spectacle de marionnettes sur l’amour
Это была одна из тех парочек, которые живут долго, то есть не то что бы долго в целом — долго в отношении совместного проживания. Когда уже ни на какие позитивные чувства претендовать нельзя. Но и исчезнуть один у одного из жизни не столь просто. Он даже не помнил, что было побудительным мотивом начала начал. Но теперь эта точка отсчета зияла презрением и нетерпением. Нет, не то чтобы эта кукла сильно провоцировала его на нелюбовь ко всему окружающему. Она всего на всего была недостойна его. То есть недостойна настолько, что лучше бы её не было. Она исчерпала себя как в своей жизни, так и в их взаимоотношениях.
— Тварь, — частенько думал он. Эта наглая тварь не даёт ему подняться на крыльях в небеса. Тут он хмыкнул. Небеса. Это опять же от неё. Это её штучки мыслить сумасбродными категориями. И теперь он тоже нахватался примитива. Какие здесь к черту небеса. Сугубо деловые отношения.
Она выступала в ресторанах, на каких-то сценках перед началом фильмов, в камерных спектаклях. Разумеется, это только так видимость — выступал он — он был её чревовещателем, его спутница была всего на всего лицом парочки. Печально, что по закону подлости эта клуша потеряла форму раньше, чем было ему необходимо. И теперь он всё больше распалялся, глядя на чудище, постоянно мельтешившее у него перед глазами.
Да когда ж тебе самой-то надоест здесь? Посмотри, как ты жалка: примат – полный примат, и деградируешь всё ниже. Уже и не чаится поднять рейтинг и уровень жизни. Где то, на что можно было надеяться когда-то? Да, тебя стали чаще приглашать на сольные выступления – но ведь только моя заслуга, что ты что-то собой представляешь, что ты ещё не окончательно скатилась в пропасть.
Вот и сейчас что ты там все укладываешь свои потускневшие прядки. Ты мне противна — это должно, наконец, поставить тебя в соответствующее твоему положению место. Вот пройдись, посмотри со стороны. Нет. Тебе сие не доступно.
Ты должна вразумиться: где твой предел? Да и предел моего терпения…
Но приводившее себя в порядок в момент этого монолога существо мало подозревало что все неприятности, в которые оно свалилось после тридцати лет сведения концов с концами — не его предназначение, а внешнее воздействие, которое целенаправленно уродует его бытие, для скорейшего расчета по всем жизненным счетам. Что эта пропасть, возникшая на периферии сознания, куда медленно сползает сознание — не просто так, а кем-то запланирована. Причем талантливо и тщательно, отдадим дань твоему другу. Полет той, кого напарник именовал «кукла», целенаправленно перешёл в полное пике, пройдя уже дивным давно «точку не возврата».
Существо ощущало, что находится в свободном падении, при этом свято веря в возможные изменения к лучшему – оно было глупым, как правильно определил его умственные способности тот, который явно горел недружелюбием к этому жалкому творению. Если, разумеется, за глупость считать некоторую романтичность, любовь к миру и представление о том, что такое вот обреченное на прозябание состояние и есть жизнь. Но жизнь, настоящая жизнь существа, была далеко отсюда. Она уже давно покинула свою бывшую хозяйку, даже не удосужившись последнюю поставить об этом в известность.
А эта актриска провинциальных сцен, всё больше теряющая внешнюю и внутреннюю привлекательность, и не подозревала, сколь непростительно беспечным было её мировоззрение.
Существо между тем любило смотреть на мир глазами других, читать дневники различных людей: не важно, незаурядные и вымышленные или совершенно простецки от души написанные. Не будучи слишком высокого мнения о себе девушка любила наблюдать за перипетиями и духовным ростом посторонних людей, хотя при этом ей совершенно были чужды сплетни.
Но человек в дневник пишет о себе сам, рассуждало существо, сам готов лечь на страницах свой книги в виде чёрточек и загогулинок, готов пожертвовать своим я в угоду чужих ему неизвестных я, которые возможно будут пинать его имя в досужих разговорах за чашкой чая или саркастически ухмыляться никчемности его существования. Мало ли.
