руль, разогнался и хотел перед выездными воротами лихо затормозить, но вместо тормоза нажал на педаль газа и лихо снес выездные ворота.  В результате разбил автомобиль вдребезги, свернул кирпичную тумбу и завалил центральные ворота, украшение парка. Пришлось запретить ставить его в наряд по парку.
Однажды он был задержан в городе милицией при попытке угнать такси. Говорит, что проверял бдительность таксиста.
На октябрьские праздники полез на здание горсовета, пытался снять красный флаг, но обратно спустится не мог, опять же говорит, что проверял бдительность милиции. Пришлось воспользоваться услугами милиции и пожарных.
Комбат Непряхин мне как-то подсказал, что он ко всему еще и поэт и пишет поэму и посоветовал послушать его. Кудряшов на мое предложение любезно согласился, зашел в кабинет, достал из-за отворота шинели смятую, сложенную пополам толстую тетрадь и с воодушевлением начал читать. Для приличия я минут 15 послушал и понял окончательно, что он не дружит с головой, поблагодарил его и пожелав ему новых творческих успехов, распрощался .
Вызвал начальника медслужбы Ветошкина П.М. и спросил его мнение о Кудряшове и прийдя к единому выводу решили, что место его в психбольнице. Командир написал на него служебную характеристику, начальник медслужбы медицинскую и препроводили “поэта” в больницу  и только после заключения психиатров его удалось уволить из ВС.
Трудная и емкая должность командира полка. Нет такого вопроса в жизни и быте полка, который бы он не решал. Во Внутреннем уставе ВС у него и у старшины роты больше всех обязанностей. Один из вопросов – содержание территории полка в чистоте, ведь это лицо полка. Хотя этим должен заниматься, прежде всего, начальник тыла, но не получается. Появилось злачное место в полку за казармой батальона учебно - боевых танков (БУБТ). Повадились  дневальные по ротам  выбрасывать  туда свой мусор, не хочется тащить его на свалку, когда можно поближе. Особенно это делалось в ночное и вечернее время, когда контроль послабее. Командир БУБТа замучился убирать эту территорию, а мне надоело уже ругать его за это. Тогда пришло в голову простое решение. На очередном совещании объявляю командирам, что со следующего дня, чей боец будет мусорить на этой территории, а наряд БУБТа его задержит и мне представит, тому подразделению передается эта территория для уборки.  На следующее утро ко мне приходит комбат БУБТа и представляет курсантика с ведром мусора от  2-г учебного батальона, я тут же звоню комбату-2 и отдаю приказ взять под свою юрисдикцию территорию БУБТа. Можно себе представить ярость Калиниченко (комбат-2) после этого приказа. Таким образом, в течение недели эта территория несколько раз переходила из рук в руки. Каждый командир, получивший ее, бдительно следил за ее состоянием, в надежде передать ее соседу. В конце концов, все поняли, что этого делать нельзя и проблема была решена.
Командуя батальоном,  я считал своим долгом знать все, бывать везде, лично участвовать, в крайнем случае, присутствовать. И это мне удавалось, не такое уж большое хозяйство. И, вот помнится мне разговор со мной замполита полка подполковника Кудрина, который состоялся при прощании с батальоном и переходом на полк. Он мне говорит, что на полку ты так уже не сможешь работать, имея  в виду, как я работал на батальоне, чтобы быть везде самому и лично участвовать. И действительно, круг обязанностей такой большой, а хозяйство просто необъятное. Но, тем не менее, я обязан знать если не все, то наиболее важные вопросы, а что касается деталей, то для этого есть офицеры штаба и суточный наряд. Каждое утро по прибытию в полк я выслушиваю доклад дежурного по полку о прошедшей ночи, все грязные дела делаются , как правило, в ночное время , когда ослаблен контроль, в казармах остаются только сержанты а жизнь продожается везде : в караулах ,  в парке, столовой, огневом городке, канализационных насосных станциях, котельной,  на свинарнике и т.д.
Я не признавал сокращенный доклад, о том, что происшествий не случилось и если доклада без деталей, то считал, что дежурный всю ночь проспал, ибо в таком хозяйстве не может быть все хорошо. Таким образом, я их приучил искать недостатки, и они стали моими ночными псами. Но я никогда не позволял упрекать или ругать  их в том, что они позволили этому случиться,  понимая, что в следующий раз они просто промолчат. На этом сгорел бывший начальник Омского общевойскового училища генерал-майор Улямаев. Он ставил в вину своему дежурному по училищу, все что происходило в его отсутствие и, в конце концов, пошли одни положительные доклады и он не знал истинное состояние дел. Закончил он  бесславно, был уволен.
Жизнь полка идет размеренно, все по плану, мероприятия повторяются одни ежедневно, другие еженедельно, третьи ежемесячно, а какие-то  каждые полгода. Чувствую, что размеренность  меня начинает беспокоить, что-то слишком хорошо и спокойно стало. Не люблю я, когда спокойно служба идет, не может так быть. Тогда я провожу традиционную ревизию жизни полка в ночное время. Остаюсь в полку ( у меня была своя небольшая комнатка отдыха в клубе, там где артисты должны готовиться к выходу на сцену). В этот вечер я домой не еду (это 15 км) и остаюсь в полку. Рабочая ночь начинается после отбоя, мне предстоит обойти и объехать два караула,  все подразделения в казармах, парк, огневой городок, котельную, свинарник и др. На это уходит практически вся ночь, хожу один. По своему плану, никого не ставя в известность. Связь внутри полка по внутренней телефонной станции допотопного типа, т.е. через солдатку-телефониста. Предупреждаю заранее ее, о том, чтобы никого ни с кем не соединяла, таким образом обеспечиваю свое внезапное появление. Таким образом собираю столько информации о внутренней жизни полка, что тут же проходит покой и благодушие и жизнь и служба снова забурлила, и так месяца три, четыре, а потом опять наступает спокойствие и размеренность. Приходиться повторять “ревизию”.
Шесть лет в должности командира полка пролетели как один год. Работать было интересно и трудно. Полк в СибВО всегда числился на хорошем счету, я пользовался почетом и уважением, был довольно известной фигурой в округе. Но вот двигать меня по службе дальше не очень-то спешили, командование чувствовало себя спокойно, пока я управляю самым большим полком в округе. Но надо ли говорить насколько я устал и потерял интерес к этому делу. Я просто заставлял себя работать до изнеможения, но силы уже были на пределе, я был готов уйти на любую должность.
И вот однажды, я случайно узнал, что в Омском танковом училище работает начальник отдела кадров управления Начальника танковых войск СА. Я приехал в училище, встретился с ним и рассказал о себе, и попросился взять меня в их систему.  Он сказал, что ответит мне через два дня, За это время он навел обо мне справки и при следующей встрече предложил мне должность начальника факультета в Омском училище с перспективой на должность заместителя начальника училища,  который планировался на увольнение по возрасту. Не велико приобретение, но я согласился.
В адрес командующего СибВО был направлен запрос от Начальника   танковых войск, с просьбой откомандировать меня в его распоряжение с последующим назначением на должность начальника факультета. Вот тут-то наши начали суетиться, не хотели они отдавать меня в другое хозяйство и дали ответ, что я уже рассмотрен на вышестоящую должность.
Буквально через неделю со мной беседует начальник отдела кадров округа генерал-майор Дорошенко. Он предлагает мне должность начальника базы хранения техники - заместителя командира мотострелковой дивизии в Монголии. Разговор идет примерно такой:
-У тебя сколько сейчас в подчинении людей?
- Больше тысячи.
-Ну вот видишь, а там меньше сотни.
-За что же Вы меня с полка на роту снимаете?
Молчание. Осуждающий взгляд.
-У тебя сколько танков?
-230.
-Ну а там будет 3 (имеется в виду учебные танки), остальные на консервации.
-Так  за что же меня с полка на взвод снимаете? (во взводе 3 танка).
Опять тишина, нечего сказать, Только ясно, что я нарушил все их планы. А я рассчитывал на должность в Омске, чтобы не менять место жительства, да и город мне нравился.
Через некоторое время вызывают меня в Новосибирск на беседу  к командующему войсками СибВО генерал-полковнику Снеткову Б.В. Зам. начальника отдела кадров в приемной успел мне шепнуть, что меня рассматривают на должность командира кадра запасной танковой дивизии, это в Шилово , в 40 км. от Новосибирска. Хоть и не Монголия , но не лучший вариант.
Невозможно описать весь ход беседы с командующим, но если бы я не знал, куда меня сватают, я бы ни за что не догадался бы, о чем идет речь. В течение почти полутора часов я упорно отказывался от повышения, настаивал на том, что я еще способен как минимум год достойно командовать полком, а если я их не устраиваю, то могут снимать, не спрашивая моего согласия. До сих пор не могу понять, почему со мной не говорили открытым текстом, а все вокруг да около, но я упорно отказывался, конечно, блефовал, зная, что командующий относится ко мне с большим уважением.   Наконец Снетков выдохся и сказал:
- Я на Вас затратил почти полтора часа, как я  понял, вы хотите продолжать командовать полком, командуйте, - и на этом мы расстались.
Я спустился вниз в кабинет начальника отдела кадров и стал ждать,  когда он придет от командующего. Через несколько минут в кабинет зашел начальник отдела кадров, встал за своим столом и достаточно торжественно объявил:    
- Товарищ полковник ! Решением командующего войсками округа Вы назначаетесь на должность командира кадра  67-й запасной танковой дивизии. - Я, как полагается, ответил: 
-Есть.
  -Разрешите Ваше “Есть” считать Вашим согласием на эту должность. Я снова говорю – Есть,- и на этом мы расстались. Как говориться, не мытьем, так катаньем. Против лома нет приема.
За неделю до убытия из полка поставил перед штабом у центральных ворот танк Т-34 из числа списанных, он до сих пор стоит на постаменте.
 Последний раз вышел к строю полка, последний раз оркестр играет для меня “Встречный марш”, последний раз принимаю рапорт заместителя командира полка, потом прощание с боевым знаменем части и последний раз мимо трибуны проходят торжественным маршем ротные колонны, держа равнение на, уже бывшего, командира. Полк прощается с командиром, командир прощается с полком. В уголку глаза накатывается слеза, не смахиваю, чтобы не обратили внимание, это тот случай, когда не стыдно, просто неловко.
27 декабря 1979 года прибыл в Новосибирск  и сразу приступил к приему дел и должности командира кадра 67-й запасной танковой дивизии, что в 40 км от Новосибирска в 5 км от пос. Ярково, прямо на территории “Шиловского” полигона.  Доложил по телефону командующему СибВО о прибытии и получил от него задачу в течение 3-х дней оформить все дела по приему и рапортом доложить ему.  До нового года ему надо было распрощаться с бывшим командиром полковником Загоревским и уволить его в запас, ибо он на него имел, как говорится, “большой зуб”.
И началась новая работа с бумагами и началась тоска по настоящей работе, хотелось волком  выть, но ничего не поделаешь. В кадре дивизии только офицеры и прапорщики и в основном те, которые потеряли по той или иной причине перспективу в службе, здесь в изгнании,  коротают свой срок до пенсии.
Подошло время описания одного из самых нелегких периодом моей службы. Итак, я командир кадра 67-й запасной танковой дивизии (запасными называли учебные дивизии военного времени). Личный состав - 70 офицеров, десяток прапорщиков и два десятка заштатных солдат в основном больные, не годные к строевой службе, не знающие по русски пару слов.  Работа - мобилизационная, разработка мобилизационных документов, подбор на укомплектование частей  кадров из запаса, содержание техники на хранении. Для меня,  привычного к активной, интенсивной деятельности, к общению с большим количеством людей, это была настоящая трагедия. Я, по возможности, расшевелил это болото, но все равно я был морально угнетен. Ко всему прочему командующий отстранил от должности начальника Ярковского гарнизона командира зенитной ракетной бригады ( полнокровная часть ) и назначил на эту должность меня, как имеющего опыт начальника гарнизона в пос. Светлый, но если там у меня было много людей и техники, то здесь - одна легковая и одна грузовая машины и одни офицеры. Зиму я с трудом пережил, а с мая месяца принял новую (временную) должность - начальника Оперативной группы СибВО по уборке урожая. Но об этом позже.
Новый командующий СибВО генерал-полковник Снетков Б.В. , не в пример своего предшественника генерал-полковника Хомуло М.Г. нашу “гнусную” организацию держал всегда в поле зрения. Каждый понедельник утром я докладывал ему лично по телефону.  Не забывали проводить с нами учения, даже с выходом в поле на технике, что не наблюдалось последние 7 лет со дня создания этой части. Даже итоговые проверки проводили с нами на полном серьезе. И смех и грех. Председатель комиссии генерал-лейтенант Козак, заместитель командующего по боевой подготовке, заместитель председателя по политической части генерал-майор Панкратов, первый заместитель начальника политуправления округа.
В первый день проверки построил я свое войско для строевого смотра. Вот появились два генерала, впереди генерал-лейтенант Козак , за ним в кильватере, как полагается представителю партии, генерал Панкратов. Иду с рапортом, докладываю: “Товарищ генерал-лейтенант !  Личный состав кадра 67-й запасной, беззнаменной , танковой дивизии для строевого смотра построен. Командир кадра полковник Бочкарев.”
Дивизия была действительно беззнаменная, ибо на военное время она была не боевой, а учебной и поэтому боевое знамя ей не положено.
Генерал-лейтенант Козак меня хорошо знал еще по полку и юмор мой принял как должное, а зам. начальника политуправления побагровел, надулся, как индюк и все пять дней проверки не мог успокоиться: “Ну, как вы могли такое позволить, товарищ полковник, ну как вы можете с таким пренебрежением говорить о своей части, ну как вы ... и т.д.” и так до самого последнего дня проверки.
Тихое болото в отдаленном гарнизоне было для многих райским местом, но для меня эта служба была удручающей. Я чувствовал себя не востребованным. К счастью это длилось не долго. Буквально через пять месяцев после приема этой должности я был уже в новом качестве - начальник оперативной группы СибВО по уборке урожая. Это была длительная и нелегкая командировка длинной в восемь месяцев, но зато какое-то разнообразие.
Откуда это взялось, что Вооруженные Силы стали привлекаться на уборку урожая?  Все началось с 60-х годов, если не ошибаюсь с 1956 года, когда я только начал служить в армии. Первый урожай  на освоенных целинных землях показал, что наше сельское хозяйство не в состоянии не только убрать огромные засеянные площади, но и даже вывезти урожай с полей.  К этому просто не готовы и вот для закрытия этой государственной дыры и бросили армию.  Были сформированы по количеству округов и групп войск оперативные группы, в каждой от трех до пяти автомобильных батальонов пятиротного состава по сто автомашин в каждом, следовательно, в каждом автобатальоне по 500 машин. Эти военные подразделения занимались перевозкой сельхозпродуктов. По началу только хлеб, а затем и картофель, и сахарную свеклу и все остальное, вплоть до строительных материалов.   Это были самостоятельные хозрасчетные  подразделения, работающие по принципу самоокупаемости, но это было далеко не всегда, в своем большинстве они были убыточными. Войсковые подразделения загоняли в самые отдаленные и необжитые районы, особенно в Казахстане, где они были разбросаны по всей необъятной степи. К этому быстро привыкли и это тяжелейшее ярмо армия тянула много десятилетий, вплоть до начала развала Союза. Из Вооруженных Сил на три десятилетия были изъяты тысячи положенных им по табелю автомашин, откомандированы тысячи штатных офицеров, прапорщиков, сержантов, солдат, которые не занимались боевой подготовкой, не несли караульную службу. А в это время командир полка, имея вместо положенных для жизни и деятельности полка десяти автомашин только четыре, максимум пять, лично распределяет их в роли диспетчера между службами и подразделениями для решения текущих задач. Дело доходило до того, что вместо дежурной машины по полку приходилось назначать мотоциклы, на них и проверяли дальние караулы, и развозили пищу по караулам и даже секретную почту.
В 1980 году в СибВО , как всегда, было к началу мая месяца сформировано 3 автобатальона, подвижная авторемонтная мастерская (ПАРМ) и управление оперативной группы со мной во главе. В середине мая все сформированные подразделения были отправлены по железной дороге в районы своего предназначения. Район уборки урожая первоначально включал  три области: Куйбышевская, Липецкая и Тамбовская, в каждой области по одному автобатальону. Управление оперативной группы дислоцировалось в г. Тамбове. Таким образом, оперативная группа была рассредоточена на огромной площади территории трех областей.  Расстояние от штаба оперативной группы до автобатальона в Куйбышевской области было почти 800 км. Конечно, управлять такой структурой было очень не просто. В основном взводы и роты были предоставлены своим командирам и действовали самостоятельно.
Моя задача и задача оперативной группы заключалась в том, чтобы координировать действия автоподразделений с местными властями, в основном на областном и районных уровнях, руководить их передислокацией, собирать и обобщать данные по уборке и докладывать ежедневно в штаб руководства в Москву, и в штаб СибВО и, самое главное, локализовать на месте те неприятности, которые периодически появляются во взаимоотношениях между военными и местными властями и жителями.
Для управления в моем распоряжении были 6-ть автомашин УАЗ-469, радиостанция Р-118 на базе ГАЗ-66 и вертолет МИ-8 с экипажем - 3 чел. (командир  экипажа капитан Кузнецов).  Кстати, пока они были в моем распоряжении на уборке урожая, их полк из Каунаса передислоцировался в Афганистан. Наши войска вошли туда в конце декабря 1979 года.
Лично для меня это время  стало хорошей школой познания нашей действительности.
Армия, отгородившись от всего мира бетонным забором и, уединившись в военных городках, являлась самой консервативной организацией. Ее не касались политические дрязги, происходящие за пределами военных городков, она мало ощущала снижение жизненного уровня всего народа - ее кормили регулярно, она не чувствовала спада производства, она многого чего не знала.
Политическому руководству было выгодно иметь такую армию, которая только декларативно связана с народом, а на самом деле находится по другую сторону забора. Я, также как и подавляющая часть кадровых военных, добросовестно  занимались марксистско-ленинской подготовкой (был такой предмет, при том еще самый что ни есть- ведущий), конспектировал труды Ленина и Брежнева, претворял в жизнь решения партии.
Сейчас, когда я пишу эти строки (а это 1991год), совсем другая обстановка. Гласность открыла огромный поток информации, и горизонты познания раздвинулись.  И вот уровень моего общения и информированности  расширился и повысился, и сразу появилось много вопросов и еще больше сомнений. А так ли мы живем, как можем? А не слишком ли много абсурдного в нашем социалистическом строе? Сейчас, конечно, даже смешно вспоминать, как проходил процесс прозрения и познания реальности. То с чем я столкнулся на уборке урожая меня просто потрясло.
В каких-то 2-х - 3-х сотнях километрах от Москвы сплошное бездорожье. Не до каждой деревни  можно доехать в распутицу даже на машине-вездеходе. К некоторым взводам я мог добраться только на вертолете.
Некоторые деревни в таком убогом состоянии, что на них нельзя смотреть без слез. Никак я не мог себе представить, что на седьмом десятке советской власти у нас в деревне будут крыши крытые дранкой и соломой.
Во многих деревнях, вернее в их окрестностях, находятся полуразвалившиеся помещичьи усадьбы.  Даже по тому, что от них осталось можно себе представить, какие это были великолепные здания и как они гармонично вписывались в ландшафт. Прекрасные в прошлом сады и парки с искусственными прудами заросли и пришли в запустение и об их былом величии остались только воспоминания, передаваемые из поколений в поколения.
Меня поразило обилие церквей в нашей центральной России. В каждой деревне была церковь, правда, действующих в то время не более десятка на всю область, а остальные развалины, но крепкие развалины. Но даже остатки тех, которые каким-то образом сохранились в виде складов, зернохранилищ, мастерских, поражают своей прошлой красотой. Я убедился, что каждая церковь строилась по индивидуальному проекту, никаких повторений, никакой унификации.
Трудно  мне было понять, почему в этих, чисто сельских районах, в которых колхозы существуют по 50 и более лет по-прежнему свозится хлеб с полей и высыпается под открытым небом. В большинстве колхозах отсутствовали крытые зернотока, не было к ним подъездных путей с твердым покрытием. Я был свидетелем такого варварства, когда огромные массивы неубранной пшеницы закатывались трактором с прицепленным рельсом и а потом запахивались под озимые. Такая-же участь постигла неубранную сахарную свеклу. Это происходило повсеместно, но ни в одной сводке, ни на одном селекторном совещании об этом не говорилось.
Только там, на уборке урожая, у меня появилось сомнение в эффективности нашей системы, в том числе и в структуре нашего управления. Ведь уборкой руководили одновременно советские и партийные органы. При этом их действия далеко не всегда согласованы. И что бросается в глаза, если дела по уборке идут хорошо, то это заслуга партийного руководства, если же дела идут плохо, то во всем виновата исполнительная власть, советское руководство.
Уборка в центральной России в 1980 году шла исключительно тяжело.  Дожди начались в мае и продолжались все лето и осень до декабря месяца.  Те подразделения, которые не имели вездеходные машины, просто не могли выйти из полевых парков. В этих тяжелых погодных условиях очень много техники вышло из строя. Отсутствие интенсивной работы и соответственно заработка, негативно отразилось на состоянии дисциплины. Происшествия следовали за происшествиями. Ко всему прочему, местные власти стали использовать наши автоподразделения в качестве виновников  всех бед по уборке, дабы прикрыть свою беспомощность и неспособность справиться с обстановкой. В этих условиях оперативная группа была как пожарная команда, лететь туда, где горячо и локализовать конфликт. Каждое происшествие я докладывал командующему лично по телефону и, конечно, выслушивал от него не слова благодарности.  Тем не менее, генерал-полковник Снетков ценил меня и понимал, что оперативная группа действует в трудных условиях.    
В один из сентябрьских дней в мой адрес пришла телеграмма из управления кадров СибВО, где требовалось мое согласие  на должность военного комиссара Красноярского края, на что я ответил положительно. Примерно в середине ноября я получил поздравление от начальника штаба округа об утверждении меня на эту должность. Но в нашей системе, оказывается, это еще ничего не значит и, по прибытию в январе в штаб СибВО, я узнал, что  эту должность занял генерал-майор Фурса, бывший командир дивизии ракетных войск стратегического назначения.
Оказывается, есть такие люди, которые в состоянии изменить  уже принятое решение и подписанный приказ Министра обороны. На этот раз это был Главнокомандующий ракетными частями стратегического назначения генерал армии Толубко. Это не было приятным известием, но, тем не менее, я и сейчас об этом не жалею. Поистине – все, что делается - все к лучшему, так оно и получилось. Я уже давно усвоил простую истину, что если в условиях войны (экстремальных ситуациях) на высокие должности поднимает людей сама жизнь, в зависимости от из способностей , деловых и моральных качеств, то в обычных условиях люди продвигаются кадровыми органами (не кадры решают все, а в кадрах решается все) и в этих условиях играют совершенно другие критерии: во-первых протекция, во-вторых умение угодить начальнику,  в-третьих взятка, если должность денежная, если гарнизон в крупном, престижном городе ( Москва, СПб и т.д.) то на первое место становится наличие квартиры в городе, и только в-пятых  твои деловые и моральные качества. Так, что эта попытка изначально было обречена на провал, и я спокойно отнесся к этой неудаче. 
Тем временем уборка урожая продолжалась, семь месяцев  прошли в постоянных поездках на машинах, полетах на вертолете, ночевках в районных гостиницах, скорее похожих на клоповники, где все удобства на дворе. Но было и такое, что удивило и осталось в памяти.
На самом севере Липецкой области есть такой городок Данков, районный центр, по своему возрасту старше Москвы. Так вот Данков имеет две достопримечательности, которые его ставят выше других райцентров. Первая - это картинная галерея, которая по своему объему и ценности  экспозиции заткнет за пояс любую областную картинную галерею периферийной области. Она была создана художниками, вышедшими из Данковского района, влюбленных в свою малую родину, в этот городок и сделали все, чтобы художники России пожертвовали в фонд галереи  часть своего художественного фонда. Настолько редко в ней бывают посторонние, при том, полковники, что на память об этом директор галереи вручил мне в подарок книгу “Данков” с дарственной надписью.
Другая удивительная особенность этого городка - планетарий. Да,да! Именно планетарий, самый настоящий, бывший московский. С барского плеча Москвы. Я за всю жизнь никогда не был в планетарии и вот в Данкове я восполнил этот пробел в своих знаниях. Во всей России их не более пяти и один из них в Данкове, заштатном городке Центральной России. Откуда появился этот планетарий? Оказалось, что директор Московского планетария,  уроженец города Данков, великий гражданин этого невеликого городка,  при замене устаревшего оборудования Московского планетария  добился, чтобы это старое оборудование после демонтажа  было передано в дар этому старинному городку. Что и было сделано, и город Данков стал обладать еще одной уникальностью.
Узнав о том, что  недалеко от районного центра  Инжавино (Тамбовская область), где стоял штаб одного из автобатальонов, находится бывшее имение Чечерина - первого наркома иностранных дел Советской России, я приехал туда. Это было одно из сохранившихся  имений дореволюционного прошлого. Это большое двухэтажное здание с высокими потолками и большими окнами. Сохранились и отдельные надворные постройки сделанные из кирпича, в них в старые времена размещались конюшни, склады, помещения для прислуги. Эта усадьба сохранилась только потому, что была передана Чечериным в дар детскому дому и этот дом стал родным для многих поколений обездоленных детей. Я был там  в декабре, но даже зимой было видно какое это было великолепное место в излучине реки Цна, в березовой роще.
Наши автоподразделения по решению местных властей располагались в самых отдаленных, глухих хозяйствах области, куда не поедет никакой гражданский водитель. Это были места сплошного бездорожья и богатейшего чернозема. Это были места, где размещалась и действовала крестьянская армия знаменитого Антонова, села Караул, Дубовый Умет и т.д. Летая над этими местами на вертолете, представлял себе, насколько эти места подходят для партизанских действий.  Именно в этих местах повторил свой  “подвиг” наш первый кровавый маршал Тухачевский. Первым  подвигом его было потопление в крови первого  народного выступления против власти большевиков - моряков Кронштадта  под лозунгом “Советы без коммунистов”. Вот там то и началась стремительная карьера  амбициозного Тухачевского, новоиспеченного “Бонапарта” А здесь, в тамбовских лесах, он проявил во всей красе свой полководческий талант против российских крестьян, которые поняли, чем грозит им власть большевиков. Советская история умалчивала, восхваляя подвиги Тухачевского, что он успешно применил против восставших крестьян современное оружие массового поражения – отравляющие вещества.
Еще один эпизод хочу описать. В середине августа в средствах массовой информации промелькнуло сообщение о том, что близится 600 летие Куликовской битвы. Я много слышал про это событие и о нем все хорошо знают, как сражение положившее начало освобождение от монгольского ига, правда редко кто вспоминает, что это освобождение продолжалось еще сто лет. Знают и о том, что оно произошло на месте впадения реки Непрядвы  в Дон. Но я и сейчас  убежден, что 90% опрошенных людей, не скажут  в какой же это области или губернии находится это место. Я решил восполнить этот пробел в истории моих внуков (я  сомневаюсь, что они это знают) и довожу до их сведения, что знаменитое Куликовское поле находится на самом юге Тульской области в Куркинском районе (пос. Куркино) на границе с Липецкой областью.
Так, что нам пришлось преодолеть на вертолете всю Тамбовскую и  всю Липецкую область и найти это место   на юге Тульской области, то есть за пределами действия нашей оперативной группы. Тем не менее, сделали заявку в Центр управления полетами и полетели. Долго искать не пришлось. Издалека увидели монумент и скопление машин и людей. На бреющем полете сделали круг с целью изучить обстановку  и приземлились за небольшой рощицей  буквально в 200 метрах от монумента.
Оказывается, шла генеральная репетиция торжественного мероприятия. Торжественным маршем проходили воинские подразделения, знаменосцы носили знамена всех эпох, играл военный оркестр. Я с группой офицеров, прилетевших со мной, осмотрел памятник, церковь Сергия Радонежского и мы пошли к вертолету.  Вдруг к вертолету подходят два гренадера в полной парадной форме десантных войск с плечевыми повязками знаменосцев  и с шашками.   Узнав от меня, что я хозяин этого вертолета, просят следовать за ними к  заместителю командующего Московским военным округом. Я понял, что меня ждет неприятный разговор. Ведь я прилетел на служебном вертолете отнюдь не по служебным  делам, да и в Тульскую область, вне зоны действия нашей оперативной группы. Но за свои решения я привык нести личную ответственность , да и выхода другого не было, пришлось идти за гвардейцами. К моему удивлению встреча прошла очень в доброжелательной форме, мы представились друг другу, потом он представил мне своего собеседника - министра культуры РФ Мелентьева. Ну, уж с этим министром мы разве что не целовались. Министр и генерал спросили меня, не смогу ли я прилететь 1 сентября на празднование  к 10 часам, с тем чтобы это мероприятие могли с воздуха заснять теле и киножурналисты. Я сказал, что надо посоветоваться с летчиками и буквально через минуту гренадеры доставили их к нам. Оказалось, что проблем нет, и тогда обрадованный министр культуры повел нас с летчиками в отреставрированный, но еще не открытый для посещения храм Сергия Радонежского.  Где лично провел экскурсию по храму-музею. Потом мы  расстались с министром и  быстро взлетев легли на обратный курс, надвигалась гроза, приближался грозовой фронт.
1 сентября оказалось воскресенье, а по воскресным дням всякие полеты в ВВС запрещены, Однако для вертолетов Оперативных групп этот запрет не распространялся и нам дали добро на полет. Взлетели и взяли курс на Куркино, и буквально через час были в районе Куликовского поля. Прижимаясь к земле, скрываясь за деревьями березовой рощи, подлетели к месту торжеств и приземлились.
Сразу же к вертолету ринулась толпа журналистов, пришлось умерить их пыл, навести порядок и вертолет взмыл вверх, а мы с замполитом пошли на площадку, где проходили торжества. Однако я тут же пожалел, что ввязался в это мероприятие. Вертолет заглушил своим треском все, что происходило на площадке и на сцене. А в это время на сцене пела Людмила Зыкина, и конечно, никто ее не слушал, все смотрели на вертолет, из открытого люка которого свесился  телеоператор программы “Время”. Надо бы прекратить этот полет, но я ничего не мог сделать, потому что связи с вертолетом не было. Таким образом, он отлетал столько, сколько требовалось журналистам, чтобы сделать свое “черное” дело и как только приземлился, мы тотчас вытолкали журналистов  и тут же взлетели. Я чувствовал, что так просто это не кончится. И точно, на третий день меня наконец-то нашли. Звонок в мой гостиничный номер был вечером, звонили из штаба ВВС. На этих праздничных мероприятиях были представители Генштаба и они запросили штаб ВВС, кто разрешил полет в воскресенье в районе Куркино. Но никто не мог сказать, откуда он взялся. В конце концов они нашли меня. Мне ничего не оставалось делать, как прикинуться “шлангом”, есть такое выражение у танкистов и все свалить на зам. командующего, дескать, коль я нахожусь на территории Московского военного округа, то приказ зам. командующего для меня закон.
Оказывается, что это был не зам. командующего округом, а помощник командующего по ВУЗам, но перед Министром культуры его для солидности так называли.  На этом, к счастью, инцидент был исчерпан, но, по крайней мере, я теперь знаю, где произошло историческое сражение, и сам побывал на этом месте.
С этим вертолетом было несколько неприятных моментов, и я убедился, что это далеко не безопасный вид транспорта. Один раз улетели в Куибышевскую область  и в полете вышли из строя аккумуляторы, вернее не сами аккумуляторы, а регулятор напряжения,. в это время мы как раз проводили передислокацию Куйбышевского батальона в Липецкую. область и мне пришлось возвращаться на машине в Тамбов с комбатом подполковником Коваленко, проехать через три области, преодолеть за сутки более тысячи километров. Если бы мне раньше сказали, что на УАЗике можно проехать за сутки более тысячи километров, то я бы не поверил, но сейчас я знаю возможности машины и, главное, человека.
В другой раз в декабре месяце мы взлетели с Липецкого аэродрома  и с высоты  приблизительно 300 метров камнем пошли вниз, аварийная посадка. Оказалось, что в масляной системе двигателя поднялось давление и все приборы этой системы зашкалили и показали “аварию”. Потом разобрались, что в дренажные трубки, которые соединяют масляную систему с атмосферой (смонтированы они внутри выхлопной трубы двигателя) при косом дожде попала вода и там образовались ледяные пробки  и прервалась связь масляной системы с атмосферой . А так как мы взлетели быстро то эта ледяная пробка не успела растаять и внутри системы от масляных паров поднялось давление. Когда сняли масляный бак, то он имел не форму куба, а форму шара. Еще несколько десятков секунд и его бы разорвало и тогда трудно сказать, что было бы.
Итак, уборочная эпопея, длившаяся в течение семи месяцев, завершилась. В конце декабря, начале января все подразделения вернулись на свои места постоянной дислокации в пределах СибВО. А я со штабом оперативной группы прибыл в Новосибирск и приступил к расформированию этой временной структуры. В феврале мне пришлось выдержать Военный Совет округа по итогам работы оперативной группы, где надо мной поиздевался мой вечный враг  - первый заместитель командующего войсками генерал-лейтенант Волхонский. Но, как и все мои недоброжелатели, он тоже плохо кончил. Уехал от нас куда-то в Центральную группу войск (Чехословакию)  и там заворовался, а за ним этот грешок издалека тянулся и, когда против него возбудили уголовное дело, говорят его хватил инфаркт. Вот уж по кому никогда бы не заплакал, так по поводу кончины этого типа. Вряд ли найдется в округе человек, который сказал бы доброе слово про него.
         Вот так закончилась командировка в Центральную Росси, генеральская должность ушла к другому, начались серые будни. которые продлились в течение всего 1981 года. Я  уже потерял всякую надежду на изменения в своей судьбе, как вдруг засветилась очередная  командировка, которая называлась специальной, в одну из недоразвитых стран с сухим, жарким климатом.
Но об этом в следующей главе моего повествования.





