Глава 19. Встреча в прихожей. Испанская любовь.
Она вернулась в опустевшую квартиру. В дом безоблачного детства, юности, наполненной любовью и томлением ожидания чудес. Тишина. Не звучит, не рассыпается трелью мелодичных колокольчиков говорливая, вся в неё, любимая Вероничка. Не журчит звонким ручейком, не смеётся заливисто сама Вера. Не слышно проникновенного и негромкого папиного голоса, в который так уместно вплетены мамины сердечные и волнительно-воспитательные нотки. В этом кожаном кресле, большом и уютном, дружно помещалась вся семья. Сначала ягодка черничка трогательно садилась к бабуле на колени и, склонив свою прелестную кудрявую головку ей на плечо, начинала лепетать что-то на французском языке. Вера приходила на помощь «ревнивым» переводчиком. Брала ненаглядную дочурку, и уже вместе с ней пристраивалась, как в детстве, к маме на руки. Но сразу появлялся великан папочка и, поднимая их, садясь поудобнее, помещал больших и маленьких обожаемых женщин в крепкие надежные объятия. Это были лучшие мгновения. Основа семьи - сильный и добрый мужчина держит на коленях своих роднулечек, трёх прелестных волшебных фей. Получалась семейная пирамида любви!
Верочка погрузилась в море сентиментальных воспоминаний! Здесь, юной девушкой, ждала, любила таинственного Анри. Где-то он сейчас, и что с ним? В большой комнате счастливо кружилась, танцевала в алом платье, как Ассоль, дождавшаяся своего ненаглядного Грея. Отсюда убежала поздней морозной ночью к своему возлюбленному. В этот дом пришел Геннадий-Генрих знакомиться с родителями. Стены квартиры были невольными и молчаливыми свидетелями той горячей исповедальной ночи, когда они дали друг другу клятву верности в любви на всю жизнь. Вера подошла к книжному шкафу и нашла томик любимого китайского поэта Ли Бо. Присланный когда-то, ещё в школьные годы, Анри. И закрыв глаза, решила погадать, как в детстве, на будущее, открыв книжку на случайной странице.
Тихий дождик окончился.
Выпито наше вино,
И под парусом лодка твоя
По реке полетела.
Много будет тебе на пути
Испытаний дано,
А вернешься домой -
И слоняться там станешь без дела.
Здесь, на острове нашем,
Уже расцветают цветы,
И плакучие ивы
Листву над рекою склонили.
Без тебя мне осталось
Сидеть одному у воды
На речном перекате,
Где вместе мы рыбу удили.
Да. Вернулась домой. И теперь слоняется без дела. Вся в воспоминаниях. С непонятной грустью на душе. Сейчас только и осталось сидеть в одиночестве у воды, на речном перекате расставания. И цветы пышным ковром расстилались под ногами на острове любви с Анри, и рыбу она ловила с Геннадием в чистых и быстрых камчатских реках, и горы с вулканами штурмовала со своими мужчинами, и пила горькое вино разлуки и печали в одиночестве, без любимых. Вера поймала себя на мысли, что вдруг с одинаковой нежностью и страстью начала думать о своих двух возлюбленных, Анри-Гене, соединившихся в ее сердце одним сплавом, единым, неповторимым, неразрушимым союзом любви. Её размышления были прерваны звонком в дверь. Женщина смахнула невольно навернувшиеся слёзы, и пошла открывать.
На пороге стоял с виноватым видом грустный изможденный Геннадий.
— Гена?! Что случилось? — у Веры оборвалось сердце. Что-то с его матерью? С родными? Ей показалось, что муж даже как-то понизился в росте и постарел. — Гена? Милый! — и Вера, ахнув и отступив назад, как когда-то, в восемнадцать лет, стала оседать по стеночке. К ней явился, собственной персоной, любимый Анри! Незабываемый и неизвестный Джеймс Бонд! Он, рванувшись вперед, удерживая Верочку от падения, рухнул перед ней на колени, уткнувшись в ее босые ноги, осыпая их поцелуями и укрывая цветами нежно-розовых хризантем, стал прерывисто говорить,
— Прости, прости, пожалуйста, моя фамильная Бижу, не имел права. Но у меня нет других вариантов. Вера! Выслушай меня, не прогоняй! Я во всем виноват. Но хотел, как лучше, для тебя, тогда... Чтобы завещание прабабушкино исполнить, сделать чудесной твою жизнь. А иначе со мной ты не была бы спокойна, а значит и счастлива! — Она первый раз видела его таким потерянным, беспомощным и покорным, с бессвязной взволнованной речью, таким!.. Анри был у ее ног, поверженным и просящим о помощи!