Так этот доморощенный драматург научился пропускать чужие истории сквозь своё сердце, отчего в его воображении, раз за разом, рисовались миниатюрные провинциальные сценки-картинки из жизни представляемой на страницах воспоминаний, запечатленных в разные времена и эпохи. Эти наброски были единственным развлечением одинокого существа. Созрев воображении, замысел воплощался на подмостках. Зрителям почему-то миниатюры приходились по сердцу. Её талант мало оплачивался, но приносил удовольствие. А за удовольствие нужно платить.
Эта художница, еле сводивший концы с концами, и не подозревала, что всё её немудрёное творчество вызывает уже почти ненависть или скорее презрение другой своей стороны. Той, существование которой, оставалось для существа тайной за семью печатями. Они видимо не были созданы друг для друга, но каким-то непостижимыми путями оказались в одной шкуре.
Вся женская и человеческая ненужность существа, невозможность достойной реализации кукловода с такой натурой, только усугубляла так рано начавшееся падение первой — и провоцировала второго на «подтолкнуть». Туда – туда. Рано или поздно это должно случиться, был уверен Он.
Существо же тем временем полюбило писать, и писало: какие-то глупые песенки, диалоги, сказочки. А хозяин презирал его всё больше и больше, отчего ему приходилось пить всё чаще и чаще, что бы заглушить боль прозрения: он любил другую жизнь, яркую и красочную, его занимали очаровашки, встречавшиеся на пути, упущенные по вине этой бездари возможности. Как же он тяготился этим дуэтом. Просто до бешенства.
Странно, что при всём при том, практически все, что удавалось заработать этой парочке — всецело принадлежало его кошельку. Ведь соблазн жил в этом мире на соблазне, а жизнь одна — другой не будет и нужно постараться прожить её не так как эта облезлая кошка. Это требовало постоянных вливаний в организм живительных соков, проведения всех этих дорогостоящих процедур по приданию достойного вида, накоплениям на «чёрный день». Потому что со временем, когда союз по каким-то причинам прикажет долго жить, он должен быть на высоте, готов начать всё сначала.
Теперь он уже попрощался с наивностью, с которой осуществил выбор партнёрши впервые. Вторично ему должно повезти. За годы, отведенные судьбой ему в дуэте, он прошел хорошую школу закалки и выучки жизнью: нет и не может быть второго шанса ошибиться.
Совместное творчество наложило свой несколько негативный оттенок. Но он ясно отдавал себе отчет в собственных промахах, которые могут в дальнейшем негативно сказаться на обустройстве новой жизни. Во-первых, искоренить из себя эту дурость, привившуюся к нему от измученной половинки. Эту романтичность. Эту непосредственность. Неумение грызть цепи. Добывать положенное. Во-вторых, освободиться от постоянного выявления своих недостатков, как настоящих, так и мнимых, что было характерно для его «куклы». Да, добивать нужно раненых. Эта агония не спасает никого. Таково третье понимание дарованное свыше.
Кукловод всё больнее и больнее стремился достать несчастное существо, «пора бы и честь знать» вдалбливалось той в сознание день и ночь. Благо у напарника были развязаны руки: у существа не было ни поддержки, ни помощи – оно было всецело одиноко. Их совместно существование представляло собой симбиоз одиночеств. Полную потерю как свободы - так и несвободы. Два одиночника в одной полуночи и полдне.
Тем временем. Тем…. Тем... …
Она снова готовится к выступлению с этой её новой пьеской о марионетке. Странно, но спектакль, который существо старательно репетирует и корректирует, кукловоду в целом нравится, видимо, с течением времени «тварь» как-то понахваталась от него разных штучек. Действо, разбуженное её воображением, его всё больше привлекало, постепенно втягивая во все эти ходы-переходы.
Но при этом нельзя было забывать о главной цели. Начало новой жизни. Свободным и одиноким. Избавление должно было состояться, причем выход на новые рубежи рисовался решительным и без возможности обратной дороги. Всё это натравливало его не на взаимодействие, а, напротив, на всяческое сопротивление её новой работе – собственной трактовке одного библейского сюжета.
