Немецкая полевая артиллерия крупных калибров.
Германская армия, кроме осадной артиллерии, имела при своих корпусах тяжелую артиллерию . Как правило, в штате немецкого армейского корпуса были 2 артиллерийские бригады, имевшие в своем составе по 54 лёгких орудия и 12-16 тяжелых 150-мм гаубиц. В штате германских армий, кроме этого, состояло различное число артиллерийских полков и бригад, вооруженных: некоторые 210-мм мортирами и 150-мм гаубицами, некоторые длинными 10-см и 15-см пушками.
Всего же, по данным французов, на вооружении германской армии к началу войны состояло около 1 000 тяжелых 150-мм гаубиц, до 1 000 тяжелых 210-мм мортир и длинных пушек, пригодных для полевой войны, 1 500 легких 105-мм гаубиц при дивизиях, т. е. около 3 500 тяжелых орудий и легких гаубиц...
К примеру, 8-я германская Армия в Восточной Пруссии к началу войны имела в своём составе 464 гаубицы, а число гаубиц в армейских корпусах этой армии было различным: от 84 гаубиц в 1-м АК генерала Франсуа, до 16 гаубиц в 1-м Резервном АК генерала Белова. Для сравнения, ВСЯ 2-я русская Армия генерала Самсонова имела в своём составе лишь 72 гаубицы (на 12 меньше, чем один германский корпус генерала Франсуа).
Достаточно сказать, что на вооружении ВСЕЙ русской армии к началу войны состояло лишь 512 легких 122-мм гаубиц, т. е. втрое меньше, чем в германской армии, и 240 полевых тяжелых орудий (пушек 107-мм, 76 и 152-мм гаубиц).
Например, в корпусах русской 2-й Армии Самсонова имелось следующее количество тяжёлой артиллерии:
1-й АК (Артамонова) – 24 гаубицы;
6-й АК (Благовещенского) - 24 гаубицы;
13-й АК (Клюева) – 12 гаубиц;
15-й АК (Мартоса) – 12 гаубиц;
23-й АК (Кондратовича) – гаубиц не имел.
Причём русские гаубицы были «лёгкими», имели меньший калибр (122 мм), вес снаряда и его поражающее воздействие.
Значение гаубиц на войне так подчёркивается ещё и потому, что они стреляли по баллистической траектории, что позволяло обстреливать и уничтожать цели на обратных скатах высот, блиндажи, пулемётные гнёзда и т.д. Русские полевые пушки, стрелявшие по настильной траектории, как уже отмечалось, этого делать не могли. Стреляя «через голову» наступавшей пехоты, они были вынуждены прекращать огонь за 200-400 метров до её сближения с первой линией неприятельских окопов (чтобы не поражать свои же атакующие цепи). В результате, эти 200 – 400 метров наша пехота оставалась без артподдержки и в упор расстреливалась неприятельскими пулемётами. Отсюда – и огромные потери русской пехоты в Первую мировую войну.
Дефицит орудий в русской армии можно было бы уменьшить, использовав многочисленные орудия крупных калибров, находившиеся в русских крепостях. ИМЕННО ТАК и поступили немцы, сняв со многих своих восточных крепостей не только орудия, но даже пулемёты, вместе с крепостными пулемётными командами, и бросив их на фронт.
Нашим же полководцам такая мысль в 1914 году голову не пришла. Уже в 1915 году, во время «Великого отступления» русской армии, генерал А.В. Шварц снова предлагал это сделать:
««Я решил обратить внимание генерала Алексеева на то, что может быть от него ускользнуло, а именно на большие запасы артиллерии в крепостях. Так в Ивангороде я имел уже около 500 орудий с большим количеством снарядов, в Новогеоргиевске их было около 1.500, почти столько же в Ковно и около 1.300 в Гродно, не менее 1.200 в Бресте да, вероятно, несколько сот в Осовце и в Варшаве. Всего, следовательно, в крепостях театра войны было около 6 тысяч орудий, в большинстве - среднего калибра и с необходимой амуницией. Если главнейшей причиной, вызывавшей неизбежность отступления, был постоянный недостаток полевой артиллерии, то почему же не использовать артиллерию крепостную?
