Неподвластно было Ему увидеть то, что за окном – пеленою закрывая родной дворик от глаз, неподвижно и твёрдо, не намереваясь сдавать позиции, стоял туман. Никогда Он не мог увидеть знакомых черт родного города, лишь нечёткие, неясные очертания красных качелей справа от пьяного, мерцающего контура огромного великана, время от времени ясно высовывавшего из молочного озера свои скрюченные чёрные раскоряки.
Он отчётливо видел вымощенную дорожку под ногами, ведущую к улице, на которой он играл ребёнком когда-то. Воспоминания о ней смылись пенной водой прилива, и теперь ныряли, изредка показывая наружу золотые головки, в неясном движении этого молочного, заглатывающего тумана. Дорожка ползла под ногами, открывая справа и слева блеклую, неживую, ненастоящую траву, но прямо перед носом она растворялась, делилась на ноль и без сожалений уходила в бесконечность. Ему приходилось только гадать, что ждёт за следующим шагом: твёрдое, успокаивающее прикосновение холодного камня к голой ступне или вечный полёт в неведение – полёт в неведение, который он совершал сейчас.
Что-то почти невесомое, но невозможно острое и удивительно мягкое гладило его по голове, затылок ощущал нечто жёлтое и резное, тонкое и живое – удивительные существа падали под ноги, съезжали по рукам, оставались сидеть на плече – горящие – красные, желтые, порой зеленоватые, до боли знакомые и родные, но настолько странные, далёкие, невесомые и уплывающие. Островок печали и красок, в огромном белом океане безразличия, сквозь воды которого всё ниже и ниже тянули лапы чёрные великаны, касаясь его головы, хлопая его по плечу – но ничуть не принося успокоения. Это был парк, и он был мёртв, но добр и красочен, совсем как в детстве – но пелена, входящая в глаза и застревающая где-то между воображением и разумом, била и калечила этих удивительных, сующих всюду свой нос бесплотных созданий, пытающихся выкрикнуть, протянуть руку с яркой детской фотографией, но тут же пропадающих в жестокой сволочности тумана.
За парком – дорога, угрюмая и от этого не менее прекрасная, красивая в своей печали. Когда-то по ней радостно бежали с учёбы малыши, теперь она оставляла за собой нечёткий след – серую полосу в странно-молочном мире, обнажая по бокам скопы тех же самых играющих, но каких-то грустных, унылых и чуть подрагивающих разноцветных узоров, живых, жилистых, мягких, но и неживых сразу – чёрный и сложный контур прямо за ними, такой родной и успокаивающий, пульсирующий омертвелым, мокрым и гниловатым деревом, с таким неуловимым и оттого более потрясающим запахом сена, разложения и сырости. Он узнал его, узнал и синеватую, расплывающуюся буханку хлеба рядом, покрытую ржавчиной, лишённую части обшивки и гордящуюся горой гнилых досок в своей сердцевине.
Вот она – точка абсолюта, причина и следствие вечной осени и заползающего в уши, поглаживающего и шепчущего непристойности, застоявшегося, жаждущего движения серого, бестелесного монстра, объявшего всех и вся. Без боязни наступая на осенние листья, с радостью ощущая их мокрое (словно хлопья в молоке) хлюпанье под босыми ногами он подобрался к этому чёрному, косому, некрасивому и великолепному скелету. Осталось забраться наверх, оставляя за туманом право одну за другой поглощать трухлявые перекладины лестницы, не заботясь о том, что следующий шаг может оказаться последним – мягкие, ласковые, но неживые (он теперь знал точно это), красные и жёлтые – они поймают его, эти листья, это самое прекрасное порождение осени, и он навсегда останется среди них, такой же красный, потом жёлтый, затем зеленоватый и безмерно спокойный и счастливый.
И такая темнота, но такая чёткость внутри. Этот запах, этот гниловатый запах так усыпляет, так бьёт по сознанию и засовывает в него руку, ищет, ищет, копается – и почти находит, если бы не…
***
...когда он просыпается, солнце уже давно ярко и сыто сияет над парком. Где то за темнотой, сквозь которую оно пробивается прямо внутрь головы, и запахом типографской краски прямо перед лицом, слышится детский смех и шум катящихся автомобилей. Что-то мягкое и живое, но тонкое и острое падает сверху на газету. В голове и в сердце - туман.