 
“ И Африка мне не нужна...”
  (Записки военного советника . 30 декабря  1981 года-12 апреля 1985 года).
По воле партии, по направлению Генерального штаба.
Почти 10 лет прошло  с тех пор, как я “по воле партии” оказался в качественно новом состоянии - военным советником командующего Южным оперативным командованием в “Социалистической Эфиопии” Сейчас уже вынужден писать об этом с сарказмом  и некоторые выражения и понятия брать в кавычки, ибо в наше время они звучат как политический анахронизм. А наши высокие идеалы служения делу мирового революционного движения за социалистическое переустройство мира давно уже стали блефом и, несмотря на то, что этим  изменениям  в нашем сознании, впрочем, как и во всем мире,  исполнилось лишь 3-5 лет, тем не менее, кажется, что это далекая история.
Таким образом, в моей 33-ти летней службе появился период, который в личном деле практически никак не отмечен, кроме того, что в нем стоит прямоугольный красный штамп Генерального штаба, о том, что с 31 декабря 1981 г. по 15 апреля 1985 г. находился в распоряжении  10-го Главного управления Генерального штаба, принимал участие в боевых действиях. Имеет права на льготы определенные Постановлениями ЦК КПСС и Советским Правительством.
Надо признаться, что в моей службе и жизни это был самый памятный период, который хоть как-то выделялся от нашей убогой и серой жизни. А шестилетний период службы в Группе Советских войск в Германии настолько исторически отдаленный, что почти не вспоминается, тем более, что сейчас и ГДР - первого в истории Германии государства рабочих и крестьян более не существует,  а мой старший зять, начав службу в ГДР, закончил ее в ФРГ. Вот так быстро рассыпался карточный домик социализма, возводимый нами в течение семи десятилетий.
Это началось практически сразу по расформированию оперативной группы СибВО по уборке урожая. В феврале 1981 года, как всегда весьма срочно потребовали из управления кадров пройти мне и моей жене медицинскую комиссию на предмет годности к службе в условиях сухого жаркого климата. Что мы с Соней добросовестно сделали, немного поломали головы - что нас ждет впереди, именно немного, потому, что  за свою достаточно продолжительную службу мы привыкли уже ко всему, а к смене мест особенно. Тем более были приучены к тому, что волю партии надо выполнять и об отказе не могло быть и речи.
На этот раз перемен пришлось ждать долго, так долго, что мы и ждать перестали и даже забыли и решили, что обойдутся без нас.  Команда поступила как всегда неожиданно. Был декабрь месяц, и я в это время был в отпуске и отдыхал в Латвии в санатории “Рижское взморье” в Юрмале на берегу Рижского залива. Как всегда в кадрах что - то горело или уже сгорело и от меня потребовали срочно прервать отпуск, сдать дела и должность, рассчитаться с округом и через десять дней прибыть в Москву в Генеральный штаб, в 10-е Главное управление, которое ведало загранработой. Быстро делать мы привыкли все. Быстро рассчитался каждый со своей работой: я с дивизией, Соня с автомагазином СибВО, где работала в качестве делопроизводителя, быстро вызвали  мою маму из Нижнего Тагила, быстро схватили младшую дочь Светлану (3-й класс) и появились в Москве, поставив руководство 10-го Главного управления генерального штаба перед фактом, что со мной младший ребенок. Но так как меня надо было срочно, до нового 1982 года  вытолкнуть в Африку и это было на контроле у высокого начальства, то сразу же нашлось место в интернате МО (ведомственное подчинение  Главного разведывательного управления), быстро сделали какие-то комбинированные прививки от всех тропических болезней сразу, от чего я “поплыл” и без положенной 10-ти дневной выдержки выдали медицинский сертификат и отправили в далекую Африку.
Да, совсем забыл. Пришлось посетить святая святых, здание ЦК КПСС на Старой площади, то, что впоследствии мы в течение трех с лишним лет с паническим трепетом называли – ИНСТАНЦИЯ. Зашел в обозначенный подъезд в здании на знаменитой Старой площади. Никаких вывесок, обозначений, только номер подъезда. Любят у нас наводить тень на плетень. Вышколенные прапорщики в форме государственной безопасности, пропуск на меня заказан, вход по предъявлению партийного билета.
Тишина, разговаривают в полголоса. В коридорах никого нет, только изредка промелькнет какая – то фигура и исчезнет, на лестницах и коридорах ковровые дорожки.   Представителем  этой Инстанции мне и предстояло пообщаться.   Я не знаю,  кем он был, этот представитель, но вывод сделал, что это может быть только бывший сотрудник КГБ в звании не менее полковника или, даже генерала. На пиджаке Звезда Героя СССР. Суровость во взгляде, никакой доброжелательности по отношению ко мне, скорее неприязнь. Весь наказ сводился к угрозе, что, мол, если что позволю, никакой пощады не жди, расправа будет жестокой.
                Со старой площади я вышел уже без партбилета, сдав его на хранение в специальный отдел.               
Итак 29-го декабря 1981 года, оставив больного, простуженного ребенка на руках своих друзей по академии Виктора и Аллы Шевченко,  вылетели из аэропорта Шереметьего-2 в Аддис- Абебу через Одессу, Каир.
Не могу забыть сцену расставания с ребенком. Это в нашей семье традиция, что в самое ответственное время, когда решается важный вопрос, в нашей семье обязательно кто-то заболеет. И на этот раз, когда мы распрощались с Сибирью, но не добрались до нового места службы, когда все вопросы, мешающие нам, были решены, и авиабилеты на руках и вылет завтра, Светланка заболела, ее анализы отрицательные, следовательно поликлиника ГШ не может ей дать справку на устройство ее в интернат. Хорошо, что Алла Шевченко по профессии врач-педиатр, работает в детской поликлинике и взяла ее лечение на себя.
Мы прощаемся с ней, оставляя ее со своими друзьями. Она оказывается, в большей степени готова к расставанию,  чем мы. У меня на глазах слезы, и чтобы скрыть их отошел в сторону, а мать, конечно же, разревелась тут же, а Светланка ее успокаивает, сама на грани срыва, в глазах какая-то растерянность и непонимание, почему мы так расстроены. Эта сцена и ее глаза, как она, видя нашу растерянность и трудность прощания, пыталась как - то помочь нам, успокоить. облегчить, хотя сама была на пределе, часто встает в моей памяти. Она просто еще не понимала, что мы расстаемся на долгие три года и что впереди  жизнь в детской казарме под надзором воспитателей, а не родителей .
Там в Москве мы поняли с чем связана вся эта спешка, во-первых как всегда к новому году заканчиваются все кадровые перемещения ( полк я принял в конце декабря 1973 г., дивизию в конце декабря 1979 г.), во-вторых в Эфиопии начались активные боевые действия, а на Южном фронте не было советника. Мой предшественник полковник Морозов вынужден срочно покинуть страну пребывания по ряду причин. Тогда, в начале  1981 г, мы с ним одновременно рассматривались на эту должность, только в разных округах.  Он был основным, так как имел хорошие связи в кадрах и поэтому имел на это право, а я в резерве. Ко времени моего убытия в Эфиопию он за эти девять месяцев успел споить весь коллектив, сам допился до белой горячки, кроме того, заболел сифилисом, и как следствие - потеря авторитета местной стороны, вплоть до прямого требования убрать его из страны.
Кроме того, в конце 1981 г. в стране проводилась широкомасштабная войсковая операция по уничтожению бандформирований сепаратистов и на фронте нужен был наш советник. Все это ускорило мое прибытие в Африку, о чем я никогда не думал и не мечтал, хотя все воспринимал как должное.
Туда летели с посадкой в Одессе и в Каире. В Одессе с выходом из самолета , пока дозаправлялись пребывали в “отстойнике”, без права куда либо выйти. В Каире были ночью, во время стоянки находились в самолете под охраной военных. Неприятное ощущение, когда вокруг самолета цепь вооруженных военных и по всему видно, что они не тебя охраняют, а кого-то от тебя, не доверяя тебе, воспринимая тебя как преступника.
Летим над Африкой вдоль Красного моря, под правым крылом пустыня, то, что под левым крылом, я увижу только через три с лишним года. С высоты 11 тыс. метров подо мной проплывает совершенно безлюдная местность светло-коричневого цвета с разводьями, такое впечатление что, это разлилась расплавленная лава, и  такими языками и разводьями  застыла, а может быть так оно и было.
На огромном расстоянии, каких либо признаков зелени или деятельности человека я не увидел. Несколько другое впечатление было при обратном полете в 1985 году, когда мы летели днем вдоль западного побережья Красного моря, когда в иллюминаторе справа было видна великолепная голубизна Красного моря.
Итак, днем 30 декабря 1981 года мы приземлились в аэропорту столицы Эфиопии - Аддис- Абебы. Несмотря на то, что аэропорт располагался на высоте 2600 метров над уровнем моря, жару мы почувствовали сразу, как только открылся люк самолета и был подан трап. Сухой жар был для нас не только непривычным, сколько угнетающим, потому что мы были одеты по зимнему (канун нового года), хотя не по сибирски, а по московски, тем не менее это меховые шапки и демисезонное пальто, у Сони теплые сапоги, на мне ботинки.
Не успели рта раскрыть, как наши чемоданы уволокли носильщики после прохождения таможни. Они здесь бросаются на пассажиров как голодные на хлеб, им надо в условиях массовой безработицы кормить семью. Я могу их понять, но каково мне, если у меня нет ни монеты местных денег, если у меня как раньше говорили “как у латыша”. Пришлось срочно занимать денег у своих соотечественников, которые возвращались из отпуска и имели их на этот случай. На этот раз нас выручил советник начальника школы младших специалистов (учебный центр) в Арбе.
Каждый прибывающий рейс встречал представители Аэрофлота и  аппарата Главного военного советника, как правило, это был начальник отдела кадров или его заместитель. Они прибыли за нами на автобусе, на котором мы и поехали в Аддис-Абебу в резиденцию Главного военного советника. Конечно, спустя десяток лет уже не так все воспринимается, а в то время,  в первые минуты пребывания на эфиопской земле все воспринималось широко открытыми глазами.
Едем по необычному для нас городу, где асфальт сочетается с грязью, шикарные разновеликие дома с лачугами больше похожими на собачью конуру, где  на центральных  улицах люди одеты вполне по-европейски и даже элегантно, и в то же время гораздо больше ходят в тряпье в полном смысле этого слова, а то и просто в набедренных повязках. Ну и совсем нас, сидящих в автобусе,  шокировало, когда впереди автобуса появился совсем голый черный человек и побежал впереди него, привлекая внимание к нашему автобусу, но только не к себе. Как нас проинформировали, это был один из местных сумасшедших, который постоянно встречает и  сопровождает наш автобус. Белых лиц по пути следования автобуса мы не увидели, как нам пояснили, революционные события и гражданская война их разогнали.
Наконец подъехали к глухому забору на окраине города, открылись ворота такие же глухие, без единой щелки, появился наш солдат в советской форме, ту которую носят в ТуркВО, но без погон, в каске с автоматом. Это уже территория СССР, здесь уже действуют советские законы. Правда, кроме солдат охраны, военных я не увидел, все ходят в цивильной форме, за исключением нескольких военных в какой-то незнакомой форме мышиного цвета, которую я раньше видел только в западных фильмах. Я обратил внимание, что форма была довольно затаскана и пропитана какой-то красной пылью, именно пропитана, потому что видно было, что это не поверхностная пыль, а намертво въевшаяся в ткань. Как потом выяснилось, это были советники и специалисты, прибывшие по своим делам с различных фронтов и те, кто участвовал в создании учебного центра под Аддис-Абебой в Арбе. Они готовили учебный центр к приему молодого пополнения по первому призыву в соответствии с новым Законом о всеобщей воинской обязанности ( тоже результат работы советников),  До последнего времени армия была наемной, а в период отражения сомалийской агрессии была разбавлена разовым массовым призывом молодого пополнения, не закрепленного законодательно. А пока учебные центры еще не были готовы к приему молодого пополнения, этих офицеров, как у нас принято, использовали где только можно и, прежде всего, на создании объектов учебно-материальной базы в условиях пустынной местности и джунглей.
Таким образом, я с женой оказался  31 декабря 1981 года за 9-ть тысяч километров от Москвы в штаб-квартире Главного военного советника (ГВС), а в обиходе это место называлось в то время незнакомым словом “офис”. Поселили нас в каком-то сборно - щитовом сарае, где специально для прибывающих и убывающих было выделено несколько комнат на 12-15 коек, где селились все вместе независимо от половой принадлежности. Это ни что иное,  как небольшой пересыльный пункт, где люди больше чем 2-3 дня  не останавливались в ожидании оказии на фронт или самолета в Союз.  На этот раз в этой огромной комнате мы с Соней были только вдвоем, что нас первоначально обрадовало, но потом, когда у Сони выяснилась сильная простуда и температура за 40 (сказалась резкая смена климата) и мне необходимо на следующее утро 31 января лететь на Северный фронт для представления главе государства и министру обороны - расстроило, ведь ей предстояло остаться одной без какого либо ухода в совершенно незнакомом месте,  неизвестно на какое время. В общем, повторилось то, что нас преследовало всегда, только в самом худшем варианте.   
В кадрах мне сказали, что сейчас из руководства никого нет, все находятся на Северном фронте, где сейчас происходят важные события. Как потом выяснилось, на Северном фронте началась комплексная операция под названием “Северная звезда” и там развернулись основные военные действия под руководством Министра обороны и в присутствии Менгисту Хайле Мариама, главы государства. Начальник отдела кадров сообщил мне, что 31 декабря из Асмары ( это административный центр  мятежной провинции Эритрея, где размещался штаб фронта) прибывает самолет с советником начальника Генерального штаба генерал-майором С...(фамилия вылетела из памяти), а в 9.00 1.01.1982 г. я с ним должен убыть в Асмару, где представиться Главному военному советнику и руководству Эфиопии. 
Небольшое отступление. Вы, наверное, мои дорогие внуки, заметили, что особой реакции на то, что до Нового года оставалось считанные часы, в моем повествовании нет.  Вся причина в том, что 31 декабря для местных жителей обыкновенный день, они живут по своему календарю и Новый год для них наступит 1 сентября, как было у нас до Петра I и число месяцев у них по этому календарю не 12, а 13. Ночью Соне совсем стало плохо, большая температура, бред. Утром врач посмотрел ее, сказал, что пока меня не будет, присмотрит за ней, приписал лекарства и выдал их.
 Находясь в комнате “пересыльного пункта”, обратил внимание через открытую дверь на странное явление. На территории  “офиса” напротив нашего сарая в метрах пятидесяти на каком-то сером большом камне, или кочке, стоит чернокожий босоногий мальчик, одет он был в какие-то шорты, если можно так назвать то что было на нем. и ,что интересное  я установил, что камень перемещается. Когда же он спрыгнул с него и убежал, я из любопытства подошел поближе посмотреть, что же это такое. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что это была не просто большая, а по моим понятиям огромная черепаха, которая, лениво перебирая ногами, ползла неизвестно куда и зачем.
Не надо удивляться тому, что двери практически всегда были открыты и никого не беспокоило, что могут залететь комары и не дать возможности жить нормально. Их просто не было, потому, что выше полутора тысяч метров над уровнем моря они не живут, хотя человек живет и выше. А город Аддис-Абеба расположен на высоте 2600 метров над уровнем моря и к этому высокогорью еще надо было привыкнут, адаптация наступала на третьи - четвертые сутки. А пока дыхание давалось с трудом,  никаких резких движений и больших нагрузок.
В тот день я получил свою новую форму, в которой мне предстояло ходить три с лишним года  Она состояла из рубашки и брюк мышиного цвета, ткань похожая на паплин, Сверху подпоясался широким брезентовым ремнем. На ногах высокие шнурованные ботинки из толстой кожи, на литой резиновой подошве, на голове кепи с длинным козырьком. Странно, но факт- к этой форме не прилагались никакие документы удостоверяющии  мою личность, я перестал быть личностью и если бы меня кто-нибудь задержал и потребовал мои документы для определения моей личности, я бы не смог доказать, что я не верблюд.
Вот в этом непривычном одеянии  я, оставив совершенно больную жену, одну в большом сарае, убыл утром на аэродром. Перед отъездом на аэродром какой-то офицер (конечно в цивильной форме), как потом выяснилось  - подполковник, начальник 8-го отдела, узнав, что я убываю на фронт без оружия, выразил удивление и тут же пригласил меня к себе в кабинет и,  открыв сейф, дал мне пистолет похожий на ПМ, но меньшего размера. Тут же показал, как лучше его носить без кобуры и, что меня удивило, не потребовал никакой расписки и нигде ничего не записал. Таким образом, я оказался в чужой стране, среди незнакомых людей, с оружием за поясом и без каких либо документов.  Трудно представить себе, что человек находиться в чужой воюющей стране, и не имеет даже какой либо справочки о своей принадлежности к СССР. Как будто тебя просто нет на земле, и в таком положении мне предстояло пробыть более трех лет.
Самолет ГВС - АН-24 состоял из двух отсеков. В переднем - салоне для ГВС, разместились: советник заместителя начальника ГШ ВС Эфиопии, советник командующего ВМФ и я. Во втором - десантно-грузовом какие-то солдаты, офицеры и какой-то груз. Генерал после празднования Нового года находился в тяжелейшем похмелье, вид имел экзотический, но, тем не менее, марку держал, всем своим видом и поведением играл на публику, чем то напоминал экранного боевика-наемника, этакий развязный вульгарно-приблатненный тип. Общую картину этого типа завершал огромный пистолет типа “парабеллума” или “маузера”, совершенно незнакомой системы, засунутый за пояс на животе. Ну, ни дать, ни взять, разбойник с большой дороги или ковбой с дикого Запада. Во всех его жестах и речи сквозила, этакая небрежность и пресыщенность происходящим. В нем был загублен нереализованный  актерский талант.
Приземлились на авиационной базе в Асмаре. Как я узнал, этот город не так давно отбили  (уже который раз) у мятежников - эритрейских сепаратистов. Пока мы ехали в штаб фронта, я обратил внимание на большие разрушения в городе, характерные для населенного пункта, который неоднократно переходил из рук в руки, некоторые развалины еще дымились. Штаб располагался на территории бывшей базы американских войск на которой дислоцировался центр слежения за спутниками.
В баре разместилась наша офицерская столовая, обслуживающая группу фронтовых советников и аппарат ГВС. 
Сразу же предстал перед очами Главного военного советника генерал-лейтенанта Демина. Он был в такой же форме, как и все, без каких либо знаков различия.  Короткая беседа, а вечером застолье по случаю начала Нового года, это было 1 января 1982 года. На столе экзотические спиртные напитки, вперемежку с водкой и, не менее экзотические, закуски и фрукты.
За столом ГВС - генерал-лейтенант Демин, советник начальника ГлавПура (Главное политическое управление) генерал-майор Казаков, генерал с которым прилетел я, советник ВМФ, я и советник командующего Северного фронта и  заместители ГВС.
После нескольких тостов очередь дошла и до меня. Я предложил тост, который сейчас уже достаточно избитый, а в то время свеженький , как новорожденный - “За успех нашего безнадежного дела”. На фоне ранее предложенных, таких как “За победу над сепаратистами”,  “За первое в Африке социалистическое государство”, “За победу социализма во всем мире” и др.  мой тост прозвучал каким то пессимистическим и не вписался в общее настроение.  Замполит - генерал Казаков, которому полагалось быть самым трезвым и идеологическим выдержанным внимательно на меня посмотрел.  не сказал, но в целом всем тост понравился.  История показала, что на этот раз я был прав, действительно наше дело было безнадежным.
На следующий день меня и советника ВМФ должны представить руководству местной стороны. ГВС проинформировал меня, что Менгисту Хайле Мариам и МО  генерал-лейтенант Тесфайе Гебре-Кидан с утра убывают на уик-энд в порт Массау (это на берегу Красного моря) где мы и будем иметь с ними встречу. В памяти этот день запомнился очень хорошо, потому что было много первых впечатлений. Новое и странное было во всем. Даже поведение и отношение наших людей, начальников и подчиненных, отношения к нашим устойчивым, догматическим правилам, к нашим воинским уставам - все было не так, все по - новому.
Стоим у самолета ГВС в ожидании команды на посадку. Внезапно куда то все ушли, оставив нас вдвоем с советником ВМФ. Экипаж готовит самолет к вылету. Возвращается один референт-переводчик и сообщает, что ГВС и замполит летят с Менгисту и министром обороны на двух вертолетах, а нам лететь самолетом в Массау через 15 минут после взлета двух вертолетов. Но для летчиков эта вводная не была проблемой, они привыкли ко всему и в Массау уже были не раз.
Вот на другом краю аэродрома поднялись два вертолета и скрылись из виду. В салоне мы только вдвоем, советником ВМФ. Заработали двигатели и мы взлетели. Летим над каким то плато, серым, совершенно безлюдными безжизненным.  Ни одного кустика, ни деревца. Несколько удивило, что летим сравнительно низко, несколько сот метров и, вдруг, этот момент я упустил,  посмотрев в иллюминатор, я увидел, что летим над бездной.  Земля под самолетом резко опустилась. После полета изучая карту, я понял, что сначала мы летели над  огромным высокогорным плато, где и располагалась Асмара, а потом плато внезапно отвесно обрывается и уже к морю идет низменность, долина.
Вот в этих- то горах в течение двух десятилетий и ведут борьбу сепаратисты, борющиеся за отделение Эритреи от Эфиопии, за ее независимость, эти горы они контролируют, а правительственные войска, которые находятся в долине безуспешно пытаются выбить их с гор. Вот уже который раз удалось потеснить мятежников и освободить административный центр провинции Эритреи - Асмару. Несколько месяцев назад мятежные формирования спустились с гор и внезапным ночным налетом захватили находящийся в долине у моря порт Массау, единственный порт на севере Эфиопии, через который поступают грузы для войск Северного фронта и буквально несколько дней назад, удалось выбить мятежников из этого города, а мятежники ушли на свои базы в горы. Кстати, в своих донесениях мы называли подразделения войск мятежников  “бандформированиями.”  Когда писались эти строки (1991 год) в средствах массовой информации прошло сообщение, что в Аддис-Абебе начался судебный процесс над генералами, которым инкриминируют факт сдачи Массау сепаратистам за взятку. Я лично в это верю с трудом. Вероятно, это сделано для оправдания неспособности правительственных войск противостоять сепаратистам. Идет обычная “охота на ведьм”, или поиски “стрелочников” на кого можно свалить неудачи .
Самолет приземлился на ВПП.  Вокруг все серо, никакой зелени и жарко. Такое впечатление при выходе из самолета, что ты шагнул в парную. На ВПП вертолетов не было, а  напротив выходного люка самолета в строю стоят все в такой же темно-серой форме, загорелые, скорее обугленные,  не покрытые красной пылью, а пропитанные ею, наши ребята, они встречали ГВС, а появились только мы. На правом фланге строя , вот уж действительно мир тесен, подполковник Гаглоев , бывший комбат батальона учебно-боевых танков ( по другому - батальон обеспечения учебного процесса) учебного полка , которым не так давно я командовал.  Вот уж действительно неожиданная встреча. Он здесь является советником командира пехотной дивизии, которая освобождала Массау и сейчас располагалась в окрестностях его.  В свое время я принял все меры, чтобы избавиться от него, настолько он был мне неприятен. В высшей степени наглый, без чести и совести человек, способный смотреть тебе в глаза и врать не краснея.  И вот встретились здесь за тридевять земель, за 9000 километров от Родины.
ГВС  вместе с руководством республики, вероятно, приземлился прямо на территории военно-морской базы, а нам передал - до обеда находиться  в расположении наших советников и ждать команду.   
Мы поехали на машине наших советников, которая только в отдаленно напоминала автомашину марки УАЗ-469, настолько она была разбита и покрыта толстым слоем красной пыли, которая господствовала везде, даже море названо ее именем - Красное море. Проблемы с жильем не было, все хозяева покинули свои в недалеком прошлом шикарные виллы, которые тянулись вдоль всего побережья. Все что недавно было белоснежным и прекрасным и радовало глаз, сейчас загажено, разбито, в домах разместились солдаты революции     ( кто был ничем, тот станет всем). Наши советники разместились на втором этаже виллы, из комнаты вход на огромную веранду, с высоты которой просматривается побережье моря, двор виллы, открытый бассейн. Море покоряет светлой голубизной, на море  сплошной штиль и над ним сплошное марево от испарения, кажется, что его можно осязать, стоит страшная духота, в полдень самое пекло. Внизу, вижу во дворе под навесом, разместились на раскладушках темнокожие воины,  с автоматами - это охрана советников.
Во дворе (это я уже по своему понятию называю так территорию примыкающую к вилле) бассейн размером 20х10 метров. Сейчас в нем воды нет, но зато много мусора и сломанной мебели. Бассейн имеет  выход к морю и заполняется при приливе, после чего вода перекрывается затвором, вот такой простой способ наполнения и освежения воды в бассейне. Советники ушли по своим служебным делам, а мы с летчиками остались. Члены летного экипажа уже давно  находятся в этих необычных условиях и полностью к ним адаптировались.  В экипаже человек 8, в том числе переводчик и весь технический персонал, для них здесь нет никаких обслуживающих наземных служб, поэтому вся обслуга летает постоянно с летчиками. Каждый член экипажа занялся своим любимым делом, одни стали настраивать удочки, которые возили с собой, другие собирали раковины, третьи просто пошли купаться. Я с рыбаками пошел на соседнюю виллу, которая находилась прямо в море в метрах 30-ти на  сваях и была соединена с берегом переходом на бетонных сваях. В здании разместились наши военные врачи из фронтового госпиталя, ничего не скажешь, губа не дура.
Стою на этом переходе и любуюсь морем. Тихо и чисто, как в аквариуме. Плавают рабы необыкновенной и невероятной красоты. Вода чистая и прозрачная, что свободно просматривается дно, и я поначалу решил, что здесь очень мелко, но когда летчики стали нырять, а затем и сам нырнул в воду, то убедился, что глубина здесь не менее 3-х метров. Что особенно поразило меня, так это плавание в Красном море. Настолько высокая плотность воды, что тело твое держится на поверхности без всяких усилий. Лежишь на спине, раскинув руки, смотришь в бездонную голубизну неба и совершенно не чувствуешь своего веса. Вероятно такое же ощущение у космонавтов в невесомости. То, что вода очень соленая, убеждаешься  сразу же, как только облизнешь  губы.   
Всего несколько часов был я на берегу Красного моря, но впечатления от этого великолепия, даже с разрушенным  городом, осталось в памяти на всю жизнь.
После обеда подъехал Гаглоев на своей машине, и мы поехали  неизвестно куда, но туда ехало много машин.  Потом остановились, я увидел на машине генерал-лейтенанта Демина и он пересадил меня в свою машину. В общем, все это было сумбурно неорганизованно, спонтанно, по крайней мере, на мой взгляд. Как мне по ходу разъяснил Демин, это руководитель республики Председатель Временного военного административного совета Менгисту Х.М. производил объезд и облет освобожденной территории - побережья Красного моря, порта Массау с базой ВМФ, оценивал нанесенный ущерб и возможности восстановления инфраструктуры, туризма и важных объектов, имеющих важное экономическое и военное значение. Менгисту Х.М. (я его впервые увидел) небольшого роста, спортивного типа, резкий, подвижный. Одет в военную форму, в руке стек, на поясе небольшой пистолет. Осмотр местности и объектов проходил очень быстро, видно, что не вдаваясь в детали, быстро схватывал общую обстановку и тут же на машину и к новому месту, а за ним вся кавалькада машин и мы в ее составе.
Перемещался он на “Тойоте” - джипе (8-ми местный) вместе с охраной.  Впереди и сзади еще несколько машин с охраной, Место машины с Менгисту в колонне периодически менялось. Как только машина останавливалась, сразу же вокруг машины создавалось кольцо из темнокожих охранников, здоровенных парней с автоматами наизготовку, готовых без промедления открыть огонь, одетых в форму военной  полиции. Это такая же форма, как и армейская, только насыщена различными атрибутами: красные аксельбанты, наплечный съемный знак на левом плече со знаком военной полиции и гербом ВС. Находясь, как белая ворона, среди темнокожих воинов под прицелами их автоматов, чувствую себя, мягко говоря, неуютно.
После этой инспекционной  поездки, мы всей колонной прибыли в Массау на базу ВМФ (бывшая база американского флота на Красном море), и здесь ГВС представил меня и советника ВМФ Менгисту Х.М. и министру обороны Тесфайе Г.К.  Аудиенция длилась несколько минут. Видно было, что наши личности для них не представляют особого интереса,  у них были дела гораздо более важные.
На другой день мы на самолете вернулись в Аддис-Абебу. По пути  к ней наш самолет сделал посадку в г. Макале, административном центре провинции Гондар. В городе дислоцировался штаб Центрального фронта. Приземлились на грунтовой полосе, подняв шлейф пыли и, опять - до чего же мир тесен. Встречает нас строй из пяти человек, дивизионный комплект советников, на правом фланге - старший группы полковник В. ( фамилия со временем вылетела из головы), с которым я служил в Омске, когда я командовал учебным танковым полком, он был командиром соседнего скадрованного мотострелкового полка. Вот так в течение двух дней пребывания в Эфиопии я встретил до десятка офицеров из СибВО.
Это я объясняю следующим образом: в связи с тем, что в спецкомандировку за рубеж можно отправлять не ранее чем через пять лет после прибытия из-за границы, в ВС сложилась такая ситуация, что уже отправлять из привилегированных округов (Киевский, Белорусский, Северо-Кавказский, Одесский, Московский, Прибалтийский)  где служила основная масса “блатных” офицеров, больше некого, основная масса офицеров прошла через группы войск. Остались невостребованные кадры ссыльных округов и пришел их черед. Кроме того, не надо забывать, что мы только что влезли в Афганистан, и туда было востребовано много кадров.
Так, что для меня не было удивительным, что когда я 3-го января утром прилетели на вертолете в г. Авассу, где находился штаб Южного фронта, то на взлетной полосе я увидел полковника Брюховецкого Ивана Ивановича - советника начальника политического управления  фронта
Я с Иваном Ивановичем служил в Омске, я - командиром полка, а он в 1974-75г.г. секретарь партийной комиссии дивизии, затем инспектор политуправления округа, а через несколько лет - начальник политотдела спецчастей Омского гарнизона. Вот с ним мне пришлось служить два года, в одном небольшом загранколлективе. А через месяц в группу прибыл подполковник Нацвин Юрий Михайлович, сослуживец по Омску, где он был в соседнем полку заместителем по технической части соседнего полка.
Итак, моя служба в Революционных вооруженных силах Социалистической Эфиопии началась.

Немного истории (что было до того как...)
Как мы там оказались и для чего?
Сейчас я уверен, что скоро наступит такое время, когда произойдет переоценка ценностей, когда  о нашем  вмешательстве  в Эфиопские дела будут говорить как об очередной ошибке, что это будет очередным нашим позором и упреком.
Я часто задумывался - почему США закрывали глаза на наше присутствие в Эфиопии? Почему никак не реагировали на все то, что происходило в этой стране, даже тогда, когда были вынуждены были покинуть военные базы и центры в этой стране, а затем смирились с ликвидацией в 24 часа всех своих миссий. Потом пришел к выводу, что эти умные люди поняли, что мы влезли в очередную авантюру, в которой увязнем надолго и всерьез, потеряем там впустую огромное количество своих ресурсов в виде материальной помощи, понесем большие потери в военной технике и вооружении, понесем огромный моральный ущерб в глазах мирового сообщества.  Они прекрасно понимали, что создать очередное социалистическое государство на африканском континенте такое же безнадежное дело, как развивать промышленность на луне. Они позволили нам как неразумным детям поиграть в роли лидера мировой системы социализма, в перспективу мировой социалистической революции, по принципу: чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Они прекрасно понимали, что мы своими действиями доведем страну до окончательного упадка и, в конце концов, Эфиопия окажется в ногах у “гнилого капитализма” с протянутой рукой. 
Это сейчас по прошествии времени и после больших перемен в стране и в нашем сознании можно так рассуждать, а в то время мы свято верили, что делаем святое дело, укрепляем социалистическую систему, создаем первое в истории Африки социалистическое государство, выполняем интернациональный долг. И такой долг наши военные выполняли в 1982 году ни много, ни мало в 89 странах земного шара, где уж там набрать столько первоклассных кадров, тут уж не до жиру, какие есть. Эту цифру назвал мне один полковник из оперативного отдела 10-го Главного управления Генерального штаба, в том числе и такие свежие адреса, как Афганистан и Никарагуа. Вот уж воистину ненасытный милитаристский спрут, трудно даже представить каковы расходы на содержание этого огромного аппарата, не говоря о тех огромных (неисчислимых) военных ресурсов, которые   вместе с нашими кадрами уходили из страны, как правило, безвозмездно, или безвозвратно. Насколько я знаю, только две страны сполна оплачивали наши поставки - это Ливия и Сирия, остальные, если не безвозмездно, то под долгосрочные кредиты.
Начиная эту страницу повествования в новой редакции, я долго думал, а надо ли моим внукам знать перипетии истории какого-то африканского государства, да и практически уже и государства такого можно сказать нет, ибо после нашего вмешательства оно распалось, рассыпалось на множество удельных княжеств по племенному принципу. Тем не менее, я решил оставить небольшой след от этой драматической страницы истории, свидетелями которой были мы.
История революции, а точнее военного переворота и свержения императорского режима в Эфиопии, как и в России, полна драматических событий и резких поворотов. Ее в нескольких страницах не опишешь, но одно могу сказать, что многие ситуации и события схожи с нашей историей.
Шел 1974 год, последний год правления престарелого императора Хайле Селассие-I. Все началось стихийно, когда состояние общества и империи достигло такого напряжения ( как всегда из-за нерешенных перезревших социальных проблем), что создалась,  по-ленински говоря, - революционная ситуация, когда низы не хотели жить по старому, а верхи не могли управлять по новому.
18 февраля 1974 года недовольство  широких трудящихся масс вылилось в открытое антиправительственное выступление студенчества, работников общественного транспорта, таксистов, учителей, авиаторов, крестьян и военнослужащих.  Правительство ушло в отставку, затем был свергнут последний император и, в конце концов, после недлительных внутренних разборок, во главе государства стал Менгисту Хайле Мариам, бывший начальник службы артиллерийского вооружения 4-й пехотной дивизии, подполковник, ему было 33 года. Поначалу он являлся Председателем Временного Военного Административного Совета (ВВАС) а спустя 10 лет назвал себя Президентом республики, которой правил 15 лет.

В декабре 1979 года решением ВВАС была создана Комиссия по организации партии трудящихся Эфиопии (КОПТЭ). Перед КОПТЭ была поставлена цель: “Распространение и пропаганда идей марксизма-ленинизма среди широких народных масс, создание единой, обновленной на принципах марксизма-ленинизма партии трудящихся.” Таким образом еще одно государство попало в тенет марксизма-ленинизма, слепо поверив своей “путеводной звезде” - СССР, отбросив свое развитие на многие десятилетия назад, в течение многих лет ведя многомиллионное  (42 млн.) и многонациональное  государство в экономический и политический тупик. 
Много лет спустя, в середине 1990 года я узнал из газет, что Эфиопия приступила, глядя на нас к перестройке и первым мероприятием по реформированию армии была ликвидация института политкомиссаров, чему я был приятно удивлен. Они быстрее нас поняли, что, сохранив армию от развала, они сохраняют многонациональное государство, а партийные организации и политорганы только вносят напряженность в современной ситуации. Запретив деятельность партии в армии и упразднив политорганы, они сделали армию вне политических битв, противостояний. Этим самым армия стала самым стабильным институтом власти. У нас же армия оставаясь во власти партийной верхушки  остается мощным механизмом противодействия перестроечным процессам, демократическим преобразованиям (не забывайте, что это писалось в 1990-91 г.г.)
К середине 1977 года внутриполитическая обстановка в стране, которая в принципе не была спокойной и стабильной, значительно обострилась  прежде всего в связи с резкой активизацией боевых действий со стороны сепаратистов на севере страны, в Эритрее. Вот это пожалуй самое интересное из всей этой истории, ибо ситуация в последующем повторилась в Афганистане спустя почти три десятилетия.
Борьба за отделения северной провинции Эритреи от Эфиопии имеет давнюю историю и своими корнями уходит к середине 60-х годов. К 1977 году эта борьба продолжалась уже более двух десятилетий. Она началась еще в период расцвета царствования Хайле Селассие-I.
Надо сказать, что Эритрея по сравнению с остальными провинциями Эфиопии (всего их 13: Эритрея, Тигре, Гондар, Огаден, Уолло, Шао, Годжам, Харерге, Уолдера, Иллубабор, Кафе, Бале, Сидамо) во всех отношениях развита намного лучше других. Там был несколько мягче климат, богаче земли, она единственная из всех имеет выход к Красному морю. Исторически сложилось так, что эту провинцию издавна облюбовали итальянцы и вложили за многие десятилетия в ее развитие много средств и сил. Построили красивый город европейского типа - Асмару, создали два современных порта- Массау и Ассэб, построили предприятия текстильной и перерабатывающей промышленности, в том числе единственный в стране нефтеперерабатывающий завод. Порт Массау с Асмарой соединяла железная дорога, во время войн полностью разрушена. По другому говоря, Эритрея имела такое положение в стране и находилась в таком состоянии по отношению ко всем другим провинциям, как была Прибалтика по отношению ко всем советским республикам.
Инфраструктура получила такое развитие, что не шла ни в какое сравнение с другими провинциями.  Вот за отделение и самостоятельность такой провинции вел длительную борьбу Фронт освобождения Эритреи (ФОЭ). В результате борьбы за власть и раздела сфер влияний появилась новая политическая сила - новый фронт освобождения Эритреи (НФОЭ). Глядя на них, подобные сепаратистские движения развернулись в других провинциях, все это говорило о слабости центральной власти. Поначалу, когда эта борьба велась против императорской власти наше, так называемое, политическое руководство, всячески поддерживало эти движения, в том числе оружием, боеприпасами, техникой и даже советниками и специалистами. Но вот с 1974 года, когда в Эфиопии к власти пришли силы, заявившие о своей социалистической ориентации, отношение нашего руководства к этому движению изменяется на 180 градусов.
Так вот, к лету 1977 года эти разрозненные движения, преодолев внутренние разногласия, объединили свои военные усилия и потеснили правительственные войска, захватили порт Массау, административный центр Асмару, все это потребовало привлечь на Северный фронт значительные силы, оголив южные границы.  Во главе ФОТ в те времена, впрочем, и сейчас, когда пишутся эти строки в 1991 году, стоял Исайяс Афеворк, человек, пользующийся большим авторитетом не только в рядах этого движения, но и за рубежом. Об этом говорит тот факт, что движение поддерживали и оказывали различную помощь более 60-ти стран. Особенно большая помощь шла со стороны Саудовской Аравии.
Пока эфиопское правительство пыталось остановить наступление сепаратистов на Севере, одновременно ведя борьбу на внутренних фронтах с племенами, борющихся за свою самостоятельность и автономию (а племен и народностей в границах бывшей империи более 100), в соседней стране, которая хоть и имела тоже социалистическую ориентацию, но, тем не менее, являлась извечным врагом Эфиопии - в Сомали, зрел план аннексии части ее территории.
Не секрет, что первый император Эфиопии Менелик-II создал империю в существующих границах с помощью оружия, захватив и присоединив к себе значительные территории на юге, населенную сомалийскими племенами и в современных понятиях граница между Эфиопией и Сомали существует весьма условно, да и как ее обозначишь в пустыне и саванне. Как перемещались кочевники со своими стадами через эту условную границу сто и более лет назад, так и сейчас продолжают перемещаться.  Отношение же нашего политического руководства и к Сомали и к Эфиопии в те годы были на одном уровне, обе считались странами с социалистической ориентацией, обе сосали вымя одной коровы - СССР. Наше руководство уже длительное время взращивало социализм в Сомали,  в порту Бербера  мы построили крупную военно-морскую базу для стоянки, ремонта и обслуживания наших кораблей и подводных лодок, несущих боевое дежурство в Индийском океане. Всю армию создали и вооружили  по образу и подобию нашей армии образца 1945-47 г.г., благо, что надо было куда-то пристроить устаревшее вооружение и технику, те же танки Т-34, которых наклепали сотни тысяч штук. В госпиталях работали наши врачи, в школах детей учили наши учителя.
Однако, как это часто в жизни бывает, слабый и беззащитный получил в руки оружие, в стремлении исторически самоутвердиться, тут же использует его, тем более, что причина и повод были. Тогдашний правитель Сомали Мухаммед Сиад Барре воспользовался трудным внутриполитическим и военным положением своего “социалистического” соседа и 23 июля 1977 года в 3 часа ночи без объявления войны (впрочем, чему удивляться и акцентировать на этом внимание - это давно принято в нашем цивилизованном обществе) начал боевые действия с целью захвата двух южных провинций Эфиопии, населенных сомалийскими племенами.
В составе ударной группировки было 12 пехотных и мотопехотных бригад, 250 танков, сотни  артиллерийских орудий, 30 боевых самолетов.
 Кстати подготовка к акции велась втайне от наших советников и специалистов, и тогда наше руководство выступило против этого вооруженного вмешательства, Сеад Барре тут же потребовал от нашего руководства убрать наших сотрудников, пригрозив применить против них санкции. Вот тут-то пришлось провести срочную эвакуацию, при этом наше государство не особенно позаботилось, чтобы обеспечить цивилизованный выход из этой ситуации. В основном каждый действовал по принципу “спасайся, кто как может”. Многим пришлось, в полном смысле слова, бежать через соседние страны, благо, что они были более цивилизованы, нежели Сомали (Джибути, Кения). За несколько месяцев сомалийские войска углубились в глубь территории Эфиопии до 700 км. на Востоке (провинция Огаден) и до 300 км., на Юге (Сидамо). Значительные силы Эфиопии были отвлечены на борьбу с северными сепаратистами и на подавление выступлений различных племен, в  стране практически шла гражданская война. В этих условиях наше правительство оказало эфиопскому руководству консолидированную помощь совместно с Кубой, ГДР, НДРЙ (Йемен). Советский Союз обеспечил страну вооружением, техникой, боеприпасами, взял на себя подготовку кадров, направил в войска советников и специалистов. В военных училищах, академиях и учебных центрах проходили ускоренную подготовку тысячи эфиопских офицеров. Кубинцы направили в Эфиопию свой воинский контингент ( экспедиционный корпус). Общими усилиями сомалийские интервенты были изгнаны, и к середине марта 1978 года государственная граница была восстановлена. 
В том, что агрессию удалось отразить и нанести сомалийской армии тяжелое поражение заслуга, прежде всего, кубинского воинского контингента и реальная помощь со стороны Советского Союза советниками и вооружением. Неразборчивость и беспринципность политического руководства нашей страны привело к тому, что уже в который раз наши советники и специалисты оказались по разные стороны воюющих сторон,  Удивительную способность проявляет наше военно- политическое руководство в рождении  тоталитарных режимов , создании армий агрессоров, в поддержке и становлении таких лидеров тоталитарных режимов, действия которых в будущем были непредсказуемы.
Нами был взлелеян и багдадский фюрер - Саддам Хуссейн с многомиллионной армией, на вооружении которой находится около 5,5 тыс. танков, из них 4,5 тыс. - советского производства. Эта армия по своей численности и вооружению занимает пятое место в мире. Сейчас, когда пишутся эти строки в Персидском заливе идет кровопролитная война против агрессора и этого агрессора вырастили мы.  И то, что сейчас Горбачев М.С. выступает против расширения войны в Заливе, это очередное лицемерие нашего политического руководства, стремление угодить и тем и другим, усидеть сразу на двух стульях. С нашим участием были выращены тоталитарные режимы в Ливии, Сирии, Египте, Сомали, Эфиопии, Кубе, Комбодже, Вьетнаме, Китае, Северной Корее, Анголе. Пытались создать такие режимы на Гренаде и Никарагуа.
На 1990 год наше государство вложило в качестве экономической и военной помощи 2 млрд. 860 млн. рублей (тогда доллар стоил немного больше шести рублей). Любому здравомыслящему человеку, который хотя бы немного побывал в Эфиопии, понятно, что эти деньги безвозвратно потеряны  и ни о каком возврате долга не может быть и речи.
По официальной версии советско-эфиопское сотрудничество направлено на оказание помощи в строительстве эфиопских вооруженных сил в целях отражения внешней агрессии. Этой самой внешней агрессии давно нет, а наше пребывание и вооруженная помощь продолжается. Конечно, без нее эфиопской армии было трудно противостоять вооруженным отрядам сепаратистов, но все же двусторонние соглашения не предусматривали нашего участия во внутренней борьбе, тянущейся годами, если не десятилетия. И вот только в конце 1990 года появилось сообщение в прессе, что из частей, участвующих во внутренней борьбе с  ФОЭ, НФОЭ, ФОТ (Фронт освобождения Тигре) убираются наши советнические групп, и начинается сокращение контингента советников и специалистов.
Итоги нашего участия в этой борьбе весьма своеобразны. Теперь армия правительства и вооруженные группировки сепаратистов воюют друг с другом одним и тем же оружием  - советским.  Во время крупных наступательных операций последних лет боевики ФОЭ и НФОЭ захватили у правительственных войск целые арсеналы вооружений и боеприпасов. Кроме авиации у них сейчас есть все, что необходимо регулярной армии: танки, артсистемы, ракеты. Во время февральского наступления 1990 года эритрейцы захватили и уничтожили свыше пятидесяти танков, сбили два наших самолета, принадлежащие эфиопской армии, конечно же, нашими ракетами.
Итак, что собой представляла  военнополитическая обстановка в Эфиопии к  началу 1982 года, то есть к моему прибытию туда.
В связи с тем, что в стране практически шла гражданская война и кроме внешнего врага в лице Сомали хватало врагов и внутри, вся территория Эфиопии была поделена на четыре зоны ответственности, четыре оперативных командования, или  фронты: Северный, Восточный, Центральный и Южный, который и достался мне.  По государственной границе Южное оперативное командование (ЮОК) имело протяженность 1610 км. Да,да, я не ошибся , именно такова протяженность государственной границы в зоне ответственности ЮОК. При этом с Сомали - 600 км., Кенией - 900 км., Суданом - 110 км. В глубину зона ответственности была 700 км. В границах ЮОК располагались три провинции: Сидамо (центр-Авасса, где и размещался штаб фронта),  Бале (Гоба), Гамо-Гофа.( Гамо-Гофа).
После отражения агрессии на Восточном и Южном фронтах на границе с Сомали наступило относительное затишье, война носила эпизодический, вялотекущий, позиционный характер. Если на каком-то участке фронта  сомалийские войска совершат ночной рейд вглубь эфиопской территории и уничтожат какой-то опорный пункт, то эфиопские военные тут же планируют и проводят ответную акцию. Войска вдоль границы стояли друг против друга примерно в равном соотношении, рота против роты, взвод против взвода и т. При этом опорные пункты, как правило, размещались там где есть вода, река, колодец, скважина. Систематически на границе вспыхивали спонтанные артиллерийские дуэли, не приносящие особого вреда воюющим сторонам, только расходующие боеприпасы, но необходимые для обеих сторон для снятия нервного напряжения, да и вносящие разнообразие в этом изнурительном противостоянии в пекле пустыни, в 4-х градусах от экватора.
В ночное время по обеим сторонам приграничной зоне рыскали разведывательные и диверсионные группы, совершались минирование дорог, нападения на сторожевые посты, отравление водоисточников, захват пленных.
В одном из взводных опорных пунктов, находящихся вдоль сомалийской границы имелся свой водоисточник питьевой воды, подземные воды были в этом месте близки к поверхности и солдаты выкопали яму, которую заполнила вода  и образовалась небольшая емкость. В воде я увидел плавающих  мальков  рыб. Я поинтересовался этим явлением, хотя, в принципе, сам уже догадался, что это естественный индикатор чистой, не отравленной воды.
Внутри зоны ответственности войска размещались небольшими гарнизонами вплоть до бригады, батальона, роты, и даже взвода. Они вели постоянную борьбу с различными вооруженными группировками, ведущими партизанскую войну. Эти группировки не были объединены единым командованием и действовали разобщенно, что до поры до времени позволяло   ввести с ними  относительно успешную борьбу. Наиболее сильными были и представляли наибольшую опасность  такие группировки как: Фронт освобождения ОРОМО ( Оромо- вторая по численности народность, после амхара, правящей нации). Фронт освобождения Сомали (представляет сомалийские племена на территории Эфиопии), Демократический фронт спасения Сомали,  В частности на территории ЮОК действовало формирование в районе горных джунглей численностью 9 тыс. чел.  Оно было ликвидировано в мою бытность, при этот 6 тыс. сдалось в плен, настолько они устали от этой войны. 
Эти группировки контролировали большую часть территории внутри зоны ответственности фронтов, терроризировали население, минировали дороги, совершали нападения на небольшие гарнизоны, перекрывали дороги, совершали нападения на отдельные машины и т.д.  Ситуация складывалась таким образом, что до отдельных  гарнизонов, особенно на границе с Сомали можно было добраться только по воздуху, все основные дороги были блокированы. Примерно такая же ситуация была и на других фронтах. Большое беспокойство вызывали действия воинствующего племени афаров, которые никакую политику и власть не признавали, занимались своим излюбленным делом  -грабежами. Это те же чеченцы, только африканские.
Главное политическое и военное руководство сепаратистских группировок,  учебные центры,  базы снабжения и основные военные кадры находились в сопредельных странах: Судане, Сомали, Джибути. Внутри самой страны в государственных и общественных институтах единства не было. Примерно 75%  служащих среднего звена управления, значительная часть служащих верхнего эшелона и большая часть старшего офицерского состава, не говоря уже о генералитете, были недовольны выбором социалистического пути развития. Они саботировали решения правительства, создавали подпольные организации, пытались осуществить военный переворот. За период моего пребывания таких попыток было несколько, но они к счастью заканчивались безрезультатно. В 1989 году произошла самая серьезная попытка переворота, когда во главе заговорщиков стоял начальник Генерального штаба бригадный генерал Демеси (в мою бытность Командующий Восточным фронтом).  В результате этой попытки был убит министр обороны, а заговорщики были ликвидированы (7 генералов). Когда я узнал об этом из газет, я подумал о своем бывшем подсоветном бригадном генерале Зауде Гебриес, с которым я работал более 3-х лет . Зная его убеждения и политические взгляды, я глубоко убежден, что он был в числе тех 7-ми генералов, которые были в заговоре. 
Вот в такой военно-политической обстановке я приступил к работе в новом для себя качестве - советника командующего Южного оперативного командования (ЮОК), старшим группы советников и специалистов ЮОК.



