Утро
Там было такое укромное местечко… Крохотное укрытие под тенью деревьев, откуда так удобно выглядывать, почти не рискуя быть замеченным. Несколько месяцев он приходил туда каждое утро, перед школой. Приходил, чтобы стать зрителем короткого волшебного спектакля…
Он смотрел на узенькую тропинку, чуть присыпанную хрустящими сухими листьями. Принципиально этот дворик не подметали, что ли? Тропинка вела от дальнего дома и со всем сторон обрамлялась старыми деревьями. И утром в хорошую погоду всю ее пронизывал солнечный свет. Он всматривался жадно и замечал каждую пылинку, кружащуюся в этих первых лучах.
И в 7:40 или 7:45 по дорожке шла девушка. Высокая, с длинными волнистыми волосами. И когда эти волосы ее попадали в луч ослепительно-прозрачного света, они вспыхивали в одно мгновенье. Вспыхивали, и все те полторы примерно минуты, что она шла по дорожке, горели отчаянным огнем. Ради этого мига он готов был не только в школу опоздать… При этом ведь понятия не имел, ни как ее звали, ни кто она, ни куда идет, перекинув через плечо твердую сумочку и сжимая в руке лямки какого-то фирменного пакета. Несколько раз уже на выходе из двора она замечала его – улыбалась чуть заметно и проходила мимо. Между ними было слишком много лет разницы, чтобы можно было надеяться на большее, но он не надеялся не поэтому. Ему не нужно было от нее ничего, кроме этих утренних полутора минут, когда она шла через двор в солнечном свете, лучи которого пронизывали ее тяжелые волосы и тоненькую фигурку… И даже черты лица значения не имели…
Спустя много лет он станет художником. И его цикл картин «Из детства», среди которых будет она, так и названная им – «Утро», будет ездить по мировым выставкам и выставляться на аукционах за евро с таким количеством нулей, какое он, мальчишка с окраины Москвы, долго не сможет уложить в голове. И искусствоведы всего мира будут спрашивать друг у друга и допытываться у членов его немногочисленной семьи – как, откуда? Где он мог подсмотреть этот потрясающий образ, эту одинокую незнакомку, спешащую по своим делам? И никто не сможет ответить, потому что он к тому времени уже покинет этот мир, а ей в голову никогда не придет, что знаменитый художник Лучин – тот самый мальчишка, который по утрам провожал ее взглядом и которому она изредка улыбалась… И даже когда уже после его смерти, прямо у них на улице Грекова устроят ни на что не похожую выставку его картин – а ведь она, удивительное дело, всю жизнь проживет там же, и на работу будет ходить по той же тропинке, только с годами становясь все грузнее и объемнее, так что теперь солнечный свет будет обливать уже массивную ее фигуру – так вот, когда она будет стоять напротив той его картины, ей вдруг вспомнится маленький светловолосый мальчик. Она сама не поймет почему, но с тех пор к ней изредка будет возвращаться этот образ – утро, она идет по дорожке, солнечно – и эти, каким-то одухотворенным голодом горящие глаза ребенка в полумраке, как будто он все пытается насмотреться, и никак… Но догадаться о том, что это она – там, на картине – она, конечно, не догадается. Да и кто бы поверил…
Удивительно, правда же? Удивительно…
Молодцы, бля
Вот не попал бы в эту командировку, и ничего бы не было… Жил бы себе спокойно, летал бы, как раньше… То есть он и сейчас летал, конечно. И жил… И жену целовал, и дочек воспитывал. Но она, она, та, другая, плотно сидела в груди и не давала дышать… Может быть, будь она рядом, живи через два дома или даже в соседнем городе, он помотался бы к ней месяц-два, насытился, и успокоился бы быстро… Но она сразу после той роковой командировки улетела в Москву, где он бывал в лучшем случае раза два в год, и чаще всего – садились только на дозаправку на привычный Чкаловский, и взлетали тут же… Он, военный летчик, не мог слетать к ней всего-то за две тысячи километров – ну что за насмешка судьбы… Нет бы ей улететь жить в Питер, где они бывали часто и задерживались надолго… Нет. Она выбрала Москву.
Ты помнишь, как прижималась ко мне тем утром, потому что на рассвете стало холодно, и шептала: не спи?