Конечно, она не годна для полевых действий, но с большим успехом могла бы быть применена для обороны, и мне казалось, что нужно не оставлять Вислу, а укрепиться на правом ее берегу, создав оборонительный плацдарм Вепрж-Висла-Нарев-Бобр и Неман. Эти реки сами по себе уже представляли серьезное препятствие, а усиленные опорными пунктами, как Ивангород, Новогеоргиевск, Ломжа, Рожаны, Осовец, Гродно и Ковно, и шестью тысячами крепостных пушек, могли бы явиться препятствием неодолимым.
Мысли эти казались мне справедливыми и, возвратясь в Ивангород, я сейчас же написал генералу Алексееву подробный доклад и послал его. Но, чрезвычайно занятый, Михаил Васильевич не мог заняться им лично и поручил это генералу Борисову, который, по-видимому, не торопился, и только за несколько дней до подхода к крепости противника я получил извещение, что мне разрешается укрепить Вислу!
Увы, это было уже слишком поздно, а затем крепости, лишенные содействия армии, были легко взяты противником... Так случилось с Новогеоргиевском, Ковно и Гродно, где большая часть крепостных орудий и была взята противником».
Приходиться дополнить эти слова генерала Шварца тем, что большинство этих орудий было сдано, к нашему вящему позору, в исправном состоянии, и активно использовалось немцами в ходе всей войны…»
Как показали уже первые сражения с немцами, русская пехота оказалась очень психологически восприимчивой к воздействию разрывов тяжёлых фугасных «чемоданов». Тем более что наша полевая артиллерия, вооруженная 3-х дюймовыми пушками, стрелявшими по настильной траектории зачастую была просто не в состоянии хоть как-то вести контрбатарейную борьбу с германскими гаубицами.
Нижние чины русской армии, как правило, были неграмотными или малограмотными и не оставили своих воспоминаний о тех летних боях в Восточной Пруссии.
Посмотрим, КАК воспринимали огонь немецкой тяжёлой артиллерии даже опытные русские офицеры.
Вот что писал командир 16-й роты Уфимского пехотного полка капитан А. Успенский об этом:
«Наша полевая артиллерия первая открыла огонь по висевшей высоко за немецкими окопами "колбасе" - аэростату с корзинкой, где сидел корректор-наблюдатель, дававшей знать своим о малейшем нашем движении. Видно было, как близ этой "колбасы" на фоне темной тучи красиво вспыхивали ватные облачки нашей шрапнели. Немцы в ответ посылали "чемоданы".
Я никогда в жизни не забуду впечатления от разрыва этих "чемоданов". Сидишь себе в этом грязном, холодном окопе. Слышишь где-то у немцев тупой звук далекого выстрела, потом ухо улавливает звук приближающегося снаряда, режущий воздух и хрипящий звук "хрр-о-о..." где-то высоко в небе все увеличивающийся, ближе, ближе и все ниже!... На мгновение этот звук замирает... с ним вместе замирает наш слух и наше дыхание... и затем: "тра-а-ах!" - взрыв! Трясется земля! Дух захватывает от сотрясения воздуха! Видишь огромный столб земли, дыма и огня, высоко
поднявшиеся к небу, разрушивший все, что было живого и неживого на месте взрыва...
Впечатление от рук, ног и прочих частей человеческого тела, разбросанных после взрыва этого снаряда - невыносимо для человека, оставшегося в живых. Душу раздирающие крики и стоны тяжело раненых снарядом людей, завершают его страшный эффект!
Правда, бывали случаи, когда разрывом "чемодана", попавшего в окоп, никто не был убит, а только потом находили иногда несколько людей, засыпанных землей, с почерневшими лицами, причем из земли торчали только руки и ноги... Их быстро откапывали и приводили в чувство. Но, вообще, моральное влияние на психику бойцов от этих разрывов было очень сильное!
Вспоминается по этому поводу один эпизод. Штабс-капитан нашего полка А. И. так боялся этих разрывов, что иногда падал в обморок. Один раз, на ночлеге в хате, где он спал, стукнули дверью. Приняв этот стук за разрыв "чемодана", шт.-капитан, как безумный, вскочил с кровати и опрометью выбежал из хаты и только на дворе, увидев денщиков, мирно поджаривавших себе на ужин у костра индюка, опомнился.