Об Революционных Вооруженных Силах Эфиопии и ее кадрах .(Кому не интересно - может не читать).   
Эфиопия единственная страна Африканского континента, которая практически никогда не была колонией в полном смысле этого слова. Были попытки ее закабалить со стороны  Италии и Англии, но это была не та колонизация, которую мы представляем, все попытки ее поработить были остановлены воинственными народами Эфиопии и поэтому армия в Эфиопии всегда играла важную роль в жизни страны и была привилегированным институтом государства.  Она пользовалась непререкаемым авторитетом и уважением, была главной опорой  императорского режима, а впоследствии именно она совершила военный переворот и стала опорой ВВАС.
Я уже писал, что в 1974 году никакой революции с участием широких народных масс не было, ибо эти народные массы в своем подавляющем большинстве были бесправны, забиты и не организованы, потому что в истории Эфиопии до сих пор не было никаких партий и некому было объединить народ, кроме сильной административной власти. Да и как это можно сделать, если подавляющая часть населения кочевала не только по территории Эфиопии, но и по сопредельным странам. Вот влияние Англии и Италии на Эфиопию было достаточно сильным  в виде экономической, гуманитарной и миссионерской помощи, особенно в центре, в Аддис-Абебе и на севере, в провинции Эритрее.
Императоры Эфиопии хорошо понимали, что объединить одним государственным языком одного из народов Эфиопии (а их было около 100), очень трудно, да и эти примитивные языки (амарине, тиграе, оромо) не могли дать  такой сильный импульс в гуманитарном и экономическом просвещении народов Эфиопии, как современные языки современной цивилизации и стали насаждать и внедрять английский язык, как государственный. Даже спустя 10 лет после революции этот язык был языком общения правящей верхушки государства, наравне с новым языком межнационального общения - амхарским (амарине).
Все   старшие офицеры бывшей императорской армии, принявшие новую власть хорошо говорили по английски, гораздо слабее  молодые офицеры и совершенно не знали его солдаты и сержанты.
Кадровый костяк эфиопских ВС, прежде всего старший командный состав, представлял собой старый офицерский корпус, который был основой императорской армии.  Многие из них окончили военные колледжи  в  США, Англии, Италии и т.д.  Мой подсоветный, командующий Южным фронтом бригадный генерал Зауде Гебриес, окончил американский военный колледж, воевал во Вьетнаме в составе Африканского экспедиционного  корпуса  армии США.  Эти офицеры при императоре пользовались большими привилегиями, были крупными землевладельцами. Каждому офицеру по императорскому декрету полагался определенный надел земли и определенное число крестьян, количество которых зависело от воинского звания. Воинское звание являлось в императорской армии определяющим,  оплачивалось звание, но не должность и этот принцип перешел и в новые вооруженные силы.  Так, например, подполковник - командир пехотного батальона получал много больше, чем капитан  начальник политуправления фронта.
Совершая военный переворот, вернее участвуя в нем, офицеры и генералы бывшей императорской армии рассчитывали на свое особое положение, и , прежде всего на власть, которая дала бы им возможность подняться выше, чем они были до этого. Однако получилось так, что молодые офицеры (молодые волки) тоже рассчитывали на улучшение своих условий , тоже хотели насладиться свободой и демократией, которая позволила бы им оторвать лакомый кусок власти , а уж энергии и амбиций им не занимать.
В армии свобода и вседозволенность привели к падению дисциплины, авторитета командиров, вплоть до их выборов и созданию солдатских комитетов. Молодые офицеры, особенно из числа политработников, откровенно заигрывали с солдатами, тем самым лишив генералитет основной массы  вооруженной силы. Эта солдатская стихия во главе с молодыми амбициозными офицерами  задавила генералитет и старших офицеров, и те кто продолжал служить , затаился, ушел в себя в ожидании лучших времен и удобного момента для совершения нового переворота. Можно понять, почему большинство старших офицеров, не говоря уже  генералов, люто ненавидели нас - советников и специалистов, ибо в нас они видели олицетворение той силы, которая  лишила их такого лакомого куска власти. Офицеры РВС Эфиопии были хорошо информированы, о том , что собой представляет социализм.  Они постоянно имели при себе портативные радиоприемники и каждую свободную минуту слушали радио: “Голос Америки”, ВВС, “Свободная Европа” и т.д. Напоминаю, что они все свободно владели английским языком.
Каждый день, встречаясь со своим подсоветным, я получал от него различные вопросы, на которые не так-то просто было ответить. Я был вынужден заставлять своих переводчиков слушать зарубежное радио, переводить всю основную информацию с тем, чтобы заранее подготовиться к тем вопросам, которые могут заинтересовать моего подсоветного. Иногда он все же ставил меня в трудное положение.
Хорошо помню тот период, когда во всем мире шло осуждение факта уничтожения южнокорейского самолета “Боинг -747” в районе острова Сахалин. Генеральный штаб каждый день слал нам противоречивые шифровки о том , как  нам надо освещать это событие, какую версию надо выдвигать в беседах с офицерами местной стороны и окончательно запутали нас. А местные офицеры имели огромную по объему информацию, на всю мировую   обшественность шел сильнейший прессинг информации западных стран.  Я видел журнал “Тайм”, весь номер которого был посвящен освещению этих событий. Были опубликованы фотографии погибших людей (269 чел), их семьи, описывались биографии высокопоставленных лиц, летевших этим самолетом, различные версии уничтожения его, схемы полета и уничтожения самолета.
Я скажу, что было очень трудно разговаривать с офицерами, хотя в целом мнения их были различны. Например генерал Зауде (мой подсоветный) откровенно, с ненавистью к нам, говорил об этом событии,  а начальник штаба полковник Кынфе , по крайней мере лично мне говорил , что любая страна должна защищать свои воздушные пространства и эта мера была вынужденной. 
Вспоминая свою службу в Эфиопии могу сказать, что через год я настолько врос в военно-политическую обстановку в стране, что мог даже прогнозировать, что может произойти в ближайшее время, а что маловероятно. Такое ощущение, что ты через кожу чувствуешь ситуацию, дышишь  этим воздухом. Много раз угроза военного переворота витала в воздухе. Пожалуй, основным барометром - мой подсоветный и политотдел франта. Эти две противоборствующие стороны никогда в отношении друг к другу открыто не высказывали антипатии, но напряженность, тем не менее, чувствовалась всегда. Нам, как третьей стороне со стороны это  было  заметно. Как только в центре накалялась обстановка и пахло военным переворотом, так сразу же генерал от нас дистанцировался, а офицеры политотдела, во главе с майором Гирма (не так давно он был капитаном) начинали льнуть к нам, понимая, что в трудную минуту нам лучше быть вместе, как будто авторитет СССР их, или нас спасет в случае свержения существующего строя. Я же глубоко был убежден, что в этом случае мой подсоветный незамедлительно  воспользуется этим, чтобы расправиться со мной, да и со всеми нами.
В эти напряженные дни, когда угроза висела в воздухе, каждое утро, подъезжая к штабу фронта, искали глазами флагшток с государственным флагом, на месте ли он, или  сняли и повесили другой. По воинскому регламенту государственный флаг ежедневно утром ровно в 6.00 начальник караула с двумя ассистентами (караульными) торжественно поднимают флаг под звуки свистка или боя барабана, или удара в рельс, а в 18.00 таким же образом производится спуск флага.  При этом все военнослужащие останавливаются и поворачиваются  лицом к флагу, прикладывая руку к головному убору. В целом можно сказать, что весь офицерский корпус РВС был разделен на два идеологических лагеря: с одной стороны офицеры-политработники, основная масса младших офицеров и часть старших офицеров,  с другой стороны  - в своей основе генералитет, старшие офицеры и некоторая часть младших офицеров. А Верховный главнокомандующий Менгисто Х.М. вынужден маневрировать между ними, ему нужны были и те и другие, коль уж он взял  ориентацию на Советский Союз.
Переход офицеров из одного военного лагеря в другой, явление достаточно рядовое. Сегодня этот офицер работает в штабе правительственных войск, а завтра он уже на противоположной стороне. Так, например, было с начальником разведки Северного фронта. Подобное случалось и с высокопоставленными чиновниками, как например, в мою бытность сбежал из страны ни много ни мало министр финансов. А мы все ломали голову, почему не решается ни одна наша финансовая проблема в руководстве страны. Теперь все стало ясно.
Сейчас я уже по другому смотрю на это разделение и понимаю, что это было неизбежно, а по мере падения идеалов социализма, все меньше будет сторонников его среди генералов и офицеров.  Даже мы сейчас понимаем, что социалистический путь развития - тупиковый. И когда в середине 1990 г. в печати появилась информация, что Эфиопия стала на путь перестройки и пересмотра своих идеологических норм и в РВС ликвидирован институт политорганов (первое что они сделали), то я не позавидовал тем молодым лейтенантам (“мэтоэлека”), которые в свое время слепо пошли за нами, поставили на социалистическую карту.
В работе с офицерским составом РВС Эфиопии, в частности на Южном фронте, приходилось учитывать особенности  характера эфиопа. Правда такой нации в природе не существует. Это все равно , что понятие “советский человек”, такое обобщенное , расплывчатое понятие. В своей основе офицеры РВС Эфиопии были из господствующего племени “амхара” и соответственно основным языком был язык “амарине”. Какие же особенности местного характера? Это недоверчивость ко всем белым, чрезмерная гордость и самолюбие (они никогда не были порабощены иностранцами и этим чрезмерно гордятся), боязнь взять на себя ответственность, а отсюда нерешительность при принятии решения, стремление переложить ответственность на коллективное мнение. И, наверное, самое пагубное - отсутствие самой элементарной пунктуальности во времени, время для них категория абстрактная, для них было элементарно опоздать  при выполнении ответственного мероприятия не на минуты, а на час- два.
Все это затрудняло общение и работу с местными офицерами, но знание индивидуальных особенностей каждого позволяло разрешить эту задачу.  Недоверчивость.  Это качество, я думаю, присуще всем народам многострадальной Африки, которые исторически подавлялись и угнетались белым человеком и, естественно, у них выработалось такое качество, как недоверие к белому человеку, независимо от его мировоззрения. То есть в нашем лице он подсознательно чувствовал врага, даже если внешне это никак не выражается, да и нельзя скидывать со счетов идеологическую обработку извне и изнутри. Ведь на офицеров любого уровня шел поток очень эффективной информации, гораздо более эффективной  чем с нашей стороны, не только потому, что был более плотной и более массированной, но  и была более аргументированной, более правдивой и более доступной в понимании. В работе с подсоветными надо было быть очень внимательным и осторожным, конечно, если ты хочешь выполнить свою миссию с честью.
Каждую информацию, аргументы, они могли сверить с мировым общественным мнением и оценить ее искренность, правдивость.  О том, что средства западной информации гораздо мобильнее и, даже, правдивее, мы все убедились очень быстро. Как пример - когда несколько террористов из ДФСС захватили сомалийский  пассажирский самолет и посадили его в Аддис-Абебе,  то радио “Голос Америки” через каждые полчаса передавал новую информацию с запозданием не более 20-30 минут относительно совершения события.
Основанием для недоверия к нам было более чем достаточно, даже без учета их генетической неприязни. Это не выдерживание сроков поставки оборудования, техники для строящихся совместно с чехами объектов, поставка разукомплектованного оборудования. Тракторы на золотых приисках через двух недель эксплуатации превращались в груды металлолома, а американские “Катерпиллеры” продолжают работать десятки лет. Самолеты поступали в разобранном виде в контейнерах, агрегаты не закреплялись, перегрузка шла небрежно и в результате транспортировки они превращались в металлолом. Кадры советников и специалистов отбирались не столько по деловым и моральным качествам, сколько по блату, за взятки и т.д.
Следовательно недоверие к нам было вполне обосновано и не надо удивляться этому.
Такие качества, как самоуверенность, гордость, сложились исторически. Я уже говорил, что за все время своего существования этот народ не был порабощен и этим стоит гордиться, но когда это переходит в чрезмерную необоснованную самоуверенность и высокомерие, это уже мешает хорошему контакту между людьми. Не каждому советнику удавалось этот барьер преодолеть. Да и это можно понять, что даже при вполне нормальном самолюбии не каждый уважающий себя мужчина примет существование рядом с собой человека, по советам которого он должен действовать. Можно было рассчитывать на реализацию совета только в том случае, если ты сумеешь сделать так, что твоя идея родилась в сознании подсоветного и стала уже его собственностью, если ты корректно сумел подвести его к ней и твое мнение стало его убеждением. Это искусство пришло не сразу, а только, примерно, через год.
Например, для того, чтобы заставить командование фронта внести изменения в группировку войск, создать более   рациональную и мобильную группировку, мне пришлось разработать и провести несколько тактических летучек со штабом фронта. В них рассматривалось несколько вариантов действий противника (войск Сомали) на различных направлениях  и командование и штаб поработали над решениями по этим ситуациям, то они самостоятельно приняли решение о перегруппировке. Вопрос об отводе войск от границе стоял уже давно, но ни одна из сторон не решалась сделать это первой. Противоположные войска по завершению отражения агрессии и восстановлении границы противостояли друг другу небольшими опорными пунктами, и никто не решался убрать свои подразделения от соприкосновения с врагом, перекрывая какие-то сотни метров границы в безводной пустыне, в то время как десятки и сотни километры такой же пустыни ничем не прикрыты. Кроме того, постоянное противостояние создавало нервозность на границе, систематически вспыхивали артиллерийские перестрелки. От одного случайного выстрела спонтанно развивалась хаотичная перестрелка, которая могла длиться несколько дней, пока не надоест, или у кого - нибудь ума хватит не ответить на стрельбу противника. Так  бессмысленно расстреливались дорогостоящие боеприпасы целыми вагонами, а каждый снаряд надо доставить морем до порта Ассаб через Черное море, Суэцкий канал, Красное море, а потом почти тысячу километров до Сомалийской границы на автотранспорте.
Решится на отвод войск от границы ни один начальник не мог. Каждый боялся прослыть врагом революции  и это тоже надо учитывать. Психологически они не были готовы уйти от границы - за ними была их земля, хоть и пустынная, и они считали, что если отойдут , то отдадут ее сомалийцам. Первый заместитель Министра обороны маршал Петров, работая с нами, поставил задачу убедить своих подсоветных отвести войска от границы. Учитывая все это и, прежде всего, характер своего подсоветного генерала Зауде, я не стал его убеждать, а, работая в войсках, встречаясь с командирами дивизий, их заместителями, доказывал целесообразность отвода войск вглубь, разыгрывал с ними различные ситуации, при которых войска на границе оказывались в критическом положении. Через некоторое время  они все были моими единомышленниками, но принять решение мог только командующий. Такую же работу я провел с начальником штаба фронта полковником Кэнфе , начальником артиллерии полковником Мульгеттой , начальником оперативного отдела полковником Легессой и др.
И вот на одном из совещаний в штабе фронта, на котором присутствовали все командиры дивизий, я настоятельно посоветовал моему генералу спросить мнение по этому вопросу у участников совещание. Каково же было его удивление, когда практически все участники высказались за отвод войск. Это решение он принимал опираясь на коллективное мнение, а самостоятельно он никогда бы такое сложное решение принять не решился. Таким образом, Южный фронт стал первым, где началась перегруппировка войск.
Работая с командирами местной стороны, я часто повторял афоризм: “Солдат воюет автоматом, командир воюет головой”.  То есть всегда стремился им доказать, что хорошо продуманное решение -успех боя.
Очень непросто было приучать их к пунктуальности, точности. Отсутствие обязательств, как черты характера очень мешало нашей работе, а боевые действия развивались беспланово, спонтанно, на успех боя могли повлиять любые события. Сегодня твой подсоветный говорит одно, ты начинаешь продумывать действия, принимать какие-то меры, а завтра у него совсем другое мнение, отказывается от раннее сказанного, при этом, нисколько не смущаясь, считая, что так и должно быть.
Отсутствие обязательств, а следовательно и дисциплины, очень пагубно сказывается на результатах боевых действий. Для них, получив приказ, проще найти причину, чтобы его не выполнить, чем искать способ выполнения. По этой причине часто подразделения, находящиеся в отрыве от своих баз, оставались без снабжения боеприпасами, продовольствием.  В результате того, что боевая задача выполнялась не по времени и не по месту, зачастую были случаи, когда артиллерийский налет или авиационный удар проводился по своим войскам. Не надо забывать, что  в этой войне сплошного фронта не было, война велась очагами за высоты, источники воды, дороги, населенные пункты, оазисы.
В моей памяти сохранился эпизод, когда вблизи границы с Сомали в районе колодца Го-Хуле по подразделениям 4 мехбригады нанесла удар  авиация, вызванная командующим . Но так как никаких сигналов распознавания не было, летчики ударили туда где увидели войска и технику, а с воздуха да на большой скорости попробуй разберись, где чьи войска, тем более у всех форма , да и техника одинаковые. Впрочем, для местного командования главными потерями была техника, а солдат ничего не стоил, как они говорили - раненого солдата проще похоронить, чем эвакуировать и лечить. К массовым потерям они относились спокойно. Все равно солдаты были малообученные, а таких же можно быстро набрать среди населения и пополнить потери. Комплектование проходило по такому же принципу, как и в Афганистане. Армейское подразделение прочесывало освобожденный, или захваченный населенный пункт, сгонялись в кучу все молодые люди, перегонялись в ближайший учебный центр (громко сказано), где их в течение нескольких дней обучали держать в руках оружие и, объявив их воинами эфиопских ВС, ставили в строй боевого подразделения. Откуда может быть стойкость и высокий моральный дух, если  в строй загоняли под автоматом.
Все подразделения и части эфиопских ВС были вооружены нашим оружием и техникой.  Одна из задач наших советников и специалистов состояла в том, чтобы вытеснить из частей армии вооружение западного образца. Я полагаю, что это делалось не для того, чтобы доказать превосходство социалистического оружия. Задача гораздо прозаическая - повязать на долгие годы эту страну с нашей системой, вооружением и техникой, ведь даже если смениться хозяин страны, тем не менее, им все равно придется обращаться к нам за нашими боеприпасами для нашего оружия, за нашими запчастями  для нашей техники. Или же придется перевооружать всю армию, что страшно дорого и долго.
Все изъятое и захваченное у бандформирований иностранное оружие было сосредоточенно на  складе трофейного оружия на тыловой базе фронта в  населенном пункте Шашемане. Когда мне удалось посмотреть этот склад, то у меня глаза разбежались от великого разнообразия его. Такое впечатление, что я попал в музей современного  оружия всего мира. Чего только здесь не было?  Начиная от автоматов ППШ и ППС, кончая ПТУРСами “Милан” и минометов разных калибров. Первый и последний раз увидел минометы американского производства нарезные, что никак не мог до этого представить, по  внешнему виду и калибру они такие же как наши батальонные 120 мм. минометы. Горные ротные минометы калибра примерно 57 мм., которые представляют собой  ствол длинной не более 0,5 м. соединенный шарниром с небольшой опорной шайбой и никаких прицельных приспособлений. Наводка производится на глазок рукой и без всяких треног с руки и стреляет, опираясь на опорную шайбу. Автоматические американские винтовки М16, уже тогда знаменитые израильские автоматы ближнего боя “Узи” и многое другое. Очень жаль, что не удалось сфотографировать начинку этого “музея”.
Интересны были взаимоотношения между офицерами, между начальниками и подчиненными  старшими и младшими. При наличии субординации, которая, прежде всего, существовала по званию, а не по должности, тем не менее, в армии отсутствовало раболепство младшего перед старшим, жесткое отношение старшего по отношению к младшему. Прилет или приезд командующего всегда сопровождался церемонией приветствия  с построением караула, он же и “почетный”, все это на американский манер. В то же время простота общения старших с младшими меня всегда подкупала. Нет той истерии и страха в преддверии прибытия начальника, нет оскорбительных выпадов и даже интонации, как это принято у нас. Хорошее правило офицерской чести “Я готов терпеть трудности службы, но не готов терпеть оскорбления” - забыто в нашей Советской армии.
В отличие от наших ВС с их “сознательной” воинской дисциплиной, в эфиопских войсках существовал институт военной полиции. Эти подразделения находились на привилегированном положении, для укомплектования проходили специальный отбор, да и оплата их труда была значительно выше. Форма одежды такая же, как и у всех, но имеет дополнительные аксессуары и атрибуты: красные аксельбанты, белый пояс, наплечный знак красного цвета с эмблемой фронта.  В цивильной полиции аксельбанты и наплечный знак голубого цвета. Короче говоря, эти ребята отличаются формой и внешним видом. Занимаются они обеспечением безопасности командования, штабов, массовых армейских мероприятий, поддержанием дисциплины и исполнением дисциплинарных наказаний военнослужащих, наложенных старшим начальником.  Если командир видит, что его методы воздействия на подчиненного недостаточны, он на него не тратит время и нервов, он просто отдает его в руки военной полиции, т.е. под арест.  И начинается воспитательная работа, которую я наблюдал неоднократно, даже непосредственно на передовой.
Проштрафившегося солдата или сержанта военный полицейский начинает тренировать под палящим солнцем до изнеможения: “Встать”, “Лечь” и так до потери пульса, при том, что надо ложиться в слой красной лессовой пыли, потом гусиный шаг на корточках. При этом полицейский не утруждает себя командами голосом, он просто поднимает или опускает конец своей резиновой палки. Точно также он заставляет кататься по пыли штрафника и горе ему, если он не отреагирует вовремя на изменение направления вращения палки. Любое сомнение или промедление пресекается ударом резинового “воспитателя”.
Метод физического воздействия применяется и в школе. Я однажды наблюдал такую картину - приближается время начало уроков. Кое-какие школьники задерживаются и спешат к началу занятий, стремясь быстрее проскочить мимо воспитателя, который дежурит у входной калитки в школу. Он следит за своевременным прибытием в школу учеников, но вот звучит звонок извещающий о начале занятий в школе. Все остальные являются опоздавшими и подлежат наказанию. Они это знают и подбегая к воспитателю поднимают перед ним ладонь  для получения порции ударов по ней палочкой и , получив свое, стремглав бегут на занятия. 
Еще одно обстоятельство надо отметить, так это фанатичная любовь к спорту. Я часто наблюдал как в утренние часы, с рассветом, пока не жарко, командир механизированной бригады полковник Мульгетта в опорном  районе Баррей (это считается передовой), занимался физзарядкой с офицерами  штаба бригады, а после разминки - в футбол, Мульгетта на воротах.
Как-то министерство обороны и генеральный штаб пригласили наше руководство военных советников в Аддис Абебе сыграть товарищеский матч в футбол  Но наши ничего не смогли придумать, как выставить против команды в которой играет министр обороны и начальник генерального штаба и другие высокопоставленные генералы команду молодых офицеров и солдат узла связи  (это целый батальон пятиротного состава, в том числе роты тропосферной и космической связи). В этом матче наши с трудом выиграли, а побежденная сторона щедро выставила за поражение несколько ящиков пива и не позволили  их конфисковать. Говорят картина была интересной, когда офицеры узла связи и наш генералитет наблюдали из-за угла как солдаты распивали это пиво с эфиопскими генералами.
Немного об особенностях такого вида боевого обеспечения, как разведка.  Любая разведка, в том числе и войсковая, требует иметь особую категорию профессионалов, которые в силу своей преданности делу, родине и т.д. способны совершать смелые, бесстрашные поступки. Ввиду того, что таких людей, как правило не было, то и не было войсковой разведки. Когда перед тобой враг - сомалийские войска, здесь почти все ясно, хотя сомалийцев в эфиопской армии тоже много. Ну и совсем трудно разобраться рядовому солдату, когда идет настоящая гражданская война и он далек от идеалов социализма, он их просто не понимает, несмотря на то, что на него воздействует пропагандистский аппарат. Вот по всем этим причинам основная разведка была агентурной,  пользующаяся  платными агентами.  За информацию агент получает плату, это его работа. Но вся беда в том, что все эти агент, в конце концов, становились двойными агентами, которые информировали обе стороны и получали соответственно двойную плату. Можно себе представить, насколько была запутана эта информация, и как непросто разобрать информацию от дезинформации.
Мамитки. Есть такая категория женщин в эфиопской армии.  Во французской армии их раньше называли маркитанками. Они всегда вместе с войсками, разве что в атаку с автоматом не ходят. Это женщины разных возрастов, чаще молодые, которые восполняют отсутствие какого либо сервиса в войсках. Надо сказать, что система тылового обеспечения на уровне подразделения, практически отсутствовала. В подразделения (рота, батальон) выдавался паек в виде сухих продуктов и консервов, все остальное на самообслуживании. Чтобы не заниматься этим неблагодарным делом, солдаты сержанты и офицеры вскладчину нанимали служанок-мамиток, которые варили им пищу, мыли посуду, стирали белье, гладили и, кроме того, в ночное время, приторговывали своим телом. Последнее дело было, пожалуй первым, потому что приносило самый большой доход и я знаю, что мамитки уезжая с фронта,  увозили с собой не тюки с бельем, а с деньгам, ведь банка на фронте нет.
Живя практически в боевых условиях, в обособленных подразделениях или отдельных опорных пунктах,  мамитки практически становились членами большой семьи. Даже рожали и выращивали на передовой детей. У меня есть фотография, где я держу на руках такую “дочь полка” - Мими, прелестное создание, всеобщая любимица. Можно представить какую роль она играет в подразделении, которое находится не один год бессменно на высоте посреди  выжженной саваны, куда воду привозят конвоем раз в две недели.
Иногда мамитки становятся яблоком раздора. Помню случай связанный с нашим советником. Подполковник И.  прибыл из СибВО , насколько я помню из Бийска, с должности командира полка кадра на должность советника командира пехотной дивизии. Вступил он в должность в такое время, когда дивизия завязла в тяжелых боях в горах в Эритрее, пытаясь освободить захваченную сепаратистами территорию.  Трудно представить что пережил этот человек, попавший внезапно из-за канцелярского стола в обстановку, когда ежедневно с круглые сутки вокруг тебя море огня, трупов, а он как инородное тело никому не нужен, просто не до него, здесь бы выжить каждому, а не о заботе о каком-то советнике,  когда о том, чтобы умыться не может быть и речи, дали б хотя бы попить, а солнце убивает все живое. Когда измотанный за жаркий день, ждешь ночи, чтобы отдохнуть, но наступает ночная прохлада и время активных действий мелких диверсионных групп сепаратистов, и опять не до сна все куда-то стреляют, чтобы их отогнать и отогнать страх.  Дивизия не выходила из боя в течение трех месяцев и только, когда она потеряла более половины своего состава ее вывели из боя и направили в ближайший тыл на отдых и укомплектование.
И вот этот обезумевший и обалдевший от боя, крови, отсутствия элементарных условий, когда каждый глоток ржавой воды привозился за многие десятки километров, этот подполковник оказался в небольшом населенном пункте, где разместился штаб дивизии, где ,наконец, вспомнили и о нем и привезли ему за три месяца денежное содержание,  А  здесь можно купить все или почти все, даже женщину. И загудел наш подполковник, что называется, по черному. Да и подвернулась ему с голодухи и под пьяную руку молодая мамитка,  подруга местного сержанта. Вот и не выходил он из выделенной ему тукуры (хижины по нашему) в течение всей недели, снимая стресс с чужой девицей, расходуя свое трехмесячное содержание. Кончилось тем, что местный сержант, решив, что аренда его женщины слишком затянулась, потребовал сатисфакции и дело закончилось тем, что эти отношения стали выясняться стрельбой с обеих сторон через дверь, Благо, что никто не пострадал. На другой день прилетел на вертолете советник начальника генерального штаба и забрал подполковника с собой в Аддис -Абебу. Очередным рейсом подполковник был отправлен в Союз, а затем в родную Сибирь и там его следы затерялись. Таким образом, его так называемая, спецкомандировка продолжалась всего три месяца, но впечатлений она оставила на всю оставшуюся жизнь
Низкий моральный дух правительственных войск очень пагубно сказывался на успехи в военных действиях. Достаточно в бою того, что несколько солдат, не выдержав напряжения боя, повернут назад, как паника охватывает всех, никто не хотел оставаться крайним, один на один с неприятелем и все в панике устремляются назад. При этом используется весь транспорт, вплоть до танков, для того чтобы срочно покинуть поле боя.
Мы долгое время бились над танковой проблемой. Местные командиры в наступлении использовали танки не так, как  требует наша военная наука и практика, а позади наступающей пехоты.  Если впереди нет пехоты, танкисты вперед не пойдут. Самый главный аргумент: танки впереди пехоты нельзя пускать, потому, что их могут захватить повстанцы.  Вот и получается, что в случае панического отхода, танкисты быстро развертывают свои машины и оказываются во главе отступающих войск.
Тем не менее, я, зная несколько случаев, когда повстанцы захватывали  новенькие танки, которые не сделали ни единого выстрела. Для того, чтобы покинуть поле боя солдаты используют самые различные методы. Например, раненого бойца сначала для эвакуации с поля боя выносят  3-4 человека,  а по ходу движения носильщиков становиться все больше, 8-10 человек. Таким образом, под предлогом взаимопомощи с поля боя исчезает большое количество активных штыков.
В период борьбы с сомалийскими войсками, когда они были на Южном фронте уже отброшены за линию границы сложилась такая ситуация, что войска  остались без боеприпасов (прежде всего снарядов), дорог не было. Вернее дороги были раньше, но ввиду того, что по этим дорогам длительное время никто не ездил, они совершенно заросли так, что стали непроходимыми. С транспортом вездеходным тоже была напряженка. Выход нашли, используя проверенный метод большевиков времен военного коммунизма - реквизировали у местных наиболее распространенный транспорт, ослов, ни много, ни мало 2000 штук. На них доставили вьючным методом боеприпасы на передовую за полторы сотни километров. Ну а так как после выполнения задачи ослы стали не нужны, кто бы ими занимался, поил, кормил - их просто разогнали по саванне на вольные хлеба и они еще долго бродили в окрестностях, превратившись из домашних животных, в одичавшие.
Наверное, следовало бы остановиться на том особом отношении к инвалидам и ветеранам, которое я отметил в Эфиопии. Не в пример нашей стране , которая не может сравнится с ее экономикой, здесь удивительная забота об ветеранах и инвалидах. Если в нашей стране о реабилитационных центрах инвалидам ВОВ и Афганистана больше говорят, то в Эфиопии много сделано реально. Для инвалидов войны построен большой реабилитационный центр, в котором кроме медицинского  и социального обслуживания созданы различные производства - мастерские швейные, трикотажные, сапожные, фотографические, по изготовлению протезов, инвалидных колясок. художественные и т.д. 
Все торжества начинаются с прохождения ветеранов и инвалидов - ими начинаются все демонстрации. Им почетное место на трибунах.
До 1983 года армия в Эфиопии была наемной в полном смысле этого слова. Наемники служили по 20 и более лет. Получали за службу деньги, на которые содержали семьи. В условиях дремучей нищеты и тотальной безработицы армия была как палочка выручалочка, которой пользовалось мужское население, для того чтобы обеспечить свое существование и существование своей семьи. В период отражения агрессии со стороны Сомали правительство Эфиопии провело тотальную мобилизацию мужского населения и поставило под ружье огромную армию, которая по своей величине была самой крупной армией на африканском континенте, конечно, вся материальная начинка этой армии была доставлена из СССР. После отражения агрессии армия была сокращена, но все те, кто пошел служить по найму, остались в ней. Для нас звучит довольно дико, что рядовой пехоты служит в армии до 40-45 , а то и до 50 лет. Правда в действующей армии служат относительно молодые солдаты, способные бегать с автоматами по горам, а так как война требует жертв , то до преклонного возраста дослуживаются не многие. Да и не только война забирает солдатские жизни, многие уходят из армии или умирают от разных болезней. Те воины - ветераны, чей возраст перевалил за  40 лет переходят служить в батальон ветеранов (есть такой на фронте, а в дивизиях роты), который занимается несением караульной службы, в том числе и охраной командования фронта и советников, объектов тыла.
С середины 1983 года по нашим рекомендациям, армия стала комплектоваться по смешанному принципу. Этот принцип себя, безусловно, оправдывает и даже для нашей армии был бы приемлем. По этому принципу часть воинов-специалистов  оставались наемниками-профессионалами. Те же специальности, подготовка которых не требовала длительного времени и материальных затрат комплектовались за счет призыва на основании закона о всеобщей воинской обязанности.
Ну а теперь надо научить молодых воинов, призванных по новому закону в армию, воевать. Здесь полигонов не надо, стрелять можно в любом направлении. Организовали что – то подобие учебного центра. Определили место для обучения стрельбе из стрелкового оружия по нашему “стрельбище”.  Вспомнил солдатскую службу и те механизмы, которые применялись для подъема и опускания мишеней, оказывается не забыл. Нарисовал эскизы, по ним они изготовили подъемники, вырыли землянки для размещения показчиков мишеней, провели им с огневого рубежа телефонную линию и  примитивное стрельбище готово.
Готовлю учебно-методический сбор с командирами дивизий и бригад фронта. Пропустили стрельбой несколько сержантов, подготовили из них инструкторов. Потом обкатали их танками, это когда на тебя в чистом поле, по местному в саванне или пустыне, едет танк, а ты должен пропустить его через свой окоп, находясь под его днищем  (мероприятие не для слабонервных) а потом бросить гранату  вдогонку.  Отдельно готовлю учебное место по гранатометанию. Метание гранаты из-за укрытия и в наступлении.
Вот и сами занятия с командирами. Все идет, как  тренировались. Офицеры с интересом наблюдают за действиями подготовленных бойцов. Пришло время учебного места по гранатометанию. Солдат на огневой позиции. Аудитория за ним в 50 метрах. Инструктор дает команду “Гранатой – Огонь!” и в этот момент я вижу, что в руке солдата граната, из которой он вырывает чеку и размахивается, не      РГ-5, а Ф-1 (они по внешнему виду похожи, обе яйцевидной формы и одинакового размера, только Ф-1 рифленная из литого чугуна, а Р-5 гладкая из штампованного железа), а это значит от взрыва ее осколки полетят с убойной силой не на 20 метров, а на 200. А строй офицеров находиться всего в 50-ти метрах. Вот уж когда уместно сказать, что у меня волосы встали дыбом. Я диким голосом заорал “Кум!”   (Стой!) и еще что-то по - русски, но не для письма. На счастье солдат и инструктор среагировали на этот вопль правильно, хотя и с испугом и граната была остановлена в  замахе.  Я бросился к ним,  на ходу объясняя переводчику, что случилось,  и что надо делать. Не стали мы рисковать с этой проклятой гранатой у которой уже не было чеки, офицеров увели подальше в поле, а инструктор с солдатом ушли вместе с гранатой, зажатой в руке, в сторону стрельбища и, укрывшись в блиндаже для показчиков мишеней, бросили гранату.  Каким – то образом граната с большой убойной силой (Ф-1), которую бросают только из-за укрытия или танка оказалась на этом учебном месте вместо наступательной гранаты РГ-5. По всей вероятности по безграмотности или пофигизма.