Она выбрала Москву еще до той командировки. И тогда уже знала, что улетит. И конечно, очередной женатый роман ничего для нее не изменил. Она с удовольствием созванивалась с ним, разговаривала обо всем на свете, отвечала на забавные интимные сообщения, поздравляла с днем ВВС… Но планы свои менять – не меняла…
Так и получилось, что за историю многолетнего телефонного и письменного романа у них была всего одна ночь. Та, первая, с которой все началось. А может, это уже и не было потом романом, просто дружба, настоящая дружба между мужчиной и женщиной, которой, может быть, и не бывает в природе… Даже жена потом уже знала о ее существовании. Кроме истории той первой ночи, конечно.
А как ты наклонялась надо мной и – нет, не целовала, а мелко и бегло прикасалась губами, как будто оставляя свои метки на моей коже – помнишь?
Так странно и непонятно – потом, уже за 40, он стал многое забывать… Даже как девочки начинали ходить или какие-то шкодные штуки вытворяли – воскрешал в памяти только после подробного рассказа жены… А вот что она сделала или сказала в ту ночь и их краткое совместное утро – помнил так отчетливо, как будто было вчера…
Они тогда поехали в боулинг. Из кабака, где сидели всей толпой… Решили – крайняя ночь командировки, гуляем! Думали, ее придется уговаривать, просить… Но нет – она неожиданно легко согласилась. И поехали. Потом она говорила, что хотела по-настоящему погрузиться в командировочную жизнь летчиков, проникнуть в самую суть этой обожаемой ею профессии…
А первый поцелуй в коридоре гостиницы у двери в твой номер? И как ты долго не могла попасть ключом в замочную скважину, и я взял у тебя ключ, и открыл сам?
К ней многие в ту ночь пытались клеиться… И из их экипажа, и из других. Она легко и необидно отшивала всех. Шутила. Веселая, забавная девчонка. Своя… Его посягательств она не опасалась, как потом рассказывала. Кольцо на пальце, да и общее впечатление порядочности, «заточенности» на семью… А он уже в самом начале ночи, в боулинге, чувствовал, как хочет ее, и готовился сделать этот решающий опасный рывок… Даже если она оттолкнет, скажет «нет»… Он будет знать, что хотя бы попытался…
А как у меня сначала не получалось, и я, нервничая, сказал об этом тебе, а ты ответила очень спокойно: «у нас все получится» - помнишь? И получилось…
Он пошел провожать ее до номера. 401-й – как сейчас…И надо было прощаться. Она сказала: «ты замечательный», обвила руками его шею, поцеловала. Хотела в щеку, но он подставил губы, и – в губы… Тягучий, обжигающий поцелуй… Она сказала – нельзя. Он ответил – но очень хочется… И еще одно сладко-томное прикосновение… Может быть – можно? Я-то свободна… Тебе решать. Открывай. Хорошо подумал? Открывай. И открыла… Он открыл…
Я спрашивал – когда прилетели? Ты говорила – 5 дней назад… Вот я дурак… А я еще в прошлом году… была… с вами… Ну я совсем дурак… Ты это помнишь?
И как мы обнаружили в прайсе гостиницы пункт: пульт от кондиционера – и честно искали кондиционер в твоем номере? И решили, что он – это окно, а пульт – ручка…
И как мелочь рассыпал у тебя на ковре, одеваясь, и ты шутила – мало оставляешь, мало!
А о чем я говорил – «Как??? Как ты это делаешь?» – тоже помнишь?
Или ты давным-давно все забыла? Вышла замуж, счастлива… Мы по-прежнему хорошие друзья с тобой… Ты все такая же веселая, озорная, и шутишь… Своя.
Но почему же, почему столько лет спустя… Почему же я так отчетливо помню все эти эпизоды, так остро хочу вернуться в ту ночь и в то утро, и многое готов отдать, только бы еще раз прикасаться к тебе, чувствовать тебя рядом и до самого утра слушать твой голос? Могли мы быть теми, кто предназначен, предначертан друг другу, и кто однажды даже друг друга нашел, но не смог рассмотреть, распознать…Или смог, но не решился сам себе в этом признаться… И если да, если это действительно так – то – как жить с этим?
Конечно, я все помню. И первый поцелуй, и ключ, и после чего ты спрашивал, как я это делаю… И еще помню, как кто-то, идя мимо нашей двери по коридору, бросил: молодцы, бля… И ты ответил вполголоса: и не поспоришь… Я помню. Вот только ничего это не меняет. Я – та, твоя, осталась там, в гостинице. И мы оба, кем бы ни были друг для друга, не имели права все перекраивать, менять, рушить. Или… Если мы действительно были ДРУГА ДЛЯ ДРУГА, то… имели?