— Вера, мне надо было еще тогда, в Омске, забрать тебя, выкрасть, увезти. Бросить вызов всем! Ведь такой промыслительный случай Господь дает лишь раз и не каждому. Но не позволяли так сделать ни мои жизненные и моральные устои, ни служба, ни окружение, ни твои родители, ни юный возраст твой, ни законы.
Чего я ждал? Знаешь, я старый солдат, преданный долгу и Отечеству! Я очень хотел, мечтал, чтобы ты была моей женой! Всегда желал! Но были, есть и будут непреодолимые обстоятельства, и твои ненавистные форс-мажорные, в том числе, которые всегда превалируют над нами. Наверное, я элементарно был не готов кинуть себе в угоду, в пламя опасной судьбы, такое счастье, страстную и красивую юную Бижу. Мечтал, очень хотел, чтобы мы всегда были рядом, в одной связке, но и мысли не допускал, что ты можешь стать моим товарищем по оружию, которым я успешно владею. Не хотел подвергать тебя риску. И одновременно понимал, что ты будешь самой лучшей женой, и верным испытанным другом, моим главным фронтом и надежным тылом. И безмерно жаль было дикую и нежную орхидею безвременно превращать в цветок печали, в твою любимую хризантему. Бросая тебя чьей-то безжалостной рукой в бездонное чрево чужого всепожирающего огня славы, власти, денег, политики, войны. Которое я стараюсь тушить, душить, уничтожать под видом миротворца ежедневно, ежечасно, борясь с врагами мира, света, любви, чистоты.
Веруня! Я понимаю, что сейчас веду себя, как оккупант, захватчик, как последний подлец! Не хочу магически, гипнотически воздействовать на тебя. Умею, обучен, могу, но не имею права. Только силой своей любви! Просто хочу попросить. В сентябре у меня сложнейшая спецоперация. Выйду ли я из нее живым - не знаю, скорее всего, нет! Может, из-за этих превалирующих «НЕТ» я, предложив тебе руку и сердце, имея очень серьезный разговор с твоими родителями, встал на их сторону, как бы горько и трудно мне не было, не оформил законно наши отношения, может... Слишком много было и есть рисков, несовместимых с жизнью. Поверь, тогда мы хотели, как лучше. Думая о тебе, о твоей дальнейшей судьбе. Мы все желали только счастья для тебя. Хотели отдаться в руки времени. Как оно поведет себя с нами. Рассчитывали, что ты повзрослеешь, остепенишься, «станут руки спокойней и волосы глаже», — как поется в песне. Получишь образование, пойдешь работать, а там, «поживем-увидим». Господь всё управит. Так мы договорились тогда. Но для любви не существует специальных решений и преград! У неё свои законы! Она приходит, врывается в налаженную жизнь, устроенный быт и сметает живительной силой все ненужное, лишнее на своем пути.
Я все знаю про вас с Генрихом, про семью. По возможности, старался не вмешиваться в твою жизнь, искренне радовался рождению дочки, ведь она могла быть моей! Прости меня, прости! Не могу ничего сказать в свое оправдание. Знаю, что служа Родине, исполняя свой долг, я потерял тебя, положил на алтарь жертвенности самую лучшую, самую красивую, единственную и необыкновенную любовь.
Верочка, мечта моя, надежда единственная, поверь! Прошу тебя! Мне будет сорок пять лет через две недели – возраст зрелости, и скорее всего, мой последний год на этом земном шарике грехов и пороков. Подведение жизненных итогов. Прошу... Никогда ничего не просил, кроме веры в чудо. Сделай мне подарок. Это в твоих силах. Я могу здесь, в этой жизни больше никогда не увидеть тебя! Не увидеть этот мир, за покой которого я ежедневно рискую своей жизнью.
Сентябрь, время золотой осени, бабьего лета. Мое любимое время года. И нет меня... Чувствую, что это последнее задание, последний мой бой. Мне дали два месяца вольной жизни, долгих два месяца отдыха. Никогда не дарили столько свободного времени. Этот год принес тяжелые испытания. И что еще предстоит впереди! Все чувствуют и понимают. Без слов. И так всё совпало. Я не имею права, но... Прошу, коленопреклоненно! Посвяти мне отпуск. Пусть я эгоист, да!.. Но у смертников исполняют их последнее желание. Ты можешь поехать, не как недопетая песня любви моей, а как сестра. Мне будет достаточно находиться рядом. Видеть тебя и слышать. Любоваться. Хотя, конечно, недостаточно... Если честно... конечно... недостаточно. Если честно...