 




А теперь немного о тех, с кем мы воевали
Я столкнулся с вопросом, которому нас не учили ни в училищах, ни в академиях.  Ведение боевых действий в джунглях и в саванне (пустыне).
На нашей территории  (зоне ответственности фронта) был огромный массив горных джунглей (район Масло). Это действительно труднопроходимый район с бурной растительностью. Огромные стволы эвкалиптов, баобабов, секвой и других деревьев, перевитых лианами разной толщины, от мизинца, до  крупную мужскую руку. Когда летишь над джунглями, то очень редко просматривается земля, настолько густо растут деревья, что кроны составляют сплошной ковер. Вот в этом районе идеальном для партизанской войны, дислоцировалось крупное бандформирование под руководством ФОЗС (Фронт освобождения Западного Сомали),  Штаб-квартира этого движения находилась в столице Сомали Могадишо. По прибытии на фронт меня информировали, что в этом районе по данным разведки находится банда  численностью до 1500-2000 чел. Это вооруженное формирование было сформировано в период агрессии Сомали против Эфиопии из племен сомалийского происхождения, проживающих на территории южной Эфиопии. Задача этого формирования заключалась в ведении активной вооруженной борьбы против новой власти и социалистических преобразований на юге Эфиопии, против освоения района горных джунглей.  Никакого опыта в ведении такой войны у нас не было, приходилось самому учиться у местных, накапливать и систематизировать опыт.
Очень интересная тактика вооруженной борьбы в джунглях, когда нет никаких флангов, и не знаешь, где фронт, а где тыл, где вся инфраструктура состоит только из  троп, да и то, как правило, звериных. Операции (по крайней мере, они так называют) проводятся силами взвода, роты, и как максимум - батальоном. Пехотному взводу - 20-30 чел. придается 10-15 ослов (ишаков) для перевозки боеприпасов, воды, боеприпасов, тяжелого оружия (гранатометы, минометы), продуктов питания.
С обнаружением  (установлением) местонахождения базового лагеря повстанцев ( а местное название их “шифта” - т.е. бандиты) для их уничтожения занаряжается пехотная рота или батальон, усиленный ослами. Он двигается по тропам или напрямую с проводниками под прикрытием охранения в направлении базового лагеря. С приближением к нему в 2-3-х километрах батальон разбивает свой лагерь, собирает в кучу всех ослов, сгружает тяжелые грузы, и организует охранение лагеря. Основные силы налегке начинают выдвигаться к лагерю повстанцев и охватывают его со всех сторон. Но, как правило, выдвижение батальона не проходит незамеченным. Для повстанцев джунгли - дом родной, они имеют не только своих информаторов, но на их стороне вся живая природа, каждый зверек, каждая тропинка. Повстанцы оставляют в лагере небольшой заслон, а сами просачиваются через боевые порядки правительственных войск и нападают на их базовый лагерь, чтобы захватить продовольствие, боеприпасы и т. д. Но с угрозой потери своего лагеря,  батальон срочно возвращается к своему лагерю для его деблокации. Получается картина многослойного пирога, когда каждая группировка стремиться зайти в тыл другой.
 Результат бывает самый разнообразный. Но очень часто при крупных потерях правительственный войск, ни одного убитого противника. Я обрисовал картину боя, который не раз развивался по такому сценарию и поэтому запомнился.
В 1982-83 годы весь район горных джунглей контролировался этой группировкой и только в отдельных населенных пунктах находились наши гарнизоны.  В эти гарнизоны мне неоднократно приходилось летать с командующим или с начальником штаба фронта и даже с ночевкой. Запомнилась обильная влажность, как будто находишься в парной, но днем не жарко, потому что везде тень, солнца почти не видишь и очень прохладно ночью.  Ночи в Эфиопии, если нет луны, очень темные, а в джунглях даже какие то вязкие.  Летим над джунглями все время меняя маршрут, потому что на высоких деревьях часто бывают огневые точки, а вертолет тоже не может все время  высоко забираться, да и маршруты не дальние, только набрал высоту, надо снижаться. Если по маршруту вглубь прошли вертолеты, то на обратном пути их уже будут поджидать истребители на деревьях с РПГ или с пулеметом, так что по одному и тому маршруту два раза вертолетчики не летают. Один раз мне удалось зафиксировать обстрел нашего вертолета из гранатомета. Первоначально сквозь иллюминатор увидел всплеск взрыва (выстрела) в виде белесого дыма и возмущения крон деревьев и вот уже на фоне темно-зеленых деревьев приближается к тебе завихряющийся дымок, след от маршевого двигателя ракеты.  Скорость ее не большая и летчик успевает сделать маневр, правда, при этом нас всех бросило в угол салона вертолета.
В середине 1984 года в этом районе началась активная добровольная сдача в плен  целыми подразделениями во главе со своими командирами. Этому предшествовала большая политическая разборка  руководителей движения ФОЗС в Могадишо и руководства этой группировки. Как потом выяснилось, в результате расхождения политических взглядов и методов борьбы  этих лидеров и, видя бесполезность и бессмысленность борьбы, руководитель этой группировки Маркос Дума решил прекратить вооруженную борьбу и сдаться в плен на определенных условиях
Первоначально перешел на сторону правительственных войск начальник политотдела вместе со своим политотделом. Его поместили на отдельной вилле под домашним арестом, предоставив ему все оптимальные удобства, выделив даже радиостанцию. По этой радиостанции он стал регулярно обращаться к своему командиру Маркосу Дума с призывом прекратить сопротивление и перейти на сторону правительственных войск. Уже потом, после сдачи всей группировки, стало известно, что в этом районе действовала штатная дивизия сомалийских войск, укомплектованная в основном жителями юга  Эфиопии из племен сомалийского происхождения, укрепленная небольшим числом кадровых военных-инструкторов. В общей сложности там было более 9-ти тысяч человек. Около 6-ти тыс. организованно сдались в плен, около 2-х тыс. было уничтожено в предыдущих боях и небольшая часть - 1 - 1,5 тыс. запятнавших себя кровью, ушли вглубь, рассредоточились по джунглям, продолжили свое любимое занятие - грабеж и убийства. Из числа пленных было организовано 6 поселений , примерно по 1000 чел. в каждом, которым дали возможность осваивать этот горный благодатный край. Край, в котором не надо делать посадки кофе, он и сам растет везде, только собирай. На обустройство этих поселений государство выделило деньги и строительные материалы.
Пора, наверное, остановиться на тактике боевых  действий основного противника правительственных войск  - северных (эритрейских)   сепаратистов. Их  представляет целый букет фронтов по освобождению: Эритреи (ФОЭ), Новый фронт освобождения Эритреи (НФОЭ), освобождения Тигре (ФОТ) и др.  Таких фронтов и группировок, ведущих борьбу внутри страны за свою самостоятельность, независимость или просто за власть - в общей сложности около 30-ти. Но самые мощные ФОЭ, НФОЭ, ФОТ. Кроме того разбросанные по всей стране племенные группировки, борющиеся сами не зная за что - оромо, дигодия, ирир, афары, марихан и др., всех не перечесть.
Некоторые фрагменты боевых действий оппозиционных группировок.
Место действия - в основном в горах, северная часть Эфиопии, Эритрея. Этот район практически всегда находился под контролем сепаратистов. За три десятилетия войны они получили колоссальный опыт, укрепили позиции, создали эффективную систему огня. Для того, чтобы овладеть высотой, обороняемую взводом, надо положить не менее батальона, а другой может быть ее возьмет. Действуют сепаратисты мелкими группами - взвод, редко ротой. Очень хорошо знают местность. Обладают исключительной маневренностью в горах. Все передвижения осуществляют, как правило, ночью.  Практически все горные вершины взяты ими под свой контроль. Наиболее важные высоты оборудованы в инженерном отношении. За столь длительное время они создали настоящие катакомбы в горах. На склоны выходят только амбразуры.  При этом амбразуры направлены расширением не наружу, как в нашей армии,  а во внутрь. Таким образом, видимая часть амбразуры очень незначительна и вероятность попадания в нее небольшая. Излюбленное оружие у них в горах - противотанковая граната. Мощный фугасный взрыв сметает со склона атакующую пехоту и надолго отбивает охоту продолжать атаку.
В ночное время широко распространено установка закрепленных гранат с привязанной бечевкой к предохранительной чеке -“растяжки.” Таким образом, не позволяют скрытно приблизится к позициям в ночное время.
Артиллерийский огонь, как правило, никакого ущерба не наносит , тем более, что основные укрытия находятся на обратных склонах. Наступление правительственных войск развивается, обычно, вдоль долин, в дифиле, там,  где можно использовать технику.
В 1984 году такое наступление закончилось тем, что три пехотных дивизии, прорвавшиеся в глубину вдоль долины были отрезаны от основной группировки, заблокированы среди гор. Остались без продовольствия, воды и боеприпасов. В этих дивизиях оказались в изоляции три наши советнические группы. После двухнедельных безуспешных  боев по их деблокации.  Главный военный советник генерал-полковник Тягунов М.М. , энергичный и решительный генерал, бывший командующий Уральским военным округом, добился у Министра обороны СССР разрешения на  применение боеприпасов объемного взрыва. Это был новый вид боеприпасов, при котором взрывается аэрозольное облако, очень эффективное в горах. Потом ему придумали название “вакуумные” бомбы, но это было потом, а дело происходило в 1984 году.
Ограниченное пространство намного усиливает эффект действия взрывной волны. Результаты превзошли все ожидания. По словам местных начальников четырьмя боеприпасами было уничтожено почти 8000 чел., хотя мы вправе эту цифру взять под сомнение, зная привычку местных все преувеличивать. Но только таким образом удалось деблокировать эти дивизии, а вместе с ними вызволить своих советников.
Боевые подразделения “сепаратов” были исключительно хорошо обеспечены средствами связи. Радиостанции  УКВ диапазона были практически во всех мелких подразделениях вплоть до отделения. Это позволяло  им эффективно управлять своими подразделениями, особенно при действиях в ночное время. О таких средствах связи мы могли только мечтать. Это сейчас никого не удивишь портативными радиотелефонами, разными мобильниками,  а в то время мы и не знали такого названия.
Тактика действий у “сепаратов” была отработана в течение многолетней войны за независимость. За несколько дней до акции мелкие группы “сепаратов” скрытно просачиваются в населенный пункт, где дислоцировался гарнизон правительственных войск и растворяются среди его жителей, тем более, что многие сами являлись его жителями. Затем внезапная ночная атака с одновременными действиями изнутри, беспорядочный огонь в тылу войск  и ночная атака с нескольких направлений вызывает сильную панику, деморализует войска, начинается стрельба во все, что движется, как правило по своим. Все заканчивается поспешным бегством, которое начинается выводом  танков из под огня, а за ними паническое оставление населенного пункта.  При этом бросаются склады с боеприпасами, продовольствием, горюче-смазочными материалами, оставляется техника, вооружение.
Таким образом, за счет наших поставок, вооружаются войска противника и повышается их боевая способность. Вот таким образом были неоднократно захвачены Альгена, Аф-Абед, Тесенней, Массау и многие другие пункты. Потом их с большими потерями снова освобождали, а потом все повторялось.
Моральный  и боевой дух боевых подразделений сепаратистов был исключительно высоким. Для поддержания морального духа они применяли такой способ, как введение в состав подразделений боевиков-женщин. Проявление трусости в присутствии женщины непозволительно для мужчины - воина.  Кроме того, они хорошо обработаны идеологически и знали цели своей вооруженной борьбы, таким образом, наличие хорошего вооружения и высокий боевой дух позволяли при равных условиях пехотному взводу сепаратистов противостоять роте, а то и батальону правительственных войск.
Исключительно большую роль в этой войне, как на севере, так и на юге отводилось минной войне. В частности на юге (ЮОК) вдоль границы с Сомали сплошной линии фронта не было, а войска  находящиеся в опорных пунктах не могут  существовать без постоянного подвоза воды, продовольствия, боеприпасов и т.д., поэтому рокадные дороги (соединяющие опорные пункты вдоль границы) являлись лакомым кусочком для сомалийцев. Ночь идеальное время для работы разведывательно-диверсионных групп. Всякое передвижение в ночное время было равносильно самоубийству, поэтому все передвижения начинались с рассвета, но к этому времени на дорогах уже поработали диверсанты. Передвижение организуется конвоями из несколько машин-водовозок, грузовых с имуществом и охраной и 2-3 бронетранспортера сопровождения, и это на территории, которая считается подконтрольной правительственным войскам. Впереди идет БТР-60 или УРАЛ  с саперами, которые располагаются на передних крыльях или на подножках и внимательно осматривают колею.  Этот путь они проделывают почти ежедневно и дорогу знают, как свои пять пальцев.  Они знают все следы на дорогах и отслеживают их, ведь дорога представляет собой пыльную накатанную колею в лесистой саванне, почва там песчаной краснозем и следы пребывания человека для опытного глаза видны хорошо. Они знают наиболее опасные участки, которые надо проверять  и при приближении к ним или при появлении подозрительного места, саперы останавливают машину и исследуют место с помощью миноискателей и щупов. В случае обнаружения мины, с помощью кошки и веревки  выдергивают с дороги на обочину и обезвреживают, если мина знакомая, или уничтожают, если неизвестной конструкции.
Хорошо запомнился такой случай. Мы поехали рано утром конвоем  из Баррея в Бур-Хосе . Это примерно 40 км. вдоль границы с Сомали. В составе конвоя было штук пять водовозок, два БТР-60 пб, несколько бортовых УРАЛов  с охраной. В состав конвоя пристроился легковой автомобиль “тойота” - пикап с пулеметной установкой  и несколько офицеров “кульмис”. (“Кульмис”- это вооруженная организация сомалийских повстанцев , борющихся против режима Сеада Барре и дислоцирующаяся на территории юга Эфиопии, по другому говоря, это наши союзники).  Ехали со всеми предосторожностями и через пару часов достигли Бур-Хосе. По пути выдавали воду и продукты сторожевым заставам (в составе взвода), а в Бур-Хосе , где размещалось в опорных пунктах два пехотных батальона и танковая рота выдали всю воду, провели проверку системы огня , привели танковое вооружение к нормальному бою, и в составе конвоя собирались в обратный путь в 16.00. Но “кульмисы” закончив свою работу со своим подразделением раньше, решили не ждать колонну, благо, что по дороге только что прошла колонна и выехали самостоятельно. Когда мы поехали  обратно, то через 15-20 км. увидели то что осталось от “кульмис”, два трупа, один тяжело раненный и изуродованная “тойота”.
Вот почему даже командующий фронтом в прифронтовой зоне всегда ездит или на УРАЛе , а чаще на БТР-60пб. Когда мы вместе в поездке по войскам, то  на правом щитке ветрового стекла сидит генерал Зауде, на левом я.  Так что водитель смотрит на дорогу между моих ног.  Опыт показывает, что тот, кто ездит наверху, меньше страдает от взрыва, чем тот, кто едет внутри.   Не у всех хватает смелости ездить по этим дорогам. Были и такие, которые, узнав, что сели на УРАЛ, который пойдет первым в колонне, стремительно ретировались с него на позади идущую машину.
 Я уже останавливался на способах комплектования частей, как той, так и другой стороны. Один из способов заключался в насильственной мобилизации мужского населения. Впрочем, этот метод не нов, подобным образом комплектовалась как “белая”, так и Красная армии  в 1917-1920 годах.  Вот один пример.  Наш (эфиопский разумеется) самолет - разведчик обнаружил примерно в 60 км. от границы с Сомали на нашей территории в саванне (можно сказать почти в пустыне) большое скопление людей. Туда были отправлены подразделения 4 мехбригады, которые обнаружили около 500 чел. молодых людей под охраной вооруженных сомалийцев. Они были на пределе своих человеческих возможностей, голодные до изнеможения,  без воды, под палящим солнцем, практически без одежды.  Сомалийские солдаты сопротивления не оказали, потому что были не в лучшем состоянии.
Это были насильственно мобилизованные юноши в нескольких населенных пунктах в районе горных джунглей, их было поначалу  около 2000 чел., и их планировали переправить пешим порядком за границу на территорию Сомали,  где они должны пройти подготовку в военных лагерях, а затем направить обратно на территорию Эфиопии для участия в борьбе в составе бандформирований  ФОЗС (фронта спасения Западного Сомали). Для этого им пришлось преодолеть по саванне почти 300 км.  Двигались они скрытно, только по ночам (ночью всегда прохладнее, да и обнаружить труднее). Положение усугублялось тем, что в этом году в сезон дождей его практически не было и в результате отсутствия воды и болезней из 2000 чел. осталось не более 500. Если бы мы их не обнаружили  и не оказали бы помощь, то 100 % гарантии, что они бы до границы не дошли и все бы погибли. Есть что - то общее, когда на погибель было брошено 2000 ослов, а сейчас 2000 чел.

Кое- что из нашей жизни.
Наверно пора уже остановиться на некоторых вопросах нашего быта и жизни.
То, что было жарко, это конечно не ново. Ведь мы находились в пределах северных тропиков. Южная граница Эфиопии, там где находилась основная группировка “наших” войск, проходила по 3-му градусу северной широты, т. е. в 330 км. от экватора. Наша основная база - штаб фронта в Аувасе располагалась на высоте 1600 м. над уровнем моря. Если в дневное время было достаточно жарко, по крайней мере, для нас, то в вечернее время  и ночью не только прохладно, но даже холодно, особенно в сезон дождей (по местному зима), который в этих местах ярко выражен, это как раз наши летние месяцы. Первоначально эта высота над уровнем моря давала о себе знать, но к этому быстро привыкаешь. Совсем другое дело, когда приезжаешь в Аддис Абебу, Этот город расположен на высоте 2600 м. Кстати, этот город был построен как столица империи и место было выбрано в географическом центре, с тем, чтобы не давать предпочтение никакой провинции, примерно так же выбиралась столица США Вашингтон, или в Бразилии – новую столицу Бразилиа.  Когда прибываешь в Аддис Абебу на несколько дней, то только на третий день начинаешь себя чувствовать нормально. Поначалу ощущаешь нехватку кислорода, быстрая утомляемость, одышка, потом это проходит.  Приходилось мне часто летать на самолете к границе в дальние гарнизоны  Гоба, Гинир, Баррей, Бур-Хосе. Они располагались много южнее и располагались на равнинной местности в саванне, где превышение было не более 150-200 м. над уровнем моря. Представьте себе, что садишься в самолет в Аувасе (штаб фронта). Самолет СИ-47, старенький,  металлический, двухмоторный, какие у нас давно в металлоломе (у нас они шли как ЛИ-2)  Пока он стоит на полосе в ожидании пассажиров, накаляется так, что рука не терпит, а внутри как в духовом шкафу. Сразу весь покрываешься потом, обмундирование можно выжимать, И вот взлетели  и пошли на юг. Надо преодолеть горный хребет, а там только перевалы располагаются на высоте 4500 м., а нам приходиться выходить на высоту как минимум 5500-6000 м., по нам ведь могут и стрельнуть, потому  ниже нельзя. На высоте такой холод, что металлический корпус изнутри покрывается инеем, а сам ты сидишь, весь мокрый в мокром обмундировании и тебя разбирает такой колотун, что зуб на зуб не попадает. Не удивительно, что многие из нас переболели воспалением легких.
И вот приземляешься в Баррее (это на самом юге у границы с Сомали) и выходим в такую же духоту, только значительно жарче, потому что почти на 1500 м. ниже и 500 км ближе к экватору.
Все мы были при оружии. Каждый имел не менее одного автомата, а если надо и два. Никто их там не считал, у меня было два автомата, каждый с двумя спаренными магазинами (стянутые скотчем), так что когда я уезжал в войска и брал свой автомат, второй оставался для жены, правда она его брала один раз, чтобы сфотографироваться. Ну и, конечно, все имели пистолеты ПМ, который был всегда при себе или в облегченной кабуре на ремне, или сзади за ремнем. К нему настолько привык за три года, что не мыслил оставить его дома, если куда- нибудь шел.  Ночью его место под подушкой.  Я по этому поводу шутил: “Без пистолета, как без полового органа”.
 Автоматы нигде не были учтены и я даже не знал сколько их у нас. Лишнее оружие сваливалось на койку в одной из свободных комнат, прямо навалом на сетке. Однажды произошел такой случай. Не помню по какой причине  зашли  в эту комнату несколько офицеров, один из них взял один автомат за ремень и потянул на себя из общей кучи и тут раздался выстрел, пуля прошла между ног советника по тылу полковника Полякова, это счастье, что выстрел был одиночный, а то бы быть жертвам, а так отделались испугом , отнюдь не легким.  Когда разобрались, то оказалось, что это оружие полковника Кисова, специалиста по артиллерии. По натуре трусливого человека. Так вот он, оказывается, держал свой автомат всегда с патроном в патроннике и снятым предохранителем, и в таком виде занес автомат в эту комнату при убытии в отпуск.
Что касается оценки кадров наших советников и специалистов, то на мой взгляд, не более трети, в какой-то степени, соответствовали своему предназначению. Многие попадали сюда по блату, а многие, я так думаю, за взятку. Все таки, можно заработать по тем временам неплохие деньги, и даже получить воинское звание, которое тебе в Союзе и не снилось.
В нашей среде ходила такая байка. Приезжает Менгисту (президент Эфиопии) в СССР. Показали ему в каком-то передовом совхозе элитных коров и быков. В  Эфиопии они без какой-либо селекции  сохранились на уровне дикого состояния, попросил для обновления стада быка. Подарили ему быка. Доставили морем в Эфиопию. Проходит неделя, две, месяц. Бык игнорирует коров, не выполняет свои функции. Поинтересовались местные у наших торгпредовских специалистов, в чем дело, кого вы к нам привезли из-за три моря. Получили ответ, что это бык – советник, он этим уже не занимается, но зато хорошо знает,  как это делать. Это, к слову, о наших советниках. Далеко не каждый соответствовал своей должности, как тот бык.   
 В течение целого месяца не брался за перо. Хотелось бросить эту работу, никакого вдохновения, одно отвращения от некоторых воспоминаний, унижение и чувство ущербности. Не знаю, есть ли в мире такая нация, как русский народ, которая бы так себя унижала, у которой в ближайшей истории не было видно ни одного светлого пятна, которым бы можно гордится.
 Такое впечатление, что бог создал нашу нацию для всеобщего, вселенского позора. Чем бы мы ни занимались последние семь десятков лет,  к чему бы мы не прикоснулись, везде оставляем после себя грязь, кровь и ненависть к себе.
 Сегодня 23 мая 1991 года во всех  средствах массовой информации прошло сообщение, что последний оплот марксизма-ленинизма  в Африке рухнул. Президент Эфиопии Менгисту Хайле Мариам в день своего пятидесятилетия ушел со своего поста и покинул страну, оставив власть вице-президенту генералу Тесфайе Гебре Кидану ( в мою бытность в Эфиопии был Министром обороны)   
Чувства, которые я испытываю сейчас раздваиваются.  С одной стороны удовлетворение, что несостоятельность социализма еще раз  подтвердилась.  Что наконец-то страна освободилась от тоталитарного режима, в тисках которого она была не одно столетие, с другой стороны стыдно и горько, что я лично приложил немало усилий, чтобы укрепить этот режим. Что там греха таить - было время, когда мы ,ослепленные тотальной марксистской идеологией мечтали о победе социализма во всем мире. Когда я с восторгом говорил об успехах социализма в Эфиопии, о том,  что придет такое время, когда мы с гордостью будем говорить: “ Мы были одни из первых, кто протянул руку помощи эфиопской революции, мы были у истоков ее рождения”.
Сейчас с горечью вынужден согласиться, что все эти усилия были не только напрасны, но и вредны. Мы только задержали развитие страны на много десятилетий, и  опять о русском человеке будут вспоминать “незлым, тихим слово”.
 Сколько еще осталось пережить подобное. Впереди еще Вьетнам, Куба, Китай, КНДР, Афганистан, страны социалистического содружества,  государства входящие в СССР. Вот и пришли к “мировой системе социализма”.
За период, так называемой спецкомандировки, прошла череда смертей руководителей партии и государства. Наши кремлевские старцы никак не хотели отпускать бразды правления и передать их более молодому поколению. Таждому хотелось, хотя бы немного, порулить государством.
Вот, наконец-то, закончилась эпоха застоя Л.И.Брежнева. Как это ни странно смотрится сейчас со стороны прошедших лет, но по Брежневу в Эфиопии был объявлен трехдневный траур. Трудно себе  представить, какую надо было безвозмездную помощь оказать этой стране, а по сути оторвав от своего народа, чтобы эта страна так скорбила по случаю его кончины. Больше того, я скажу, что для них это потеря была гораздо тяжелее, чем для нас. По случаю его смерти была выпущена специальная газета на местном языке на восьми листах с большой подборкой фотографий.
Наш политработник (советник начальника политуправления фронта) полковник Брюховетский И.И. вместе с местным политотделом фронта организовали траурный уголок в клубе при штабе фронта с портретом Брежнева. На полном серьезе разработали график для почетного караула, кому когда и с кем стоять.  Смотрю, на лицо Ивана Ивановича (И.И.), и вижу, что какая-то умная мысль его обуревает, сейчас вот- вот родится. И точно, подходит он ко мне с сосредоточенным видом и с этой умной мыслью, которая на лице отражается, как дурь несусветная. И точно, говорит он мне., что по его мнению надо караул, почетный , возле портрета Л.И.Б. иметь все трое суток траура, днем и ночью. Я просто в ярости послал его подальше, но в почетном карауле минут 15 постоял, все таки нельзя было в то время не считаться с партией.
После того, как страна (имеется в ввиду СССР) простилась с Л.И.Б. сняли мы черно-красные повязки (были им пошиты такие) Брюховецкий собрав их, отдал солдату-связисту и велел их сжечь. Я выловил этого солдата до того, как он это успел сделать, забрал всю стопку повязок и засунул под сидение водителя спецаппаратной. Еще сгодиться , зачем добру пропадать. Как в воду глядел. Этот комплект повязок нам еще дважды пригодился. Так, что когда умер Черненко К.У. и  И.И. стал ломать голову, где достать новые траурные повязки, я достал их из под сидения, и  вручил ему. Видели бы вы его физиономию, губы узкой полосочкой, а во взгляде такой упрек, будто я был виновником в смерти очередного генерального секретаря.
Взаимоотношения мои с Иваном Ивановичем Брюховецким   были достаточно сложными, впрочем, как и у всех командиров с замполитами. Это явление идет издалека, с тех пор, как существовал институт военных комиссаров, когда военную власть делили командир и комиссар. Но в одной берлоге невозможно нахождение двух медведей и в естественном противоборстве двух личностей, кто-то один становиться ведущим. Стремление политработников занять ведущую роль сохранилось и в наше время, когда они не хотели смириться с ролью второго лица, и прикрываясь положением представителя партии, пытались повысить свой статус. Так и И.И. нет, нет да и напомнит, что он здесь представитель партии, а я только член ее. На этой почве развалился коллектив советников Восточного фронта, когда взаимоотношения старшего советника и замполита стали предметом разбирательства   не только ГВС, но и 10-го Главного управления Генерального штаба. Вопрос был решен полюбовно между ГлавПУРом и ГШ. Просто убрали и того и другого, прислали новых руководителей.
 Подобное явление назревало у меня. И.И. решил, что я его затираю, принимаю решения не советуясь с ним, ставлю его в известность о свершившемся факте. Начал мне предъявлять претензии, создавать против меня каолицию с ядром из политработников. Мне надоела эта мышинная возня и я пишу письмо где указываю два адреса. Начальнику 10-го Главного управления Генерального штаба и Начальнику Главного политического управления, В письме я обращаюсь к ним с просьбой разъяснить статус политработника в войсковом коллективе. Почему замполит  И.И. претендует на роль военного комиссара? И если его статус приравнивается к статусу военного комиссара, то надо официально это закрепить, а если этого нет, то прошу разъяснить И.И. о том, что он не прав и пусть не мешает работать.
Я дал почитать это письмо И.И. и сказал ему, что если он не прекратить выступать, то я его незамедлительно отправлю в оба адреса. Конечно я блефовал. Ибо прекрасно понимал, что дальше Главного военного советника и его замполита оно не уйдет. Но, тем не менее, письмо сыграло свою роль. И.И. был просто подавлен. Он по натуре был не только очень самолюбивым человеком, но и трусоватым. В то же время он знал мой характер, что я способен на это. Ведь ему после спецкомандировки надо уходить на пенсию и неприятности ему вроде бы и не к чему.  Вот на этом – то я и сыграл. После этого И.И. был, как говорится, тише воды, ниже травы.
Приведу некоторые зарисовки из нашей жизни. В последний год пребывания решил делать некоторые заметки, исключая события связанные с боевой деятельностью и взаимоотношений  с местной стороной и взаимоотношений между офицерами местной стороны. Это была вынужденная необходимость, потому что записи могли попасть офицерам местной службы безопасности  и использоваться как компроментирующий материал, что уже неоднократно было. Вот фрагменты этих записей:
25.02.1984 г. ( Как же это было давно!) Поездка в  Амино (на самой южной точке границы с Сомали) через Негелли. Машина попалась неисправная, на двух цилиндрах 300 км.  Несколько раз в гору (4-5) пешком по жаре, по пыли, а машина в гору без нас на первой пониженной передаче. Ландшафт на протяжении всех 650 км. постепенно меняется. Сперва в предгорьях джунгли справа и слева от дороги, а дорога не что иное, как часть трансафриканской магистрали от Каира до Кейптауна. После густой буйной растительности после преодоления перевала, при приближении к Негелли  растительность скудеет. Кругом красный суглинок  и красная пыль. Как у нас говорят - дорога красная зад синий. 
Тукули (хижины)  до 100 км. от Ауасы сплетены из тростника и бамбука, очень аккуратные и симпатичные. Вдоль дороги продают плетеную мебель и различные корзинки из бамбука (кстати, наш узел связи имел  позывной “Бамбук”).  От Негелли едем на старом уазике. Впереди машина прикрытия УРАЛ с рваным тентом, за ней мы в облаке красной пыли. Вопроса о том чтобы ждать когда пыль осядет нет, ветра нет, так что она стоит без движения. Солдата охраны на передней машине позавязали головы марлевкой, так что видна только щель для глаз.
10 часов в пути без питания.  Нигде не готовы к нашему приезду, да и мы ввиду неисправности машины едем с большим опозданием. Зато поздним вечером в Амино после обустройства теплый душ и сон под звездами. В ужин кормили  инжирой (серые огромные блины из тэфа, по нашему просо), нарезанной полосками и свернутой как бинты в рулоны и жидкая кашица из гороховой муки, цвета детской неожиданности. Мы к такому не привычные и пришлось достать свой “НЗ”.  Утром чай и булочка.
8.00, но уже пекло. Весь день в чистом поле, т.е. в саванне на тактических учениях.
Приехали после учений, к вечеру поднялся такой ветер, что от пыли ничего не было видно. Моя койка стояла под открытым небом, я ее каждый раз выношу из тукуля . Предпочитаю спать под открытым небом. Не могу спокойно спать внутри тукуля , где по плетеным стенам ползают разные твари.
Наши офицеры не решаются на это, бояться , как будто плетенные стены тукуля  могут защитить при обстреле. А я лежу раздетый на открытом воздухе. Ветерок обдувает меня. После 22.00  наступает относительная прохлада. Надо мной чистое небо, ни единого облачка - это нормальное явление. Смотрю в небо и считаю спутники, которые пролетают в разных направлениях. Насчитаю 10-12 и погружаюсь в сон. В изголовье автомат, под подушкой пистолет и фонарик, без него здесь никуда.  Опорный пункт Амино расположен на высоте, его занимает пехотный батальон, усиленный артиллерией, танками и зенитными средствами. По склонам в каменистом грунте оборудованы окопы , перед ними вместо колючей проволоки валики из веток колючего кустарника, шипы этого кустарника длиной до 10-15 см.
Ночью в опорный пункт приходят гиены. Они приходят к кухне, где доедают остатки от забитых баранов и коз, разгоняют местных собак и те от страха льнут к людям. Вот и взяли они моду залезать под мою койку и там жмутся друг к другу, дрожа от страха и поскуливая. Такое соседство, конечно, беспокоит меня, приходиться просыпаться и гнать их, но они далеко не уходят, пристраиваются где нибудь вблизи. Отдых под открытым небом просто прелесть, самое главное, что нет комаров и причину никто не может объяснить. Гарнизон стоит на высоте и ничто не мешает обозрению во все стороны горизонта. Куда ни посмотришь, везде сухая степь с редким колючим кустарником,
27.02. Начало семинара ( так они называют мероприятие, которое у нас называется командирский сбор). На нем присутствуют все командиры дивизий  ЮОК, их заместители, командиры бригад и их заместители. Как всегда не могли разобраться, сколько наших будет в президиуме и получилась неувязка, несколько местных офицеров вынуждены уйти из президиума.
Начался семинар со вступительной речи полковника Геттауна, как хозяина, на территории которого собрались его коллеги. Много фотографов и даже кинооператор. Навели объективы на нас и сейчас я делаю серьезный занятой вид, как будто понимаю о чем они говорят. Запись веду прямо за столом президиума, все равно не понимаю о чем они говорят. Всего на семинаре около 90 чел. Очень жарко, пьем воду в огромном количестве.  В одной канистре вода оказалась перенасыщена хлоркой, в нормальных условиях ее пить никогда бы не стал, но в поле и ее всю выпили.  Потом разобрались - мой переводчик Андрей высыпал в нее порцию пантоцида ( это препарат для обеззараживания воды), а затем в наше отсутствие наш солдат- охранник (“вотодыр-забаня”)  , проявляя заботу о нашей безопасности высыпал в нее еще одну ампулу пантоцида, так что концентрация хлорки стала запредельной.  От этого чехлы фляжек побелели, а рубашки покрылись белыми пятнами, дам где капли воды попадали.
Вечером такая духота, что нечем дышать, все исходим потом. Уже 21 час, давно стемнело, а никакой прохлады. Перед ужином сходили к реке Генале.  Река обмелела как никогда, глубина не более метра,  сидим в реке по горло, но прохлады не чувствуем, такое впечатление, что залез в ванну с горячей водой. Чувствую, как меня обсасывают рыбы, когда мелкота прикасается к тебе, просто щекотно, но когда крупная рыба, чувствуешь ее засос, как будто пиявка присосалась.  После 2-х часов ночи поднялся ураганный ветер. На нашего специалиста по артвооружению на голову упал магазин от автомата. Автомат висел над головой, а второй магазин, прикрепленный к  основному липкой лентой,  отвалился (лента пересохла), он со страху в темноте не понял, что случилось и страшно заорал, разбудил всех. Только разобрались, успокоились, поматерились, посмеялись, как на моего Андрея (переводчика) падает от ветра моя тяжеленная папка (она стояла на перекладине в тукуле над его головой) набитая всякими планами и картами. И смех и грех.   
28.02. Интересный факт. Во время семинара тяжело заболел комбриг  98-й бригады Мульгетта. До ближайшего нашего госпиталя более 300 км. , а рядом на территории Кении в 40 км есть госпиталь. Его переодевают в гражданскую одежду и политработник Асафа отвез его и сдал на лечение в этот госпиталь. Асафа долго здесь работал в таможне и у него много знакомых на кенийской территории. Как таковой границы просто нет.
Жара и пыль. Кормят сегодня вегетарианской пищей, постный день. Едим, как и эфиопы, руками, даже овощное рагу, используя инжиру (блины из просяной муки) вместо ложки. Рядом с нашей хижиной разместился узел связи. Слышна работа телеграфа. Эфиопы работают не на ключе, а по- американски - горловым телефонным методом - “Да-да-ди-ди-да-да...” 
Пока идет обсуждение вопросов семинара, наши рыбаки пошли на реку Генале, Во время большой воды в ней много крокодилов, но сейчас они  ушли в более глубокие места и поэтому в нее смело заходят и черные и белые. Рыбы в  Генале (кстат, ее полное название на территории Эфиопии Генале Дориа, а по Сомали она течет под названием Джуба) так много, как в котле кипит вода.  Бросишь кусок хлеба - вмиг растерзают. Забросишь удочку, поплавок еще не успеет встать на месте - надо вытаскивать. Три раза ели наваристую уху.
Напротив нашей хижины с тыльной стороны живет женщина-кухарка, мамитка. Живет в клетушке сделанной из рифленого железа “коркоро”, они этим словом называют все, что сделано из железа, даже консервную банку называют “коркоро”. Так вот за 10 дней, что мы там жили, грудной ребенок  этой мамитки подал голос не более 2-3-х раз на 1-2 минуты и не больше. Удивительное дело, дети быстро понимают, что защитный инстинкт в виде плача здесь не сработает, и этим заниматься бесполезно, на твой плач никто не отреагирует.  Эфиопки носят с собой детей сзади, привязав куском белой материи, а сомалийки носят сбоку.
3.03.1984 г. Закончился сбор обсуждением, т.е. подведением итогов и дискуссией. Провели учения с 43 пбр, которая здесь дислоцируется. Казалось бы все предусмотрено, все сделано по науке , но и здесь не обошлось без недоразумений.  На подведении итогов учения выступил полковник - начальник танковых войск Эфиопских РВС и заявил, что танки действовали не правильно, что они должны наступать со скоростью 30-40 км. в час, а другой полковник-политработник высказал сомнение, что “сепараты” применяют танки по другому. Хотелось бы понять, каким образом действующая с танками пехота  сможет угнаться за ними, если они будут наступать с такой скоростью?
Другой приезжий товарищ  высказал сомнение, что артиллерия стреляет через головы своих войск, это же опасно.  Ну и другие нелепые вопросы. В общем, нам пока еще многому надо их учить.
43 пбр, где мы занимались, в экономическом отношении относительно благополучная бригада. Она уже семь лет как осела на стыке трех границ (Эфиопия, Сомали и Кения ) и достаточно хорошо обустроена, как говорится, пустила здесь корни. Примерно, так же как и в нашей армии,   местные военные тоже занимаются экономической деятельностью. Бригада имеет свой огромный сад в пойме реки Генале. В саду бананы, папайя, ананасы. Доходы от продажи фруктов в бюджет бригады, как у нас вид №1. Кроме того в бюджет поступает выручка от розничной торговли товаров, закупленных  в Аддис Абебе оптом по низким ценам. В войсках реализуется по низким ценам товары от конфискованного контрабандного груза, который захватывают войска в саванне. Кроме того 20% от задержанного контрабандного груза  поступает в фонд части, что стимулирует их деятельность по перехвату контрабандных конвоев.
23.06.1984 г. В штаб ЮОК, в Аувасу , прибыл главный военный советник генерал-полковник Тягунов (бывший командующий войсками Уральского военного округа) и министр обороны Эфиопии генерал-лейтенант Тесфайе Гебре Кидан . Министр обороны - крепкий, кряжистый мужчина, среднего роста, лет 50, довольно симпатичный, с волевым лицом, самоуверенный. Вместе с ними я побывал в Амино, Гоба, Гинире. Каждый вечер на новом месте ужин в честь высоких гостей. Летали на 12-ти  местном двухмоторном самолете “канадце”, так его называли местные, наверно потому, что он там сделан. В основном ужинали  и ночевали в “Рас-отеле”, т.е. головном отеле, на окраине Гинира.  Отель недавно ввели в строй и он готовился принять первых туристов, но я сомневаюсь, что найдутся желающие посетить страну, где идет гражданская война.  Живу, вернее сплю, в отдельном номере, больше похожим на помещение камерного типа.  Конечно здание одноэтажное. Под каждым окном по солдату, в сплошном оцеплении.
В ресторане официанты вымуштрованы и обалдевшие от первых клиентов, при том таких высокопоставленных. Суп-пюре по французски подают в маленьких чашках (пиалах). Министр в одинаковой мере пользуется французской кухней и с таким же удовольствием кушает в войсках сырое мясо, руками, не прибегая к приборам. Всем он везде доволен,  всех благодарит за службу. Никаких разносов, сплошная  доброжелательность.
25.06. повезли его в Гобо на плато по дороге в Массло (это учебный центр оборудованный в горных джунглях, освобожденных от бандитов). Это плато я называю марсианским. Действительно лунный пейзаж. Располагается плато на высоте 4300 метров, внизу выпирает верхняя кучерявая масса тяжелых, мрачных туч. А над нами солнце, но холод неимоверный. Растет на нем только мох и мертвые карликовые деревья.  Что удивительно, но на нем, на этой высоте, обитают гуси, ниалы (косули) и красные лисы. Их мы видели там в большом количестве прямо вдоль дороги, просто заоблачный зоопарк. Удивительно, что они живут в постоянном холоде, когда можно спустится вниз и там совсем другой климат.  Так холодно, что не хочется выходить из машины.
В этой поездке я был один без переводчика, переводчик был один при ГВС, мест в самолете было ограничено.  Однако в течение четырех дней я постоянно общался с местными товарищами, даже анекдоты рассказывал на смешанном англо-русско-амхарском языке. Местный язык настолько примитивен, что достаточно знать несколько десятков слов, и ты можешь объясняться на бытовые темы.
Сейчас, когда пишутся эти строки (1992 год) и я просматриваю свои записи 8-ми летней давности, удивляюсь, насколько мы раньше другими глазами смотрели на происходящее, насколько все мы были оболванены партийной идеологией, как попугаи повторяли заученные партийные догмы.
Но, тем не менее, как говорится,  из песни слов не выкинешь, это уже история. До Аддис Абебы повстанцам осталось пройти 90 км. и режим Менгисту Хайле Мариама падет, а мы в свое время свято верили в наше правое дело.