Да о чем я, собственно? Ставки сделаны, ставок больше нет.
Свитер в клетку
Если бы Ирина знала, что так все закончится, она, конечно, повела бы себя умнее. Тоньше. Осторожнее. А теперь Алик почти ревет у нее на плече, как мальчишка, а та девчонка, из-за которой, спокойно себе ушла… Ее Алик, сильный, умный Алик, 28 лет, женат и двое прелестных детей… Ее внуков. Да вон фотография над столом рабочим висит – на одной старший с мамой, невесткой Алиной, на второй крохотная новорожденная малышка – сейчас год уже, пора новую фотографию повесить…
О романе с младшей сотрудницей их отдела Ирина узнала случайно. Да как – узнала… Неожиданно для самой себя сопоставила факты. Просто девочка жила через два двора от конторы, и бегала в обеденный перерыв домой. С самого начала работы у них – бегала. А с полгода назад Алик стал периодически исчезать в середине дня, примерно в этот же промежуток… Всегда обедал прямо на работе, а тут вдруг заявил, что хочет ходить куда-нибудь… Она несколько раз выходила с ним, просила отвести в какое-нибудь особенное, им любимое место… И каждый раз было ощущение, что это место он только что углядел на другой стороне улице и зашел туда впервые.
Но это бы все ничего, она не обращала особо внимания. Пока однажды не попался он совсем уж глупо. Накануне вечером Ирина заходила к той девушке – после работы, выпить кофе и таблетку от головы, которая у нее буквально раскалывалась. Девочка тогда сказала – чудо-таблетки, пойдемте. Пять минут – и поможет. Она пошла. На кухне, перед тем как сесть на стул, сняла с него приметный красивый свитер – серый в синюю клетку, с буквой Е на воротничке. Опять, - буркнула она, - никогда не приучу соседа не раскидывать вещи. Рассказала, что сосед – ее одноклассник, с которым они уже год вместе снимают квартиру, с тех пор как того бросила девушка. Но между нами ничего – правда-правда, - как будто Ирина спрашивала и осуждала… Девочка эта ей в общем была глубоко симпатична – в меру самоуверенная, чуть надменная, легко и будто бы забавляясь, выполнявшая любую работу по их профилю… Напоминала ей ее саму, наверно.
А на следующий день после обеденного перерыва в том самом клетчатом свитере пришел Алик. А через три минуты – она вернулась. Ирина отозвала его в сторону.
- Ты что, знаком с ее одноклассником?
- С каким одноклассником? – не понял Алик.
- С Катиным, каким.
- Почему я должен быть знаком с Катиным одноклассником?
- А чей, по-твоему, на тебе свитер?
- А, свитер, - он улыбнулся, - зашел, представляешь, в кафе… На меня какой-то остолоп вылил чашку кофе. Официант-остолоп, я имею в виду. И вот они забрали в химчистку мой свитер, а пока дали этот….
- Ну-ка, иди сюда, - она недрогнувшей рукой притянула его к себе и отогнула угол воротничка. Буква Е была на месте.
В секунду сложился пазл в ее голове. Их частые совместные отлучки в обед… Задержки на работе по вечерам… И даже выходные… Она всегда гордилась, какого воспитала ответственного сына, когда он уходил в субботу и воскресенье, а теперь вдруг вспомнила, что началось это полгода назад, когда ОНА пришла работать.
- Алик, ты собираешься оставить Алину и детей?
- Мама, да о чем ты?
- Я была вчера у Кати. Я чуть не села вот на этот самый свитер. Ее сосед, одноклассник, вечно раскидывает вещи… Так чем вы угваздали твой?
- Мы… Ее помадой. Мама, я не хочу, чтобы Алина знала.
- Еще бы! Я тоже не хочу, чтобы Алина знала! Идиот ты эдакий! Надо было думать прежде, чем спать со своей подчиненной!
- Не кричи. Катя услышит.
- Ты должен ее бросить. Немедленно.
- Я не могу.
- Что?! Ты не можешь? А я твоей жене в глаза смотреть смогу? Плевать я хотела на твое «не могу!» Я не буду этого терпеть, Алик! Прямо сейчас! Иди и скажи ей! Что все кончено!