Нет, он сам не увлекался религиозными идеями, какого либо толка, по сути это было чуждо его натуре, но та литература, которую он одобрял и считал достойной своего внимания, как-то в данном случае неожиданно легко легла на настроение новой работы существа.
Роль Марии Магдалины. Этой «видавшей виды в различных творениях искусства» распутницы, которою многие пользовали в определенные времена в определенном государстве, как он это понимал. Потом Мария так и не получила достойного к себе отношения и уважения, хотя и была прощена человеком ставшим по сути основоположником одной из самых многочисленных мировых религий.
Мало того. По закону церковных канонов об этой женщине повествуется в каждом каноническом тексте. И это ещё не всё. Текст в древние времена и проверялся-то на истинность по наличию на его страницах этой притчи о женщине, умывшей ноги Иисуса своими слезами и миро, что дало Христу одно из его имен: Аромат Миро. В трактовке существа — Магдалина выглядела безутешной грешницей, проникшейся любовью и доверием к первому, проявившему к ней человечность человеку, в благодарность за что она признала его Учителем, и умыла ноги благовониями, оттерев пыль и воду своими волосами в знак преклонения и возвеличивания. Однако, как и в тот день в доме у Симона, последователь Иисуса не понял истинных слов Спасителя, так и в дальнейшем Марию не привечают церковные служители.
Как-то так та жертвенная и благодарная любовь ничем не примечательной женщины, которая смогла быть полезной в добром деле, затерялась во вселенском театре, а на первый план всегда выходит то, что её профессия считается древнейшей у многих из многих народов. Эдакая блудница. И кто помнит, что именно ей явился первым воскресший Бог, не ученикам, не матери, ни кому другому. Ей. И она, презрев страх и возможные кары, последовала в Рим к императору с вестью о воскрешении. Она принесла ему в подношение кроваво-красное яйцо Воскресения из мертвых.
Она, так которая, как и его избранник Пётр повторила :
— Да не будешь ты распят.
Жертвоприношение всегда жертвоприношение. Мир стоит на этом, и ещё вероятно долго будет стоять. Жертвоприношение слабых в угоду сильным. Так чаще и бывает. У Манна есть фраза о том, что только в конце войны героизм становится анахронизмом, так как понимаешь, что лучше быть живым ничтожеством, чем мертвым героем. Нет, в конце концов, героизм оказывается не в чести. Жизнь всегда выше и лучше любой возвеличенной смерти. О том же говорит Ницше. Добиться ими ( жертвенными существами) понимания жертвы, как высшей стадии воплощения духа – есть одна из главных целей.
Так выглядела вкратце фабула пьески «Мarionnettes», состряпанной существом. Вот тут-то они и пересеклись – кукла с наивной волной волос в виде полотенца и он с новейшей позицией в отношении отсталых существ, не понимающих основополагающего тезиса о самопожертвовании.
Они пересеклись, и симбиоз родил синтез.
Помни о смерти.
Где же «Мarionnettes»? Она его марионетка!, как никогда голос его звучит в унисон её чувствам. Она. Это существо, потерявшее собственный облик. Но идущее к своему богу. Кто у нас Бог? Если ты кукла.
Не знающая еще о конце - она. Ведущая свою партию от Марии. От мрии. От мары. От беспечности. Марионетка почувствовавшая, что является игрушкой ненадёжнейших рук и мужчин безразличных ей. Выбравшая на свой страх и риск бога. Никогда от него не отказавшаяся.
Кто твой Бог, если ты человек, женщина?
Они сыграли этот спектакль. Зал замер. Долго молчал. Поняли ли они, что сейчас игралась за драма?
А по дороге домой в одной из пустынных подворотен ей стало плохо с сердцем. Он мог помочь. Но не стал. Так лучше. Уйти на пике. Сегодня он почувствовал, наконец, крылья за своей спиной. И бог, этот бог которого он собственно не понимал: ведь это он — Бог решил забрать её. Он собственноручно положил конец истории, захватив вместе весь букет: из её горькой веры, пустой надежды и никому не пригодившейся любови.
Мирионетка умерла в этом ночном проходном дворе. А ты? Ты стал Ангелом?