Но это в качестве отступления. А пока продолжаются записи, которые я хочу сохранить для потомков.
Эфиопия, и мы вместе с ней, переживает исторический период . На наших глазах и при нашем участии создается партия трудящихся Эфиопии. первая партия за всю историю существования этого государства. Все готовятся к учредительному съезду, и к 10-й годовщине эфиопской революции.  Готовятся и противники. Заметно обострилась внутриполитическая борьба. Два налета на железнодорожный состав из Джибути. Нападение на авиабазу в Асмаре, вывод из строя 12-ти самолетов и вертолетов. Уничтожено два самолета ТУ-104, радиолокационных разведчика. Трагедия Альгенского сектора Северного фронта - за два дня уничтожена 7-ми тысячная группировка войск. Сегодня были у меня кубинцы (10.07.84г.) - заместитель начальника кубинской военной миссии, представитель посольства и врачи из госпиталя Куэро. Вопрос стоял о согласовании действий на случай резкого изменения внутриполитической обстановки в стране. Обращались к недавнему опыту Анголы и Гренады. Нельзя ошибки повторить здесь. Согласовали действия, обменялись телефонами.
Приближается конференция (организацинно-партийное собрание) ЮОК и в административном районе (провинции). Будут они проходить в здании церкви,  бывшей шведской  католической миссии.
Несмотря на то, что обстановка в районе вполне благополучная, но тем  не менее усилена охрана. Вечером на улицах через каждые 100 метров вооруженные патрули по 2-3 чел. из состава армии, народной милиции и отрядов самообороны. Кто друг, кто враг понять невозможно. Все с оружием в руках  и у всех разная форма. Так что с наступления темноты на улицу мы предпочитали не высовываться. На  “джипы”. “доджи”, “тойоты”, “газики” понаставили пулеметов, разъезжают по городу нагоняя страх на себя и на других.
Сегодня начали проводить разведывательные учения на картах. Долго я добивался их проведения, много причин выдвигали местные, чтобы их не проводить.  Наконец-то весь разведывательный  отдел сидит в оперативном классе над картами.
Подполковник Касахун - начальник разведки ЮОК  в недалеком прошлом был военным атташе в одной из Восточноевропейской стране, или может быть помощником.  У него трудно что либо узнать, да и понять, когда даже узнаешь.  Касахун хитрый и очень скрытный офицер. Прошло полдня, а из дивизий ни одного разведывательного сообщения. Единственная радиосеть не в состоянии принять всю информацию даже в относительно спокойное время. Очень слабый участок управления войсками - радиосвязь. Но хоть сейчас старшие начальники убедились, что дальше так продолжаться не может и надо что  то делать. Для меня это и есть самое главное,  подвести подсоветного к необходимости решения этого вопроса. Думаю, что после этих решений удастся создать самостоятельную радиосеть разведки. Забегая вперед, скажу, что вопрос этот был решен положительно.
14.07. 84г. по случаю проведения первой партийной конференции ЮОК получили официальное приглашение на прием в отель “Ауваса”. Посреди  внутреннего дворика отеля большой бассейн с термальной минерализованной водой. Столы поставлены вокруг бассейна на бетонном парапете. Дождь хлещет как из ведра и мы ждем когда он прекратится, уже стало вечереть и потянуло прохладой. Сейчас по эфиопскому календарю зима - сезон дождей. Не будем забывать, что мы находимся на высоте 1600 метров над уровнем моря. На приеме не много ни мало 400 чел. Богатые приемы при нищем существовании - это их слабость.
Наконец дождь прекратился, все уселись на свои мокрые стулья, за мокрые столы. Чтобы согреться все начали лихорадочно употреблять виски “Хейг”. Одна бутылка 60 быр. Едим и пьем под звуки ансамбля, моросит мелкий, нудный дождь. И все это длилось до 2-х часов ночи. По всему ночному городу гирлянды ламп, такого количества света я у них увидел впервые, Пляшут после третьей рюмки все подряд и солдаты и генералы, без этого можно окоченеть. Любят они повеселиться, но не забывают и о безопасности, за каждым кустом охрана. На следующий день делегации дивизионными колоннами под усиленной охраной отбыли в свои гарнизоны. Дорога у них дальняя - до 650 км и даже дальше. На следующий день весь штаб фронта “в реанимации”, хорошо что воскресенье.  Ох, не легкая это работа- создавать партию!
Сегодня понедельник.  Опять местные не работают. У них такой порядок, если проводятся какие-либо серьезные мероприятия, то все силы на его обеспечение, а потом длительный отдых, а  кто не был в нем задействован, все равно вместе со всеми отдыхает. Сегодня еще одна конференция - административного района (провинции) Сидамо. Вечером опять грандиозная пьянка, только теперь гражданских. Вероятно дело идет к съезду. Возможно, он будет в сентябре. Уж очень гонят они конференции, даже по воскресным дням, что на них не похоже. В городе столько патрулей и патрульных машин, складывается такое впечатление, что введено военное положение.
Но вот, наконец, вторник. Похоже, все конференции закончились. Но мой подсоветный и не собирается работать, ходит с умным сосредоточенным видом и, говорит,  конференции закончились, но спать нельзя, надо быть бдительным. После его приезда из школы “Екатит-66” (это вроде нашего партийного университета марксизма-ленинизма) было загублено все, что удалось сделать в его отсутствие. Все офицеры штаба, с которыми был налажен хороший деловой контакт, сразу обособились, замкнулись, появилась какая-то скованность и настороженность.
23 июля получил телеграмму ЗАС , в которой мне предписывают прибыть в Аддис Абебу к маршалу Петрову, первому заместителю Министра обороны СССР.  Решил не дергаться, все равно никто не знает так обстановку на фронте, как я и даже не стал готовить письменный доклад, только  продумал его схему.
Маршал был с официальным визитом. Да, кстати, звание маршала Советского Союза  он получил в прошлом, 1983 году, будучи здесь в течение трех месяцев. Сейчас он прибыл с группой генералов и офицеров, участниками войны с Сомали, где он был главным действующим лицом в военном руководстве страны.  Он собирался выполнить волю Политбюро и Министра обороны - покончить наконец-то с сепаратизмом и дать возможность стране приступить к мирному социалистическому строительству. В ту поездку маршал пребывал в стране нелегально, неофициально, как частное лицо. Поэтому все три месяца он проходил в такой-же мышиной форме, как и мы и ни в одном печатном издании не упоминалось о нем. Однако ,   изучив в течение этого времени обстановку, он пришел к выводу, что не так все просто, что идет настоящая, жестокая народная война и рассчитывать на скорый успех нельзя. Вот тогда-то вышел приказ Министра обороны СССР, в котором участники боевых действий в Эфиопии стали засчитывать боевые месяцы за три и предоставили льготы такие же, как “афганцем”.
На этот раз его визит был официальным. В эфиопской газете “Этиопия геральд” он был на фотографии с Менгисту Хайле Марианом в своей маршальской форме. Авторитет Петрова И.В. среди военных и гражданских был очень высок, его считали героем Эфиопии и спасителем революции в период сомалийской агрессии.
25.07.84. Прибыл в Аддис Абебу для доклада. Настолько мы отвыкли здесь, вдали от Родины  от нашей формы, что с удивлением смотрели на наших офицеров и генералов в советской форме.  Я докладывал последним, и по реакции маршала на предыдущие доклады скорректировал свое выступление и очень коротко доложил ему военнополитическую обстановку в зоне ответственности фронта. Самым главным выводом в докладе было то, что после уничтожения группировки ФОЗС в районе Масло (район горных джунглей) внутриполитическую обстановку в зоне ответственности можно контролировать гораздо меньшими силами. Местное военное руководство (фронтовое) всячески противится сокращению войск фронта и чтобы обосновать необходимость большого количества войск  во много раз завышает силы формирований повстанцев, там где банда в десять человек в доклад идет как минимум сто, а где сто, там и вся тысяча. По мнению заместителя главного военного советника генерал-лейтенанта Мазирко мой доклад был самый удачный, говорит что он поднял настроение маршала и он в целом остался доволен.
Маршал Петров И.В. фигура очень интересная.  1917 года рождения, ему сейчас 67 лет. Крепкий симпатичный русский мужик. Вся фигура говорит о власти, воле, решительности, надежности. Удивительно внимательно умеет слушать не перебивая, очень выдержанный, немногословен. Мыслит масштабами государства, но не подавляет своим авторитетом. Сам рассказывал нам, после официальных докладов, о том как в период отражения агрессии Сомали отправлял наших полковников  в разведку, как рядовых солдат, так как не верил местным разведчикам, которые могут просидеть ночь в кустах и доложить как ходили по вражескому тылу. Здесь же присутствовал генерал-майор артиллерии, который в период агрессии, будучи полковником, выполняя приказ Петрова, совершил артдивизионом за ночь 200 километровый марш по горам. Говорил, что если бы не его присутствие и настойчивость, то эфиопы прибыли бы только через неделю.
Цель визита маршала - изучить обстановку накануне 10-й годовщины революции. Сделать выводы и определиться, что можно сделать до этого, а что делать не нужно. Мнение маршала совпало с мнением главы государства. Решено до празднования закрепиться на достигнутых рубежах. Усилить Северное командование войсками, а решение проблемы северных территорий отложить на более поздний срок. Визит  Петрова В.И.  продлился 14 дней.
08.84. Представил своему   подсоветному   целый комплекс мероприятий по повышению боевой готовности войск ЮОК в свете приближающейся 10-й годовщины революции. Отрадно, что все мероприятия были приняты и сейчас же даны указания о претворении их в жизнь. За весь период моей работы с генералом Зауде такое случилось впервые. Это никак на него не похоже. Тем не менее, в следующее посещение его я опять вижу перед собой хитрого, закрытого человека, скрывающего свои мысли и чувства.
7.08. Убываем в инспекционную поездку по войскам фронта. Едет генерал и начальник политуправления фронта. С нашей стороны я и новый советник начальника политуправления полковник Можаров Владимир Федорович (он сменил убывшего по окончанию командировки полковника Брюховетского И.И.). Из машин - два УАЗика и “Тойота”. За два дня доехали до Амино (650 км.). Нового практически ничего нет. В Амино нас на ночь разместили под открытым небом. Интересно видеть два ряда солдатских коек прямо на песке. Наши койки с генералом оказались рядом. Вокруг несколько постов охраны. На пост солдаты (их на посту двое) заступают на всю ночь. Они приносят с  собой одеяло и заворачиваются в него. Спят по очереди прямо на песке, укрывшись одеялом. Вот такая караульная служба. Погода удивительно сухая, хотя сейчас сезон дождей. Странное явление, целый месяц тучи ходят и ни одного дождя. В Амино на заслушивании схлестнулся с лейтенантом (“матоалека”) начальником разведки местной бригады Тесфей. Не хотел он мне без разрешения старшего начальника давать информацию о бандформированиях ФОЗС.  Пришлось напереть на него, повысить голос, сделать свирепое лицо.    Странное явление произошло, начальник разведки фронта подполковник Касахун, тот от которого я всегда с трудом мог что-то узнать, сам стал мне давать информацию и успокаивать меня. Все же рабская психология взяла верх, нельзя сердить белого человека.
Что появилось нового во взаимоотношениях с местными офицерами. Произошла некоторая метаморфоза.  Резко вдруг улучшились отношения офицеров местной стороны с нами, даже со стороны моего подсоветного. Он  теперь считается со мной как с вынужденной необходимостью.  Надо запомнить эту мысль- вынужденная необходимость, т.е. хочешь ты или не хочешь, но это явление в природе есть и ты не можешь с этим не считаться. Чего никогда не было, мне позволили провести самостоятельно совещание с офицерами штаба ЮОК и 4-й пехотной дивизии. Работа явно дает эффект как военный, так и политический. Сказалось, вероятно, длительное отсутствие генерала в школе “Екатит-66” и резкое повышение за этот период нашего авторитета и моего лично среди офицеров фронта.
В Амино вечером пригласили нас на концерт художественной самодеятельности, подготовленный 43-й пехотной бригадой. До этого мне приходилось много раз смотреть концерты профессиональных коллективов, но на этот раз это было в глухомани, в выжженой саване, где людей много меньше чем скота. Надо только видеть с каким воодушевлением исполняли эти люди патриотические и народные песни и танцы. Впервые я увидел в Эфиопии истинно народные танцы. Просто удивительно, что у этого нищего народа столько задора и оптимизма. Ведь все артисты были босиком, а выступали так, как будто были одеты в смокинги. Во время просмотра капитан Хуссейн посмотрел мне под ноги, подскочил ко мне и сапогом кого-то раздавил. Оказывается рядом со мной, с моим ботинком концерт смотрела фаланга (огромный мохнатый ядовитый паук).    
На другой день выехали в Гинир. В Гинир  вся группа, которая выехала из Аувасы и группа советников 4-й пехотной дивизии во главе с Овчаренко.  Идет заслушивание руководства дивизии и бригады. Сижу и делаю вид, что что-то понимаю о чем они говорят по амхарски. Старший никогда не перебьет младшего. Много различных рассуждений и повторов. В то же время удивляюсь, как легко и непринужденно держит себя молодой лейтенант перед генералом, как свободно рассуждает. Он знает, что старший его никогда не оскорбит и не унизит, это вселяет людям уверенность в себя.
16.08. Прилетел из Восточного фронта его командующий генерал Демесси. Это тот самый Демесси, который в 1990 году будучи начальником генерального штаба, поднял мятеж, лично застрелил министра обороны и сам был убит, мятеж подавлен.
Демесси прилетел с руководством ДФСС (“Кульмис”). Вместе с ними мы полетели в Баррей. Там решался вопрос о существовании этой организации на территории ЮОК. Напомню, что “Кульмис” это вооруженная, опозиционная режиму Сеада Баре (Сомали) организация, в которую вошли все те, кто когда-то учился в СССР, кто пытался направить Сомали на социалистические рельсы, а после резкого разворота  Сеада Баре вынужден бежать в сопредельные Сомали страны, в частности в Эфиопию и с оружием в руках мечтают вернуться на родину, свергнув сперва диктатора С. Баре. В Баррее было небольшое подразделение “Кульмис”, но от безделья и безвластия они совсем разложились.  Многие бегут обратно в Сомали, другие просто отказываются участвовать в операциях. Решили их перевести в Восточное оперативное командование, там, где их основная группировка, около 7000 чел. Здесь они вдали от руководства совсем деградировались, а там, в общей группировке принесут больше пользы.
Наша группа советников в Баррее всего три человека. Двоих отправили по болезни. Живут в простом шалаше, без окон и дверей. В последнее время обстановка на границе обострилась, за последний месяц  в районе Баррея входили в огневой контакт с 32 разведгруппами сомалийцев, хотя я этому верю с трудом, уж очень они любят приврать. Сейчас рядом с шалашом (для них он “бед”-дом) постоянно дежурят два отделения на двух БТРах, охраняют советников.
Еще немного про “Кульмис”. Потом только разобрался я,  что с нами летели руководители этой организации. Военный и политический лидер ее бывший полковник сомалийской армии Абдулай и с ним шесть человек., из них трое хорошо говорят по- русски,  учились в наших учебных заведениях. Абдулай закончил военную академию им. Фрунзе, где учился пять лет, другой - Мухамед, закончил Ленинградскую академию тыла и транспорта. Они себя называют партизанами и заявляют, что очень скоро они освободят страну от режима Сиад Баре. Мухамед пытается обратить меня в свою веру - ислам. Странно слышать это от человека, который получил высшее образование, который учился в СССР.
Заметна какая-то настороженность в глазах этих беглецов из Сомали. Мухамед говорит, что очень много среди них людей, окончивших в свое время ВУЗы в СССР. С сожалением смотрят эфиопы на этих бывших своих врагов, а сейчас людей  без родины. Генерал Демесси с большим почтением относится к лидеру “Кульмис” Абдулаю. Абдулаю лет 50, высокий, плотный, симпатичный с европейским типом лица. Третий собеседник - офицер, закончил Ленинградское зенитно-артиллерийское училище. В Боррее батальоном “Кульмис” командует майор, которого все зовут “Черный” (“блэк”), бывший летчик МИГ-21, учился в СССР, в ташкентском авиационном училище.
Вот на этом заканчиваются мои небольшие заметки,  а дальше пойдет продолжение воспоминаний в произвольной форме.

Сейчас, когда пишутся эти строки, весной 1991 года обстановка в Сомали складывается таким образом, что вооруженные формирования, оппозиционные режиму Сеада Баре практически контролируют всю территорию страны. По прогнозам, падение существующего режима ожидается в ближайшее время, так что мечты руководителей “Кульмис”, хоть не так скоро, но сбываются.



Что за условия, в которых нам пришлось жить и работать?
Для меня, как советника командующего Южного оперативного командования, ЮОК арендовало одноэтажное здание (виллу, говорят итальянская), огороженое  забором с небольшим садом. В доме три спальных помещения, большая кухня, туалет, ванная, большой холл, уютное местечко с камином. Во дворе скважина с насосом и постоянный караул из двух охранников (“забаня”). Мебели  минимум,  хватит, чтобы обставить одну комнату из всех, но зато свободно. Этими благами цивилизации пользовалась в основном моя жена. Я же довольствовался походно-полевыми условиями. Если учесть, что часто не было электроэнергии, отсутствовало радио, не говоря уже о телевидении, то можно понять что даже в этих особых условиях мы чувствовали не совсем комфортно, но все же лучше чем все остальные.
Развлекали нас кошки (дикие или полудикие, но, по крайней, мере, не домашние), которых во дворе расплодилось до десятка. Здесь же во дворе, или правильно сказать  в саду, черепахи, змеи в большом количестве, обезьяны, заходили гиены, постоянными  посетителями были мангусты, но только в ночное время. В общем, каждой твари по паре, не двор, а сплошной зоопарк.  На деревьях птицы окрасок необыкновенных, например, попугай зеленого (ядовитого) цвета, голубая птица с плоским, красным клювом, огромные черные птицы с ужасным клювом, похожим на кривой разбойничий нож, они из гнезд (круглых, закрытых, только отверстие как в скворечнике) вытаскивали  чужих птенцов и заглатывали.
Дивизионные и бригадные группы  советников и специалистов жили в разных условиях, некоторые группы жили в передвижных домиках-бочках, которые днем нагревались так, что в них невозможно находиться, а ночью остывали, хоть печку затапливай.  Другие жили в небольших бетонных домиках, третьим достались плетеные хижины, или просто палатки и т.д., все это от цивилизации довольно далеко. Как правило, вода привозная, минерализованная. От этой воды у всех раскачивались зубы, сходила эмаль.
Трудно сказать, что больше всего влияло на здоровье в наших условиях, наверное, многое. Минерализованная вода, конечно, принесла вреда многим. На второй год моего пребывания в жаркой Эфиопии заболели суставы ног в коленях. Боли такие, что совсем не мог ходить, ну, думаю, все, стал инвалидом. Поехал в Аддис-Абебу, в госпиталь им. Балча (был у них такой знаменитый врач-просветитель).  Сделали снимок - отложение солей. Выписали итальянское лекарство,  у них  в аптеках итальянская монополия, заплатил 100 бырр (эфиопская валюта), в переводе на наши деньги приблизительно 300 рублей, почти моя месячная зарплата. Прокололся 15 дней и забыл о болях. Хотя понимал, что такое бесследно не проходит, когда - нибудь должно вылезти наружу, так  и получилось через 15 лет.
Большим злом для нас были комары, всякие, в том числе и те, которые распространяют малярию. Нам, особенно нашим семьям, имею в виду семьи нашего гарнизона, здорово повезло. Дело в том, что те комары, которые, являются распространителем малярии, а это далеко не все, да еще при том, только самочки, так вот они распространены до высоты примерно 1500 метров, а наш гарнизон находился на высоте 1600 м. Так, что практически таких комаров у нас не было, но зато всех остальных было не меряно. Представьте себе дерево, крона которого в вечернее время кишит от сплошной массы комаров и вся эта масса в прохладное время атакует человека. Дома главная забота, чтобы они не проникли в спальную комнату, ибо если они есть, то сна нет.
Малярию мы все приобретали при выезде в войска, на границе с Сомали, в саванне.  Здесь другая картина, такой массы комаров нет (отсутствие влаги, сильная жара, а главное высота над уровнем моря  1600 метров), но если попадается одинокий комар, то он обязательно малярийный. Для профилактики малярии мы употребляли таблетки делагила, по одной таблетки один раз в неделю. Этот режим помог мне продержаться в течение более двух лет, но вот к концу службы, вероятно, бдительность притупилась, решив, что мне ничего не грозит, я нарушил регулярность приема и сразу же был наказан, дважды в течение трех месяцев рецедивы с тяжелейшими приступами малярии. Температура огромная, потеешь так, что матрац насквозь мокрый, озноб, зуб на зуб не попадает, невозможно сдержать дрожь.
Ближайшие наши врачи - в Аддис- Абебе, это более 300 км.  Лечение в основном,  самостоятельное, кто что знает, иногда заглядываем в медицинский справочник. Инъекции делали, в том числе и внутривенные, молодые ребята-военные переводчики. Те, которые заканчивали военный институт иностранных языков, имели минимальную медицинскую подготовку, на уровне парамедика (санитара). Надо отдать им должное, что они нам здорово помогали выжить в тех непростых условиях.
 На всю жизнь запомнился случай с моей болезнью. Как-то занемог и наш “консилиум” не мог определить диагноз. Только на пятый день симптомы малярии четко обозначились, да так хорошо, что температура на градуснике зашкалила и я периодически отключался (терял сознание). Как на грех была пятница, вечером, а в субботу и в воскресенье они (эфиопы) как “белые люди” не работают, не воюют, учения не проводят, одеваются в цивильное платье и пьют кофе, пиво в “буна-бедах” (кофейнях). Тем не менее, решили, что дальше ждать нельзя и повезли меня с переводчиком Андреем в ближайший госпиталь (фронтовой). Медбрат, черный как антрацит, взял у меня кровь на анализ и понес в лабораторию и тут гаснет свет, значит, анализ сделать невозможно. Я находился уже в полубессознательном состоянии. Чтобы поддержать меня мне прямо в машине (уазике) ввели иглу в вену и запустили капельницу с физиологическим раствором. Кстати сказать, даже в то время, когда мы не знали о существовании одноразовых шприцов, у них не было проблем с этими шприцами и комплектами с растворами. Пришлось ехать в другой госпиталь, кубинский, в 60 км от того, куда мы приехали.  Можете себе представить такую картину. На заднем сидении “уазика” полулежу я в полуживом состоянии, в вене торчит игла, рядом сидит Андрей и держит вверху пластиковый мешок с физиологическим раствором и машина едет в ночи  сквозь сплошную пелену тропического ливня, фары пробиваются не более чем на 20 метров.
В госпитале Куэро дежурный врач (женщина), кубинка, которая с нами общалась на русском языке, потому, что училась в Одессе. Снова взяли анализ и унесли в лабораторию.  И, как будто какое-то проклятие сегодня преследует меня, снова гаснет свет, но приходит доктор и успокаивает нас, анализ успели сделать, у меня малярия, о чем у нас сомнения не было и так.  Врач не решилась меня взять к себе, посоветовала поместить меня в армейский госпиталь, потому что в этой гражданской больнице страшная антисанитария и я могу собрать здесь целый букет местных болезней,  к которым местные привычны, а для белого человека  смерти подобно.  Когда меня посадили в машину я снова “поплыл” - потерял сознание. Мне здесь же в темноте, под ливневым  дождем эта женщина сделали какой-то укол и я очухался. Доставили меня в армейский госпиталь. Поместили  в офицерскую палату - это такой деревянный сарай без окон, без дверей с хорошо утрамбованным земляным полом. Всего около 30-ти коек, но ни одного человека, недавно отправили всех больных и раненых в Аддис-Абебу. В дальнем углу от меня тускло горит лампочка. Я потом оценил ее, когда понял, что меня бы заживо съели комары, если бы она не отвлекала их на себя. Основная масса комаров роилась вокруг этой лампочки и только отдельные, приблудные,  залетали в мой дальний угол и находили меня, но даже этих одиночек было достаточно, чтобы сделать мое существование невыносимым. Вот так и лежал я зафиксированный капельницей и с иглой в вене, а комары, пользуясь моей беспомощностью, издевались надо мной.
Лежу один в далекой Африке в деревянном сарае, глухая ночь, тишина такая, что за версту слышно как поют мне песню комары, да дробный треск цикад в джунглях, где и расположен госпиталь.
Чувствую, что начинаю весь как-то распухать. Не сразу понимаю, что со мной. Наливается рука, потом разбухает плечо, такое впечатление, что вот лопнет. Я понял, что очередную капельницу медбрат всадил мимо вены, и раствор идет под кожу. Больно так, что невыносимо терпеть. Заорал на международном языке, пришел заспанный “сима”, так их уменьшительно зовут, выдернул иглу, хотел снова мне ее вставить, но я категорически отказался и популярно объясни ему, чтобы он засунул ее к себе в зад, на этом разошлись.
Вот так и прошла моя, наверное, самая памятная ночь. На другой день я перебрался домой. Дома мне уже вводил иглу в вену переводчик Андрей и я лежал под капельницей, меняя пластиковые мешки с раствором, пока терпел мочевой пузырь. Когда становилось невмоготу, вставал, снимал с гвоздя над койкой пластиковый мешок с раствором  и шел, держа его над головой в туалет. Там вешал его на специально вбитый гвоздь, садился и делал свое дело и таким же образом возвращался. Эти одноразовые комплекты с физиологическим раствором в пакетах горкой лежали в углу пустующей комнаты виллы, как и одноразовые шприцы они были здесь обычным явлением, в то время как в Союзе их еще не видели
Такое удовольствие с малярией я перенес четыре раза. Два раза в Африке и два раза уже по возвращению из командировки. О каждом случае можно написать целую эпопею.
Вот еще один пример. Третий рецидив прихватил меня на третий день пребывания в Москве по возвращению из Эфиопии.  Я был в распоряжении Главкома Сухопутных войск в управлении кадров, где  пытался решить свою дальнейшую судьбу. То, что мне предлагали, меня не устраивало, ну хотя бы для примера предлагали должность военного комиссара  города Грозного. Потом остановились на должности преподавателя академии им. Фрунзе,  и я с личным делом посетил эту академию и побеседовал с начальником отдела кадров. Это была суббота. Вечером в гостинице ЦСКА, где я остановился с семьей ( я уже забрал Светланку из интерната) почувствовал недомогание, а к утру обозначились  все знакомые мне симптомы малярии. В воскресенье утром вызвали скорую помощь, приезжает начальник инфекционного отделения больницы им. Боткина (он был дежурным), осматривает меня.  А я лежу на топчане в медпункте гостиницы и меня разбирает колотун, я весь трясусь. Я ему с трудом говорю, что у меня малярия и что мне надо попасть в военный госпиталь. Для того времени это была очень редкая экзотическая болезнь. Тем не менее, он меня забрал к себе в отделение, сказал, что ему самому нужны такие больные. Только потом я понял, что он имел в виду. Оказывается дежурный врач скорой помощи был начальником инфекционного отделения боткинской больницы. Я стал подопытным экземпляром для слушателей отделения тропических болезней института усовершенствования врачей.  Меня каждый день демонстрировали этим слушателям, каждый день у меня брали кровь на анализ, щупали мою печень, удивлялись, почему она не увеличилась, и вообще все сразу шли ко мне в палату как на работу. Это мне изрядно надоело и я, как только смог подниматься, скрывался от них в туалете.
Пока проходил трехнедельный курс лечения,  у меня было много свободного времени, чтобы задуматься над своей дальнейшей судьбой. Итак, начальник академии дал добро о моем назначении на должность преподавателя на 3-ю кафедру (штабы). Еще мне начальник отдела кадров предупредил, что я могу рассчитывать только на должность преподавателя, но никак не на старшего преподавателя. Дескать, старшим преподавателем я могу стать только тогда, когда заработаю кандидатскую степень, вот тогда то мне дадут старшего преподавателя и я буду иметь право на 15 % надбавку к зарплате. Я с ужасом представил себе, что мне надо сдавать кандидатский минимум, а это английский язык и философию, а потом пять лет, не меньше собирать кандидатский материал, писать диссертацию, защищать ее и все это из-за 15% надбавки. Да пропади она пропадом, когда я эти 15% получу сразу же, как только окажусь в СибВО в качестве районного коэффициента. Короче говоря, я все время, отведенное на лечение, тратил на обдумывание и решил, что от добра добро не ищут, лучше быть головой у мухи, чем задом у слона, и лучше я замерзну в Сибири, чем быть раздавленным в московском метро. В общем, все говорит о том, что Москва не для меня, и ждет меня родная, трижды проклятая Сибирь-матушка. И все это благодаря тому, что малярия меня вовремя прихватила и дала возможность не торопясь подумать. Вот таким образом и определилась моя дальнейшая судьба.
Заканчиваю лирическое отступление и возвращаюсь в далекую Африку.
Другая зараза, которая отравляла наше существование были болезни так называемые желудочно-кишечные. Антисанитария -нормальное состояние местного населения, а мы с ним постоянно контактируем. Такое ощущение, что микробы нас окружают, что мы дышим воздухом насыщенным микробами. Постоянный спутник некоторых наших товарищей - понос, так называемая амебная дизентерия. Против нее одно лекарство - мезил. Но это было такое свирепое лекарство, которое убивало дизентерийную бациллу, одновременно гробило весь организм. Особенно страдала от него печень. Этим страдали, прежде всего, те люди, у которых была пониженная кислотность желудка.  Нам же крупно повезло, при нашей хорошей кислотности желудка мы ни разу не испытали это удовольствие.
В этой нищей и  захудалой стране проблем с лекарствами не было. Были бы только деньги и тебе через неделю доставят любое лекарство,  куда летают самолеты из Аддис-Абебы. Этим занимались итальянцы, в ведении которых находились все аптеки.
Кстати за потерю здоровья  относительно неплохо платили. Каким же образом оплачивалось наше пребывание в Эфиопии?
Во-первых, мы получали 100 % нашего оклада в Союзе, что оседало на нашем счете в бухгалтерии 10 Главного управления ГШ. Такими льготами пользовались военнослужащие только в Афганистане. Во всех других странах максимальный оклад составлял не более 60% от базового оклада в Союзе. Из этой суммы ежемесячно отчислялось 60 руб. за содержание Светланки в интернате и по моей доверенности перечисляли 100 рублей для бабушки и Татьяне в Новосибирск. Таким образом, остаток в 300 руб. шел на наш счет
Все советники и специалисты находились  в ВС Эфиопии в соответствии с контрактом, подписанным двумя странами - СССР и Эфиопией. В соответствии с этим контрактом каждый советник  и специалист получает денежное содержание в местной валюте примерно в том же размере, что и  его подопечный (подсоветный).
Но наше государство не собиралось нам оплачивать по контракту сполна, несмотря на то, что местная сторона строго соблюдала условия контракта. Нам от этой суммы выплачивали не более 50% от причитающих. Остальные же деньги шли на содержание сотрудников КГБ и ГРУ, они же по контракту не числились. За наш счет содержались учителя в местных колледжах - это как наша безвозмездная помощь,  и другие специалисты не нужные местной стране, но нужные нам.
Короче говоря, мы сосали вымя у двух дойных коров, “бедной” -СССР и “богатой”- Эфиопии.
Отдельного внимания заслуживает рассказ о том, как жили наши советские люди в загранколлективах.
Воспитанный на идеях коллективизма, превосходства социалистической системы над капиталистической, ну и на прочих идеях, я считал что наши советские люди за границей должны проявить все лучшие человеческие качества, но быстро убедился в своей наивности. Что, все таки,  объединяло наших людей в коллективах? Скорей всего страх. Страх за то, что можешь потерять, может быть единственную возможность  вырваться из беспросветной нищеты, хоть что-то урвать, хотя бы, под занавес своей службы, да и жизни.  Страх за то, что с тобой могут легко расправиться по партийной линии, а лишившись партбилета, ты лишаешься практически всего, что тебя могут уволить из ВС и ты за несколько лет до окончания службы можешь остаться без пенсии, а, следовательно, без средств к существованию.
Понять людей можно, потому что даже в тех условиях, когда  ты зримо теряешь свое здоровье, когда нет никакой гарантии, что в тебя из за любого куста могут выстрелить или ты можешь подорваться на мине, установленной на дороге, даже в этих, можно сказать, экстремальных условиях, людям страшно потерять последнюю, а возможно единственную возможность поправить свое финансовое положение. Эти факторы держали людей в этих условиях, но никак не способствовали проявлению лучших человеческих качеств, скорее наоборот. В полной мере проявлялись такие качества как зависть, озлобленность, недоверие, меркантильные интересы были преобладающими над всеми.  В то же время нельзя сказать, что такие понятия как государственный, партийный, интернациональный долг были для всех абстрактным понятием. Оболваненные официальной пропагандой, мы все были уверены, что делаем благое дело, несем счастье, радость, процветание эфиопскому народу. На своих партийных собраниях мы с воодушевлением и восторгом говорили о достижениях эфиопской революции и о нашем вкладе в это святое дело, были твердо убеждены, что стоим у истоков  создания первого в истории Африки  социалистического государства, и под старость лет мы с гордостью будем говорить нашим внукам, что  в победе социализма в Эфиопии есть и наш труд, что дед не зря прожил свою жизнь и оставил свой след в Африке.
Сейчас с расстояния  прожитых  лет, с удивлением признаешься себе, что ты был просто исполнителем, марионеткой в руках партийной Системы и на душе становиться стыдно и больно, за то, что был активным участником многих неправых дел.
Кстати партийную деятельность за рубежом мы всячески скрывали, завуалировали. Не знаю с чем это связан, но у нас в загранколлективах партийных организаций официально не было, а были “профсоюзные организации”, комсомол свои структуры скрывал под вывеской “физкультурных организаций”.  А такая структура как ЦК КПСС скрывалась  за таким зловещим понятием как “ИНСТАНЦИЯ”, что то близко к инквизиции.
Отправляя меня в командировку наш направленец в отделе кадров пророчил, что с местными  наладить отношения  не будет большого труда, вот наладить отношения в своем коллективе - это будет проблема. Так оно и получилось. Я принял коллектив, который жил своей жизнью, которым практически никто не руководил, который находился в стадии физического и морального разложения. Я оказался, образно говоря, как  капитан на бунтующем корабле вдали от берегов в открытом океане, только вместо волн - густые джунгли. Всякие мои начинания были встречены агрессивным саботажем. Партийные собрания (профсоюзные) превратились в разбор моего персонального дела. Пришлось направить Главному военному советнику (генералу Демину) нарочным письмо, где я обрисовал ситуацию, попросил направить комиссию для проверки положения дел в коллективе и  свои  предложениями по исправлению ситуации.
На утреннем построении я зачитал это письмо перед строем офицеров и, положив в конверт, передал старшему политработнику, именно он в ехал старшим машины в Аддис Абебу. Письмо ввело многих офицеров, особенно самых агрессивных, в шоковое состояние. После команды - “Все свободны”, строй рассыпался и каждый двинулся в непонятном направлении, находясь в какой-то прострации. В этот день в служебных кабинетах не было смеха, громких разговоров, к тем, для которых судьба, которым была предрешена, никто не подходил, никто с ними не общался, как будто они вмиг стали прокажеными и общение с ними стало опасно.
Через неделю приехал полковник Бастрыкин, секретарь партком  партийной (профсоюзной) организации  аппарата Главного военного советника. Переговорил втихую с каждым, собрал информацию, ничего не сказал, уехал в Аддис Абебу.
 Я понимал, что воспитывать столь взрослых людей методом бесед бесполезно и видел только один способ санации коллектива - освободиться от самых ретивых и наглых. Что и было сделано в ближайшее время.  Пять полковников поехали  со своими женами  в очередной отпуск, вернулось только двое, остальным командировку прервали. После этого я не знал проблем с коллективом. Ко мне неоднократно приезжал генерал Демин (ГВС), даже со своей супругой , на уик-энд, говорил, что только ко мне он может приехать отдохнуть, только у меня нет никаких дрязг, группировок, жалоб друг на  друга.
Вспомнил еще интересное явление. Аппарат Главного военного советника размещался в центре огороженной и охраняемой территории в двухэтажном здании, здесь когда-то располагалась американская станция слежения за спутниками. Помещение это почему-то называлось в то время непривычным словом “офис”, хотя по нашим понятиям это был просто штаб. Были другие отдельные одноэтажные здания, такие как клуб, столовая, склады, солдатские казармы для батальона связи, караульное помещение и целый городок палаток УСТ и УСБ, это большие палатки, в которых были развернуты все средства связи, в том числе тропосферной и космической. Так вот во всех служебных помещениях, в том числе и в  клубе, когда проводились собрания, или совещания, постоянно играла легкая музыка, создавая такой музыкальный фон. Когда я обратил на это внимание в первый раз, то мне, несведущему, разъяснили, что это противодействие от возможного прослушивания, есть такой способ снятия информации лазерным лучем с колеблющегося оконного стекла. Во! А я приехал с Сибири, в этом деле ни ухом, ни рылом, приходиться разъяснять такие прописные истины. По началу это как-то отвлекало, а потом стало привычным. Представьте себе собрание партийного актива (профсоюзное собрание) или другое массовое мероприятия, а из динамиков по углам зала звучит легкая музыка.
Периодически руководящий состав советнических групп (бригад, дивизий, фронтов) собирали в офисе ГВС на различные мероприятия: собрания партийного актива, подведения итогов, научно-практические конференции.  На эти мероприятия для расширения нашего кругозора часто выступали представители посольства. Помню, выступал перед нами какой-то  секретарь посольства. Молодой, лет сорока, стройный, симпатичный брюнет, холеный до тошноты, в великолепном костюме, белоснежной рубашке, ярким галстуком он был среди людей в серой униформе, насквозь пропитанной потом и с въевшейся красной пылью суглинка, среди людей, лица которых, обугленные жгучим горным и пустынным солнцем, никак не назовешь холеными, этот человек был явно инородным телом, как прыщ на заднице. Да и машина его, такая же холеная, белоснежная на  стоянке, среди пропыленных, разбитых “уазиков” была как бельмо в глазу. И этот тип говорит с нами о том, как трудно работать работникам посольств за рубежом, особенно в США. Как морально тяжело находиться среди людей, которые относятся к тебе со скрытой неприязнью, как тяжело  посольским работникам жить в постоянном напряжении, в ожидании недружественного акта или провокации со стороны местных людей. И это он говорит на полном серьезе, глубоко уверенный в своей правоте, людям, которые только, что приехали с фронтов, где не только можно ожидать какой-то провокации, а просто выстрел в затылок,  или попасть под внезапный минометный огонь, а еще проще наскочить на мину. Он говорит это людям, которые находятся постоянно среди вооруженных людей, многие из которых готовы при первой возможности расправиться с тобой. Примером может быть мой подсоветный бригадный генерал Зауде, который не особенно скрывал свою ненависть к СССР и неприязнь ко мне и открыто симпатизировал США, где он, кстати, проходил обучение в военном колледже.
Это он говорит людям которые не всегда имеют возможности  досыта попить хорошей воды, которые не всегда могут доставить себе удовольствие раз в неделю принять душ, или хотя бы обмыться, людям, для которых большую часть времени домом называется шалаш, накрытый брезентом, или палатка.
Глядя на этого посольского хлыщя становиться как то  тоскливо. Когда ты понимаешь, что мы для таких как он, серая масса в униформе, готовая по первой команде “фас” безропотно броситься с оружием в руках в горы, в пустыни, подняться в небо, выйти в море,  для того, чтобы такие, как он могли ежедневно менять белоснежные рубашки и простыни, разъезжать на шикарных автомашинах, а вечером в компании таких же холеных,  за бокалом хорошего вина сетовать на то, как же им трудно здесь приходиться.
 Сейчас  начало июня 1991 года. Из Аддис-Абебы передают, что повстанцы (это те о которых не так давно официальная пропаганда называла сепаратистами, банд  формированиями) штурмом взяли столицу. В плен взято около 100000 солдат и офицеров правительственных войск, в сопредельных странах (Джибути, Сомали, Кения Судан) оказалось около 1 млн 200 тыс. чел. беженцев,  Это прежде всего люди , которые участвовали в защите революции,  кто активно боролся за преобразование страны, кто учился в наших ВУЗах военных и гражданских. Стыдно и больно, что я явился невольным виновником их несостоятельности и краха.  Они пошли за нами, приняли нашу идеологию, слепо ринулись в социализм, в надежде в  ближайшем  будущем обеспечить процветание страны, или, хотя бы, свое персональное процветание.  Но оказалось, что они поставили не на ту лошадь, что она оказалась хромой, а ставки настолько высоки, что стоят больше чем жизнь.  Сейчас эти сотни тысяч людей без родины, без крова, без работы, без будущего. Я не думаю, что они  вспоминают о нас с любовью и уважением, скорее наоборот.

Не так давно я с болью смотрел на сомалийских беженцев, которые были вынуждены покинуть страну после неудачного эксперимента с социализмом. Все они, когда-то, рванули за нами в эфимерное социалистическое будущее и ... потеряли родину, а наши политические и военные советники благополучно загубив очередной эксперимент, переселились в соседнюю Эфиопию для его дальнейшего продолжения.  Только через 13 лет эти сомалийские беженцы  смогли вернуться на свою историческую родину, 13 лет неприкаянной жизни на чужбине.
И вот очередная смена декорации - 1млн.200 тыс.беженцев из Эфиопии. Вернутся ли когда- нибудь они в свою страну? Сможет ли она их когда - нибудь принять?  Будем надеяться на благоразумие и гуманизм новой власти.