Но недаром он так боялся, вероятно у него было роковое предчувствие и он погиб, именно, от "чемодана!"
Самое печальное было и то, что русская артиллерия была совершенно бессильной против этого огня германских тяжёлых пушек. Ни достойно отвечать немцам, ни тем более, вести эффективную контрбатарейную борьбу мы не могли и не умели.
Тот же А. Успенский вспоминал события ноября 1914 года в Восточной Пруссии:
«В это время немцы засыпали нас артиллерийским огнем, не жалея снарядов. Наша артиллерия обидно мало стреляла. Сосед - командир батареи лично показывал мне приказ командира артиллерийской бригады, не тратить более 3-x снарядов на орудие в сутки, под угрозой смещения с должности!
...
На этот раз снаряд убил 2-х, тяжело ранил 4-х и человек 5 только оглушил и закопал в своей воронке, разметав весь окоп!
Группа этих солдат занималась изучением вновь присланной ручной гранаты. Офицер, объяснявший им способ бросания этой гранаты, каким-то чудом остался жив.
Такие и подобные сему, тяжелые моменты от разрыва "чемоданов", приходилось нам, почти ежедневно, переживать в окопах, сознавая с горечью бессилие нашей артиллерии перед немецкой...»
Трудно комментировать всё это...
Три снаряда на орудие в сутки ещё как-то можно понять и объяснить пресловутым «снарядным голодом». Хотя он тоже возник не просто так, а по вине поразительного легкомыслия царских военачальников, похоже, готовившихся не к войне с первой индустриальной державой Европы, а к легкой прогулке к Берлину.
Но ОТСУТСТВИЕ ручных гранат в русских армиях вторжения летом 1914 года просто необъяснимо с точки зрения здравого смысла. Немцы УЖЕ ТОГДА имели ружейные гранаты (см. фото к этой главе). Они, при помоши холостых патронов выстреливались на расстоянии 200 метров и более. Немцы, при необходимости, могли легко забрасывать их прямо в русские окопы.
А русская армия, имевшая боевой опыт русско-японской войны и уже тогда почувствовавшая значение и боевую эффективность «карманной артиллерии» не имела САМЫХ ПРИМИТИВНЫХ ручных гранат, которые просто бросали рукой, из окопа – метров на 30, в лучшем случае.
В ноябре 1914 года офицер в окопах, на передовой (!!!) объясняет своим солдатам способ бросания «вновь присланной» гранаты.
Только в декабре 1914 года (!!!) в полк Успенского прислали-таки ручные гранаты. Он вспоминает об этом так:
«Наконец, прислали нам долгожданные, ручные гранаты и наша разведка стала смелее ночью забираться в тыл немцев, где окопы не были непрерывными, атаковывать отдельные хаты с их караулами и резервами и даже приводить с собой пленных немцев».
Вот ТАК и была «подготовлена» русская армия к Первой мировой войне и своему вторжению в Восточную Пруссию летом 1914 года...
Насколько сильным и массовым были впечатления русских войск, от обстрелов тяжёлой артиллерией, вспоминал генерал-квартирмейстер русской армии Ю.Н. Данилов:
««Весьма сильное впечатление производили на наши войска действия тяжелой артиллерии противника. Снаряды этой артиллерии у нас после первых же боев прозвали "чемоданами", каковая кличка очень скоро привилась во всей армии. "Противник бросает чемоданы" - обычная фраза, которой стали пестрить войсковые донесения с фронта».
К чему привело, в итоге, несомненное превосходство немцев над нашими войсками в тяжёлой артиллерии, откровенно пишет генерал Е.И. Барсуков:
«На всех европейских русских фронтах (Кавказский фронт не включен) русская пехота по количеству штыков, значительно превосходила пехоту противника, и если добавить количество шашек или штыков кавалерии, которая была спешена и сражалась в окопах бок-о-бок с пехотой, то общее количество штыков бойцов русской стороны в 1917 г. превосходило почти вдвое число бойцов противника, а в некоторых сражениях по числу бойцов русские превосходили даже втрое и вчетверо своих противников. По количеству легкой, конной и горной артиллерии русские на всех своих фронтах тоже превосходили противника, но по числу легких гаубиц и в особенности по количеству тяжелой артиллерии русские значительно уступали противнику, и не только по количеству, но и по могуществу тяжелых орудий.
