Школа мелеет, так специалисты не едут. И директору насоветовали Горошкова: Николай Васильевич, живёт в Пузовках, в двадцати километрах от Дальнего. Позвонила, предложила: полставки завуча по воспитанию и уроков столько-то. Вставать, правда, рано и возвращаться поздно, но всего-то два раза в неделю. И он, живо вообразив поле деятельности, согласился. Из краткого курса психологии давно усвоив, что важен первый эффект, явился при галстуке. И что? Дамы учительские глянули с ехидцей: мол, наперво об обуви бы думал, мол, в обуви корень, не в галстуке. А он, в недопонимание уйдя, спросил картонных папок, ничего если и старорежимных, да пачку бумаги писчей. Приступил.
И какой план доложил на педсовете – ведь инновация в чистом смысле! К тому же сам он поёт, и чтец, и всё-всё-всё… Но какого рода взгляды бросали на него учительницы? Не вник.
В скорости узнал, что сочли, опять же, с ехидцей: мол, хоть и похож на тёзку своего Гоголя, но поскольку день рождения – не в праздник Николы, а в канун, то… недоспелый. А красноту щёк, и нос полнокровный связали, на полный смех, что его матушка (про Гоголя не очень чтобы слыхивала) держала в хозяйстве птицу, вплоть и до индюков… И смакуют всенародно: в клубе, где издавна он подрабатывает, лаз имеется, а от него стёжка – спасаться от пьяных драк. Так не авантажно! И продал-то Ленчик Выдрин, шебутной. – Улыбнем Пузовки! – вечно ревёт. – Улыбнем Трызново!.. Вообразил себе Николай Васильевич, как выяснит отношения с Ленчиком, но только и есть, что вообразил… А портрет Гоголя он рассмотрел – врут, не похож! Да и причём здесь Гоголь? Анахронизм сплошной!
Ольга Игоревна, которая «в нотку иголочкой попадает», послушала его и уроки музыки ему «не благословила». Но свои все он ведёт лёгко (даже география под музыку), главное, оценки ставит замечательно. И местным бабулям понравился, сказали: хороший парнёк.
Стенгазету он выпускает – это раз, студия «Адреналин» каждую неделю – это вам два, мероприятия для посёлка – это уже три. А то, что всё легко, воздушно, так ведь кредо его – легко всё, без труда, без усилий, если хотите. Да-да, чтоб всем известно, вот воистину его кредо.
…Главное мероприятие в первой четверти – юбилей школы, вероятно, последний перед её закрытием. И что же?.. С него – только концерт, официальную же часть не доверяют, ну,никак не могут ему официальную… Что ж, пусть! И Николай Васильевич уже представляет себя перед публикой – начальством, выпускниками. Аппаратура чтоб непременно из районного ДК – наилучшая! Он подает заявку, а отказ – как удар. Да и микрофон ваш, неужели не понимаете, полный анахронизм, что убивает до глубины…
А в самоё торжественное утро его просят… шары надуть, чтоб украшать. Он… возмущ… Вот чего?! Хотят, чтоб он… с надутыми щеками… Или, того позорн… лопнет шар – пальнёт резиновыми ошмётками? И ведь никто – ни которая – о голосе его, голосовых его связках не задумыв… !..
…Для организации торжественной части проведена, как говорится, огромная работа. (Принтер, к примеру, не раз ломался, столько провернули через него бумаги.) Но вот гости выстроены по выпускам, и знамя, и горн с барабаном… Учительницы, опьяненные многолюдьем, хлопочут, обмениваются репликами: мол, на должном уровне всё, достойно всё. Но взгляни-ка на Горошкова – не с ехидцей ли?.. Не ностальгию ли по прошлому опять им в лыко, или, того интересней, не на их ли огромные усилия с ехидцей? (У него, как водится, не спросили, сами гадали).
Но на концерте он взлетел! Поёт! Ведёт конферанс! Да-да, не просто объявляет, как любой сумеет, а конферирует! И фибрами всеми ловит расспросы о себе, удивленные (нет, восторженные!) взгляды… Ведь какой бы мог быть успех, если бы потрудились проникнуться!.. Но мимо Ленчика Выдрина прошествовал с гордой головой…
Когда начались танцы, Николай Васильевич ещё вознёсся. Аппаратура, диски с музыкой – всё его, всем он, ди-джей, самолично заправляет. Нежданно опускается к нему на колени незнакомка. (А кто здесь не знаком?) Как стрекоза – тонкая, блестит. И он… он включает танго. Но… в продолжение всего, держа стрекозу в объятии, ловит, как антенна… Несносные уже!..
