Жизнь за Родину или Геройская смерть князя Добрыни

               

Во степи-то дороженька заколодела. Заколодела, замуравела.

Ковылью поросла, березняком.

На добром коне здесь купец не проезживает. Путник усталый  не прохаживает. А всё потому, татаровья злые во степи балуют.

Житья не стало  человеку русскому. Кто не выйдет за околицу, у всякого кошель отымут, либо жизни лишат.

Князья сами-то в услужение врагу подались. Бусурманятся, обычаи вражьи перенимают.  Дрожат, дабы власти не растерять.

Беда кругом люду черному. Раньше одних князей кормили, а теперь и татарин на шею норовит сесть.

Возроптали хрестьяне, властителям и говорят. Мечи обоюдоостры точите, полки сбирайте. Отцов-дедов вспомните, как те врагов бивали не числом, а умением. Так и вы на рать поспешайте. Ныне ваш черёд.

Был среди князей Добрыня. Тот недаром русским именем-то крещен. Хочет молодец за правду биться, чтоб не терпел народ нехристей. Стал Добрыня других научать купно против супостатов выступить. Поелику велика и прекрасна земля русская, да не может по закону басурманскому жить.

А князья воевать не спешат. Боязно им, поотвыкли  за лихолетные годы. Но  и у  голытьбы не желают посмешищами во языках слыть. Шушукаться промеж  себя стали.

Отнекиваются, отговариваются. Как быть решают, и что делать, дабы во княжении усидеть. И без вольницы под хазарами не пропали. Запастись терпением советуют. Потому как не готова ещё Русь ярмо чужеземное скинуть.

Следует, мол, Батыю ихнему пожалиться. Поелику сам разбойничать не велит. Бедокурят же вдали глаз его.

Только куда уж  терпеть, если и Новогородского в Орде не привечают? В унижении посольски люди дабы пред очи предстать Батыю по полгода ждут.

Горяча голова у Добрынюшки. Не ведал, что ждет его, когда  в запальчивости правду искал. Махнул рукой в гневе юношеском: с вами, мол, каши  не сваришь. Во чужие земли подался, к королю польскому Сигизмунду, пробовать с ним на татар идти.

Только не было с того пользы. Тонка кишка Сигизмундова, а меч заржавлен.

Поляки пуще огня монголов боялись. Стремились не гневить тех в опасении за державу свою, кою надлежало беречь, Речь Посполиту сиречь. Шляхетство польское в те времена набирало силы и до войны еще не было охоче, множилось, дабы затем, когда татары уймутся, рыцарство свое славить.

Знамо, трудно было в те времена от татар что-либо сокрыть. Во землях подвластных  имелись у них глаза и уши. Лазутчики, шпионы, соглядатаи числом многие. Спешили те за корысть и мзду подлую обо всех делах русских каганам ихним донесть. Ведали проклятые монголы, о чем на Руси соловьи песни пели.

Так татары уведомлены были, что князья русские втайне под покровом ночным сбирались. Разговоры промеж себя при неверной луне вели.

Худое враги  заподозрили, потому как знали про нелюбовь к ним русичей. Об одном и мечтают, иго ненавистное скинуть.

Схватили князей, повязали, во Златую Орду везут.

Ну а Батый до себя не допускает. Велит князей в унижении держать, мучить, заставить ждать, пока он досуг найдет разбираться. Пленников одежд лишив, на площадь по приказу ханову выводят. Под жгуче солнце, его палящие лучи немилосердны, сковав руки-ноги, бросают. Да еще медом лесных пчел тела несчастных слуги Батыевы умащают. Это для того, чтобы более мучились, когда осы дикие станут жалить.

Пущай все видят, что с теми бывает, кто против монголов пойдет. И чтобы народы подвластные их жестокостям ужасались, не смели б роптать, ярем рабский за счастье носить считали.

…День за днем проходят, неделя минула, а князья хоть и страдают, а на своём стоят. Невиновны, мол, ни сном, ни духом, ни в чем умысла дурного не имели. Камня за пазухой не держали, все стремились благодетелям татарам угодить. Сбирались же вместе для того, чтобы о подушном оброке с люда чёрного толковать. А что ночью и во поле, дабы внимания смердов не привлекать, которые всё к бунтам горазды, лишь дай повод. В работе же ленивы люди русские, потому и догляда требуют хозяйского. Князья же здесь, будучи повязанными, за то опасаются, что людишки чёрные, голь перекатная, вне попечительства, без опеки и надзора их боярского, способны многих бед натворить. При князьях холопы понуждены к порядку, оставленные же себе дики и кровожадны бывают.

Держатся князья, хоть  мучения их тяжкие, а тела во стигматах рубиновых.

Батыю каждый день перед сном главный визирь докладывает, не признают  вины князья русичей. Ну а тот, душа татарская, хоть и нехристь, не хочет зазря их губить, потому как иных управителей не найти сразу.