- Не надо никуда ходить, - она стояла на пороге общего их кабинета. В темном, выгодно подчеркивающем ее фигурку костюме юбка-пиджак.
- Катя, - Алик попытался броситься к ней.
- Не смей! – Ирина уже почти кричала.
- Не надо, Алик. Не надо. Я знала, что пора заканчивать. Вот, чуть-чуть не успела… Ирина, заявление писать?
- Заявление?
- На увольнение. Вы, наверно, не захотите, чтоб я дальше работала.
- Напиши на отпуск. И съезди куда-нибудь. А Алик пока сам в себе разберется. Правда?
Она развернулась и ушла в кабинет. А Алик привалился к стене и глухо застонал.
- Кто тебя просил, мама? Ну, кто тебя просил?
- Ты бы лучше подумал, как будешь жить с этим грузом дальше…
- О каком «дальше» ты говоришь? Я не знаю, как буду жить завтра. И даже через час – тоже не знаю как. Потому что она – моя жизнь.
- Она твоя пропасть, Алик.
- Мама, если ты не понимаешь, если у тебя ни с кем, пусть даже не с папой, такого не было, нам не о чем говорить.
И она притихла. Потому что такое у нее – было. Когда жизнь сходилась в одном человеке, и когда жизни этой было для него не жалко. Было давно, но уже при муже и при маленьком Алике. Они с мужем тогда едва не развелись. Слава богу, у тогдашнего любовника хватило ума и выдержки поставить точку… А тот аборт, который был потом… Да она все равно больше детей не хотела… В общем, все правильно получилось.
Но она ведь помнит. Прекрасно помнит то ощущение, когда он уходил. Ощущение, что она попала под грузовик, и тело расплющено, раскатано по дороге, и мозг тоже, но почему-то сохранились крупицы разума, и одно лишь слово бьется в голове: добейте. Но она смогла пережить. И он сможет.
Катя уволилась в тот же день. Без отработки две недели – Ирина разрешила. И уехала куда-то. И Алик действительно пережил. И никогда ни он, ни Ирина не узнают, что Катя-то аборт никакой не сделала. И на другом конце земного шара, в далекой зеленой Австралии, растет маленький Алик, и папой зовет совсем другого смуглого мужчину.
А потом однажды тридцатилетний Алекс приедет в Россию. Страну, откуда его мама Кэтрин уехала, когда уже была им беременна. Будет ходить в подаренном мамой сером свитере в синюю клетку – ей всегда нравилось это сочетание. А он так хотел проникнуть в ее жизнь, почувствовать то, что чувствовала тогда она – одна, с животом, покидающая любимую Москву…
Он специально спустится в метро, о котором она столько рассказывала. И плечом к плечу столкнется с лысеющим, чуть сгорбленным мужчиной в почти таком же сером свитере с синими квадратами. Улыбнется по-западному широко, скажет ломано «извините», и пойдет в сторону поездов. А мужчина бросит скупо – «нормально» - вечное, любимое им словечко, и шагнет на эскалатор. И вдруг обернется, станет шарить по толпе взглядом, выискивая, сам не знаю зачем, того парня в клетке. Будет искать, пока не скроется из виду перрон, и не найдет. И неспешно отправится на работу, все ту же работу, только должность – не самая главная еще, но почти уже, почти.... И лишь проходя мимо окон ТОЙ квартиры поднимет глаза и вздохнет.
Алекс забудет русского старичка еще быстрее. Уже в тот момент, когда отведет от него взгляд. Проедет до станции «площадь Революции», выйдет из метро и сядет на лавочку с макдональдсовским кофе. Мама говорила, они сидела именно там накануне отъезда…
Интересно, если бы оба они знали, кого встретили, изменило ли бы это что-нибудь?
Да ладно, чего уж там. Живем дальше.
На Мурманск
Внуково оказалось большой дырой. Хотя и приехали они почти впритык, и до начала регистрации оставалось всего-то 15 минут… Но эти 15 тоже надо было скоротать. И сели в кафе, и успели обругать липкие столики, дорогущую воду, туалет с дырками вместо унитазов (это Москва! Аэропорт вроде как международного класса!) и платный вай-фай… Где еще такое встретишь.
Но это было только начало. На регистрацию выстроилась длиннющая очередь. А потому что одна регистраторша регистрировала пассажиров и на Челябинск, куда летели Ксюха с Аленкой, и на Мурманск – совсем в другую сторону. И каждому проходящему регистрацию грузная молодая женщина терпеливо повторяла – «Челябинск – 108 автобус. Мурманск – 106 автобус. Челябинск – 108, Мурманск – 106»… И так до бесконечности. Как на какой-нибудь захолустной автостанции.