Вера была в полуобморочном состоянии. Душевный смерч смятений и чувственных штормовых волн сотрясал ее сильным ознобом от кончиков, небрежно заколотых в густой хвост душистых волос, до напедикюренных босых пальчиков ног, заботливо укрытых Анри её любимыми цветами встречи и печали. Сердце, трепеща крылами большой экзотической птицы, часто взволнованно билось, пытаясь вырваться из иллюзорных прутьев семейной клетки, на простор фантазий, где в лазоревом небосводе парила чайка по имени Джонатан. Вольная птица ее первой любви. Совершенно непохожая на своих собратьев. А по безбрежному океану нежности ожидания на всех парах уже мчалась красавица яхта с алыми парусами ее извечной надежды и веры в чудо. Не было этих лет разлуки с Анри. Не было, как думалось сейчас, и счастливых семейных лет с Геной в гавани замужества. Как и куда может уйти, испариться, исчезнуть первая любовь? «Первая любовь придет и уйдет, как прилив и отлив», — но океан любви испить невозможно, как нельзя постичь все его глубины и тайны.
Как же всё смешалось в душе женщины. Какая буря поднялась в ней, захлестывая волнами воспоминаний и мечтаний, несбывшихся надежд, страстью чувств, горечью ожиданий и отрезвляющим гласом совести. Несомненно, она должна была помочь любимому. В такой непростой ситуации. Но как? На её пути стояли непреодолимыми препятствиями клятва верности, данная Геннадию, Вероничка, ждавшая маму в Анапе, любимые родители. И седые виски мужской понурой головы, склоненной к ее ногам. И его жизнь, которая могла оборваться в сентябре. Взывали! О себе Вера не думала. Только о любимых, родных.
Вспомнился рассказ, который читала учительница литературы в школьные годы.
В Великую Отечественную войну, в одном из оккупированных фашистами городов, женщина, привела к своим голодным малолетним детям еще одного ребенка, оставшегося сиротой. Не могла пройти равнодушно мимо замерзающей на улице крохи. А кормить малышей было нечем. Ни своих, ни приёмыша. И вот, уложив их спать, она уходит в непроглядную темень, чтобы утром вернуться с сумкой полной еды. Никто из детей не догадался, откуда взялись и чего стоили матери эти продукты. Чем измеряется и оценивается материнская, женская любовь, брошенная на растерзание врагам, оккупантам за кусок хлеба для детей, не для себя. Она не взяла ни крохи из той сумки, хотя чуть не падала в обморок от голода, от мерзкого чувства насилия над собой, которым была пропитана вся, до каждой капельки своей крови, своей плоти, своей сути. Женщина, Мать, совершила этот подвиг... падения ради жизни детей. Неважно, своих, чужих. Для продолжения жизни. Тогда в классе все притихли. А потом, кто-то осуждал, кто-то восторгался. Вера, потрясенная рассказом, молчала. Она примеряла «наряд» той героини военных лет на себя и думала, смогла бы совершить подобный подвиг самопожертвования? Сможет ли, если судьба преподнесет право выбора.
Сможет! Прочь сомнения! Она была полна решимости развеять сгущающиеся сумерки над любимым, спасти его, чего бы это не стоило. Взять в руки базуку и расстрелять всех врагов, которые посмеют своей мерзостью и гнусностью прикоснуться к Анри, держащему в ладонях весь земной шар и обнимающему в этот миг Верочкины колени!
И прикоснувшись губами в нежном поцелуе к седеющему затылку Анри так, как когда-то целовал ее он, промолвила,
— Там, в краю далеком буду тебе женой. Но под каким именем? Мы тяжело проболели с Вероничкой, и я не успела оформить новый загранпаспорт. Да и Шенгена у меня нет. И в августе я обязательно должна отвезти дочурку в Питер. Хоть на неделю. Но сейчас я в твоих руках. Раз так получается. Выбирай сам место отдыха, бери меня, вези, твое желание - закон. И не надо никаких слов.
И снова Вера поехала по чужому паспорту. В Испанию. На Балеарские острова.
Она не хотела вспоминать то чудесное время их вновь обретенного счастья, с упоительными заплывами за буйки, с негой в труднодоступных, но обворожительных своими ландшафтными пейзажами безлюдных бухточках их страстных встреч. С нежными обниманиями, целованиями, загораниями. С умопомрачительными ласками во время сиесты. И ночными романтическими прогулками под бархатным испанским небом, яркие звезды которого, блеском любви отражались в оригинальном браслете, свитом из любимых хризантем, украшенных жемчугом, зелеными гранатами и бриллиантами. Анри подарил ей этот ювелирный, баснословно дорогой старинный изыск, явно ручной работы, в день своего рождения. И надевая на запястье, сказал, что в этом браслете заключена вся сила его любви. Не только его, но и любви всех его поколений. Что он, как оберег, будет хранить ее от всех бед. И всегда напоминать ей живого или мертвого Анри, останется на память о нем, об их судьбоносной встрече. О Любви - величайшей тайне в мире.