Превосходство техники и артиллерийского вооружения немцев было одной из причин того, что русские не могли рассчитывать на победу, несмотря на свое превосходство в числе бойцов и легких пушек, несмотря на героические усилия русских солдат и несмотря на хорошую боевую подготовку русской артиллерии в отношении искусства стрельбы...
Нередко даже легкие полевые гаубицы открывали огонь лишь по особому разрешению с указанием определенного на это и всегда ограниченного расхода снарядов. Русской тяжелой артиллерии разрешалось вести огонь непосредственно перед и во время той или иной операции, тогда как германцы развивали ежедневно усиленную деятельность своей тяжелой артиллерии. Создавшиеся таким образом условия деморализующим образом сказывались на личном составе, обслуживавшем тяжелую артиллерию, порождая в силу бездеятельности скуку и праздность».
Конечно плохо, что вынужденное безделие порождало «скуку и праздность» в частях русской тяжёлой артиллерии, разлагая и деморализуя артиллеристов, но куда БОЛЬШИЙ вред молчание русской артиллерии наносили другим родам нашей армии и, прежде всего, конечно пехоте.
(Мне довелось самому почувствовать, как нелегко, для человеческой психики, находиться, даже под спорадическим, обстрелом 152 мм гаубиц продолжительное время. Близкий разрыв такого снаряда оказывает сильнейшее воздействие на человеческий организм, буквально «встряхивая» его.
Хотя сами те обстрелы и разрывы снарядов на территории нашей части носили довольно случайный характер, впечатления о них остались надолго).
Чтобы выдерживать в окопах ежедневные интенсивные обстрелы тяжёлой артиллерии, нужно иметь очень крепкие нервы. Особенно в условиях «молчания» своей артиллерии, ежедневной гибели товарищей и соседей и ясного понимания безнаказанности этих обстрелов для неприятеля. А ведь наши солдаты в годы Первой мировой ТАК воевали долгими месяцами...
СтОит ли удивляться тому, что разложение дисциплины, дезертирство, отказы идти в наступление началось именно в пехотных частях. Русская пехота несла самые тяжелые потери и именно с пехоты и началось разложение русской армии ещё осенью 1916 года.
Тогда появились первые случаи КОЛЛЕКТИВНОГО отказа целых полков идти в наступление и первые примеры БОЯЗНИ многих командиров непредсказуемого поведения собственных подчинённых.
Например, в декабре 1917 года 17-й Сибирский стрелковый полк, 5-й Сибирской дивизии отказался идти в наступление. Для того, чтобы усовестить солдат в полк прибыл протопресвитер всей русской армии Г.И. Шавельский. Он вспоминал:
«На прославившийся в Русско-японскую войну полк только что легло пятно измены. Теперь один его батальон, как заразный больной, был отделен, обезоружен и под караулом помещался верстах в трех от полка. С остальными тремя батальонами не сообщались другие полки дивизии. Тяжело было смотреть на офицеров, особенно на старших, - многих из них я знал по Русско-японской войне. Они были живыми свидетелями прежней славы полка, участниками его радостей и побед...
Для всех было ясно, что мое появление среди них вызвано изменой полка своей воинской чести...
К нашему приезду солдаты без оружия, - как я уже заметил, они были обезоружены, - стояли, выстроившись, около небольшой походной церкви. Командир корпуса предупредил меня, что настроение в батальоне дурное. Я поздоровался с выстроенными и затем пригласил их войти в церковь, где облачившись начал служение молебна о ниспослании Божией помощи. В конце молебна, когда души воинов умиротворились молитвою, я обратился к ним со словом».
Шавельскому, в горячей проповеди удалось тронуть сердца солдат и они согласились (!!!) вновь идти в бой.
Важно отметить то, что для этого потребовалось вмешательство главного священника русской армии и его личное участие. Авторитета и власти командира корпуса, предупредившего Шавельского о «дурном настроении» в полку уже недоставало.
Да и потом, уже после «покаяния» взбунтовавшегося пола, его офицеры не были уверены в поведении своих солдат.