Хорошо, девчонки летели на родину вдвоем. Хохмили, дурачились. В автобусе с таким не аэропортовским номером хотели передать деньги за проезд… А когда увидели самолет – тут уж вообще… У небольшого такого авиалайнера трап был придвинут не к боку привычно, а… к заду. И туда безропотно поднимались пассажиры. Мда, - выдавила Ксюха, - летала уж я с летчиками нашими в командировки… Но такого еще не видела. То есть видела, конечно, когда груз через зад грузили… Но чтоб людей… Аленка обошла самолет сбоку – может, там тоже трап? А это просто чтобы все быстрей происходило? Черта-с-два. Трапа с боку не было.
Это оказался банальный Як-42. Крепенький, надежный самолетик. Но вход – да, через задницу. Чего уж тут…
Девчонки поискали под креслами надувные жилеты, над попытались рассмотреть нишу, из которой в случае разгерметизации вывалятся кислородные маски… И ничего не нашли, конечно. Такой уж он, Як.
Аленка и Ксюха попали в переднюю часть. Та, которая почти ВИП – то же расстояние, в которое сзади втиснуто три кресла, тут занимают только два… Очень даже ничего – оценили. Столики собрали, вытащив запчасти из подлокотников, поржали на тему «собери Як-42»…
А взлета все не было. По салону что-то забегали проводники, послышался шепоток – «лишний пассажир». Как он может быть лишний, интересно? Девушки в форме несколько раз пронеслись туда и обратно, при этом повторяя на все лады «Челябинск, Челябинск»… Лишний не находился. И вдруг минут через 10 поисков подхватился мужчина напротив девчонок, до этого мирно читавший книжку: «Как Челябинск? Я на Мурманск!» Оказалось, мужик сел не в тот автобус. И еще бы пара минут – и улетел бы в такой далекий от своей родины суровый уральский город.
Заявление его, кстати, челябинцы встретили дружным гоготом. Парни откуда-то спереди позвали – «да лааадно, мужик, чего ты! Полетели с нами, у нас классно!» Тот все равно вышел, конечно.
И весь полет прошел под пузыряще-веселым, как шампанское, градусом. И взлетели плавно, и сели мягко… Ксюха и Аленка в начале внимательно вслушивались, чтобы разораться имя пилота, но поняли только, что он Коля, фамилия так и осталась загадкой. Вот этого незримого Колю они и вспоминали на все лады, когда нахваливали потом всем знакомым удобнейший Як-42…
А если бы тот мужчина из Мурманска знал, что в аэропорту Челябинска, куда он чуть было не улетел, его ждало самое романтическое приключение всей его жизни, он вышел бы из самолета? А ведь она ждала. Она ждала, конечно, другого человека, своего родственника. И тот прилетел – буквально за десять минут до московского самолета, на ярком, как конфета, аэробусе из Израиля. Но если бы прилетел ОН… Они столкнулись бы у ленты выдачи багажа, он помог бы ей, она сказала «спасибо»… И с этого начался бы их бесконечный роман, которому не суждено было прорасти в брак и детей, но который принес бы им необъятное в полноте своей счастье… Если бы он знал – он вышел бы из самолета?
Ксюха и Аленка видели ту девушку. Через два с половиной часа после того, как видели ее несостоявшегося любовника. Она была чуть уставшая тем утром и напряженная. Как будто ждала – прилетит или нет. Она не знала его, и не знала забавную историю про Мурманск. Но на что-то ведь нам дана интуиция…
Может быть и лучше, что эти истории так и остаются для нас – за кадром… Но все-таки… А если бы он знал?
И снова. До чего же удивительно.
Кольцо
Это кольцо на безымянном пальце ничего не значило. Оно не было ни обручальным, ни даже просто подаренным мужчиной. На 25-й день рождения его подарили родители, а она сама выбрала носить так, как обычно носят «обручалки»… Личная жизнь не складывалась, все не возникал тот единственный, с которым в огонь и воду, и она даже не особо комплексовала по этому поводу. Вот только кольцо на безымянном пальце… Она почему-то начинала дико завидовать, когда где-нибудь в транспорте попадалась на глаза тонкая девичья или грубая мужская рука, на которой блестело кольцо. И она, чтобы отвлечься от этого, и сама решила «занять» обручальный палец. И заняла.