Стар Батый, умён зело. Многих премудростей познал. Ведает, на одном страхе Орды не построишь. Не должна как власть излишней жестокостью себя бесславить, невиновного наказуя.

Подданным не давая выслужиться, тем самым интереса к делу лишаешь. А то государству не в пользу.

К слову здесь будет и отсутствие социальных лифтов вспомнить во дни сегодняшние. Сетовать, что правителей государства Рассейского  тьма примеров не учит. Да об ином речь, повременим с этим…


Только вдруг в Орде замешательство и переполох всеобщий. На белом коне в Галатасарай их удалец въезжает и прямиком к пленникам. Спешился молодец, ни слова не говоря, одежды снимает. Ко князьям, беду лихую терпящим, своей волею присоединяется.

Тут и признали Добрыню. Туесок от седла отвязал и мёдом свое тело омовляет. Это для того, чтобы ничем в страданиях пред иными не отличаться. Пусть и его едят осы.

Батыю обо всем доложили. Не  смог тот сдержать интереса. Велел Добрыню к себе привести, дабы предстал пред ним.

Всё потом через толмача допытывался:
- Ты почто, богатырь русский, себя в плен привел, когда приказа не было? Дерзким проступком неуважение к владычеству моему вызвал.

- Нет, хан татарский,- Добрыня отвечает.- Иное держал в помыслах. Не было как в намерениях власть бесславить. Посмешищем врага не выставишь, что всю Русь покорил от украйны и  до поморья.

А потом рассказывает:

- Ведомо всем, волки, лесные братья, собак  не любят. За службу их людям ненавидят, при случае расправляются. Шелудивый пес пинок стерпит, на цепи сидит, сапоги хозяину лижет. И все ради кости со стола обглоданной.

Так и я тот волк, злобу в себе таил на князей, собак трусливых. Вам, татаровьям, аки псы покорны, обиды терпя, униженья.

Словеса пред ними рассыпал бисером. Уговаривал купно с народом против вас, басурманы, выступить.

Да без толку: на немощь жалились. Плетью, мол, не перешибешь обуха.

Раб есть человек никудышный. Душа в нем, что рыба на брег вытащенная, едва дышит. Чужой воле покорна, себя в руки рыбарей вверяет. Так спокойней оно ей слабость свою извинять иной твердостью, которой в малодушии отдается.  Верность рабья, в самом деле, лишь трусость.

- Ну а меня ты вели казнить,- просит молодец.- Принять Божий мир я отказываюсь. Не собака, не рыба я, чтобы жить по- собачьи, по-рыбьи. Нет сил мне терпеть владычества чужеземного над родиною светлой.

- Враг я твой, Батый! Все равно аки волк из засады выскочу, в горло вцеплюсь, кровью вашей татарской упьюся!!!

Умолк Добрыня…

Тишина воцарилась тягучая.

Во шатре у властителя слышалось глупой осы жужжание. Вилась та вкруг тела богатыря русского, до жизни жадная и безмысленная.

…Опечалился Батый после речей таких. Чело и взор омрачилися думой. Не спешил с ответом великий хан. Проверить хотел Добрыню. Ужас смерти близкой в очах того ожидал увидеть.

Не пойдет ли на попятный после слов дерзких? Пусть покается в опрометчивости.

Да не робкого десятка сокол сизый русский. Очи молодца гневом блистали. Молчал всё и с презрением на поработителей взор бросал.

Вздохнул тогда Батый. Потом  слово молвил.

- Славен удалью младой витязь русичей! Ни в речах, ни в бою страху не знает. Был бы таков у меня, держал б у самого сердца.


Жизнь в неволе для тебя мало значит. Восвояси спешишь, в ****у тёмную, где живое на свет является. Сладостно то место лихое. Боязно в нем пропасть смертному. Недосуг молодцу о том печалиться.


Милостей моих познаешь, тебя уважу. За то, что ответ держать сумел, хоромами во степи жалую. О двух столбах с перекладиною дом тот, что тебя примет.


Кто ни пройдет по дороженьке, всяк поклонится, имя бога своего вспомнит.


Черный ворон по тебе тризну справит и очи выест. Тела твоего вкушая, достоинств переймет, к добродетелям своим присовокупит.

Твоего же совета послушаюсь. Князей, сотоварищей, к вящей славе своей отпущу я с миром.

Не нужны как нам, монголам, легенды о жестокостях  творимых, что бытуют среди слабых духом народов…



Эй вы, гусляры!!!

Песни удалые пойте!

Славу роду русскому играйте!

Всех, кто жизни отдал за Отчизну в годину лихую, вспомните!

Помяните чашей меду хмельного во минуту скорбную!

Был среди прочих Добрыня. Сумел князь жизнью  распорядиться, потому как не стал терпеть унижения нашей русскости.

Потому и повешен был во степи в Золотой Орде.

Тыща лет тому будет.