— Помнишь, как говорил об этом всепоглощающем высоком чувстве дедушка главной героине, которую тоже звали Верой? У Куприна, в «Гранатовом браслете»?
"О, конечно, Верочка. Я даже больше скажу: я уверен, что почти каждая женщина способна в любви на самый высокий героизм. Пойми, она целует, обнимает, отдается - и она уже мать. Для нее, если она любит, любовь заключает весь смысл жизни - всю вселенную!
Ну, скажи же, моя милая, по совести, разве каждая женщина в глубине своего сердца не мечтает о такой любви - единой, всепрощающей, на все готовой, скромной и самоотверженной? Любви - величайшей тайны в мире, которая может быть трагедией! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться…», — и продолжал, осыпая поцелуями, как нежными лепестками цветов, обволакивая всю ее преданную трепетную сущность своим проникновенным бархатным голосом,
— Этот браслет, наша семейная реликвия. Фамильная бижу. Прабабушкино завещание. Я хотел подарить тебе его после венчания. Но, не вышло. Прабабушка Вера, приснившись, как наяву, велела отдать его тебе. Несмотря ни на что. Отдать, как защитную силу любви. Как продолжательнице нашего рода. Я выполняю её волю. Ты потом передашь его своему сыну или внуку, чтобы он также подарил эту реликвию своей единственной неповторимой Тайне, Тайне Любви!
А она подарила ему тоненькое колечко из белого золота, на котором была выгравирована надпись «Вера хранит и любит тебя всегда», трогательно надев на его безымянный палец. И себя. Всю. Без остатка! И понимала подспудно, что за этот подарок ей придется расплачиваться неимоверно высокой ценой. Может даже непосильной.
Полтора месяца провели они на знаменитых испанских курортах с изумительными пляжами из белого песка, которые омывали, сияющие голубизной, воды Средиземного моря. Отдаваясь днем щедрому южному солнцу, изливающему лучи с безоблачного бирюзового неба, а ночью с удовольствием принимая участие в фантастических карнавальных традиционных гуляниях с зажигательной европейской барной музыкой. И Анри помолодел, посвежел и стал не только внешне, но и по возрасту походить на Гену.
Майорка, Менорка, Ибица, Форментера, Кабрера, все острова архипелага жемчужной россыпью обворожительной карусели кружили их в страстных и нежных чувственных объятиях. И Вера мучительно жалела только об одном. Почему она родилась не на Востоке, где мужчинам разрешено многоженство, можно иметь гарем. Вот бы и ей такой гарем, совсем скромный, маленький, для полного счастья состояший только из двух любимых. Анри и Генри, Геннадия и Анри. И иногда ее мучили липкие удушливые сны. В них она бегала, как в компьютерных игрушках, с бластерами, базуками, с неизвестным лазерным оружием и защищала от чудищ - юдищ, вытаскивая из огня, то Анри, то Геннадия, то Вероничку, то родителей. И сама сгорала в этом всепоглощающем пламени ради любимых и родных людей.
Не хотела она вспоминать Испанию! Хотя, то время было самым лучшим для неё, вожделенным раем любви и удовольствия на грешной земле. Испанская земля, пропитанная рыцарством, ночными серенадами, страстно-чувственной поэзией любимого Гарсиа Лорки, с неповторимыми, завораживающими полотнами Сальвадора Дали, оливковыми и апельсиновыми рощами Севильи, вкуснейшими винами и крепкими напитками. Именно там Анри и научил её пить малюсенькими глоточками виски или коньяк во время сиесты. Когда размягченное, разомлевшее от солнца тело, принимало в себя еще несколько обжигающих, обволакивающих огнем любви божественных капелек откровенной истомы. И на каждом острове рыцарь её мечты покупал великолепные шляпы. Называя ее мадемуазель, фрейлиной, графиней, баронессой, принцессой или скромной продавщицей цветов, в зависимости от формы и материала шляпки. Да они всех расцветок и фасонов удивительным образом всегда удачно подходили к облику Верочки! Особенно, если их надевал на ее прелестную головку любимый. Но если бы в шляпе было дело...
Состоялся еще разговор с папой. Вера позвонила, зная, что отец поймет дочь, не осудит и подготовит маму. Кратко сказала, чтобы ее не ждали в Анапе. Она спасает Анри. Это первый и последний предательский семейный форс- мажор. Но, по другому, не возможно. Пусть берегут Вероничку. Встретятся все в Питере. Она будет в городе на Неве двадцать первого августа. На двадцать девятое уже куплены ей с дочкой обратные билеты на Камчатку.
продолжение следует http://www.proza.ru/2011/10/06/939
фото из интернета