Шавельский писал об этом:
«Сопровождавшие меня офицеры потом говорили мне:
- Мы боялись за вас, как бы они за вашу слишком прямую и резкую речь не набросились на вас...»
Обратите внимание: вооруженные офицеры и командиры (от батальонных до корпусных) присутствовавшие на этой проповеди всерьёз опасались, что обезоруженные и находящиеся под караулом солдаты их батальона НАБРОСЯТСЯ на главного священника русской армии за его увещевания к ним. Причём Шавельский в своей проповеди не говорил солдатам ничего оскорбительного, или обидного: просто напоминал им о принятой присяге, воинском долге, памяти погибших товарищей. Тогда еще в армии были ОСТАТКИ дисциплины и веры в сердцах солдат. Проповедь Шавельского удалась, и его даже никто не тронул…
В конце мая 1917 г., когда революционные либеральные "мудрецы" уже успели развратить фронт, Шавельский по аналогичному поводу посетил 63 Сибирский стрелковый полк. Вот что он вспоминал об этом:
«Полк митинговал и отказывался идти в окопы. Я попробовал заговорить тем языком, что в декабре 1916 г. говорил в 17 Сибирском стрелковом полку. Результат получился совершенно обратный: разъяренная толпа чуть не растерзала меня. Я спасся, только благодаря старослужащим солдатам, которые задержали напор озверевших и этим дали мне возможность сесть в автомобиль. На следующий день подобный же сюрприз постиг меня во 2-ой Гренадерской Кавказской дивизии, также не желавшей идти в окопы. Начальник дивизии прямо предупредил меня: "Будьте осторожны в каждом слове, иначе я ни за что не ручаюсь!" Моя беседа сопровождалась выкриками и издевательствами со стороны солдат».
Вернёмся к вопросу потерь от артиллерийского огня.
В русской армии НИКАКОГО учета потерь при царе-батюшке попросту НЕ ВЕЛОСЬ.
В армии учитывались «едоки», и число потерь в бою было показателем боевой активности того, или иного командира. Чем больше – тем лучше, активнее воюет с ворогом сей полководец. Это, к сожалению, было типичным явлением в русской армии…
В армиях других государств учёт и анализ потерь был организован более точно.
Вот какой анализ сделали французы:
«По данным санитарного управления главной квартиры французской армии, за весь период мировой войны потери в главных сражениях распределялись так (в процентах):
Потери от снарядов (и ничтожные от ручных гранат) — 67
Потери от пуль (ружейных и пулеметных) — 23
Потери от других причин — 10
В позиционный период войны в 1915 — 1917 гг.»
Как видим, 67% потерь во французской армии в годы Первой мировой войны были ИМЕННО от артиллерийского огня. Можно смело предположить, что такой же процент потерь от него (если не ещё больший) понесла тогда и русская армия. А это - миллионы погибших бойцов и командиров...
Генерал Е.И. Барсуков совершенно справедливо указывал:
«Артиллерия, в особенности тяжелая, получила почти решающее значение на всех театрах военных действий, так как только ее огнем могли уничтожаться все преграды и сильные укрепления, создаваемые с применением не только земли и дерева, но и бетона, железа и стали.
Первенствующей ролью артиллерии, явно обнаружившейся с начала войны, объясняется интенсивное и непрерывное во все время войны увеличение численности артиллерии, как такого рода войск, который оказался наиболее могущественным».
Теперь – ещё немного о моральном воздействии тяжёлой артиллерии на войска противника.
Зачастую намного бОльшее влияние на боеспособность войск имели не столько потери от применения немцами тяжёлой артиллерии, сколько сам факт её наличия у неприятеля, УГРОЗА возможности её стрельбы.
Как известно, летом 1915 года перед германской армией на Восточном фронте одна за другой капитулировали ВСЕ русские крепости Привисленского края: Новогеоргиевск, Ивангород, Ковна, Гродна, Осовец, Брест-Литовск. Из них достойно сражались с немцам только гарнизоны крепостей Осовец и Ивангород. Остальные - сдались или вообще без боя (Брест) или после непродолжительного сопротивления.