Животные вокруг нас, или мы среди животных.
Наверное, пришла пора описать и тех животных, среди которых мы жили и общались. Эфиопия  это такая страна в которой невозможно не общаться с животными, притом с такими, которые мы никогда не видели, разве только в зоопарке.
Самыми беспокойными соседями были обезьяны. В окрестностях нашего узла связи “Бамбук”, т.е. на ближайших деревьях обитала стая мартышек, как их называли местные жители - “тото”.  Это была одна семья. Во главе ее был самец (самый крупный из всех) по кличке, которую ему дали наши солдаты , “Момон”. Среди мартышек этой стаи была особо выдающаяся личность молодой самец по кличке “Семен”. Он когда-то по молодости был изловлен и держался на привязи  и таким образом он привык общаться с людьми. Когда он вернулся в стаю, конечно, он сбежал, то стал  у них разведчиком, а правильнее сказать “наводчиком”. Он смело проникал во все щели,  определяя где, что плохо лежит и приводил туда всю стаю, которая быстро все подчищала.
Я познакомился с Семеном при интересных обстоятельствах. На второй день по прибытию в группу (это было в воскресенье), я подъехал на узел связи. Во дворе никого не было. Дверь на виллу (на ее территории был узел связи) была приоткрыта. Захожу в холл, опять никого, хозяева, вероятно в своих комнатах. Вдруг  вижу, как из приоткрытой двери кухни  появляется на задних лапах небольшая обезьянка, это был Семен. В передних лапах несет по коржу ( хозяйка готовила торт) и такой же корж в зубах. Вот в таком виде, переваливаясь  с боку на бок он направился мимо меня к выходу из холла, при этом на меня никакой реакции, как будто идет мимо пустого места. Я посторонился,  чтобы ему не мешать и когда   он поравнялся со мной, пинком вышвырнул его на улицу, он перевернулся в воздухе, упал на лапы, коржы разлетелись в разные стороны. После приземления Семен мигом развернулся и в ярости бросается на меня, он не привык к такому обращению.  Но я быстро захлопнул дверь и тем спасся от гнева Семена. Потом мы с ним подружились, и он частенько во время совещания  залезал мне на плечо и ковырялся в волосах. Он мог спокойно во время партийного  (профсоюзного) собрания  залезть на стол президиума и нарушить своим поведением всю важность мероприятия.
Или такая картинка. Сижу за столом, пишу. Появляется Семен, забирается на стол и начинает отнимать у меня авторучки, пытаясь разжать мои пальцы, просто она ему понравилась.
Как-то раз наши солдаты - связисты оставили на кухне приоткрытую форточку и в эту форточку проник  Семен, а затем и вся стая. Все, что было из продуктов,  было вмиг унесено через форточку и нашим воином пришлось сократить свой рацион.
Примерно  такая же картина произошла с нашими офицерами из дивизионной группы 12 пд. Они прибыли из Аддис-Абебы, где закупили продукты в нашем кооперативе и по пути остановились у нас для отдыха, и для получения информации. Сидим мы вместе со старшим группы под большим деревом и чувствуем, что на нас посыпались какие-то крошки. Посмотрели наверх, а там вся стая расправляется  с теми продуктами, что были в машине. Оказывается, Семен нашел, что в машине открыта боковая форточка  передней двери УАЗика  и навел туда стаю. Внутри машины несколько воришек - мартышек потрошили ящики и мешки с продуктами, мы захлопнули  форточку когда там осталась маленькая обезьянка. Она там металась  в страхе, и верещала.  Вокруг машины вмиг собралась вся стая и в возбужденном состоянии подняла такой гвалт,  у всех был такой агрессивный вид, что мы поспешили открыть дверь и выпустить пленницу.
Не помню по какому случаю, но сидели мы не в холле а в комнате с Брюховетским (замполит). Слышим в холле какой-то шум, крики.  Выскакиваем из комнаты и видим, как по залу мечется и кричит маленькая обезьянка, а по окнам несколько десятков мартышек во главе с Момоном исходят воплями и в попытках оказать помощь маленькой. Вероятно, они играли на крыше, на трубе камина и одну маленькую обезьянку столкнули в камин через трубу. Страсти за окнами достигли своего апогея и, во избежания прорыва всей массы обезьян через стекла окон, мы срочно открыли двери и выпустили малыша.
Стая живет по своим законам, которые поддерживает хозяин - Момон. Наблюдать за жизнью и нравами этого общества можно целыми днями и до бесконечности. Каждую минуту что-то новое, новая ситуация, новые действия. Все лучшее из пищи достается Момону. Когда он насытится, то разрешает приступить к трапезе следующим по рангу - любимым женам -мартышкам.
Мартышки-мамаши совсем маленьких новорожденных, носят  на животе, прижимая лапой к себе.  Когда маленький подрастет и сможет уже сам держаться, тогда он перемещается   на материнскую спину. Вот так с дитем мамаша и прыгает с ветки на ветку.
Другой экземпляр африканского мира, который был постоянно на узле связи “Бамбук” был бабуин по кличке Федька.
В мою бытность у нас было два бабуина Федьки.  Бабуины значительно крупнее и сильнее мартышек, но и по характеру гораздо покладистей и спокойнее.  И тот и другой Федька содержались на привязи. Притом это была не просто веревка, шнур от парашютной стропы с карабином. Сила у этих зверей такая огромная, что им никакого труда не составляет порвать бельевую веревку или телефонный кабель.
Первого Федьку купили солдаты-связисты за 10 бырр. В первый день этот Федька  напоролся на острый прут и получил на бедре огромную рану, увидев которую мы ужаснулись. Увидев нас, стал скулить, показывает рану, лижет ее. Ну, думаю, ненадолго нам хватило этого подарка за 10 бырр. Посыпали стрептоцитом, перевязали. Перевязки Федька воспринимал как должное, не только не противился им, а напротив сам шел навстречу.  Зажило все через неделю как на кошке.
Первоначально, когда он был еще маленький и не проявил всех своих способностей в полную меру, Федьку иногда отпускали на волю, знали, что он никуда от нас не уйдет.  На узле связи в спецаппаратной жил специалист спецсвязи (шифровальщик)  капитан Штурба - его негласный хозяин. В одно из воскресных дней Штурба  прохаживает вокруг машин по территории узла связи в одних шортах, а его “сынок” Федька гуляет на свободе и сует по привычке свой нос, куда не попадя. Угораздило же ему попасть на контакты внешнего питания на кабине радиостанции, где и замкнул их накоротко, отчего шерсть его встала дыбом, полетели искры и запахло паленым. Обалдевший от боли и страха Федька всей своей лохматой массой свалился на голову голого Штурбы и только молодость и крепкие нервы спасли его от инфаркта. Но от боли и страха уже кричали оба. После этого Федька как огня боялся всего, что связано с проводами и выключателями. Если он сидит на машине и ты подошел к выключателю на стене, то Федька тут же спрыгивает с машины и забивается в угол в ожидании новой встряски.
Картинки: Штурба фотографирует Федьку,  Федька закопан по шею в земле, в зубах зажженная сигарета, около уха на песке лежит пистолет. 
Федька хоть и молодой, но очень сексуальный, всегда готов к употреблению. Купили за 3 бырры козочку, очень симпатичная, с огромными глазами и пятнышки на боку. Не доглядели, Федьке она тоже понравилась, своими лапами придавил козочку и оприходовал, козочка сдохла.
Как-то вечером был в гостях у Хитаччо - это по нашему заведующий идеологическим отделом провинциального комитета партии. Он с женой жил рядом с узлом связи и охранялся одним составом караула, что и мы. Жена его, Ассыгыдыч, врач по профессии, работала в кубинском госпитале. Окончила Одесский мединститут, следовательно, знала русский язык и не надо было иметь переводчика для общения.
Где-то после 23.00 вечером я вышел от гостей и зашел на узел связи, чтоб проверить оперативного дежурного и караул. Зашел под навес, где обычно стоял  легковой автомобиль. Вдруг чувствую, что - то теплое потекло по голове, дождя вроде нет, да и стою под навесом. Поднял голову, и все стало ясно. Наверху сидел на стропилах навеса Федька (это было его место отдыха) и мочился на меня. Увидев как я отреагировал на это, пришел в восторг, стал прыгать, хлопать в ладоши, издавать звуки восторга.
Как-то вместе с генералом Петренко - советником заместителя министра обороны по боевой подготовке, после осмотра учебных центров фронта поздно ночью вернулись в Аувасу, заехали на узел связи, чтобы сообщить в Аддис-Абебу оперативному дежурному.  Впереди каким-то образом оказался переводчик генерала.  Он открыл калитку, вошел  во двор и оказался под навесом, где как всегда спал Федька. Разбуженный светом фар, шумом машин и голосами и определив, что идет не наш человек, Федька прыгнул на голову переводчика.  Трудно себе представить, что пережил этот молодой человек, когда на него в кромешной тьме на голову сваливается тяжелое, лохматое, ревущее чудовище. Только молодое сердце могло выдержать такое испытание. Если бы генерал шел первым, то точно его бы пришлось отправлять из Эфиопии в цинковом ящике, с реляцией, что он честно исполнил свой интернациональный долг. Ну, да ладно ерничать, будем считать, что не только ему, но и мне повезло, а то не отбрехался бы, ведь генерал он и в Африке генерал.
Федор-1 закончил свою жизнь трагично и внезапно, хотя слез было предостаточно. Прибежала жена Штурбы Зоя в  слезах, с криком, что  Федька повесился. Плакали все и солдаты и особенно женщины. Он был всеобщим любимцем, развлекал нас своими поступками, заменяя и радио, и кино, и телевизор и цирк. Федька действительно повесился. В малом возрасте, пока не набрал массу, он любил прыгать с перекладины и раскачиваться на веревке которой был привязан за шею.  Наступил такой момент, когда его масса стала такой большой, что ошейник сыграл роль удавки и, потеряв сознание, Федька уже не смог ухватиться за веревку и подтянуться своими сильными лапами.
Но горевали мы не долго, через несколько дней местные пацаны принесли другого бабуина и мы его назвали тоже Федькой.  Так, что этого добра в Африке пока достаточно.
У замполита на вилле, там где находился и  узел связи, жил кот Васька. Здоровый, если не сказать по нашим меркам – огромный, откормленный кот.  То, что между Федькой и Васькой не могло быть дружбы, это было понятно сразу. Более того, между ними была самая настоящая антипатия, переходящая в антагонизм. Ну а солдаты наши это те же дети, тем более что они всю службу несут в закрытом пространстве размером 20 х20 метров под маскировочной сеткой, загороженным колючей проволокой.  Васька, Федька и Семен заменяли им весь разнообразный досуг, который имеют люди в других условиях.  Фантазии их (от скуки) не было границы. Представьте такую картинку. Двоих антиподов кота Ваську и бабуина Федьку связали хвостами друг с другом. Кто - кого? Никогда бы не поверил, что  Васька перетянет Федьку, но, тем не менее, Васька взлетел на дерево, и вцепившись когтями в кору ствола,  орет благим матом, а Федька болтается на его хвосте, орет еще громче.
В другой раз солдаты закинули  Ваську с Федькой  в душевую комнату, темную конуру размером 1,5х1,5 м. и открыли душ. Трудно представить, что там творилось в кромешной тьме, но вопли “друзей” слышны были далеко. А когда открыли душевую, они оттуда вылетели как очумелые,  и разбежались в разные стороны.
Вот уж от кого никуда не денешься, так это от змей, если от обезьян есть спасение за стенами дома, то змеи и туда забираются.
Знакомство со змеями началось в первый день моей службы в новом качестве.. Выхожу утром из виллы, открываю входную дверь, а наверху на косяке висит небольшая змейка, свесив голове, смотрит на меня. После этого не было такого, чтобы я, выходя из дома, не осмотрел косяк двери, прежде чем переступить порог.
Как-то прихожу на обед (это было на первых днях пребывания), а моя жена сидит, поджав под себя ноги в кресле вся заплаканная.  Оказывается, она  обнаружила прямо посреди холла шкуру змеи. Змея ее где-то сменила и пока уползала, старая шкура тянулась за ней, пока не отцепилась. Это место где они снимали шкуры, мы обнаружили быстро. Я поднял деревянные щиты, на которых мы сидели у камина и  обнаружили под ними более десятка снятых змеиных шкур. Это было идеальным местом для этой процедуры.  Во-первых,  то узкое пространство, что оставалось между щитами и бетоном позволяло змее внатяг проползти, во-вторых, шероховатая поверхность бетона создавало хорошее трение и способствовало сползанию шкуры как чулка с ноги.
Потом обнаружил еще несколько мест на каменном парапете на улице, откуда выползали змеи и залил все эти щели дизтопливом, чтобы их отпугнуть. Но избавится от них окончательно все равно не удалось.
В марте 1982 г. к нам на Южный фронт прибыл для прохождения службы мой однополчанин по г. Омску Нацвин Юрий Михайлович. Прибыл он на должность старшего специалиста по технической части. Как старого знакомого я предложил ему поселиться у меня на вилле. Вечером после хорошего ужина  сидим мы на парапете на циновке и вспоминаем минувшие дни. Юрий Михайлович посмотрел себе под ноги, и тут глаза его полезли на лоб, хочет крикнуть, но не может. Оказывается, что он поставил ноги как раз над щелью в камнях парапета  из которой появилась змея обеспокоенная появлением нового жильца, а может быть решила познакомиться. Хорошо, что все обошлось. После этого  Ю.М.  тщательно проверил все, что есть у него в комнате, передвигая вещи по несколько раз с места на место.
Как-то вечером подъехал ко мне на виллу полковник Поляков, советник то тылу ЮОК, он отправлялся на три месяца в командировку на Северный фронт. Подъехал, чтобы попрощаться  и доложить о готовности к командировке. Вышел он от меня, стоит разговаривает с Юрием Михайловичем, который посетовал ему, что здесь много змей. На что Поляков ответил, что он всегда здесь внимательно смотрит под ноги и вдруг  к своему ужасу увидел, что  через его ботинок переползает небольшая змейка, весь побледнел  и его как ветром сдуло с метровой высоты парапета. Выражаясь всяко разно, побежал к машине, где очень удивил всех сидящих в ней своим возбужденным видом, а еще больше нецензурными выражениями.
 Нашими постоянными соседями по дому были кошки. Домашними их назвать нельзя, но и совершенно дикими они не были. Они добросовестно принимали нашу пищу, но ни одна из них не переступила порога дома, ни одна из них не позволила прикоснуться к ней, не говоря о том, чтобы погладить. За три года их количество изменялось от трех до десятка. Во главе семейства стояла черная кошка , которую мы называли Чернушкой, но на которое она не откликалась. Странно, но факт, в этом семействе не было ни одной особи мужского рода. Просто напросто это был гарем для огромного откормленного кота, который проживал в соседнем отеле “Ауваса”. Кот периодически наведывался в свой гарем, делал свое дело. Через некоторое время рождались котята. Мужские особи он просто напросто уничтожал, а себе для услады оставлял молоденьких кошечек. Но в какой-то момент он проглядел одного котенка мужского пола, тот быстро безконтрольно подрос и мог в скором будущим оказаться соперником. для этого кота. Этого он допустить не мог, началась жестокая охота за этим котенком, которая закончилась тем, что он появился в семье уже в виде евнуха, то, что под хвостом было определяющим его пола было вырвано с мясом и теперь его единственным занятием было, задрав заднюю лапу вылизывать то место, где должны быть его яйца. 
О том, как я увидел в первый раз черепаху, я уже писал. Подобных встреч было несколько, и они все запомнились. Во время одной из поездок по  гарнизонам, тогда я ехал на “тойоте” с начальником службы безопасности ЮОК, в районе Гинира обогнали огромную черепаху, которая не спеша следовала прямо посередине  дороги, в направление, которое знает только она. Размеры ее были просто огромны, по крайней мере, в диаметре она была больше  метра, и если бы мы столкнулись с ней на приличной скорости, то в результате, я нисколько не сомневался, что нам пришлось бы гораздо хуже, чем ей.  Каково же было наше удивление, когда на другой день мы возвращались по этой же дороге  и  повстречались снова с этой черепахой, которая все так же невозмутимо следовала все в том же направлении. В одной из поездок по фронту наши солдаты-связисты подобрали небольшую сухопутную черепаху и возили ее с собой в инструментальном ящике  под кузовом ГАЗ-66. Во время поездки они развлекались с ней вместо игрушки, ведь с ними не было ни Федьки, ни Семена.  В тот раз мы долго стояли в Баррее (более месяца). Днем она с ними, а на ночь садили ее в глубокую яму, где по необходимости работал движок спецаппаратной. В яме его не так слышно, все таки сомалийские позиции были не далеко. У нас давно была мысль отведать черепашьего супа, но вот только никак не удавалось разделать ее. Как только она почувствует опасность, тут же голову прячет в панцирь.  И вот утром 7 ноября 1984 года в районе Баррей прошел самый настоящий тропический  ливень. Шел он всего минут 10-15, но в полном смысле слова, лил как из ведра. Этого времени хватило чтобы сухое русло реки,  по которому мы всегда передвигались на машине между опорными пунктам, вмиг наполнилось ревущим потоком, а яма, в которой стоял наш генератор и на ночь была посажена черепаха, до краев оказалась заполнена водой.  Ливень закончился, опять заполыхало солнце, и мы увидели, что в яме плавает короб от электростанции и вокруг него плавает наша черепаха, высоко  вытянув шею. Вот тут-то я подал идею, как разделать черепаху, погрузить ее в воду и когда она вытянет шею, тут же ее откромсать. Неприятно, но надо. Таким образом, ее разделали. Панцирь бросили на съедение муравьям, они быстро уничтожили остатки мяса и, в последующим, этот панцирь использовался как общественная пепельница. А суп черепаший мы сварили и по достоинству его оценили, тем более, что он хорошо пошел под закусь на торжественном ужине в честь очередной годовщины Октябрьской революции. По вкусу мясо ее очень походит на куриное.  Правда, тот солдат, что разделывал ее, отказался от супа, не мог побороть отвращение от этой процедуры.
Встречались мне и водяные черепахи. Особенно их много в реке  Генале Дориа. Там мы вечерами ловили рыбу на рыбное мясо и под одним кустом постоянно наживку хватали черепахи. Размером они небольшие, не более 30 см.  Один раз наблюдаю такую картинку. Тащу леску с добычей, а на берег вместо рыбы выползает черепаха,  и вдруг вслед ей из воды появляется еще одна. Я так понял, что это одна семейка, супруга решила проверить, куда это намылился ее муженек. Пришлось отцепить и отпустить, жалко семью разбивать.
Такое экзотическое животное, как варан, я видел единственный раз, при странных обстоятельствах. Как – то, в воскресный день, я решил пройтись по берегу озера Ауваса,половить рыбку, а наша вилла стояла буквально в 20–ти метрах от берега. Отошел метров триста,  пристроился с удочкой и процесс пошел. Поймал штуки три хороших теляпии, сантиметров по 30-35. Лежат они позади меня , трепыхаются. Я увлеченно слежу за поплавком. И вот в абсолютной тишине раздаются какие-то подозрительные звуки, чавкающие, как будто  кто-то что-то жует. Поворачиваю голову на звук и, о ужас !, передо мной настоящий динозавр, только размером поменьше, с метр,  но мне тогда он показался огромным. Я со страху так резко вскочил и отпрянул, что чуть не свалился с обрыва в воду. Динозавр спокойно, как будто меня и нет, жрал мою пойманную рыбу, чавкая и облизываясь. Этот –то звук меня и насторожил. Хотя  сердце мое еще трепыхалось от такой неожиданности, но видя, что он совершенно спокоен и равнодушен ко мне, я начал тоже успокаиваться, вспомнил, что я вооружен. Достал из-за ремня пистолет, дослал патрон в патронник и тогда окончательно пришел в себя и даже решил потрогать его кончиком своего удилища. Вот это ему не понравилось и варан (это был он) волоча свой огромный бронированный  хвост, переваливаясь на своих коротких кривах лапах неторопясь скрылся в зарослях высокой травы. Мне что-то расхотелось продолжать рыбалку, я даже не взяв пойманной рыбы, смотав удочку, в полно смысле этого слова, смотал удочки, т.е. пошагал домой.
Тягостное впечатление оставили встречи с гиенами. На первый взгляд она похожа на крупную собаку с большой тяжелой головой. Мне показалось, что передние лапы у нее длиннее задних, оттого зад ее несколько опущен и всем своим видом она показывает готовность к прыжку, к рывку, отсюда такой устрашающий вид. Особенно тяжело действует на всех ее вой, натужный, утробный.
Впервые я увидел гиену в  районе Аувасы, когда мы  с эфиопскими офицерами проводили рекогносцировку полевого лагеря и стрельбища для подготовки сержантов войск ЮОК. Встреча произошла довольно неожиданная, и все в большом возбуждении схватились за пистолеты и открыли огонь.  Потом некоторое время агонизирующее животное с подлинно звериной ненавистью, полусидя, полулежа, вращало головой и издавало утробные рыки, пытаясь приподняться  на передних лапах, а зад был неподвижный.  Агонию животного прекратил лейтенант, расстреляв в него весь магазин пистолета. Потом было еще несколько встреч на ночных дорогах, когда я встречался с ними в свете фар, мне всегда становилось не по себе и рука невольно тянулась к автомату, который всегда был под рукой в “кармане” дверцы уазика.
Гиены ведут в основном ночной образ жизни. С  наступлением темноты они выходят из ближайшего леса и начинают обследовать окрестности человеческого обитания. Всегда около человека есть чем поживиться. Как правило, это остатки забитых баранов, коз а то и быков. Все это выбрасывается на свалки вблизи жилья и становится достоянием гиен.  Трудно сказать, что они предпочитают -  падаль или свежее мясо. Но уж если они повстречали тушу дохлой лошади, то разделают ее до самых костей. Одно время гиены повадились ходить вокруг нашей виллы и даже заходить во двор. Их жуткий вой не давал нам заснуть, нагоняя страх на нас. Пожалуй, еще большего страха испытывали солдаты из батальона ветеранов, которые охраняли нас, они поднимали шум, клацали затворами и криками отгоняли непрошеных гостей. Только после спада некоторого возбуждения приходил сон, который прерывался  в 4.00 утра криками муллы на городском минарете. Мы полагали, что в современных условиях мулла не поднимается сам в столь ранний час, а по всей вероятности, какая - нибудь добросовестная мамитка включает в нужное время магнитофон и через динамик  с минарета раздается призыв муллы к  утренней молитве.
Мангусты (зверьки похожие на лис) были постоянными обитателями ближайших окрестностей человека. Не забывали они и нашу виллу.  Так как я лично видел мангусту только ночью, правда, много раз, но, тем не менее, описать ее точно не могу Что-то среднее между кошкой и  лисой. Несколько мангустов повадились к нам во двор. Как раз был период размножения каких-то ночных бабочек, может быть термитов. Они роились вокруг лампочки у нас во дворе и сплошным  ковром устилали своими телами землю в круге светового пятна. Так вот этими бабочками питались мангусты, подбирая их с земли под фонарем.  А мы из окна наблюдали эту картину. Однажды мы были свидетелями, как мангуста схватила маленького щенка, перекусила ему горло и высосала кровь. Мы поздно обнаружили это и уже ничем нельзя было помочь. Правда, буквально через несколько минут, наш пес по кличке Барс, отловил ее и разорвал на части, отомстив за смерть младшего брата. 
Домашние животные вроде такие же, как и у нас, да не совсем. Лошади низкорослые, худосочные, в чем только душа держится. Я не видел ни одной ухоженной, холеной лошади. В основном они используются как легковой транспорт-такси, по амхарски “гарри” Запрягаются они в легкие двухколесные, двухместные тачанки и развозят пассажиров по городу. Лошадей используют до самой старости, а когда наступает немощь, выпускают их на волю и так на свободе они ходят по улицам до самой своей естественной смерти. Забивать их нельзя, ибо они для местных являются священными животными.   
Одного такого доходягу  ради шутки местные пацаны затолкали во двор  соседям, русским учителям. Можно себе представить в какой ужас пришла соседка Наталья Туранская, когда увидела такого “Росинанта” во дворе. Ведь если такая лошадь упадет во дворе, то вряд ли найдется такая сила, которая бы была способна перенести это околевающее животное на приличное расстояние от дома. А на падаль сбегаются гиены, слетаются стервятники. Но к счастью лошадь еще некоторое время могла стоять и даже переставлять ноги, когда в нее уперлось несколько человек.  Таким образом, совместными усилиями под руководством Натальи удалось вытеснить бедное животное за пределы ограды.  Буквально на следующий день бедное животное испустило дух в 100 метрах от их дома, а через три дня на месте туши была груда белых костей. Гиены, стервятники и мурабу обглодали тушу до костей. Не надо никаких скотомогильников, естественные санитары сделали свое дело.
Отличие эфиопских коров от наших в том, что, во-первых, они горбатые, горб совсем как у верблюда, только поменьше. Это такой своеобразный накопитель питательных веществ в виде жира. Во-вторых, они хоть  и считаются домашними, но на правах диких, их не раздаивают, селекцией не занимаются, молока они практически не дают. Так что под хвостом у коровы висит меньше, чем у быков.
В джунглях  обитает много обезьян - бабуинов, они достигают человеческого роста и очень агрессивны.
Был такой случай. Огромный бабуин пришел в наш город Аувасу , долго бродил по городу, затем залез в местный банк,  сломал решетки на окнах перевернул сейфы и скрылся на высоком дереве баобаб, которое растет на площади в центре  города, где его и пристрелили. Советник начальника штаба фронта полковник Заиченко  рассказывал интересный случай, который с ним произошел в тот день. Он жил в Эфиопии без жены и готовил обед себе сам, на кухне дверь открыта, и он боковым зрением видит, как кто-то прошел мимо, он решил, что это эфиоп-охранник. Когда он услышал какой-то крик, он выглянул во двор и в дверях нос к носу столкнулся с огромным бабуином, от страха  успел захлопнуть дверь. Это был тот бабуин, который потом пошел брать банк. Представляю его состояние, тем более такая встреча ни к чему хорошему не могла привести.
После обеда на вилле у замполита (на узле связи) каждый день в одно и то же время нашествие мартышек,  мартышки, особенно малолетки, играли, прыгали по деревьям, по бельевым веревкам, ныряли в клумбы как в бассейн, так что после этого нашествия двор выглядел как поле битвы. 
Там же перед окнами виллы начинались ухаживания самцов за самками, причем если самка навязывалась сама, то самец с отвращением на нее смотрел и игнорировал, но зато молодые спаривались тут же, без всяких прелюдий, было много визга и крика.  Мамон был на особом положении, его чистили и скребли молодые самочки. Каждый клок его шерсти освобождался от блох, он только успевал поворачиваться,  то передом, то задом, то боком, млея от таких ласк. Но самку выбирал всегда по своему вкусу. И это мы наблюдали все три года. 
Как я уже писал, мы жили на берегу озера, а рядом с нами в озере жила семья бегемотов. Во время сильной жары бегемот-папаша, бегемотиха и маленький бегемотик сидели в густых зарослях камыша, который рос прямо в воде, и занимал большую часть озера. Целый день они как коровы жевали траву, растущюю в воде, расчищая место вокруг себя, а потом уходили на новое место. К вечеру, когда жара спадал, вся семейка выходила на берег. Они казались добрейшими существами. Как то мы ехали на микроавтобусе (рафике) вдоль берега озера и остановились посмотреть на семью бегемотов, которая, как коровы, паслись на берегу. Соня захотела сфотографировать их и подошла поближе, бегемот стал пятиться, а она  наоборот приблизилась к нему.  Тут местные мальчишки, которые были поблизости и наблюдали эту картину, что-то закричали, а переводчик Андрей тоже крикнул, чтобы она быстрей садилась в машину, что она и сделала и как оказалось вовремя.  Оказывается, отход назад означает, что бегемот готовится к рывку вперед и конечно перед такой массой не только Соня, но и наша машина вряд ли устояла.   Потом нам сообщили , что буквально пару дней назад бегемот сильно помял двух солдат-эфиопов, которые стирали свои вещи на берегу озера  Их в тяжелом состоянии отвезли в госпиталь.
Люди, видимо, насолили этим животным и они затаили на них обиду. По крайней мере, у одного из бегемотов, который жил недалеко от нас, в боку была огромная рана, прямо таки дыра  величиной с большой кулак. 

Вот в такой стране нам пришлось побывать, и это было незабываемым и возможно самым ярким периодом  нашей жизни.  В этой стране мы оставили много друзей, не  единомышленников по идеологии, а просто по человечески хороших друзей. Особенно хорошими были отношения с начальником штаба фронта полковником Кэнфе, начальником оперативного отдела полковником Легессой, начальником артиллерии, а потом командиром 4-й механизированной бригады полковником Мульгеттой, начальником отдела боевой подготовки майором Тесфай и многие другие.
Все они для прощания со мной организовали торжественный вечер. Для меня и жены сшили национальные костюмы, подарили сувениры. А в день отъезда Кэнфе преподнес мне большой фотоальбом, который я заполнил памятными фотографиями о днях пребывания в Эфиопии.
Возвратились мы из Эфиопии 12 апреля 1985 года в день космонавтики. Приземлились в аэропорту Шереметьево-2. Погода мерзопакостная, туман, слякоть, а я увидел в этой слякоти русские березы и заплакал, Невозможно было сдержать слезы,  я встретился с родным, что я не видел более трех лет.  Пальмы и кактусы это конечно красиво, даже экзотика, но березки они не заменят.  Если кто нибудь вам попытается доказать, что нет ностальгии, не верьте ему.  Есть тоска по родине, какой бы она ни была.            

Продолжение следует
У всякого дела есть начало, всякому делу приходит конец. (август 1985 – май 1988)
С момента, когда я поставил точку в своих предыдущих записях,  прошло ни много, ни мало двенадцать лет, а последние события описанные ранее удалились от сегодняшнего дня на целых 18 лет. Знаю, что надо бы продолжить записи, но чертовски трудно заставить себя это сделать. Грешным делом я думал, что самые важные события моей жизни уже пролетели,  и в мыслях не было, что что-то еще можно сделать, что жизнь продолжается. Честно говоря, была еще одна причина, которая сдерживала мое желание реализовать потребность оставить след в истории нашего поколения. Причина заключалась в том, что я определил одну особенность моей памяти, а впрочем,  не только моей, но и других, с которыми я беседовал по этому поводу. Дело в том, как это ни странно, в памяти моей очень хорошо, даже в мельчайших подробностях сохранились события 30-50 летней давности, и в то же время, я порой с трудом припоминаю те события, которые произошли сравнительно недавно, 10-15 лет.
Причин в этом я вижу две, во-первых мозг , как и компьютер имеет свои пределы объема информации, во-вторых резко изменилась плотность информации, то есть количество информации в единицу времени. Так вот в последние годы плотность информации возросла в сотни раз и одно начавшееся событие перехлестывается уже другим, не давая возможности вникнуть в предыдущее.    Сейчас я понимаю, что та, предыдущая жизнь, была сравнима с течением равнинной, заболоченной речки, а та, что наступила после 1985 года сравнима с горной рекой, ну и ни в какое сравнение не идет то время, что началось после 1991 года. Это что-то страшно  похожее на водопад. И этот сравнительно короткий период времени, а в историческом плане это вообще мгновение, сконцентрировал такое количество событий, которых хватило бы на не один век.
Развал огромной социально-политической системы под названием мировой системы социализма, гибель империи под названием Союз Советских Социалистических Республик (СССР), распад других империй (Югославия) и государств (Чехословакия, Германская демократическая республика) и появление новых самостоятельных национальных образований. И в настоящее время,  а сейчас 2003 год, эта бурная река событий постепенно входят в свое новое русло, появились первые симптомы стабильности. Произошло четкое и окончательное разделение общества на тех, кто стал всем и тех, кто стал ничем, с отсутствием хоть какого-то шанса на успех в этом мире. Но до этого еще надо дойти в своем повествовании, а сейчас приступим к событиям, которые в хронологическом порядке наступили после окончания спецкомандировки.
Итак, мы вернулись от пальм и кактусов к родным березкам. В предыдущих главах, когда я рассказывал о  прелестях такой экзотической для того времени болезни, как малярия, я  описывал уже те события, которые произошли со мной и нашей семьей в Москве после приземления в Шереметьево-2. Повторяться не буду. Факт свершился, я выбрал Сибирь, и это был правильный выбор, и  это подтвердили все последующие события.
Никто,  конечно, нас в Сибири не ждал. Пришлось управлению кадров принять меня и решать вопрос о моем трудоустройстве. При этом я сразу поставил условие, что из Новосибирска я никуда переезжать не буду (до пенсии оставалось каких-то три года). Пока в кадрах подыскивали мне должность, мы использовали сполна отпуск за два года. Сделали в квартире небольшой ремонт, но если учесть что у нас трехкомнатная квартира, то он для меня был очень большим. Я работал как проклятый с раннего утра и до позднего вечера, и так было 15 дней. Именно столько отсутствовала семья старшей дочери  Татьяны, они все уезжали в Сухуми, в отпуск, “дикарями”. К осени для меня освободилась должность начальника отдела боевой подготовки в управлении гражданской обороны СибВО. В то время еще не было МЧС, и гражданская оборона замыкалась на министерство обороны.  До сего момента я о гражданской обороне только краем уха слышал, но никакого понятия не имел. Разве мог я тогда  представить, что с этой структурой судьба меня свяжет не на одно десятилетие, и это при том, что я уже отслужил в армии более трех десятков лет.
Служба на новом месте для меня отнюдь не была новой. Все те же войска, только назывались они войсками гражданской обороны. На отдел замыкались ни много, ни мало семь частей. В том числе  пять механизированных полков ГО,    136-й вертолетный отряд ГО (г.Красноярск) и с ним отдельная аэромобильная рота специальной защиты.  Приходилось с ними заниматься практически всеми вопросами: боевая подготовка, служба войск, дисциплина, обеспеченность всеми видами довольствия и т.д. Не буду напрягать своих внуков деталями, но одно скажу, что это было одно из самых напряженных периодов моей службы. При этом эта работа была не только напряженной и многогранной, но и неблагодарной. Я практически выполнял обязанности командира дивизии, не имея аппарата управления и не имея тех прав, которые должны быть мне предоставлены при этом объеме обязанностей.
  Все части располагались в пределах 40-60 километрах от больших городов, для которых они были предназначены. В Омской области в пос. Степном, в Тюменской области в заброшенном монастыре под Тобольском, в Кемеровской - на окраине пос Плотниково, в Новосибирской - в Коченево, в Красноярском крае в пос. Таскино. Таким образом, от Новосибирска они были на больших расстояниях, даже по сибирским меркам.
 Попробуем представить, сколько плановых мероприятий в году, на которых требуется личное участие в нем представителя управления, как правило, меня.   На каждую часть запланированы в году две проверки, за каждый период обучения, это уже  как минимум 12 командировок, как минимум по одному командно-штабному учению с полком, это еще 6 командировок. Каждый год проводились учебные сборы с приписным составом с развертыванием до штатов военного времени с двумя частями, это две длительные командировки длинной не менее чем в 20 дней, плюс ежегодная эпопея с формированием автомобильного  подразделения  для уборки урожая. Нет, нет просто невозможно перечислить, не говоря о том, что еще больше командировок внеплановых, внезапных, для решения непредвиденных задач. Например, где-то обнаружили пропажу пистолета, надо разбираться. В другой части совершено преступление, в третьей - самострел и т.д. И всегда командование округа требует личного вмешательства, личного присутствия. И Ваш покорный слуга, то есть дед мотался по всей Сибири,  решая задачи поставленные командованием. 

