Алекс Линкевич
ЖД-ИСТОРИИ
3. Сиськи на рельсах
«Процветание сопровождает и венчает порок и предмет, который люди называют счастьем, встречается чаще всего среди распутства и разврата».
Маркиз де Сад
Чертова собака, даже и не собака, а так, сучка приблудная неизвестной породы, все испортила! Но что с нее – сучки мохнатой взять, а ведь начиналось все так… Короче…
Дело, в буквальном смысле слова, шло к ночи. Точнее – дело было в сумерках. В том славный момент, когда теряются краски, расплываются контуры и душа человеческая расслабляется, предвкушая изысканный ужин в тесном кругу приятных для общения друзей, или подружек, это уж – кому как…
А что делать, если пищу принимать надо, а в рот еда не лезет? Если два чувства – голода и пресыщения уже неотделимы друг от друга? Если попробовал и оценил уже все, что можно попробовать за деньги и испытал все, что можно испытать, используя без стеснений и ограничений свою силу и власть?
Точнее – если не знаешь и не имеешь никаких ограничений, кроме природных, и ограничиваешь свои поступки только своими же желаниями и страстями. Не хватает фантазии? Помогут товарищи.
Сегодня вечером такие товарищи-фантазеры собрались в месте удивительном и неожиданном даже для них, людей богатых и влиятельных, и которых дальше мы будем так и называть – Люди. Место это – большое помещение диспетчерской железнодорожной сортировочной станции.
Что их тут собрало? Подвернулся случай, вмешался, казалось, сам Черт и перетасовал карты Судьбы так причудливо, что все эти Люди оказались повязаны специфическими отношениями с одной особой женского пола, знаменитой своей пониженной социальной ответственностью.
Этой особой была некая шальная девица, перманентная студентка престижного коммерческого ВУЗа, вида шикарного, но пропахшая пригородом что называется, насквозь, и которая представлялась Кирой, Милашкой, Кэтрин, Юлей и далее - по полному списку из раздела объявлений городской, бесплатной газетенки, касающегося предложений в области Досуга и Развлечений.
Где и как девица развлекалась, значения для нашего правдивого повествования не имеет. Важно, что Люди, пообщавшись с ней телами, заболели болезнь странной и даже неприличной как для их приличного возраста, так и солидного общественного положения.
Решили, что «убить за это мало», надо наказать с выдумкой, компенсирующей их моральные переживания и физические страдания. Хозяин, которому все они верили и подчинялись беспрекословно, взял на себя организацию предстоящей экзекуции и пригласил их сюда, в трехэтажное серое здание. Осмотримся…
Сходились-расходились блестящие хорошо накатанными головками (так эта часть и называлась!) рельсы. Сколько их тут было собрано? Сотни или тысячи? Много, до чертовой матери, много! Понятно, что собраны были рельсы не в штабеля, а грамотно расположены - разложены по территории крупной станции.
Два Главных пути – Четный и Нечетный обросли путями боковыми и дополнительными и, на всякий железнодорожный случай – запасными. Все их соединяли косоугольные пересечения, съезды, перекрестные съезды и даже стрелочные улицы. Раз есть улицы – должны быть и переулки и даже тупики. И на «нашей» станции нашелся-таки тупичок для наказания блудливой девчонки.
Наказание наказанием, но и «просто так» рисковать красотой юного, по дельфиньи упругого тела, они не хотели. Люди, решавшие судьбу этой чертовки - а девушка действительно была красива - понимали толк в прекрасном. И знали ему цену, и деньги, хотя не испытывали в них нужду, считать умели.
Прекрасный принцип - объединять полезное с приятным, должен был бы сработать и в этом случае. Приятное, само удовольствие наблюдать за процессом экзотического, никем ранее не применявшегося наказания, Люди решили оставить для себя для внутреннего, так сказать, пользования.
Для круга избранных, но еще не носящих звание Людей, Они установили цену в пятьдесят тысяч долларов. За то, что желающие могли занять место диспетчера и, передвигая рычажки пульта управления, направлять маневровый локомотив по тому или иному пути, воображая себя всесильным и способным решить – жить, или страшной смертью умереть приговоренной к наказанию чертовке.
По двадцать пять тысяч баксов заплатили люди круга своего, но дальнего. Эти могли наблюдать за всем происходящим «на месте», находясь в непосредственной близости от стрелочного перевода. Они укрылись в стоявшем между путями вагоне-салоне голубого цвета с затененными окнами.
В обычной, железнодорожной, жизни вагон использовался оч-чень большим начальником для служебных поездок и был напичкан необходимым уютом и разными удобствами. А для нашего, надо признать, исключительного случая, вагончик очистили и помыли, наполнили изысканным напитками и экзотическими закусками большой холодильник. В двух свободных купе можно было бы разместить и девочек-мальчиков, так, на всякий случай, если уж совсем невмоготу станет человеку, наблюдающему за происходящим на рельсах действом, и если его эмоции потребуют немедленного выхода.
Но Люди, устроители этого празднества для экзальтированной плоти, решили, что ощущения будут острее, если реализацию возникшего спонтанно желания немного попридержать. И реализовать его позже, в специально приготовленном для этого месте в окружении специально подобранных, обученных и готовых удовлетворить любое желание или прихоть, людей.
Но это – потом, а пока все они могли наблюдать, как между рельсами устраивалось ложе для провинившееся девушки. Как ее, умирающую от страха, закованную в блестящие позолотой наручники и с кляпом, специально для этого случая, сделанном в форме мужского члена привели, почти притащили три здоровяка.
