Место это славится тем, что здесь всегда можно встретить странных людей. Обыватель, равнодушный ко всему мелкий обыватель давно уже подмял под себя весь город, который стал похожим на него по образу и подобию. А это местокак заколдованное. Здесь ничего не меняется. Лавка со старыми газетами и журналами, в которой за несколько шекелей можно купить давно уже никому не нужные книги с желтыми страницами и потрепанными обложками, стоит здесь наверное лет сто, а может быть целую вечность. Вокруг все уже поменялось десятки, а может быть и сотни раз. Соседние с лавкой помещения становились то магазинами, то крохотными кафе, то огромными киосками. Появлялись вдруг, как грибы после дождя, и так же неожиданно исчезали. А лавка стоит нетронутой, внутри нее ничего не меняется и хозяин ее, полусумасшедший старик кажется вечным. Здесь все такое же, как и двадцать лет назад, когда я обнаружил эту лавку.
А буквально напротив лавки, через дорогу, удивительное кафе, в котором я и познакомился с Вольфом. В путеводителях по городу его составители так и пишут об этом кафе: "Место, где любят собираться странные люди. Вольф- один из них. Маленький, тщедушный и необычайно рыжий. Такое впечатление, что напротив тебя сидит не человек, а отражение южного солнца. На голове у него копна огненных волос, напоминающих своим цветом медь или русское золото. Ресницы тоже рыжие, а кожа вся в веснушках. Заказывает он обычно кофе, эспрессо или на молоке, но не пьет его ,а вместо этого внимательно что-то слушает, идущее изнутри и легонько постукивая в такт ногой, или сидит задумавшись, подперев голову рукой. Или возбужденно о чем-то говорит, либо с самим собой, либо споря с невидимым собеседником. На вид ему лет тридцать, но на самом деле он гораздо старше.
Вольф- это невообразимая смесь гениальности и безумия. Он знает больше двадцати языков, кроме английского, французского и немецкого, он свободно говорит и читает по-арабски, амхарски, фарси. Языки даются ему удивительно легко. Зарабатывает он себе на жизнь переводами, хотя заработок этот более чем скромный- обращались к нему редко, наверное потому, что считали сумасшедшим.
Да он не особенно и стремился зарабатывать в этом городе, где все меряется лишь деньгами. Большую часть своего времени он тратил на переводы стихов. Причем даже над самым небольшим стихотворением мог сидеть часами. Переводил он только то , что ему нравилось, а вовсе не то, что могло принести пользу. Часто это были стихи уже давно умерших и забытых поэтов. Но он считал, что забыты они совершенно незаслуженно и переводя их стихи, таким образом восстанавливал справедливость. Еще, он прямо на ходу сочинял какие-то свои фантастические сценарии, находясь в это время в других странах и эпохах. Не обращая внимания на окружающих, он шел по улице и оживленно что-то говорил по-немецки, по-испански, или даже по-португальски. Те, кто не знали его, смотрели на него с изумлением или улыбкой, как на городского сумасшедшего. Еще он сочинял музыку, все так же, либо на ходу, либо сидя в своем любимом кафе. На ходу он мог дережировать или что-то напевать, а потом досадовал, если не успевал все записать.
Только к переводам он относился очень серьезно , работал не отрываясь часами. К его музыке и переводам близкие и знакомые относились как к блажи. Для своих родителей он был одновременно и благословением, и проклятием. Учился он лет десять самым разным профессиям, но нигде не держался более года, хотя все учителя еще со школы изумлялись его способностям и видели в нем гения. Жил он до сих пор с родителями , которые оставляли ему скромное пособие, которое он получал по причине психического расстройства , установленного ему еще в школе, когда переутомившись решая теорему Ферма, он сорвался и угодил в психушку. Там он встретил свою первую и единственную любовь. Он подошел к ней и заговорил так, как-будто они знали друг друга всю жизнь... В психушке прошли их три самых счастливых дня в жизни, а потом его выписали, а ее оставили. Он рвался к ней обратно как одержимый, требовал, чтобы его пустили к ней, или ее отпустили к нему. Но ему говорили, что он совершенно здоров, а вот у нее, наоборот, очень серьезные проблемы со здоровьем... В конце-концов его забрали в милицию, а ее родители увезли за границу. Там она выздоровела и вышла замуж, а он с тех пор заболел. Потом и его родители увезли за границу...