Март 1987. Провожу очередное учение с ротой спецзащиты (аэромобильной),  еще недавно она называлась пожарной, для тушения лесных пожаров.  В учении участвует наш 136-й вертолетный отряд. Задействованы два вертолета. Этот отряд и создан для обеспечения действий роты. Сейчас она не пожарная, хотя ее способности по борьбе с лесными пожарами остались прежними, то есть практически никаких, она сейчас предназначена для действий в среде не пригодной для дыхания, по-другому говоря для ликвидации последствий аварий связанных с выливом (выбросом) высокотоксичных веществ. Из средств защиты у нее были изолирующие противогазы ИП-4м и все остальное. Но эту роту можно было использовать для борьбы с диверсионными группами противника. Надо сказать, что ее личный состав был хорошо подготовлен, все ребята были хорошими спортсменами. Особенно я любил проводить с ними контрольные спуски с вертолетов в различных условиях на спусковых устройствах (СУРах).   Я всегда стремился при проведении учений с этой ротой дать им большую нагрузку, часто менял обстановку, ставил внезапные задачи, с тем,  чтобы ребята могли себя реализовать.
Вот и на этот раз я отработал ротой несколько задач и на завершающем этапе учений, возвращаясь на вертолетах в пункт постоянной дислокации (п.Таскино, это севернее Красноярска примерно 50 км.)  в километрах десяти от военного городка, я даю команду на десантирование с малой высоты и прибыть в часть на лыжах. Вертолеты летят на малой скорости  непосредственно над землей (2-3 метра), ребята выбрасывают в снег лыжи, потом прыгают в снег сами.  Прибываю на вертолете в военный городок, высаживаюсь и отправляю вертолеты на базу в Красноярск. Посидели с командиром полка, к которому была поставлена на довольствие рота, поужинали, стали ждать возвращения роты. По всем расчетам она должна прибыть через 2-2.5 часа. Однако прошло и 3 , и 4. Давно уже стемнело. Конечно, появилось беспокойство, хотя в командирах и людях я был уверен, что они не пропадут. Взял машину (УАЗик) и поехал по карте, по проселочным дорогам, которые пересекают направление движения роты. Проехал по дальней дороге, нашел в свете фар лыжный переход подразделения через дорогу.
На второй,  ближней, дороге тоже нашел переход. Но где же люди, а это ни много, ни мало 60 человек.  До  военного городка еще почти 5 км, но вокруг тишина и сплошная тьма. Как ни вглядывался во тьму - ни огонька, как ни прислушивался - ни звука. Ночное безмолвие. 60 человек как в воду канули. Вернулся в городок, сел в кабинете командира, стал ждать. Успокаиваю себя, что это большой дружный коллектив, хорошие командиры,  большого беспокойства не должно быть. Ночь прошла. Светает. Дремлю в кресле в кабинете командира полка, жду, куда кривая выведет. Дождался. С рассветом прибывает  один из командиров взводов. Вид у него  соответствует человеку, проведшему достаточно морозную  ночь (март) в чистом поле.
Что же произошло?  После десантирования в глубокий снег, командир роты собирает свое подразделение, строит, проверяет наличие людей и имущество. При проверке оружия, обнаружено отсутствие на одном автомате крышки ствольной коробки. По всей вероятности в момент десантирования, не совсем хорошо закрепленная крышка соскочила и упала в снег. Тут же команда – искать!  Перелопатили весь снег в районе десантирования, нашли злополучную крышку, но время упущено. Стемнело. Пошли по направлению, ориентируясь по компасу, а потом по далеким огням населенных пунктов. Преодолев несколько глубоко занесенных снегом логов, прорываясь сквозь густые заросли кустарника, сломали насколько пар лыж. А без лыж  невозможно сделать и несколько десятков шагов. Дошло дело до того, что командира роты и взводов и несколько самых здоровых ребят взвалили на себя этих безлыжных, а это, как правило, ребята из средней Азии, небольшого роста и веса.
 Вот таким образом рота сумела преодолеть еще несколько километров, ко всему прочему отклонилась в темноте от направления. Зайдя в небольшую рощу, командир роты принял решение заночевать, благо, что в роще обнаружили стог сена, он то и выручил. Вот так в стогу у костра переночевали до рассвета, а потом послали на разведку командира взвода, который и доложил мне о злоключениях роты. Несмотря на то, что пришлось поволноваться, я даже доволен тем, что молодые люди прошли школу выживания и это пригодится на всю оставшуюся жизнь, да и само учение останется в памяти у них навсегда.  Надо ли так случиться, что по закону подлости в тот день в Таскино, в этот городок, прибыл инспектор политуправления полковник Губин В.И. который по своим каналам услышал о происшедшем и раздул кадило на весь округ, что командиры специально это сделали для того, чтобы поиздеваться над солдатами. Как будто командиры были в это время не с ротой, а в тепличных условиях. В настоящее время Вам трудно понять роль и значение такой категории военнослужащих, как политработники, но в наше время эти представители коммунистической партии в армии еще играли роль защитников оскорбленных и униженных солдат от беспредела командиров. Вот этот защитник представил происшедшее как беспредел командиров и издевательство над солдатами.  Вот так просто можно перекроить события, и там где я увидел мужество и самопожертвование, там он увидел издевательство. Пришлось какое-то время доказывать, что ты не верблюд.
Это было мое последнее учение. Дело в том, что у нас произошла смена руководства и на место начальника управления - заместителя командующего войсками округа по гражданской обороне  генерала Янушкевича В.А. пришел генерал Недельчук И.П.. Крайняя противоположность своего предшественника. Если Янушкевич был волевым, решительным и рисковым человеком, то этот (мне даже не хочется упоминать эту фамилию в повествовании) был по натуре трус, размазня, бесхребетник и патологический ворюга. Когда я доложил ему замысел следующего учения, он замахал руками и потребовал все переиграть,  никаких выезд за пределы военного городка, а о десантировании, спусках с вертолетов никаких разговоров не может быть, не дай бог что случиться. Хорошо, что я через полгода уволился в запас из вооруженных сил, а то бы повесился с тоски и безысходности.
То, о чем я сейчас расскажу для настоящего времени, для современных людей не представляет особого интереса, но для того времени это для меня представляло определенный интерес.
Осень 1986г. Тобольск. Небольшой городок на востоке Урала, даже точнее  севернее Тюмени. Здесь в конце восьмидесятых годов  построили огромный нефтеперерабатывающий завод и при нем, как мы говорим, “посадили” полк гражданской обороны. Вот в эту часть и мне периодически приходилось приезжать. Путь туда был не простой. Как правило, мы добирались до него на поезде. Что мне запомнилось и удивило. Поезд был пассажирский и всегда сильно опаздывал, по той причине, что вперед пропускал  товарные составы со строительными и другими  грузами, а дорога была в то время еще однопутная, шел так называемый северный завоз. А поездов с грузами шло так много, что нам приходилось стоять  несколько часов. Вот так интенсивно шло плановое освоение нефтяного Севера. Большевики знали, что только нефть может спасти этот общественно-политический строй и нашу неэффективную экономику.
Добираться от станции приходилось на пароме на другой берег. Город стоит на самом берегу Тобола. В двух уровнях. В низине, непосредственно у воды, старый город, а наверху,  на верхнем ярусе Новый город. Чем примечателен этот город, так это Кремлем. Это единственный сохранившийся Кремль к востоку от Урала. Белоснежный красавец кремль возвышается над городом и над всей округой. В нем находится краеведческий музей. Командир полка подполковник Ефимов организовал мне посещение музея. Так как не так уж часто в Тобольске появляются “настоящие” полковники, экскурсию по музею со мной проводил  сам директор музея, молодой симпатичный человек.  Время было уже позднее, ибо я смог от своих дел освободится только после 18 часов, так что как мы не спешили, а закончили только после 20.00. Потом посидели в кабинете, и после небольшой дозы коньяка, директор с заговорщическим видом открыл свой сейф и показал свои тайные документы. Это был фотоальбом начальника охраны последнего Российского  императора Николая II полковника Кобылянского, в котором были фотографии, свидетельствующие о пребывание Николая II в Тобольске, куда  он был сослан Временным правительством.
Для того времени это был  для директора музея Поступок с большой буквы. Я с интересом посмотрел весь альбом, и был приятно удивлен простому спартанскому быту императора. Он был изображен в повседневной жизни, и все говорило о том, что он очень любит свою жену и детей, обожает животных, весьма демократично относится к прислуге и охране, не чурается попилить и поколоть дрова с солдатами. Не надо забывать, что в то время еще была сильна КПСС со своим боевым отрядом - КГБ. Еще только зрела в мыслях Политбюро идея уничтожения Ипатьевского особняка в Свердловске, где была уничтожена семья последнего императора.
Потом это стало обычным явлением, когда распахивали все тайные дела, а в то время я как бы приобщился к исторической тайне. Меня поводили нелегально по местам обитания царской семьи, без афиширования походили по дому бывшего губернатора, где они жили, мне удалось сфотографировать эти места. Тобольск интересный город со своей необычной историей. Здесь и памятник Ермаку Тимофеичу, открывателю для нас Сибири, место его гибели непосредственно около Тобольска, здесь жил и создал знаменитого “Конька-горбунка” писатель Ершов. На монастырском кладбище на территории Кремля рядом с могилой Ершова покоится прах декабриста Кюхельбеккера. Это только, как говориться, навскидку вспомнил о тех, кто делал историю не только Тобольска, но и всей России. 
Еще одно событие пришло на память. Вот сейчас Вы, мои внуки, уже не детского, а зрелого возраста, Скажите мне, как много времени и сил надо затратить, чтобы воинская часть сегодня сформированная, могла бы выполнить свою задачу по предназначению. При этом солдаты в этой части на 90% не служили по этой специальности, а многие вообще не служили в армии. Я хочу описать небольшое событие, участником которого я был.  Это было непосредственно перед увольнением в запас. Как я уже говорил в нашей системе войск ГО ежегодно проводились в летнее время учебные сборы офицеров, сержантов и солдат запаса (в народе они назывались “партизаны”).  Если раньше я руководил развертыванием таких частей и их  учебными сборами, которые мне достаточно знакомы, например механизированные, химической защиты т.д., то на этот раз пришлось заниматься подготовкой отдельного  десантно-переправочного  батальона.
 Этот батальон дислоцировался в п.Таскино , что под Красноярском. Техника батальона была на 100%, а это ни много, ни мало штук 18 тяжелых КРАЗов с понтонами, 11-12 ПТС (плавающие тягачи средние) каждый способен взять на себя до 100 человек во всеоружии, т.е. роту, или погрузить и переправить автомобиль ГАЗ-66. Кроме того штук 6 буксирных  катеров  и многое еще всего.
Приняли людей, переодели, разместили лагерем в палатках, и стали разбираться с кем же нам идти в “бой”. Во - первых, в батальоне не было ни одного кадрового офицера, все из запаса. Во – вторых, нам по нарядам округа отдавались те кадры, находящиеся в запасе, которые уже не годны в боевые части округа, как правило, это были люди выбывшие из запаса первой категории по возрасту, то есть за 35-40 лет, были несколько человек по 49 лет, т.е. мои ровесники. Надо ли говорить, что в своем большинстве эти люди или вообще не служили в ВС, или забыли когда это было.
И вот нам надо было с ними на 7-й день выйти в поле на учения и осуществить переправу войск (условных) через 130 метровый рукав реки Енисей (на остров). Но у нашей категории людей было одно неоценимое качество, они имели колоссальный жизненный опыт, они не были похожи на тех солдат, которых я принимал в учебный полк после школы. Это были люди, умудренные жизнью.
В первый же день разобрались, что из всей массы воинов (300 с небольшим человек) имеется два воина, которые когда-то служили в десантно-переправочных частях понтонерами, и один, который служил механиком-водителем ПТС. Таким образом, нам надо в короткое время, буквально 5-6 дней подготовить с помощью этих “инструкторов” 18 расчетов понтонеров и 11 механиков-водителей ПТС.  Сам же я всю эту технику в непосредственной близости увидел впервые.  Но у меня был громадный опыт в организации боевой подготовки, а у этих мужиков, переодетых в униформу было огромное желание познать новое, непривычное, почувствовать себя воином и конечно жизненный опыт. Вот с этим багажом мы приступили к подготовке. С механиками ПТС занялся непосредственно я сам, все же это была гусеничная машина и мне танкисту ближе, чем понтон. А на понтонах стал заниматься майор Цыганков, приданный специалист инженерной службы.
Таким образом, в конце второго дня нашего сбора у нас было подготовлено четыре инструктора ПТС и человек десять  если не понтонеров, то хотя бы знающих  что это такое, куда надо вставлять лом, куда ударить кувалдой, чтобы произошло зацепление секций. В конце  третьего дня  у нас по лесным дорогам уверенно двигались 11 гусеничных транспортеров,  а на суше достаточно уверено работали ломами и кувалдами 18 понтонных расчетов. На четвертый день все пошли на воду,  благо, что в 300 метрах от лагеря имелся небольшой пруд,  и начались тренировки по подходу к воде и сбрасывания в воду понтонов, затем их подъем на КРАЗы и так все 18 расчетов. Потом тренировки по  стыковке понтонов и формирование паромов и затем соединение их в наплавной  мост. Тут же механники-водители ПТС отрабатывали вход в воду и выход из воды, переход с гусениц на водометы и наоборот.
 На 7-й день сбора с утра мы совершили 30-км. марш и   вышли к реке Енисей. День потратили на рекогносцировку, на уточнение всем задач и подготовку техники к воде. А на следующий день смело, без всяких сомнений выполнили весь объем работы по наведению переправы. Начали со сброса и стыковки паромов, затем стыковали и делали большегрузные паромы потом их соединили в мост и по этому мосту на остров переправили несколько КРАЗов, чтобы удостовериться, что все у нас получилось. Кстати войсковой понтонный мост строится не поперек, а вдоль реки, а потом заводиться по течению катерами и перекрывает реку. От выполнения этой задачи я получил истинное удовлетворение, и не только я , но и все участники этого мероприятия.  Но самое главное, почему у нас все получилось, и было проделано без каких либо санитарных потерь, без нервотрепки, потому что действовал я самостоятельно, никто из начальства не вмешивался в мою работу и я за это им благодарен.
Не могу не вспомнить один эпизод,  характеризующий внутреннее состояние офицерской среды того времени.  Этот год был аттестационный, то есть в этот год каждый офицер будет оценен и определится его перспектива на ближайшее время. В управлении я был председателем аттестационной комиссии. К этому времени у нас появился на освободившуюся должность один офицер, который, мягко говоря,  не всем понравился. Это был майор Миляев, как потом выяснилось, сынок  начальника штаба ГО Новосибирской области.             Нагловатый, не в меру (если есть такая мера) хамовитый офицер, этакий барчук. В то время еще в силе была КПСС, в армии функционировали политорганы и партийные организации. Практиковалось  в системе марксистско-ленинской  подготовки офицеров в качестве индивидуальных заданий написание и защита рефератов. И вот мне выпала тема реферата “О чести и достоинстве офицера”. Я добросовестно выполнил это индивидуальное задание, в котором, опираясь на характеристики реально существующих офицеров нашего управления, показал их в сравнении и оценил их деловые и моральные качества  с точки зрения таких нравственных категорий как честь и достоинство. Это были майоры Миляев и Чебыкин. Два антипода, но один со своим трудолюбием и скромностью остался в Новосибирске, пройдя должности старшего офицера отдела, старшего преподавателя курсов ГО и начальника отдела. Другой со своим хамством, умением угодить начальству, очень  быстро оказался в Москве помощником заместителя министра МЧС,  занимаясь своим излюбленным делом - решая хозяйственные дела своего патрону,  угождать такие люди умеют.
Надо ли много говорить, какова была реакции этого майора  и его папаши, когда я озвучил свой реферат перед офицерской аудиторией,  и все выложил открытым текстом. Но, тем не менее, несмотря на то, что этот молодой человек только занял достаточно высокое место в управлении ГО округа,  ему начальник отдела пишет положительную характеристику и рекомендует на выдвижение. Я знал, откуда дует ветер, дело в том, что генерал Янушкевич и полковник Миляев были повязаны нечистоплотными делами, как говорится рука руку моет.
Тогда я,   будучи председателем аттестационной комиссии,  обойдя всех членов нашей комиссии,  решили, что такого вывода делать нельзя и пишу вывод аттестационной комиссии “Соответствует занимаемой должности”. Пришлось Янушкевичу смириться с этим выводом, но какого было мое возмущение, когда я немного спустя, увидел случайно, что аттестация переделана и нашему молодому барчуку зажгли зеленый свет для дальнейшего взлета в Москву, а затем  к посту помощника заместителя министра МЧС. 
Тем не менее, папаша Миляев не мог простить мне такие выпады против его отпрыска и при увольнении в запас он меня через своих доверенных лиц предупредил, чтобы я не расчитывал на трудоустройство в его хозяйстве (штабе области).
Это были годы,  когда к власти пришел Горбачев и появились первые ростки демократии, это были годы бездумной борьбы с пьянством, когда всех нас унизили и растоптали.  Именно тогда появилось кинолента режиссера Говорухина “Так жить нельзя” и этот лозунг в последующим был взят на вооружение многими самоубийцами, которые не выдержали такого унижения и позора, рожденного безысходностью, кончали с жизнью, написав эту последнюю фразу.
Во главе этой антиалкогольной кампании как всегда стояла партия и главный борец с пьянством секретарь ЦК КПСС Лигачев Е.К., а в армии политорганы и партийные организации. Действительно, для того,  чтобы делать большие глупости,  надо иметь много ума. Уж что, что, а глупостей наделали в ту пору не мало. Совсем как у классика – “Горе от ума”.  Тут же был организован партийный  сыск и система доносительства. Об организованных пьянках незамедлительно становилось известно руководителям политорганов и заместителям по политчасти и начали лететь головы. Тогда многие хорошие офицеры потерями партийные билеты а, следовательно, и всякую перспективу по службе. Организованные посиделки прекратились, но их не стало меньше, они раздробились и ушли в подполье, по квартирам и кухням, но и это преследовалось и было наказуемо. Норму приобретения водочных изделий сократили до двух бутылок в месяц на одного человека. Нормировалось, не только водка, но и все  что продавалось. Были заведены карточки на все, кроме хлеба, вплоть до соли и спичек, не говоря уж о мясе и сахаре. Но это будет несколько позднее, а пока, чтобы получить свой лимит спиртного,  надо было выстоять огромную очередь и приложить немалые усилия, чтобы тебя не раздавили и не вытолкали из очереди. Пиво было вообще недосягаемым напитком. Бутылочное пиво практически исчезло из свободной торговли и стало распродаваться среди близких и знакомых,  ящиками через “черный” ход.
За разливным пивом стоять практически было невозможно. Пивные ларьки оккупировали так называемые “душманы”, которые распределяли, кому, сколько дать, а кто не достоин этого напитка. Очередь в эти пивные ларьки тоже стоила отдельных денег, и этим занимались тоже “душманы”.
Апрель 1988 года. По всей вероятности, это последняя или предпоследняя командировка перед увольнением из ВС. Проверка механизированного полка ГО в пос.Таскино по итогам зимнего периода  обучения. Скоро распрощаюсь с армией, состояние трудно определить однозначно. С одной стороны так много отдано ей и так я врос в нее, что не мыслю, что я смогу делать без этих, привычных мне, дел. Да и закапывать свой колоссальный опыт не хочется. С другой стороны, накопилась огромная усталость не столько физическая от этих командировок, сколько моральная, от того, что творится в армии, кто тобой командует, почему к руководству пролезают хапуги и откровенные ворюги, люди без чести и совести. Но, тем не менее, 8 декабря 1987 года мне исполнилось 50 лет, а уже 9 декабря я написал рапорт, с просьбой уволить меня из рядов Вооруженных Сил по выслуге лет.  Я и не мыслил по другому уйти из Вооруженных сил, как  с честью и достоинством и считал что другого я просто не заслужил, как вдруг  все перевернулось с ног на голову.
Закончилась проверка полка в Таскино (под Красноярском), и я  как председатель комиссии, как принято в субботу после обеда делаю разбор результатов проверки, выставляю полку неудовлетворительную оценку, определяю сроки для устранения недостатков и меня отвозят в аэропорт Емельяново и через час с небольшим я снова в Новосибирске.  Но как раз в то время, когда я летел в Новосибирск, в полку случилось ужасное происшествие. Два прапорщика из полка, оба заведующими складами,  возвращались на своих машинах с какой-то пьянки и устроили гонки на своих “жигуленках” на  трассе Красноярск-Емельяново где и  создали аварийную ситуацию.  Перевернулась машина в которой ехала семья из четырех человек, трое скончались на месте.
В воскресенье меня вызвали в штаб округа, отвезли в аэропорт Толмачево, посадили в самолет командующего округом ТУ-104 и я вместе с начальником политуправления округа, членом Военного совета генерал-лейтенантом Овчинниковым улетел в Красноярск на разбор происшествия. Обстановка была удручающая, настроение препоганое. Я чуствовал, что командованию округа нужен был козел отпущения и, по всей вероятности, они его сделают из меня. Обстановка усугублялась тем, что буквально за несколько дней до этого события был обнародован приказ Министра обороны СССР о подобном происшествии в каком-то округе со всеми выводами и вот повторение у нас в СибВО. Казалось бы, никакого прямого повода нет, чтобы придраться ко мне с претензиями. Оценка полку поставлена “неудовлетворительная”, во время работы в полку ни разу не была налита рюмка, даже по завершению проверки. Разбор проводился с офицерами и этих прапорщиков не должно быть на разборе, когда они уже приступили к пьянке.
Но, тем не менее, у сильного всегда бессильный виноват. Через неделю по всем частям округа был разослан приказ, в котором освобождается от должности командир полка и представляется Министру обороны для снятия с должности и назначения с понижением, а на  полковника Бочкарева Б.В. представить  документы для увольнения из Вооруженных сил. Вот так. При том, что документы на мое увольнение уже были в движении, и осталось только дождаться выписки из приказа Министра обороны.  Но, тем не менее, это был тяжелый моральный удар.  На моем примере учили других, как жестоко могут расправляться наши руководители на упущения по службе, особенно в вопросах воинской дисциплины. Впрочем, в истории нашего государства и КПСС и не с такими людьми, как я, расправлялись жестоко, беспощадно, так, что это уже система партийного руководства. Я был настолько морально потрясен, что до самого последнего дня службы чувствовал, как будто меня вываляли в дерьме. А через  месяц  пришел приказ об увольнении в соответствии с теми документами, которые были направлены до этого происшествия, меня уволили со всеми причитающими мне льготами, пенсией в 250 рублей и с правом ношения военной формы.
Вот так бесславно закончилась моя 33-летняя служба в Вооруженных силах СССР.

Не дай-то Бог нам  жить в эпоху великих  перемен (май 1988-ноябрь 1992)
Эти годы сменяли друг друга  как в калейдоскопе.  С одной стороны я наслаждался свободой, дачей, машиной, общением с собакой, полным отсутствием серьезных обязанностей. Что хочу, то и делаю. Но с другой стороны обстановка в стране настолько, по сравнению с прошлыми десятилетиями,  быстро изменялась, что я не в состоянии ее отслеживать и реагировать.
В эти годы моим основным делом было работа на даче. Переоборудование, доделка, доведение ее до своего понимания, а в качестве хобби была работа, на которую я отправлялся через три дня на сутки. По рекомендации полковника Романенко, моего бывшего подчиненного, который в это время был начальником штаба ГО области, с 1 декабря 1988 года я стал работать, а правильно сказать служить в качестве оперативного дежурного ГО Новосибирской области. 
А через неделю , 6 декабря 1988 года, случилось сильнейшее землетрясение в Армении, с эпицентром близ города Спитак. Тогда по приблизительным данным погибло более 40 тыс. человек.  Сейчас, когда существует и себя оправдывает структура МЧС, даже трудно себе представить как не просто в то время было организовать розыск и спасение людей, разборку завалов,  поиск и захоронение тел погибших, идентификацию их тел, оказание помощи пострадавшим людям. оказавшими без крыши над головой, в один момент потерявшими все, что нажито не одним поколением.
Тогда надо было на заседании правительства создать комиссию, определить председателя комиссии, сосредоточить  и скоординировать усилия всех задействованных ведомств и многое другое. Это сейчас есть люди, которые знают сразу, что надо делать в этой ситуации и не надо никакого заседания правительства и никакой правительственной комиссии. Буквально, не позднее 3-х часов, из аэропорта Внуково вылетает дежурная смена Центрального аэромобильного спасательного отряда  (“ЦЕНТРОСПАСС) со всем снаряжением и с поисковыми собаками, и приступают к работе по спасению людей, за ним следует мобильный госпиталь медицины катастроф “Защита”. Это уже силы, как говорится, второй и третий эшелон. А первыми вступают в действие спасательные службы регионов, областные и городские спасательные отряды и региональные, т.е. федеральных округов.
Но я в общем то не об этом хотел обратить внимание. Я заступил утром на дежурство и, казалось бы,  это произошло так далеко от Сибири и Новосибирска, что не должно особо отразиться на моем дежурстве. Но произошло все наоборот, и если бы я не был сам свидетелем и участником этого явления, я бы вряд ли поверил в это. Буквально сразу же после сообщения  по радио и телевидению о происшедшем землетрясении на мой телефон обрушился шквал звонков. Люди интересовались, чем они могут помочь пострадавшим, нужны ли добровольцы, можно ли сдать теплые вещи для пострадавших и куда, нужно ли сдавать кровь и куда явиться для ее сдачи, нужны ли специалисты в район бедствия и т.д.
Таким образом, все дежурство прошло в каком-то кошмаре. Я не мог не только отлучиться пообедать, но и в туалет. Телефон звонил сразу же, как только я клал трубку на аппарат. Это было удивительное единение людей в желании помочь людям, попавшим в беду. Но мне кажется, что это было последнее явление  социалистического лозунга “Человек человеку друг, товарищ и брат”. Сейчас вряд ли такое возможно по отношению к другим народам, тем более, кавказским.

А тем временем в ту щель в тоталитарной цензуре, что так неосторожно приоткрыл М.С. Горбачев (Генеральный секретарь ЦК КПСС, а впоследствии и Председатель Верховного Совета СССР) устремился все расширяющий поток, в прошлом запрещенной, информации. Здесь то мы узнали, что никакого штурма Зимнего дворца не было, потому что его никто практически не оборонял, а была элементарная охрана, гораздо меньшая, чем сейчас охраняют здание правительства. Что автором тотального террора был наш дорогой и любимый В.И.Ленин и Л.Д.Троцкий. Что у набережной напротив Зимнего дворца стоит на вечной стоянке совсем не крейсер “Аврора”, а какой-то другой корабль, а корпус “Авроры” догнивает  где-то в затоне на свалке отживших кораблей. Что военные кадры для фашистской Германии в 30-е годы готовились на учебных центрах СССР, танкисты в Казани, летчики в Липецке, химики в учебном центре “Шиханы” в Саратовской области   и т.д. Наверное, хорошими нашими учениками были генерал-полковник Гудериан и маршал  Маннергейм. Мы узнали, что в годы второй мировой войны наша страна потеряла более 20 миллионов человек, да столько же в предвоенные годы в результате тоталитарных репрессий под руководством вождя всех народов И.В.Сталина. Разве в то время могли мы представить себе, в марте 1953 года (время смерти Сталина) в тюрьмах и лагерях находилось более  2,5 млн. советских людей, в том числе только за так называемые “колоски” более 1,2 млн.
Но, как всегда, всякое положительное качество в превосходной степени переходит в  отрицательное, так и у нас в это время безграничная свобода превратилась в анархию и вседозволенность.
В результате информационного прессинга стало на глазах раскачиваться нерушимое здание страны Советов. Рассыпались последовательно все те обручи, что стягивало и цементировало его. По инициативе самого Генерального секретаря  Горбачева начало  разрушение структуры КГБ, одновременно под нападками средств массовой информации проходила дискредитация армии, и все это усугублялось катастрофическим падением производства и инфляцией.  От нерушимой дружбы народов ничего не осталось. Повсеместно на окраинах империи начались пожары националистической борьбы. Прибалтика в этом ряду оказалась первой, но она все же стала отдаляться и рвать связи “дружбы” более, менее цивилизовано. Но вот в Закавказье, на Кавказе и в Средней Азии кровь хлынула рекой.
Самыми трудными были 1991-1993 годы. Правда по этому поводу есть такая притча, что когда одного мудреца спросили, когда ему было трудно жить, он ответил, что первые пятьдесят лет.  А на вопрос о дальнейшей жизни он ответил, что дальше было еще труднее. Так и в этом случае, все относительно и для кого как. Для одних  это было время захвата народного добра, его распродажа, разворовывание,  захват стартового капитала. Это могли сделать все те, которые  имели хоть какую-то власть, прежде всего партийную, это и директорский корпус, это были комсомольские функционеры, которые благодаря своим связям и энергии, а главное знанием обстановки,  первые стали организовывать разные кооперативы, акционерные общества, скупать ваучеры, захватывать собственность, которая валялась бесхозной. Ну а остальным, все остальное, то есть только безучастно наблюдать всю эту вакханалию и беспредел. Таким образом, это не был в полном смысле слова передел собственности, просто собственность узаконилась в руках тех, кто ей практически владел.
Самый трагический, но и самый важный год в перестройке и  в реформировании существующего экономического и политического строя   был год 1991. В марте этого года премьер-министр Правительства  РФ  Е.Т.Гайдар, внук  знаменитого Аркадия Гайдара, доказал Ельцину необходимость перехода от принципа контроля цен, к свободным рыночным ценам. Это он сделал и всю ответственность взял на себя, за что и, в конце концов, пострадал, но главное он заставил нас прыгнуть в неведомое. В то время только он и его единомышленники знали к чему это должно привести. И действительно, через тяжелейший год на месте пустых прилавков, магазинов без покупателей появилось изобилие товаров, но для их приобретения уже нужны не такие деньги, какие были у нас, а гораздо больше. Сейчас на рынках трудно пройти от обилия продуктов и продавцов, а в то время рынки были пусты. За прилавками в огромном торговом зале 3-4 продавца и ни одного покупателя.
По моему глубокому убеждению, три главные личности в новейшей Российской истории, которые смогли двинуть нашу  разваливающую махину экономики и начать реформирование системы это Б.Н.Ельцин, Е.Т.Гайдар и А.Б.Чубайс. Может быть, многие имеют другое мнение об этих личностях, но я их оцениваю именно так. Б.Н.Ельцин развалил политическую систему империи и ее инфраструктуру (КПСС, КГБ, армия, правоохранительная система и т.д.) вместе с тем рухнула тоталитарная распределительная  экономика. Ну что поделаешь, если у нашей партии власти – КПСС, не хватило решимости отдать кусочек своей  власти для относительно  свободного развития рыночной экономики, как  это сумела сделать компартия Китая. Вот и пришлось нам пережить еще раз эпоху перемен, когда все до основания разрушается, а потом от нуля начинается создаваться.
Е.Т.Гайдар, этот представитель молодого поколения экономистов-реформаторов, которого Б.Н.Ельцин на свой страх и риск из заведующих лабораторией какого-то экономического институт, сделал вторым человеком в стране - премьер-министром, сделал то, на что не могли решиться ни одна страна СНГ (Союз Независимых Государств). Он заставил нас пережить настоящий шок в жизни, доказав, что если кошка, безусловно, должна лишиться хвоста, то пусть это будет один раз и под основание, чем по кусочкам много раз. Он освободил цены от государственного регулирования и позволил им самостоятельно регулироваться, как это делается в свободных, демократических странах.
А.И.Чубайс сильнейший управленец из породы тех же молодых “волчар” (реформаторов). Как бы мы не злобствовали по поводу его молниеносной приватизации предприятий, но вероятно это был единственный шанс спасти хоть какую-то собственность от разорения и разграбления. Не говоря уж о его дальнейшем шаге по сохранению энергосистемы страны.
Как сейчас помню, как, превозмогая стыд, мы переваривали использованные мясные  кости, которые брали по договоренности из солдатской столовой для своей собаки колли Рема и на этом бульоне варили себе суп.
Другой пример. Инфляция была такая огромная, а ввиду полного отсутствия товаров, денег в обороте было так мало, что в сбербанке (тогда он назывался сберкассой) просто не было наличных денег. И пенсию выдавали по частям, буквально по крохам. При этом их было так мало, что через час после открытия сберкассы они заканчивались.  Вставал в 3-4 часа ночи, брал собаку и шел к сберкассе, чтобы записаться  в очередь для получения денег. Потом передавал список следующему, и все приходили к открытию сберкассы и формировали очередь по этому списку. А ведь и такое бывало, что очередной приходил не через 2-3 минуты, а через 30-40 минут, так и замыкаешь на морозе круги, хорошо, что собака рядом и не так тоскливо и вроде бы безопасно.   Чтобы получить свою пенсию в 250 рублей в мае месяце 1991 г.  мне пришлось вот таким образом ходить в сберкассу 12 раз, правда, это был рекорд.
Август 1991 года. Попытка военного переворота, создание Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП). Но  ввиду явной нерешительности руководства комитета все это оказалось мыльным пузырем. А самое главное, что в душах практически всех простых людей кроме ненависти к существующей системе, ничего не было.  Откровенно не поддержали эту попытку ни средний, основной, офицерский состав армии, ни сотрудники МВД, ни специальные охранные структуры партии в виде разных “Альф” и “Витязей”.
В марте 1991 года произошло важное событие в моей жизни. Я добровольно и демонстративно покинул ряды КПСС, в которой состоял 30 лет. Как-то я уже говорил, что первые сомнения в существующей политической и экономической  системе развитого социализма   во мне закрались   тогда, когда столкнулся с местными органами власти, будучи начальником Оперативной  группы по уборке урожая от СибВО в 1980 году. Потом все происходящее в стране все больше и больше убеждало меня, что мы живем в каком-то ненормальном мире, искусственном, выдуманном мире. И совсем к твердому убеждению я пришел, что все 30 лет молился, как говорится, не тому богу, что партия с момента образования была фактически преступной организацией, и настолько я в этом стал убежденным, что это нашло на меня как озарение сверху. Я незамедлительно написал заявление о выходе из партии буквально побежал отдавать его секретарю, предварительно заплатив членские взносы. Не дай бог дать им повод обвинить меня в меркантильности.
Я это сделал совершенно осознанно и не подпольно. Еще партия стояла у власти, еще действовали партийные комиссии, и еще Б.Н.Ельцин не заявил о своем выходе из партии. Уже тогда я был твердо убежден, что такая преступная организация существовать не имеет право, я наивно полагал, что если я пришел к такому выводу, то и все ведь должны это понимать. В тот момент  я уже прогнозировал развал партии, и нисколько не  сомневался, что не будет Советского Союза.  Более того,  когда на одном из последних партийных собраний  по осуждению литовских коммунистов, выступающих за суверенитет Литвы, была принята резолюция по их осуждению, все проголосовали за ее принятие, на стандартный вопрос “Кто против?”, я единственный поднял руку и сказал: “Пусть живут так, как хотят. Если не хотят с нами вместе жить, пусть живут самостоятельно, насильно мил не будешь”.  Так что  распад империи под названием СССР я встретил как исторически оправданное  и закономерное явление. 
В течение трех месяцев длилась обработка меня со всех сторон, кто только не уговаривал меня в неверности моего шага и необходимости забрать заявление обратно. Наконец, один за другим два расширенных заседания партийного бюро штаба ГО области с попытками воздействовать на меня. Сейчас с улыбкой  можно вспоминать эти события, а в то время каких только собак не вешали на меня, каких только не наслушался я упреков.  Был такой член партбюро майор Едутов, очень активный партиец, а я его запомнил, что, будучи уже полковником он отказался ехать в Чечню после первой чеченской компании  в составе оперативной группы МЧС, конечно по трусости.  Так вот этот молодой человек заявил мне на партбюро, что, мол, если я вышел из КПСС, то сейчас я должен  уехать из Советского Союза, ибо партия и Родина это одна категория.
И вот наконец-то решились проводить партийное собрание штаба ГО области по исключению меня из рядов КПСС. Весь сценарий собрания готовил помощник начальника по пропаганде Холопов. Сперва было зачитано мое заявление, которое повергло в шок  всех присутствующих.
Вот оно это заявление.

                В первичную партийную организацию
                штаба ГО и ЧС Новосибирской области
от члена КПСС Бочкарева Бориса Васильевича


Заявление

      Заявляю о выходе из КПСС, в которой состоял 30 лет. Из 52-х лет жизни 30 лет в организации порождающей общественную ложь и лицимерие в мировом масштабе – достаточно тяжелый моральный груз для меня. Не хочу обосновывать свой поступок, ибо кто хочет понять – тот и так поймет. А кто не хочет, тому и сотни пунктов обоснования мало. Слишком тяжел моральный груз партийных преступлений и я не верю в возможность самоочищения партии от скверны.
Ввиду того, что не имею доверия к партийным руководителям любого ранга, на предстоящих выборах буду голосовать за беспартийного Мананникова, который по духу ближе мне. Поэтому заявление делаю сейчас, чтобы без всякого лицемерия выполнить свой конституционный долг.
Желаю успеха Вам в безнадежном деле строительства коммунизма в отдельно взятой стране.
Приложение: партийный билет № 04772212
1.03.90               
                Бочкарев

Р.S.  Напоминаю, что я не прошу меня исключить из рядов КПСС, а          заявляю о выходе из ее состава, поэтому нет необходимости тратить время на осуждение и заклеймение. Факт свершился. А заклейминть на всякий случай надо, иначе в райкоме не поймут, ведь подавляющее меньшинство, попрежнему господствует над ничтожным большинством.
                Бочкарев.

Минуты 1,5-2 полной тишины и осознание происшедшего. Ведь до сих пор такого не было и в мыслях ни у кого, а здесь, в одном с тобой коллективе, да еще от человека с 30-ти летним партийным стажем такого поступка никто не ожидал. Потом как будто прорвало плотину, в течение 2-3 минут все, не сходя с мест, начали выражать свои мнения, а они были всякие, но в основном осуждающие меня. Потом кто-то вспомнил о том, что я здесь присутствую лично и потребовали меня к барьеру. Пришлось рассказать всем, как я дошел до такой жизни, как решился на такой шаг. Потом были разные вопросы, такие как  “Как вы думаете, вы смогли бы дослужиться до полковника, если бы не были членом партии?”, или “ Вы получили от партии все, не подло ли с вашей стороны покидать ее ряды в такой трудный для нее период?” ну и т.д.  Конечно, я чувствовал себя не совсем комфортно, но, тем не менее, как мог, защищал свое мнение и даже рискнул высказать, что многим здесь сидящим скоро будет стыдно за участие в этом процессе.  Потом по сценарию были выступления наиболее активных коммунистов, затем зачитали гневные письма осуждающие мой поступок  от коммунистов, которые по каким-то причинам не могут лично принять участие в работе этого собрания и даже от соседней партийной организации, городской.  Пришлось напомнить уважаемому собранию, что они меня не исключают из членов партии, а я сам по своей воле ухожу из ее рядов, так что факт свершился и надо просто принять им это к сведению, но конечно они не могли примириться с этой формулировкой. Я не стал дожидаться окончательного решения собрания и так как я в этот период обсуждения  стоял  рядом с дверью, сказал всем “Благодарю за внимание” и покинул собрание. Так закончился мой тридцатилетний стаж пребывания в коммунистической партии Советского Союза. Я нисколько не сожалею о своем поступке, больше того я горжусь им, ибо он был не простой даже по тому времени. После собрания некоторые мои сослуживцы подходили ко мне и одобряли мои действия, более того, говорили, что тоже собираются сделать подобное, но так ни один из них не решился на этот поступок, а в августе 1991 года после провала ГКЧП партия прекратила свое существование как правящая, тоталитарная. Произошло это тихо, спокойно, как будто этого ждали все. Вот тогда-то многие мои приятели без шума и пыли, скромно положили свои партбилеты на стол секретарю и также скромно удалились, не комментируя свои действия.
Года через два, я  в то время еще служил все там же оперативным дежурным, мне позвонил на КП бывший секретарь партийной организации полковник В.Шуцкий, он сдавал дела в связи с переводом в Москву и перебирал свои старые бумаг, попросил подняться к нему. Он мне передал на память мой партбилет и мое заявление о выходе из партии. Так они и не решились передать мое дело в районный комитет КПСС Центрального района, таким образом, мое заявление и партбилет оказались в моем семейном архиве.