Люди, напрягаясь все больше и больше, смотрели, как под гибкую, так охочую до ласк, спину заботливо подложили обернутый алым шелком толстый слой войлока. Шлепками, казавшимися со стороны зверскими, принудили девушку лечь и растянули ее крестиком, похожим на букву «Х». При этом тело ее оставалось между рельсами, а руки-ноги выходили за колею, надежно прикрепленные к рельсам широкими повязками красного шелка.
Далеко от станции, в загородном доме, стоящем среди вековых сосен, достойных кисти самого Шишкина, разгорался огонь в искусно сделанном под старину камине. Камин был высок, широк и легко переваривал своим керамическим нутром метровые поленья, запасенные в этом же бору. Строго, говоря, для камина рекомендуют использовать дрова березовые – и жару больше и золы меньше. Но Хозяин предпочитал звонкость и неожиданность сосны, любил внезапные выстрелы и залпы ее поленьев, не пугался перелетающих через всю гостиную огоньков-угольков.
Иногда, под настроение, Он подбрасывал в огонь щепочки и полешки, дававшие разные ароматы и, значит приносящие различные оттенки Его душевному состоянию. Это могли быть сучки вишни, яблони или можжевельника. Или пакетики с высушенными апельсиновыми корками и бутончиками гвоздики, или коричные палочки и анис, или, наконец, просто еловые шишки и розмарин.
Сейчас к его телу, уже подернутому ветхостью, но все еще крепкому, и постоянно требующему живого теплого участия, присосались несколько юных дев. Особое внимание они, конечно, уделяли его высохшему, чуть почерневшему инструменту, из которого еще можно было извлечь наслаждение.
Сколько их, присосавшихся красногубых малышек, «пожарных машин», как их называли раньше, было на самом деле – неизвестно, так причудливо были переплетены тела и их отдельные части, что проще написать – несколько. Пусть Читатель сам додумает и представит картину, достойную его воображения, наклонностям и финансовым возможностям.
Хозяин на старание девиц особого внимания не обращал, типа – получится, и ладно. Он не отрываясь смотрел на занимавший полстены экран. Плазма сверкала и переливалась, как плазме и положено и предназначено. Изображение было исключительно четким, но глаз не режущим.
Как легко, красиво и романтично смотрелось на алой простыне белеющее в надвигающихся сумерках юное тело, с контрастно выделяющимся, в мелких черных кудряшках, припухшим бугорком внизу живота. Тем более – в таком причудливом световом оформлении.
По телу приговоренной девушки пробегали разноцветные сполохи красного, желтого, зеленого и синего цветов, был даже называемый специалистами железнодорожниками «лунный» цвет. Это вовсю трудились, перемаргиваясь между собой станционные семафоры. А еще свет, падающий из окон разных станционных строений и от фонарей на многочисленных, будто в лесу выросших, столбах.
Хозяин один только и знал, для чего действительно предназначалась эта акция. Да, кроме целей воспитательных, она носила характер зрелища, необходимого для стимуляции чувств и желаний его стареющих товарищей, для того, чтобы они не теряли интереса к продолжению активной жизни, и были готовы, по-прежнему, работать сутками для приумножения Его богатства и влияния.
Не обращая внимания на рычащий тепловоз, мимо голубого вагончика и лежащей на стрелочном переводе девицы, уже потерявшей от страха сознание, пробегала черно-рыжая собака самой благородной – «дворянской» породы. По каким таким делам она бежала в сторону близкой реки, нам не ведомо, но только она, сучка мохнатая, все и испортила!
Собака, лишь покосившись на синее человеческое тело и не теряя времени, перескочила через первую пару рельсов. Никто не заметил, как с кончика ее мохнатого хвоста, из репейного пучка, маленький камешек упал в зазор стрелки, между остряком и рамным рельсом. Не обратили внимания на то, как напрягся переводной механизм с внешним замыкателем, как перемигнулись на пульте тревожным светом красные лампочки.
Хозяин, не отрываясь, смотрел на искаженные лица людей в диспетчерской, на замершего у пульта человека. Но, при этом успел заметить, что рыжая девица, не только мычала и причмокивала, как ее товарки по «телячьему» стаду, но одной рукой, совершенно отрешаясь от исполнения своих прямых обязанностей, старалась ублажить и себя, и ее непосредственность не осталась без внимания: «Сто баксов ей надо добавить… - подумал Хозяин. - Остальных – выкинуть, чтобы их больше не было! Скажу Максу…»
Что Он хотел было сказать Максу, мы так и не узнаем. Машинист маневрового тепловоза был уверен, что и в этот раз, он проведет ревущего твухтысячесильного исполина мимо лежащей, по прихоти неведомого для него Заказчика, девушки. Вот же он гонял по рельсам этого тупика туда-сюда, помогая, как его заверили, «снимать кино и делать дубли».
«Кина – не будет!» - понял машинист, когда локомотив совершенно для него неожиданно рванул влево, и через три секунды уже рвал метровыми колесами нежную плоть.
Хозяин подался вперед, к экрану, густо покрывшемуся красными каплями, разглядел сквозь кровавый дождь разбрасываемые в стороны ноги–руки, красивую голову, улыбнувшуюся всепрощающей улыбкой.
- Сиськи на рельсах! Как красиво! – прорычал Он в нахлынувшем экстазе и так притянул Рыжую за уши, что едва не оторвал их.
Собака подняла голову к черному небу, откуда, как ей показалось, свалилось на нее настоящее собачье счастье – парное, свежайшее мясо - филейная часть недавней потаскушки, подхватила сочащейся кровью кусок и потащила его к реке, где она могла в одиночестве наслаждаться неведомым угощением.