С Ромкой они познакомились на авиакосмическом салоне в Жуковском. В одной очереди за чаем стояли. Она была с подругой с новой работы, он – с одноклассником из Питера. Разговорились. Вместе смотрели на показательные самолеты, ругали американцев, которые испугались непогоды и летать практически не стали, и хвалили русских, которые на погоду наплевали и вытворяли в воздухе такие фигуры высшего пилотажа, что дух захватывало… Обсудили съемные квартиры, родные города, Москву… Он дал ей телефон пресс-службы Минобороны – она подыскивала работу, хоть каким-то образом связанную с авиацией, уже тогда «болела» самолетами и вертолетами… Вместе уехали. На выходе из автобуса он подал ей руку, и она ощутила надежное тепло. Привычно нарисовала себе картину совместного будущего, и осталась довольна.
Она была уверена, что он позвонит тем же вечером. В крайнем случае – на следующий день. Ждала этого звонка, телефон далеко не убирала… А он не позвонил. Она прождала неделю, потом забыла. Хотя осадок «несбывшегося» остался, конечно…
Если бы она знала, что виной всему ее кольцо, она стала бы носить его на обручальном пальце? Ведь стоило переодеть на другую руку, и все пошло бы по другому, совсем другому сценарию…
Ромка хотел позвонить уже в тот же вечер. Но до того, как набрать ее номер, позвонил другу Вовке. Спросил – как думаешь, я ей понравился? Стоит? И Вовка ответил – ей еще до тебя кто-то понравился… В смысле? – не понял Роман. А ты кольцо у нее на пальце видел? Она уже обручена с кем-то. Да ладно? А что, по-твоему, это еще может значить? Обручена, ты уверен? Уверен, конечно. Но хочешь – позвони. Попытай счастья. Мало ли…
Ромка не позвонил. Не подарил ей любимые розы, не накормил из своих рук лесной земляникой следующим летом, не сделал предложение на Воробьевых горах, не узнал, что она дико боится щекотки, и не взял из ее рук теплый конверт с новорожденным сыном. Один звонок.
А ведь кольцо на другую руку через несколько дней она все-таки переодела. Не почему-то – просто так захотелось. Так может быть, в этом и была вся задумка? Или все-таки не задумка, а проверка, которую оба они не прошли?
Лекарство
- Девушка, постойте! Можно вас на минутку?
- Что такое?
- Пожалуйста, всего минуту! Вы не могли бы нам помочь? У меня не хватает денег на лекарство маме! Вот она, моя мама, видите? У меня есть цепочка, золотая, но все ломбарды уже закрыты! Уже час ношусь по району, всех прошу, а меня за алкаша принимают! Неужели так похож? А у нее боли… Вызвал скорую, они приехали, один укол поставили и уехали… А у нее опять началось…
- Сколько вам нужно?
- Триста двадцать три рубля мне не хватает… Пожалуйста…
- У меня нет разменянных денег… И магазины ближайшие уже закрыты…
- Аптека есть на углу… Просто понимаете, я только приехал. Звонил же ей накануне, спрашивал – мама, нужно тебе что-нибудь? А она – нет… Откуда ж я знал, что у нее лекарство кончилось? Мама, слышишь? Всегда мне говори, когда что-нибудь нужно! А я ей продукты-то купил, а на лекарство уже не осталось… А она лежит, стонет…
- Пойдемте.
- Мама, пойдем… Ты нормально? Если будет тяжело, ты скажи, остановимся, передохнем… И я тебя умоляю, говори мне, если что-то нужно!
- А зачем вы маму с собой взяли? Оставили бы дома…
- Ага, на меня с ней-то как на алкаша смотрят, представляете, если бы я еще и один вышел… Вообще бесполезно. Хотел у соседки занять, не дала… Попросил посидеть – говорит, две тысячи… Хотя соседка, всю жизнь прожили рядом! Нет, говорит, у меня свои дела, только за деньги! А где я возьму? В день свои полторы тысячи получаю… Мама, ты посиди здесь, мы в аптеку зайдем…
Это был ее день рождения. Ее первый день рождения в совсем новом городе, куда она переехала всего месяц назад. Охапка желтых роз в руках и бутылка мартини в сумочке – вот и весь праздник… Эта бутылка мартини все и решила. Только что она купила ее за четыреста рублей, а этот мужчина в очках на лекарство маме просил триста… Больше, чем она только что потратила на алкоголь.