К примеру, Новогеоргиевск, заслуженно считавшийся лучшей крепостью Европы и имевший свыше 30 (!!!) бетонных фортов, капитулировал на 4-е сутки штурма «открытой силой» со стороны осадной армии немецкого генерала Безелера. Армия эта состояла из ландверных дивизий и имела численность ВДВОЕ МЕНЬШУЮ, чем капитулировавший перед ней русский гарнизон. Причём решающее значение сыграли вовсе не обстрелы германских Берт. Казематированные укрепления Новогеоргиевска в основной массе своей достойно выдержали массированные обстрелы из сверхтяжелых орудий, на которые Безелер делал главную ставку.
Причиной было – низкая боеспособность деморализованного гарнизона крепости. Ну и конечно – измена коменданта крепости «презренного Бобыря» (по определению А. Керсновского).
В мемуарах военного врача Л.Н. Войтоловского приводится диалог между старшими офицерами М-ской артиллерийской бригады:
«…А Ковно?
– Ковно больше трех дней не продержится. А Новогеоргиевск пал.
– Пал?
– Да они «бертами» своими как саданут, так форт пополам: как скорлупа трескается».
Это разговаривают между собой не неграмотные пехотинцы-солдаты, а СТАРШИЕ ОФИЦЕРЫ-артиллеристы.
Конечно, они знали, что никакие форты «пополам» от попадания германских тяжёлых снарядов не трескались. Но сама УГРОЗА их применения уже пугает даже неприятельских офицеров-специалистов...
О том, какую роль играла сила духа гарнизона крепости говорит пример с маленькой русской крепостью Осовец, выдержавшей первую осаду германских войск и оставленный только по приказу командования.
Офицер генерального штаба ХХII Финляндского корпуса камитан Б.Н. Сергиевский писал:
«Обо мне доложили генерал-квартирмейстеру (помнится, ген. Будбергу) и провели к начальству. Два генерала генерального штаба - вероятно начальник штаба армии и генерал-квартирмейстер - приняли меня с исключительной любезностью, прямо-таки будто обрадовались мне; спросили о положении в XXII-м корпусе, сказали много лестного по адресу корпуса и генерала Б. и затем предложили познакомиться с общей обстановкой на фронте армии. Подвели к карте.
- "Донесения последнего времени утешительны, - сказал один из них, Осовец, слава Богу, не сдался"...
- "Как не сдался?! Разве это было возможно?" - невольно воскликнул я, пораженный этими словами. Оказалось, что да: это было возможно! Германцы, видимо привлекая, чтобы облегчить отход своих войск от Немана, наше внимание на другие участки фронта, несколько дней тому назад стремительно бросились от Граева на крепость Осовец и ее бомбардировали огнем тяжелой артиллерии. В штабе армии падение крепости, считали повидимому неизбежным. Однако крепость, удержалась, и 17-го сентября немцы, угрожаемые обходом с нашей стороны, отошли.
Здесь уместно будет заметить, что кр. Осовец оказалась за время войны нашей единственной не сдавшейся крепостью: Без счета раз ее бомбардировали германцы, три раза весь ее гарнизон поголовно отравлялся газами: но он все же удержал крепость до приказа ее очистить в августе 1915 г., во время общего отхода».
Вот такие разные крепости: доблестно сражавшийся с немцами маленький Осовец и позорно сдавшийся мощнейший Новогеоргиевск...
Конечно же, нельзя обходить вниманием психологический эффект, произведенный на солдат гарнизона Новогеоргиевска обстрелом фортов из сверхтяжелых орудий – стены защищали их тела, но сознание защитников цитадели, оставалось незащищенным от военного невроза, или «шелл-шока», о чем верно писалось в германской литературе.
Однако сознание ТАКИХ ЖЕ русских солдат в Осовце оказалось неподверженным этому «шелл-шоку» и они достойно сражались с неприятелем.
В конце главы - немного статистики. Её приводит в своей книге генерал Е.И. Барсуков:
«...как в начале, так и в конце войны Германия по количеству (да и по мощности) артиллерии была значительно сильнее и России, и Франции. К концу войны на вооружении германской артиллерии состояло всего 19810 орудий, в том числе 7 862 тяжелых, тогда как на вооружении русской артиллерии было лишь 10 178 орудий, в том числе 1 430 тяжелых, а на вооружении французской артиллерии 11 280 орудий, в том числе 5 700 тяжелых. Орудия специального назначения — зенитные, штурмовые, минометы и пр., а также орудия, состоявшие в запасах фронта, не приняты в расчет».