Новое назначение. Некоторые фрагменты истории создания Западно-Сибирских поисково-спасательных формирований МЧС России.
( декабрь 1992 – май 1999)
Начало последнего десятилетия прошлого века ознаменовалось в Советском союзе и затем уже в независимой от своих соседей России целой серией катаклизмов и катастроф, что правительство просто не в состоянии было на них реагировать, тем более устранять последствия. Назрела необходимость иметь какую-то структуру, которая этими вопросами занималась постоянно и без всякого напоминания. Такая структура была создана по инициативе одного из депутатов Верховного Совета России последнего созыва, ранее никому не известного Шойгу Сергея Кожугетовича, сыны бывшего  главы правительства Республики Тува. Назвали вновь созданную структуру Государственный Комитетом по чрезвычайным ситуациям (ГКЧС).
Где-то в течение двух лет этот комитет пытался реагировать на чрезвычайные ситуации, но своих сил у него не было и приходилось их заимствовать у местных властей, где это происходило. Но вот к началу 1992 года   вспомнили, что в распоряжении бывшего ВЦСПС (Всесоюзный Центральный Совет Профессиональных Союзов) были кое- какие спасательные структуры. И действительно, ранее у ВЦСПС для обеспечения безопасности горного отдыха и горного туризма существовали Контрольно-спасательные службы, в состав которых входили контрольно-спасательные станции и спасательные отряды. Эти структуры были укомплектованы хорошо подготовленными горными спасателями, которые все имели хорошую альпинистскую подготовку и были оснащены соответствующим альпинистским снаряжением.
Но за годы “Великих перемен” ВЦСПС прекратил свое существование, соответственно прекратилось финансирование спасательных структур, специалисты, оказавшиеся без заработной платы разбежались в поисках заработка, снаряжение и оборудование, автотранспорт и помещения растащили, “приватизировали”, но, тем не менее, что-то осталось и наиболее преданные кадры и кое какое оборудование, Вот это–то и было по решению правительства, по инициативе ГКЧС передано в ведении нового Комитета. На территории Западной Сибири это были Горно-Алтайская контрольно-спасательная служба (КСС) в Горно-Алтайске со своими четырьмя контрольно-спасательными станциями (Ак-Кем, Ак-Тру, Артыбаш и Каракол), Кемеролвская контрольно-спасательная станция в  Междуреченске, Барнаульская контрольно-спасательная служба со спасательными станциями в Бийске и Рубцовске.
Для координации действий, а впоследствии и для руководства этими структурами в Западно-Сибирском региональном центре была создана группа ПСФ (поисково-спасательных формирований).  Так получилось, что я был вынужден прекратить свою службу в штабе ГО области, потому, что появились неполадки с сердцем, все таки, длительное пребывание  в подземном, плохо вентилируемом сооружении  не пошло на пользу моему здоровью. Я решил, что лучше самому уйти из-под земли, чем ждать, когда тебя вынесут оттуда ногами вперед. Буквально на следующий день, после моего увольнения встречает меня Мороз Николай Антонович, это тот полковник, которому я передал по увольнению из армии свою должность начальника отдела боевой подготовки, и предлагает мне эту вновь введенную должность-начальника группы поисково-спасательных формирований. Честно говоря, я, не задумываясь, согласился, ибо это был декабрь1992 года и мне нечем было занять себя.
22 марта 1993 года я, оформив себе командировку, выезжаю поездом в Междуреченск. В Кемеровскую поисково-спасательную службу (так они стали называться в системе ГКЧС). Первоначально я планировал поехать в это время в Барнаул, но так получилось, что в это же время в Барнаул для празднования какой-то годовщины начала освоения целинных земель Алтая прибывает Председатель ГКЧС Шойгу С.К.      Естественно, я решил, что мне как-то ни к чему в это время быть в Барнауле, ведь все руководство службы будет отвлечено на него, а я буду как-то в стороне и я решил не мешать Шойгу выполнять его функции и переделал командировку на Междуреченск. Накануне я по телефону переговорил с начальником Кемеровской ПСС Череповым Юрием Петровичем, что меня встретит машина в Новокузнецке и довезет  до Междуреченска ( 100 км).
И вот начинается самое интересное, ради чего я начал свое повествование. Рано утром 23 марта я прибываю на станцию Новокузнецк, меня никто не встречает, на привокзальной площади много встречающих машин, но буквально через 10-15 минут она опустела и я оказался в гордом одиночестве. Решил добираться самостоятельно на автобусе, благо, что автовокзал  тут же рядом. Ближайшим рейсовым автобусом за полтора часа доехал до Междуреченска, решил начинать поиски службы с администрации города, куда я добрался пешком, благо, что городок не велик.
Захожу в здание администрации, спрашиваю у охранника, где размещается штаб гражданской обороны, поднимаюсь на четвертый этаж. Помещение штаба напоминает Смольный в октябре 1917 года. На столе крупномасштабная карта, вернее ее ксерокопия, вокруг столпились какие-то люди, по всему видно не малого ранга местного разлива. Я скромно представился и поинтересовался, как бы мне добраться до местной поисково-спасательной службы. Вот здесь-то меня и просветили, что пока я ехал в поезде, в районе Междуреченска потерпел катастрофу пассажирский самолет А-310 и что практически вся поисково-спасательная служба  в районе этой катастрофы. Сообщили в службу о моем прибытии, оттуда быстро пришла машина и вот я захожу в помещение той организации, с которой мне предстоит работать. За столом с телефонной трубкой у уха сидит какой-то бородатый дед. Оказалось, что это и есть начальник местной ПСС Черепов Юрий Петрович.  В последствии  мы стали с ним друзьями, а эта кличка  “Дед” так и осталась за ним.  Черепов ввел меня в обстановку, сообщил, что ждет вертолет из Барнаула с усилением от Барнаульской службы, что должны прибыть еще нештатные спасатели из числа добровольцев-общественников. Скоро прибыл вертолет, который приземлился прямо напротив нашего здания на школьном стадионе. Сразу в помещении службы стало шумно и тесно, встретились многие старые знакомые, друзья, участники походов и восхождений. Но это было не долго. Быстро разобрались, кто летит, кто остается. Погрузили имущество, палатки, продовольствие, спирт “Рояль” в большом количестве и улетели, со всеми и улетел Черепов Ю.П., оставив меня на хозяйстве у телефона с еще одним  спасателем  с  радиостанцией “Ангара”.  Вот таким образом мы вдвоем двое суток дежурили, поддерживая постоянную связь по радио с лагерем спасателей, который был разбит в непосредственной близости от разбившегося  самолета и по телефону с оперативной группой Западно-Сибирского регионального центра  МЧС, находящейся в Новокузнецке.
Как потом выяснилось, самолет с 176-ю пассажирами на борту потерпел катастрофу по элементарной нашей российской безалаберности и разгильдяйству. Во-первых, 1-й пилот взял с собой на борт своего 15-ти летнего сына, во вторых, он посадил его на место второго пилота и позволил ему порулить. Во-вторых, в  результате этого руления  самолету был дан запредельный угол снижения, после чего  он стал пикировать и, несмотря на все усилия всего экипажа, не удалось его вывести из пике, не хватило высоты. Все это было зафиксировано самописцами и. прежде всего в переговорах экипажа, правда, это переговорами нельзя было назвать, скорее  всего, это были матерные вопли.
Спасателей допустили к работам по эвакуации тел и фрагментов тел погибших только через сутки. До этого следователи и оперативники  искали “черные ящики” и еще что-то, по всей вероятности мешки с деньгами. После этого место катастрофы было разделено на квадраты, квадраты пронумерованы и в этих квадратах стали работать следователи. Они делали описание и фотографии всего, что было в квадрате и в каком виде, обыскивали тела  погибших, делали описи вещей и только после этого спасатели забирали тело, или его фрагменты и укладывали в полиэтиленовые черные мешки и несли к санитарным машинам. И так эта работа проходила в течение почти четырех суток, в том числе и в темное время под свет прожекторов.
Работать приходилось в глубоком снегу, (до 1,5-2-х метров), не надо забывать, что это было во второй половине марта. Следовательно, под снегом была вода, ко всему прочему снег был пропитан авиационным керосином, которого было вылита не одна тонна. Так, что условия работы были тяжелейшие. Я правильно сделал, что сам туда не поехал, трудно представить в кого бы я там превратился в своей  цивильной одежде и в ботиночках. Место катастрофы посетил и министр Шойгу и лично убедился, что при отсутствии элементарного оборудования работа спасателей очень не эффективна, а многое они вообще не в состоянии сделать. После этого случая началось оснащение спасательных формирований различным оборудованием и снаряжением.
В короткие сроки мы получили в достаточном количестве комплекты гидроинструментов, пневмо и электроинструменты, резиновые многоместные (до 10-и мест) лодки с моторами, аварийно-спасательные автомобили различных модификаций, снегоходы и даже катера на воздушных подушках.
Вот таким образом я познакомился со своими спасательными формированиями.  Немного о начальнике Кемеровской ПСС Черепове Юрие Петровиче. Очень интересная личность. Работал на шахте в Междуреченске горным мастером, работал хорошо. Даже очень хорошо, если получил от Советского Правительства звание Героя Социалистического Труда. Потом партия его привлекла на партийную работу и к концу 90-х годов Черепов Ю.П. ни много ни мало, уже первый секретарь Междуреченского горкома КПСС, то есть хозяин города. В конце 90-х годов и в начале последнего десятилетия 20-го века, в Междуреченске прокатилась волна забастовок шахтеров, это были первые забастовки за все время существования советского строя. Это потом, после Междуреченска, они стали обыденным явлением, а тогда они привели всех в шоковое состояние. Партийная номенклатура, конечно,  нашла крайнего в лице первого секретаря Междуреченского горкома партии и расправилась с ним. Не могли же они обвинить себя, что до такого состояния довели страну своим семидесятилетним правлением. Тот, кто был вторым после Черепова Ю.П. (имеется в виду вторым секретарем горкома) – стал первым, заняв его кресло. Затем, после развала партии и Советского Союза, он автоматически превратился в главу администрации города Междуреченска, так, что были еще люди у власти, которые знали Черепова и не дали ему пропасть в небытие. Когда надо было назначить руководителя вновь создаваемой спасательной структуры, Черепов сам предложил свою кандидатуру и был назначен начальником Кемеровской ПСС.
После этого было много спасательных мероприятий в которых участвовали наши спасатели. Попробую на память перечислить наиболее запоминающиеся:
- Сахалин. Поселок Нефтегорск –землетрясение. Спасатели почти со всех формирований в нем приняли участие.
- Поиск группы Кемеровских инструкторов (четыре человека) на горе Белуха. Не нашли, вероятно, покоятся под 70-метровым завалом снежной лавины.
- Обрушение перекрытия в казарме Томского училища связи. Разбор завала, поиск и спасение пострадавших.
- Взрыв газа в доме в г.Бийске. и т.д.
Вероятно, я напрасно начал перечисление спасательных мероприятий, их просто невозможно все перечислить, да и память уже подводит.
Октябрь 1998 год. Почему помню, да потому что имеется видеокассета этого события. Горно-Алтайская ПСС, плановая проверка. Но вот приходиться прерывать проверку. По радио передали со спасательной базы Ак-Кем, что у них пострадавший с тяжелым обморожением ног. Требуется срочная эвакуация. Единственный вертолет на аэродроме, на который за последнее десятилетие не садился ни один самолет нам готов оказать услугу, как говорится за отдельную плату. Требуется только гарантийное письмо. Нам пока верят, так как ни разу не подводили. МЧС по факту пока без задержки оплачивает спасательные работы. Расстояние около 500 км. Это почти два часа лету. Лететь в горах интересно, но через некоторое время однообразие надоедает. Лес осенний серый, горы покрыты снегом.
Несколько повысился интерес, когда полетели вдоль ущелья Ак-Кем. Летим внутри ущелья. Справа и слева горные хребты. Вертолет на фоне этих громадин кажется размером с комара. Внизу одноименная с ущельем и горой река, она не замерзнет и в морозы.  Монотонный рев моторов начинает действовать как снотворное. Но что-то изменилось в салоне вертолета. С беспокойным, сосредоточенным видом борт-инженер вышел из кабины и, открыв наверху салона какой-то лючек, начинает возиться внутри с отверткой. Это нам не нравиться. Через некоторое время вертолет резко меняет направление, выходит из ущелья и летит явно не по маршруту. Борт-инженер информирует нас, что приборы показывают неисправность в системе питания топливом, поэтому решено залететь в поселок Акташ, несколько в стороне от маршрута, и там сесть на сохранившуюся  взлетную полосу и разобраться с неисправностью.
Когда-то, лет десять тому назад,  поселок Акташ был одним из самых бойких мест на Горном Алтае. По Чуйскому тракту вереницей шли автомашины, в поселке много военных, там дислоцировался отдельный горно-стрелковый полк СибВО. В непосредственной близости работали шахты, где добывали ртуть, важное стратегическое сырье. Теперь ничего этого нет. Теперь в Монголию возить нечего, торговли нет, войск наших там тоже нет, Чуйский тракт захирел. Шахты закрылись, никому это стратегическое сырье не нужно. Горно-стрелковый полк расформировали, сейчас перевалы перекрывать некем.
Ну вот, разобрались с неисправностью, оказывается просто лампочка перегорела. Полетели дальше. Но по пути залетели на метеостанцию, где, не глуша двигателей, выбросили мешок с почтой и взяли почту на отправку. Живут же люди. Метеостанция расположена на самой вершине горы, вершина как усеченный конус, ровная площадка на вершине размером примерно с гектар, ни одного деревца, склоны безлесны и почти отвесны. Вот и все жизненное пространство. Небольшой деревянный домик (избушка) стоял  на самой вершине в полном смысле слова  на семи ветрах, которые никогда здесь не прекращаются, а облака клубились  под ним. Вся инфраструктура представлена  антеной радиостанции и деревянным скворечником-туалетом. Туалет буквально парит в воздухе. Он разместился  на выдвинутых над пропастью двух бревнах, так что тот, кто находится внутри, находится над пропастью в полном смысле этого слова. Я не знаю, за какие деньги здесь обитают люди, но я  бы точно не смог здесь существовать, свихнулся бы умом.
Полет вертолета продолжается, мы опять летим по  ущелью и, наконец, увидели с высоты птичьего полета горное озеро Ак-Кем в своей великолепной красоте, несмотря на серый, мрачный октябрь. Озеро расположено в глубокой котловине между гор, в него стекает масса ручьев из окрестных горных массивов, покрытых льдами, а вытекает небольшая горная речка под одноименным названием Ак-Кем  и течет по дну такого же ущелья до самого впадения в реку Катунь. Вертолет может приземлиться только на небольшой ровной площадке на самом берегу озера, так что  колеса шасси находились в 2-3-х метрах от воды.
База спасателей размещалась у самой воды и представляла собой три строительных вагончиков, так называемые “бочки”. Вот здесь –то и дежурили вахтовым методом, как правило, два спасателя и таких баз от Горно-Алтайской поисково-спасательной службы на Алтае было три. Вахта длилась, когда три месяца, когда и полгода. Ведь добраться до базы не легко. Казалось бы, что могу сделать  два спасателя, хотя и профессионала. Но я убедился в их необходимости. Прежде всего, они отслеживают группы альпинистов и горных туристов на аттестованных маршрутах, могут оказать им при необходимости помощь, в том числе и медицинскую. В тяжелых случаях они по радио дают сообщение на основную базу в Горно-Алтайск, и тогда уже группа спасателей вылетает на вертолете, как это было в данном случае.
Пострадавшим оказался молодой человек лет 35, служащий на одной из  метеостанций. Вероятно, у него не все в порядке с головой. Начитался каких-то книжек о космической энергии, которой человек может заряжаться в горах. Решил почерпнуть этой энергии побольше, а может быть просто одурел от одиночества на своей метеостанции, а возможно просто надо было освободиться от опостылевшего микроколлектива. Факт тот, что он пошел от метеостанции пешком по горам на базу спасателей, но не смог до нее добраться за световой день и пришлось заночевать в горах, это в октябре-то. С метеостанции предупредили по радио, что к ним вышел такой чудак и коль он к вечеру до них не дошел, с утра пошли ему навстречу и нашли его. Он был живой, но, конечно, замерз и самое страшное – обморозил ноги. Я видел его ноги, и даже не профессионалу было ясно, что ступни придется ампутировать. Так что горы ошибок не прощают.
Мы его доставили в Горно-Алтайск, где на аэродроме его ждала машина скорой помощи.
В том же году на базе Ак-Тру произошел трагический случай уже с нашим спасателем. Шли они вдвоем в связке проверять маршрут по снегу вдоль основания горного хребта. И как на грех с горы   прямо на них сорвалась снежная лавина. Хорошо, что она до них дошла в конце своего пути, и один оказался под слоем льда и снега, а другой наверху, так, что он смог по веревке быстро его отыскать и откопать, но он был уже без признаков жизни. Смертельную травму головы ему нанес или камень или кусок льда. Но на этом трагедия не закончилась. Следующая лавина накрывает его снова, а второго  спасателя сносит вниз, вот теперь-то его было трудно найти и пришлось идти за помощью  на базу, там был еще один спасатель. Это была наша первая потеря среди спасателей.
Следующей потерей был заместитель начальника Западно-Сибирского  регионального спасательного отряда Торощин А.Н. Он мне был близким человеком, можно сказать, что мы были друзъями. По крайней мере, я с ним, как ни с кем, мог найти общий язык по любым вопросам. Погиб он не где нибудь, а на самой высокой вершине мира на Эвересте. Он не смог отказать себе в возможности побывать на Эвересте и исполнить свою мечту жизни.
Вместе с группой барнаульских фанатиков-альпинистов они нашли спонсоров, которые профинансировали проект, который заключался в том, чтобы водрузить флаг г. Барнаула на вершине мира и  не когда - нибудь, а в день Победы – 9 мая. Приобрели снаряжение и полетели через Алма-Ату в Катманду. Больше месяца длилась эта операция, в которую входила и акклиматизация и оформление путевки на восхождение. Только за право совершить попытку восхождения на вершину мира необходимо заплатить правительству Непала за каждого восходителя по 10 тысяч долларов. Ничего себе удовольствие! Последний их лагерь был на высоте 8200 (а конечная высота 8882 метра) метров. Но к этому времени они были уже на пределе человеческих сил, а один заболел, простудился, и не стал делать последнее восхождение, кстати,  тоже из того же регионального отряда, что и Торощин. Но погода была против восходителей. Весь день дул сильный ветер и была пурга. Мороз и шквальный ветер погубил в этот день на склонах Эвереста семь человек из разных групп и стран, в том числе от переохлаждения и потери сил погибли два наших товарища. Саша Торощин остался навеки на вершине мира, той вершине, о которой он так мечтал всю жизнь.
Все погибшие остаются там, вмерзшими в вечные снега и лед. Их никто никогда не спустит вниз, потому, что человеческих сил с трудом хватает только на то, чтобы почти  без всякого груза, самому спуститься вниз, а на то, чтобы нести тело погибшего не хватит никаких человеческих сил. Дело в том, что на этой высоте практически безвоздушное пространство и отсутствует кислород, на той высоте летают реактивные лайнеры, но не могут летать вертолеты, предел вертолета, насколько я знаю – 6000 метров.
Не знаю, насколько это будет интересно, но в моей памяти сохранилось такое событие, как проведенные соревнования кинологических расчетов. То есть собак и их инструкторов. Решая вопросы развития поисково-спасательных служб МЧС Западно-Сибирского региона, на определенном этапе назрел вопрос о создании кинологической службы. То есть надо было создать в наших спасательных формированиях такие структуры, которые бы обеспечивали повышение эффективности поиска пострадавших и соответственно своевременность их спасения.  А для этого надо иметь в каждом подразделении как минимум 1-2 кинологического расчета, то есть подготовленных к поиску пострадавших инструктора и собаку.
К собакам-спасателям предъявляются особые требования. Совершенно противоположные от тех собак, которые несут службу в МВД по поиску и задержанию беглых преступников, или по их охране, впрочем, так и в погранвойсках. Собаки-спасатели, в отличие от собак МВД должны людей любить, они не должны быть агрессивными и когда находят человека, попавшего в беду они не должны бросаться на него, а всем своим видом и голосом  показать радость от содеянного. В то же время собака не должна быть трусливой, ведь ей придется работать в самых экстремальных условиях, например в развалинах зданий, после взрыва или землетрясения.  А так как каждая собака от рождения имеет разный характер, то начинается работа с изучения молодняка и отбора  по характеру и способности к так называемому “низкому” чутью, то есть по поиску тех, кто оказался под завалами.
 К слову сказать, в наших службах уже были такие спасатели, любители собак, особенно сильные кадры как человеческие, так и собачьи в Омской ПСС и в региональном спасательном отряде в Барнауле. Нам необходимо было  узаконить их существование, придать официальный статус, выдать им сертификационные документы и на основании этих документов поставить собак на кормовое довольствие. Этим делом мы занялись  вдвоем с Борисом Александровичем Кривушиным, в то время помощником начальника отдела поисково-спасательных формирований Западно-Сибирского регионального центра. Повесил я на него это направление деятельности отдела, несмотря на то, что он панически боялся собак, да и сейчас их не переносит.
К нашему счастью в Барнауле был спасатель, страстный любитель собак, влюбленный в них до фанатизма, звали его Павел Андреев. Впрочем, мы и взялись за это дело в надежде на него, на его фанатизм и профессионализм. Это Паша Андреев, будучи своим  среди собачников, был вхож в кинологические клубы, раздобыл программу проведения сертификационных испытаний и заручился поддержкой лицензированных судей, что узаконило наше мероприятия. Был разработан приказ о проведении этих соревнований,  с одновременной сертификацией расчетов и были направлены приглашения для участия в некоторые другие регионы. Честно говоря, мы не очень расчитывали, что кто-то пожелает к нам приехать в Барнаул, уж очень это дорогое удовольствие,  но как это ни странно, прибыли два расчета из Москвы, из кинологического отряда “Центроспасса” и не кто нибудь, а сам начальник отряда Завадский.  Кстати этого Завадского я впоследствии несколько раз видел на экране телевизора и даже на обложке какого-то иллюстрированного журнала. Оказалось, что мы из всех регионов были первыми в этом новом деле.
Соревнования проводились в окрестностях Барнаула вблизи реки Барнаулка. В лесу на поляне разбили палаточный лагерь, конечно с костром и гитарой. В соревнованиях участвовали и женщины, кстати, одна из них показала со своими собачками лучший результат, Татьяна Запайщикова из Омска. Ну а моя роль в качестве главного судьи и судьи Б.А.Кривушина – не мешать, что-то близкое к свадебному генералу. Надо отдать должное Павлу, да и всем спасателям регионального отряда, подготовительную работу они проделали огромную.
Теперь коротко, для общего развития, в чем суть этих соревнований.
1-й день. 1- этап. Общая подготовка. По-другому говоря, это программа курса молодого бойца. То есть, что должен  уметь делать расчет, независимо от того, где он служит, в МЧС, МВД или в погранвойсках. Выходит расчет на огороженную площадку и выполняет по заданию судьи элементарные вопросы. Такие как выполнение команд “Вперед”. “Ко мне”, “Сидеть”, “Ползти”, отказ от пищи, то есть перед собакой кусок мяса, но дан запрет на еду,   реакция на снаряжение, например как собака реагирует на намордник и многое  другое. Как это ни странно, те, которые потом показали великолепные результаты по основным видам соревнований, в так называемой “начальной подготовке” оказались неуправляемы и непредсказуемы. Например, великолепная такса Татьяны Запайщиковой никак не могла примириться с намордником, и категорически отказалась сидеть вдали от своей хозяйки.
2-й этап. Поиск пострадавших в развалинах. Надо сказать, что место было подобрано отменное. Что-то вроде полигона, куда  были свезены и свалены огромное количество бетонных блоков, вероятно некондиция какого-то бетонного завода. Вот в этих завалах были спрятаны  статисты, из числа спасателей-общественников. Есть такие молодые люди из числа альпинистов и горных туристов, которые группируются вокруг спасательных формирований, вроде клуба по инте6ресам и готовы всегда оказать помощь штатным спасателям или выполнить какую либо услугу.
Таких “закладок” было четыре. Прибывшему на место поиска расчету судья показывает границы района поиска, обозначенные флажками и расчет приступает к поиску. На поиск отводится определенное количество времени, сверх того – идет начет штрафных баллов. Вот здесь-то проявился собачий характер, одни собаки  довольно активно занимались поиском, но только там, где указал инструктор, другие это делали без всякого желания,  но такса Татьяны удивила всех. Она с таким азартом искала пострадавших, с таким, с таким рвением металась по площадке, ныряла в какую-то дыру и через некоторое время выныривала совсем в другом месте, видно было, что  это для нее не работа, это – удовольствие. И найдя пострадавшего, она заливалась восторженным лаем, радуясь сама и требуя того же от хозяйки.
Каждая собака, по-своему реагирует при обнаружении пострадавшего, о чем хорошо знает инструктор. Были и такие, которые флегматично садились у того места, где обнаружен пострадавший и всем  своим видом показывали инструктору - ну вот нашла, что дальше? Далеко не лучшим образом показали себя московские собаки  из “Центроспасса”. Они категорически отказывались продолжать поиск, после того как обнаружили двоих пострадавших. Дело в том, что по условиям соревнований, участникам не сообщалось количество  спрятанных статистов, они должны сами определить, когда прекратить поиск, после обследования участка. Московские же собачки, оказывается, привыкли к тому, что больше двух обнаружений не бывает, и естественно после этого теряли всякий интерес к работе, так уж их приучили на тренировках.
3-й этап был “Поиск пострадавших в природных условиях”. Расчеты на трассу выпускались с интервалом 15 минут. Им предстояло преодолеть не менее 5-ти километров по лесу, ориентируясь по заданным азимутам, при этом направление движения менялось 2-3 раза,  пройти несколько контрольных постов, обнаружить пострадавшего в лесу, оказать ему первую помощь и выйти в определенном месте на берег реки Барнаулка и вот здесь самое главное задание. Надо на песчаной осыпи берега реки найти пострадавших под слоем песка. Были спрятаны три статиста в выкопанных ямах, сверху закрытые фанерой и досками и присыпаны песком. Песчаная осыпь размером с полгектара была на противоположном берегу реки, так что расчетам предстояло ее преодолеть вброд, глубина в пределах 0,5-0,7 метров. Это для человека вброд, а для собаки вплавь. Татьяна свою таксу перенесла на руках.
Пришлось внести коррективы в условия соревнования. Дело в том, что в это время в лесу было много клещей и по прибытию расчетов было видно невооруженным глазом, что на каждом участнике не менее 3-5-ти клещей, а на собаках и того больше. Так, что прибывших на этап вся судейская коллегия быстро осматривала и снимала обнаруженных клещей. К чести участников никто по серьезному не “блуданул” в лесу по азимутам, правда, один московский расчет преодолел реку в другом месте и вышел к месту осыпи по другому берегу. И опять же лучшей оказалась такса Татьяны Запайщиковой.
Последним этапом было “Поиск пострадавших   ночью в условиях  техногенной аварии”. Условием была выбрана железнодорожная катастрофа. Нашли какой-то тупик с двумя завалившимися пассажирскими вагонами, привезли движок и прожектором осветили место “катастрофы”. Сделано, как всегда,  три закладки статистов. И так мы с Кривушиным пронаблюдали всю ночь. Под конец нам уже все это до чертиков надоело, да и устали под утро. Закончились эти мероприятия, когда уже рассвело, и мы с чувством выполненного долга поехали в гостиницу, отсыпаться.
Вот так нам удалось сделать, то, что не делалось ни в одном регионе. Мелочь, но приятное. На следующий год, мы провели еще одно такое мероприятия. Но в этот раз в нем участвовал только Борис Александрович, как крупный специалист кинологической службы. Кстати собакобоязнь у него так и не прошла, по-прежнему старается обойти их стороной, даже если собака на поводке и с намордником. Наверное, надо поподробнее остановиться на этой личности. Для меня он не только интересен, но и пример в некоторых вопросах. Бывший политработник, всю службу отдал служению партии в строительных частях. Зная, что собой представляли в то время строительные части, я прямо скажу, что ему я, мягко говоря, не завидовал. Тем не менее, он стойко перенес  ликвидацию политорганов  в ВС, потерю компартией власти в России, крушение империи под названием Советский Союз. Он всегда заряжал меня своим оптимизмом, в нем всего много и тела и духа.
Судьба преподнесла ему еще одно тяжелое испытание, просто удивительно насколько  легко, по крайней мере, внешне, он его перенес. Случилось это где-то в сентябре на рыбалке на Обском море. Он был с тестем, которому уже за 70 лет. При запуске двигателя моторной лодки разрушился,  вероятно, от  старости, маховик двигателя и его обломками разворотило коленную чашечку. Два года на больничной койке, множество операций на ноге, но ни разу я не видел его удрученным или в подавленном состоянии. Видит бог, я так бы не смог. Удивительная, по моим меркам, сила тела и сила духа.
Даже не вериться, что я живу уже четвертый год в новом тясячелетии. История, как и жизнь, летит стремглав. Все таки, хочется еще раз вспомнить некоторых людей, которые подняли на дыбы российскую историю, почему-то не лежит у меня душа к  воспоминаниям  о Горбачеве. Есть личности значительно сильнее, тот же Ельцин. Он воспринимался мной, впрочем, как и многими, не однозначно. Сперва, его боготворили и были готовы за него бросаться под танки, потом пришло время и к концу 1999 года, к концу века и тысячелетия  его стали воспринимать отрицательно. Он по природе своей боец и чувствует себя комфортно, когда видит перед собой врага, которого надо уничтожить, или что-то разрушить. Он проходит, в так называемое боевое возбуждение, и готов к активным действиям, когда наступает экстремальное состояние. Это его стихия. Он не создан для созидания, слишком долго ждать результата, другое дело что-то уничтожить, или разрушить, результат будет виден тут же. Он страной и хозяйством страны  занимался  по необходимости, но не  получал от этого  удовлетворение, да и годы взяли свое и здоровье было израсходовано на борьбу с компартией, которой он отдал практически всю жизнь. Вот почему его правление в последние годы не было эффективным, а сам он уже воспринимался в народе негативно. Но, на мой взгляд, он все же достоин уважения и своей строчки в истории. Он всегда был человеком поступка и закончил свою карьеру политического деятеля великолепным поступком. Он ушел с политической сцены не только великолепно, но и своевременно, и это произошло впервые за многовековую историю России. А самое главное он не кинул свой ответственный пост на растерзание своре претендентов, желающих порулить страной, а подобрал такого преемника, за которого не стыдно перед всем миром.  Наверное, это была самая большая заслуга Ельцина перед российским народом. Отдать власть в другие руки, ту власть за которую он боролся всю жизнь и, заполучив, свирепо отстаивал от всех, кто посягал хотя бы на кусочек этого пирога, вплоть до расстрела собственного парламента. Так уйти могла только историческая личность, а он был именно такой личностью.  Это Поступок с большой буквы. Вот только за это он достоин уважения. По крайней мере, я так считаю.

С возрастом все чаще задумываешься о бренности бытия, “ничто не вечно под луною”. По молодости как-то не думаешь об этом. Кажется, впереди еще столько времени, что все успеется, а потом вдруг ты уже на пенсии и армия уже в твоих услугах не нуждается и вроде бы еще  на многое способен, и только набрался служебного и жизненного опыта, а тебе говорят – все, ваше время прошло, пора освобождать место новому поколению. И в этом есть глубокий смысл, смысл в том, что в армии, впрочем, как и в других структурах, настоящее дело двигают молодые, с их нерастраченной энергией, с молодецким задором, отсутствием устоявшихся стереотипов и раскрепощенностью. По себе помню, что на новой должности, на новом месте с  интересом, познавая новое, с настоящим боевым азартом мог работать первые три года, а затем интерес пропадает, азарт уходит. Все становиться из года в год до боли знакомым, повторяющимся, все уже идет своим чередом по накатанной тобой колее, все делают свое дело, так как ты их приучил и наступает тоска. Так было, когда я откомандовал танковым полком шесть лет и готов выть по-волчьи. Согласен был на все и хоть куда, даже с понижением в должности, лишь бы что-то новенькое.

Встречи с прошлым ( мелочь, но приятная).
Летом прошлого года (2002) произошел довольно интересный случай, который хорошо подходит под эти философские размышления. Не помню, куда я ехал, по всей вероятности, с работы, из Главного управления ГОЧС области. Захожу в трамвай на остановке Речной вокзал. Стою у входа и замечаю, что напротив меня мужчина внимательно меня рассматривает, смотрит с  ярко выраженным интересом  и по всему видно, что он хотел бы мне задать вопрос. Мужчина по возрасту на вид был лет 50-55, немного под хмельком, именно немного. Наконец-то решается, и происходит такой диалог:
- Знаете, вот Вы мне напоминаете моего комбата, был такой майор Бочкарев. Вы на него очень похожи, случайно Вы не отец его?
- Я и есть Бочкарев,- говорю ему тихо, чтобы не привлекать внимание других.
 Вероятно, он не понял, или не расслышал и продолжает:
- Вот уж кто действительно был настоящий, боевой офицер,  кто достоин истинного уважения и Вы вправе  гордиться своим сыном. Вы ведь, правда, его отец?
К разговору уже стали прислушиваться окружающие, по выражению лица рядом стоящего мужчины я вижу, что он понял ситуацию и это ему становиться забавно.
Я вынужден повторить ему:
- Я и есть Бочкарев, тот, кто был комбатом. Только прошло более 30-ти лет, и я сейчас не столько похож на молодого майора, комбата, сколько на своего отца.
В его сознании я навсегда сохранился молодым майором, и ему было не просто трансформировать меня на тридцать лет вперед, хотя сам он тоже далеко не так смотрится, как сержант- старшина роты.
         Тут он наконец-то сообразил, кто я есть, и бросился меня обнимать. Затем он взахлеб рассказывал, что служил старшиной 1-й танковой роты у Пузанова, что хорошо помнит службу, чему я их учил. Вспомнил, что тот молодой лейтенант из двугодичников, тогда командир 1-й танковой роты сейчас Первый заместитель Министра обороны, генерал полковник Пузанов.
         Ему пришлось выходить раньше, он еще раз обнял меня, на глазах его были слезы, все же ему не чужда сентиментальность. Вероятно, он с радостью вспомнил свою службу и своих командиров.
        Конечно, приятно слышать оценку своей личности из уст бывшего сержанта, тем более об армии сейчас больше негативного услышишь, а здесь твоя оценка со стороны, да еще спустя три десятка лет. Если тебя так оценивают солдаты, значит, служба прошла не зря и есть чем гордиться.
        А что бы я стеснялся, а не гордился, что мой ученик, именно не столько подчиненный, сколько ученик, Игорь Пузанов, тот для которого я был первым командиром, когда он стал командовать взводом после призыва на службу  лейтенантом запаса, по окончании ВУЗа, а потом командовал танковой ротой и стал начальником штаба батальона, и это за время, что я командовал танковым батальоном Севастопольского мотострелкового полка. А потом академия, а потом заместитель командира полка и командир полка, То есть всю начальную школу становления командира-офицера он прошел у меня.
          Но у меня есть еще бывший подчиненный, в настоящее время Главнокомандующий Сухопутными войсками – Заместитель Министра обороны генерал армии Кормильцев. Мне пришлось дважды встречаться с Николаем Викторовичем Кормильцевым уже  по окончании службы в ВС, на пенсии. Первый раз это произошло тогда, когда он приехал в Новосибирск, будучи командующим Забайкальским военным округом, для приема под свое крыло Сибирский ВО. Было такое решение объединить эти округа и создать объединенный Сибирский ВО со штабом в Чите.
       Я тогда служил в Западно-Сибирском региональном центре МЧС, где начальником был тоже в прошлом мой подчиненный генерал-майор Романенко Михаил Николаевич. Я случайно узнал, что на следующий день Кормильцев собирает у себя всех силовиков и в том числе там будет и Романенко.         Мне надо было как-то дать о себе знать, ибо я был уверен, что Кормильцев, при всей своей занятости, пожелает со мной встретиться. У меня с эфиопских времен хранилась медаль “За защиту завоеваний революции”, которая предназначалась для Кормильцева, когда он был у меня в подчинении на Южном фронте советником командира 4-й пехотной дивизии. Эта медаль пришла тогда, когда Кормильцев по окончании командировки убыл в Союз. Я эту коробочку утром передаю генералу Романенко:
                - Михаил Николаевич, я прошу подойти к Кормильцеву и от имени бывшего советника командующего Южного фронта полковника Бочкарева Б.В. вручить ему эту медаль, ему это будет приятно.

Все случилось так, как я расчитывал. На другой день мне передали, что сегодня командующий ждет меня в штабе округа в 15 часов. Действительно, он был чрезвычайно занят, это был последний день его работы в Новосибирске. В приемной толпа генералов и офицеров для доклада по своим службам. Тем не менее, он сказал, что для всех перерыв на 15 минут, и мы с ним накоротке переговорили. Он пообещал, что в следующий раз мы встретимся не в такой обстановке. Удивительно, что он помнит все о моей семье. Интересовался о детях, которых помнил поименно. На этом мы расстались, чтобы встретиться через полтора года, когда он прилетел в Новосибирск уже в качестве полноправного командующего объединенного округа.
       Действительно он не забыл об обещанной встречи и собрал сослуживцев, с кем работал в СибВО в качестве замкомдива и комдива. Приглашенных было шесть человек. Однако разговор велся в основном со мной и Николаем Хорохориным. Посидели мы за столом под хорошую закуску ни много, ни мало с 18.00 и до 23.00. Много интересного он рассказал. И о том, как встречался с президентом Путиным, ездил по Сибири с ним в поезде. О чем говорили с ним. Он рассказал нам, как доказывал Путину, что уничтожение ракет с разделяющейся головной частью преступление. Что нам никто не мешает иметь из семи частей, только одну с ядерным зарядом, тем самым выдержать условия договора, а остальные, пускай, будут инертными и противник пусть выбирает, какая из семи частей несет ядерный заряд. Потом я услыхал от Путина по телевизору точно такое трактование этого вопроса, что говорил ему Кормильцев. Вероятно, после той поездки и беседы с Кормильцевым Путин решил, что быть Кормильцеву Главкомом сухопутных войск.
        Разговор был о том, что ходят слухи о переносе штаба округа из Читы в Новосибирск. Он однозначно сказал, что государственные интересы требуют, чтобы руководство округом было в Чите, что 90% группировки войск округа находится в Забойкалье и будет преступно переносить штаб округа на такое расстояние от основной группировки.
       Вспомнили мы о службе в учебной дивизии в Омске, и конечно не забыли про Эфиопию. По окончании встречи нас всех развезли по домам, дело шло уже к полуночи. Об этом событии остались приятные воспоминания, особенно подкупает отсутствие у него какого либо гонора и исключительно уважительное отношение.
       
Заключение
      Вскоре Западно-Сибирский региональный центр МЧС ликвидировали, это произошло в марте 2000 года. Произвели объединение регионов, так же как и военных округов. Вместо трех регионов Западно-Сибирского, Красноярского и Забайкальского сделали один – Сибирский с центром в городе Красноярске. Мне пришлось уволиться, и я наконец-то мог насладиться природой на даче. Но без работы было невмоготу и в декабре 2000года я снова начал трудовую деятельность в качестве инспектора по основной деятельности Заельцовского районного управления ГО и ЧС (по делам гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций) в системе МЧС.
Потом был отдел подготовки руководящего состава и обучения населения Главного управления ГО и ЧС области, которым я фактически руководил в течение двух лет и, наконец, тихая скромная должность инженера по противопожарной безопасности и охране труда в Сибирской академии государственной службы.
А 10 января 2006 года произошла трагедия, которая стала для нашей семьи катастрофой. Погибла старшая дочь Татьяна, погибла за рулем своего автомобиля, в сильнейшие январские морозы она отравилась выхлопными газами в своем гараже. Умерла тихо, спокойно, не осознавая даже того, что происходит.
Буквально накануне Нового года она разговаривала со мной по телефону, находилась в восторженном состоянии, говорила:
- Папа, я такая счастливая! Спасибо тебе, что ты дал мне свои гены!-
У нее пошла полоса везения, как говорится, все срослось. В ближайшем времени наметилась покупка новой квартиры, из Владивостока уже гонят новую японскую машину, старший сын завершает учебу в военном институте, младшего она готовит в кадетский корпус. Она имела удивительно настойчивый и целеустремленный характер, умела ставить перед собой цели и добиваться их, что бы то ни стоило. Раньше все казалось рутинным, обыденным и воспринималось как само собой разумеющее, по другому вроде бы и не должно быть. Но сейчас оцениваю свою старшую дочь в сравнении с теми, кто ее окружал. И приходишь к выводу, что это была исключительно целеустремленная натура. Вот пример: Мы жили в Омске, где я служил командиром полка. Татьяна закончила среднюю школу и приняла самостоятельное решение поступать в Новосибирский институт народного хозяйства, не в Омске, где отец был достаточно заметной фигурой и мог бы содействовать при поступлении, а Новосибирск. Поехала и поступила, не получилось на дневное, поступила на вечернее отделение.    Через год меня переводят служить в Новосибирск, вот только тогда воссоединилась семья. Шесть лет учебы и завершились тогда, когда мы с матерью были в Африке. Она самостоятельно, в наше отсутствие, вышла замуж и заканчивала учебу и защищала диплом в тяжелейших условиях. Беременность, рождение первенца, Димы. Можно только представить, что ей пришлось перенести, чтобы успешно завершить учебу и получить диплом с грудным ребенком на руках, в отсутствии родителей. Таких примеров можно привести много, она всю свою небольшую жизнь шла наперекор обстоятельствам, отнюдь не по течению. Кстати ее младшая  сестра, Светлана, не  намного уступала ей во всем со своим самолюбивым и своенравным характером. Не в пример многим безхребетным и безвольным мужикам, наши дети (ваши матери)  имели ярко выраженные  характеры, что их в равной степени как объединяло, так  и разделяло.
         Никогда у меня до этого дня не болело сердце, но именно в этот единственный день, как никогда оно заболело, Светлана отпаивала меня какими-то таблетками, каплями и только по прибытию в Омск на похороны выяснилось, что именно в этот день, именно в этот час погибла моя дочь. Что это? Предчувствие? Телепатия? Или еще какая-то неизведанная связь? Не знаю, но что-то, наверное,  есть.
          В связи с этим невольно вспомнились еще некоторые случаи связанные с предвидением. Вот один из них.  Несколько лет назад в  начале зимы, только выпал первый снег, в моем сознании стало проявляться практически ежедневно одно видение. Оно заключалось в том, что когда я возвращался вечером со службы, на моих глазах на бетонную плиту, что находится рядом с подъездом сверху падает тело. Я настолько явственно видел это тело на плите, что мне становилось не по себе, как говорится, мороз по коже. Это повторялось буквально в течении недели. Спустя неделю, вечером после работы сидим с соседом у него на кухне за рюмкой чая,  вдруг слышим звон стекла, мимо нашего окна в сумерках пролетает какое-то тело и глухо шмякается о землю, такое впечатление, что упал мешок с мукой. Мы выбежали из подъезда, и увидели у подъезда на бетонной плите лежит тело молодой женщины. Ведь я пришел к соседу совершенно случайно, в первый и последний раз (он в этот вечер приехал с Украины навестить свою дочку и пригласил для знакомства), именно в то время, когда мы сидели с этим случайным человеком, именно у того окна, которое находилось над этой плитой, именно из того окна, которое находилось по нашему порядку и у которого я находился в первый и последний раз,  выбросилась эта молодая женщина. Вот после этого случая попробуйте доказать, что этого быть не должно.
         Другой случай. Это было в Эфиопии. Вечером по темноте, а темнеет рано, возвращался я после приема душа в свою тукуру. Иду в сандалях, в плавках, с полотенцем на плече, в руке фонарь. Свечу себе под ноги, не наступить бы на колючку, или еще не дай бог, на какого-то гада. И при подходе к нашей хижине явственно вижу в своем сознании, в кругу света,  в проходе между койками, стоит скорпион, хвост его в боевом положении, то есть, загнут кверху. Захожу в тукуру, и вижу в световом пятне то, что я уже видел за сто метров до этого.  Так оно и есть, стоит родимый с загнутым хвостом и даже не пытается убежать, ну да он же у себя дома, а я в гостях. Не могу объяснить эти явления, может быть это просто совпадения, которые редко, но бывают, а может быть и что-то еще.
Но даже после этой трагедии жизнь продолжается. Младший сын  Татьяны, Александр (средний внук), поступил в кадетский корпус, как она и планировала. Старший сын, Дмитрий, окончил военный институт и в звании лейтенант, служит под Уссурийском, заместителем командира танковой роты по вооружению.
К сожалению, время движется лишь в одну сторону. Жизнь дорожает, годы дают о себе знать. Характер портиться. Стал каким-то замкнутым, нелюдимым. В те времена, когда мне было лет тридцать и даже сорок, я на таких людей, которым было лет под семьдесят, говорил про себя, что они старые. Сейчас я никак не хочу согласиться с этим определением, я не старый, я просто давно живу.  Если раньше я, увидев подъезжающий троллейбус к остановке, не задумываясь,  бежал к нему, чтобы успеть, то сейчас я еще подумаю, а надо ли мне это делать, лучше подожду следующий.  Без всякого интереса смотрю иногда телевизор, больше предпочитаю читать  и перечитывать книги. Наверное, единственная радость, это то, что растет новое поколение – мои внуки. Хотя и большое беспокойство за их судьбу. Как-то они  сумеют  устроить свою жизнь, как сумеют приспособиться к этим волчьим законам, которые господствуют в этом “новом мире”, сумеют ли найти свою нишу в жизни?  Хотелось бы верить что они  будут самостоятельными в этой жизни, будут расчитывать прежде всего на свои силы, а не на своих родителей.  Больше веры в свои возможности! Берегите платье снову, а честь смолоду. Дай-то Бог, чтобы все было у Вас хорошо!
            Когда-то я был в затруднении, с чего начать свои воспроминания? Теперь я в смятении, чем их закончить? Сожалею, что фамилия Бочкаревых на нас с бабушкой прерывается, и хочу закончить свою летопись тем, с чего ее начал. Хочу, чтобы последующие поколения не забывали и преумножали историю своего рода. Чтобы каждое последующее поколение знало и помнило свою историю хотя бы за два-три предшествующих поколений. Желаю внукам и правнукам  знать и помнить о тех, кто был до ВАС, о тех, кто всегда имел моральное право сказать “Честь имею!”
Ну а жизнь продолжается, даже тогда, когда ее, в сущности, нет!

 Апрель 2001 год
Апрель-декабрь 2006 год