Шла рядом с этой странноватой парой, слушала его, и все думала, что должна бы сейчас чувствовать себя почти благодетельницей, одаривающей нуждающихся… Доброе дело, зачтется, наверное, да еще и в собственный день рождения… А вместо этого – только злость на тех, кто до нее от этого мужчины с мамой отмахнулся. Триста рублей – ерунда, копейки. Даже для нее, только что приехавшей и сидящей на мели… Он просил триста рублей, а люди, у которых в кошельках и на карточках были тысячи, ничего ему не дали. И ведь наверняка не потому, что жалко. Просто никто слушать не стал. Отмахивались и проходили мимо. Ну какого черта? Что, нельзя было обойтись? У меня день рождения…
- Я не могу вас так отпустить…
- Да бросьте. Это может случиться с каждым. Это бывает.
- Нет, не могу. Скажите мне ваш телефон. Я отдам вам деньги.
- Я все равно не возьму. Успокойтесь. Идите, вам надо маме лекарство дать.
- Пожалуйста, скажи мне номер. Я положу вам деньги на телефон.
- Ну правда, не нужно.
- Нужно. Мне – нужно.
- Хорошо. Только если у вас будут свободные деньги. В других случаях – не надо.
И всю дорогу домой она вспоминала этого Евгения с мамой, и чувствовала тяжесть бутылки в сумке. Почему надо было делать это сегодня? Что, завтра нельзя было? И охапка желтых роз теперь тоже оттягивает руку…
И ведь наверняка – кому-то из той двадцатки, которая от него отмахнулась, доброе дело нужно было больше… Ей-то – не нужно совсем, она эти добрые дела вообще на дух не переносила за то, что сразу же прорастала душой в рассказанные истории и уже не умела жить, как будто не было этого в мире… И наверняка, были среди тех двадцати те, кому не было жалко трехсот рублей… Что ж вы, ребята, так лопухнулись? Глядишь, и парочка грехов бы списалась…
А вот интересно, если бы этот Евгений знал, что она теперь напишет сценарий, в котором его история станет финалом и по которому снимут фильм, он просил бы у нее больше?
Линии вероятности
Яша выложил в Интернет фотографии с блондинкой. В папку под названием «Отдых с любимой». Любимая, кстати, очень даже ничего – стройная, улыбчивая, вполне фотогеничная. И так и льнет на снимках к Яше – то висит у него на плечах, то полулежит на коленях, то обнимает за внушительное пузико. А ведь это пузико было одной из причин, почему у нас не пошло дальше первого свидания. Одной из, не главной, конечно. А главная – четкое ощущение, что опять не мое, опять не сходится этот чертов пазл… И смотри-ка – уже через пару месяцев он сложился с другой.
А еще есть Вова. Вова, с которым мы познакомились через тот же Интернет, который звонил мне в командировки и говорил – подожди немного! Скоро я к тебе приеду! А я вяло отвечала, потому что опять – не было чувства совпадения. Это было в конце весны. А в августе Вова женился.
А Лешка – женится через месяц. Лешка, который мне нравился и с которым я мысленно уже рисовала будущее, но который в такой неподходящий момент загремел в больницу… А я как раз уехала в командировку, и было не до того. А когда приехала – у него уже была другая, которая сидела у его постели и поила из трубочки клюквенным морсом. Он вышел из больницы и переехал к ней. А у меня сразу пропало ощущение совпадения пазла. Оно и так-то было нечетким, отчасти выдуманным, наверное… Но так отчетливо понимаю, что поведи я себя по-другому, немного по-другому, и я сейчас была бы на месте этой девочки… И я носила бы его ребенка и готовилась к свадьбе…
Были в какой-то западной киношке такие штуки… Как планшетники или ноут-буки. Открываешь – и видишь все линии вероятности, которые тебя окружают, все события, которые повлекут твои поступки или общение с определенными людьми. Удобно, наверное. Вот только как быть с ощущением – не мое, если твой планшетник мигает красным и сигналит – лучший вариант? Если бы я знала про кого-то из этих трех, что именно с этим человеком у меня будет потрясающая свадьба, или замечательный сын, или самая обеспеченная жизнь – это изменило бы что-то?
К черту планшетник. Уж лучше я как-нибудь сама.
Сентябрь 2011