Германия оставалась самой сильной страной в отношении обеспечения армии артиллерией даже к к концу войны.
«На фронте германской армии к концу войны было, по данным Шварте, всего 21 650 орудий разных образцов и калибров, причем за время войны общее количество орудий увеличилось почти в 3 раза; на фронте французской армии — около 13 000 орудий (увеличение тоже почти в 3 раза); на фронте русской армии около 14 000 орудий (увеличение лишь в 2 раза). [284]
Плотность насыщения артиллерией русского "фронта была наименьшей. В конце 1916 г. на 1 км русского фронта приходилось в среднем по 2 орудия, тогда как на французском фронте в среднем было по 12 орудий, а на итальянском — по 5,2 орудия. Это объясняется, впрочем, не только бедностью русской армии в артиллерии, но и огромным протяжением русского европейского фронта (не считая кавказского) — около 1 800 км, тогда как протяжение французского фронта — 650, а итальянского — около 250 км. Наконец, сущность дела не в числе орудий на километр общего протяжения фронта, а в искусстве сосредоточения наибольшего количества орудий (и массового сильнейшего уничтожающего артиллерийского огня в важнейшем сражении и в решающем направлении удара, наносимого противнику. Этим искусством не отличалось русское командование».
А вот как выглядит статистика интенсивности стрельбы артиллерии противоборствующих государств.
«В течение всей войны 1914 — 1917 гг. русская артиллерия израсходовала в общей сумме не более 50 000 000 выстрелов всех калибров, включая и химические снаряды.
Расход этот являлся огромным, даже непосильным для того состояния экономики, в каком находилась тогда царская Россия. На артиллерию сыпались упреки, что она не отличается бережливостью в расходовании снарядов. В большинстве случаев упреки эти были совершенно необоснованными. Действительно, бывали иногда случаи “чрезмерного” и притом напрасного большого расхода снарядов, но, как увидим ниже, за весьма редкими исключениями, не по вине артиллерии, а вследствие неумелого использования артиллерии старшими общевойсковыми начальниками.
Если же расход снарядов русской артиллерии сравнить с расходом выстрелов бывших союзников и противников России, то окажется, что русская артиллерия израсходовала в период мировой войны относительно совсем мало выстрелов.
Действительно, во время войны 1914 — 1918 гг. всего было израсходовано выстрелов:
Франция
75-мм калибра около 163 630 000 выстрелов,
155-мм калибра около 28 000 000 выстрелов
Германия
Всех калибров около 271 533 000 выстрелов.
В том числе: приблизительно 156 000 000 77-мм, 67 000 000 10,5 см, 42 000 000 15-см и 7 000 000 21-см. калибра.
Англия
Всех калибров около 170 386 000 выстпелов.
В том числе: приблизительно 99 000 000 76 мм пушечных, 25 000 000 114-мм гаубичных, 22 000 000 152-мм гаубичных и т. д.
Австро-Венгрия
Всех калибров около 70 000 000 выстрелов.»
Подчеркнём, что ДАЖЕ Австро-Венгрия (которую все совершенно справедливо считали слабее России, в военном отношении) смогла сделать по противнику НА 20 МИЛЛИОНОВ (!!!) орудийных выстрелов больше, чем царская Россия. Про остальные страны и говорить нечего.
Германия ТОЛЬКО снарядов КРУПНЫХ КАЛИБРОВ выпустила 116 миллионов (а Россия – снарядов ВСЕХ типов – около 50 миллионов), Англия – тоже выпустила только крупнокалиберных снарядов – 47 миллионов шт., Франция – выпустила ВЧЕТВЕРО больше снарядов, чем Россия на всех фронтах.
Эта статистика ярко характеризует НА КАКОМ уровне РЕАЛЬНО находилось промышленное развитие России и мощь её артиллерии.
За огромную индустриальную слабость и отсталость «России, которую мы потеряли», на полях Первой мировой войны заплатили своими жизнями миллионы её сыновей...
На фото: германская пехота готовится применить ружейные гранаты
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/10/07/566