После танца красавица предлагает ему выпить за день её рождения. Оказывается, вчера – в канун.
– Не в канун родись, а в праздник, – кокетничает она, грациозно поднося ко рту общепитовский стакан.
И от какой, в сущности, мелочи может вдруг вздрогнуть у человека душа. (Тот же Гоголь это не раз подмечал.) И у Горошкова тоже вдруг вздрогнула, и дрожала потом не одно мгновенье. Больше он не танцует и вскоре уезжает, забрав с собой диски. (А другими-то не запаслись – так всем и надо!)
Вдруг постиг, что не будут воспрепятствовать, если уволится. Что ж готов! Раз не хотят, чтоб радость ученики получали, то он и вовсе… Но стоп!.. А семинар?! Его семинар по сверхновой методике, студийной? Это вам не урок допотопный! Какими эффектами уже вспыхивают в его сознании моменты… Ведь новизной прямо веет, наиновейшей, как только не понять!..
В ответственный день его поразило несерьезное всех отношение. Хоть объявлено задолго, повторено, Ирина Евгеньевна, например, будто только слышит. И тут же хочет отлынить, что руководства классного, видите ли, не имеет. Нет, нельзя! Должны быть – в приказном, если хотите, порядке!..
Но на семинаре, чувствующий аудиторию, он оступается. Сам не понял, как и почему. Ведь и в глаза, даже в зрачки, старался каждой посмотреть, как требует того студийная методика (хоть знает за себя, что от природы имеет взгляд несколько поверху и приходится трудиться, чтобы прямее и вглубь). А начал с Ирины Евгеньевны, которая опять, как и всегда, особняком.
– Ирина Евгеньевна, – вот тут почувствовал, что не туда шагнул, но не выправился. – Ирина Евгеньевна, представьте: магазин, вы первая в очереди, за вами старушка и… ну, представьте, тоже старушка. И остался батон всего один…
– Я? – будто проснулась Ирина Евгеньевна. – Я не люблю очереди…
Вот! От такого-то пустяка он на первом же этапе потерялся. Никого не сосредоточить, хихикают, ехидны. А эта Ирина Евгеньевна, городская, уж не жалеет ли его: мол, вроде, искренне человек и старается к тому же… Так что вместо того, чего ожидал, испытывает Николай Васильевич фиаско…
…Всё же он произвёл и эффект, будто шариком ярким в их скучной действительности хлопнул. Но не шарик, а… папки. В день увольнения он сдаёт дела: книги – в библиотеку, классные журналы – завучу… И в довершение ко всему приносит в кабинет директора гору картонных папок, тех самых, что получил при вступлении в должность. Теперь у каждой имеется всё, что настоящей папке необходимо, а именно название и объем.
Когда удалился, все убеждаются, что в папках не пусто – вся его короткая деятельность представлена в расчётах и графиках. Разговоров! Но поначалу больше обсуждали мелочи: как додумался, когда успевал и т. п. И вдруг Ольга Игоревна (от того ли, что перед аттестацией мозги напрягала?) изрекла, что изюм весь в том, чтоб наикрутейшую инновацию да приложить к простецкому утреннику. По случаю, например, Дня ветеранов, или – каково! – к празднованию юбилея школы (не всё ли из того себе в заслугу приписал? – с ревностью соответствующий отчёт с графиком изучили). Оказалось, что такие графики можно закатить!Такие отчёты! И все умолкли, поражённые...
Потом… текучка заела, и глаз замылился. И про Николая Васильевича подзабыли. А вот когда рыскала по району проверка из области, то выставили папки. И не слитно, горой, а на стенде – каждой видное место.
Ведь подействовало! У ревизоров, завернувших на часок и пивших чай с домашними пирожками, при взгляде на стенд очень, очень благоприятное мнение сложилось. Современный подход, – благосклонно изрекли. И школу пока оставили. А когда закрыли, так о папках никто не позаботился, там и остались.