Главным развлечением Вольфа было бесцельное блуждание по городу. В любую погоду, под палящим солнцем и под дождем он часами ходил по улицам города, по всем его закоулкам, трущобам и рынкам , разглядывая старые дома и лачуги, заводя разговоры с незнакомыми людьми или погруженный в свои мироощущения... Он останавливался, что-то рассматривал и снова продолжал свой путь. Проголодавшись, с жадностью набрасывался на еду в первой попавшейся забегаловке. Деньги не значили для него ровным счетом ничего, о них он никогда не думал. Может быть потому, что родители жалея его, всегда подбрасывали ему сотню-другую на мелкие расходы. Он мог вдруг сорваться и уехать в Галилею или наоборот, в Мицпе-Рамон и там бродить по нескольку дней подряд. Родители переживали за него, хотя уже давно привыкли к его выходкам. Знали его похоже все и не стесняясь пользовались его услугами переводчика и человека, который знал все: к нему обращались, если нужно было решить сложное уравнение по математике или написать сложную работу по истории. Он знал абсолютно все и раздавал свои знания абсолютно безвозмездно. При этом к нему относились снисходительно, как к гениальному идиоту. Для понравившейся девушки или женщины Вольф мастерил забавные игрушки, цветы или украшения прямо из подручных материалов: бумаги, картона, стекла. Его подарки представительницы прекрасного пола принимали благосклонно, но при этом всерьез не воспринимали. Впрочем и он относился к ним как к детям, сам оставаясь ребенком в душе.
Вольф действительно был странным человеком: с одной стороны ребенок, а с другой- взрослый, смотрящий на страсти окружающего мира как на заботы ребенка.
С Вольфом я познакомился совершенно случайно, когда зашел в это кафе ради любопытства. В былые времена здесь собиралась вся тель-авивская богема: писатели, поэты, артисты... Сейчас ничего здесь уже не напоминало о той эпохе надежд и энтузиазма. Посетителей в это время было немного, публика здесь собирается ближе к ночи. Я сразу заметил этого человека, который мне показался странным.
-Да выключите же вы свою дурацкую музыку!- Вдруг в отчаянии воскликнул рыжий, тщедушный человечек.
Хозяин заведения видимо привык к его выходкам и не выгонял, потому что такие как он привлекали в кафе любопытных вроде меня.
-Чем тебе мешает моя музыка?- С улыбкой превосходства спросил хозяин кафе: крупный, лысый мужчина лет шестидесяти.
-Это вообще не музыка!- С раздражением сказал Вольф, -И мешает мне она услышать город.
-Город?- Удивился я. -Что вы хотите услышать в этом городе? Что в нем особенного?
-Это город, в котором человек становится ненужным,- вдруг сказал странный человек. Все, что человек привозит с собой, строит и создает здеь, оно не нужно городу.
-В двухстах метрах отсюда был кинотеатр. Его построил один богатый еврей в начале тридцатых. Вы знаете, чем был знаменит этот кинотеатр.
Я не знал. Я не знал даже о существовании кинотеатра.
-В его подвалах шли репетиции театров. Не одного, а целых шести. Актеры этих театров принадлежали к разным театральным школам, им всем хотелось перекричать друг друга, чтобы их успех затмил всех остальных...- Продолжал свой рассказ Вольф, -И они отчаянно ненавидели друг друга, воевали между собой за сырые, полутемные подвалы , где репетировали свои спектакли, мечтая вырваться на большую сцену... А потом все вместе сидели в этом кафе, пили, спорили, дебоширили.... И вот на том месте, где был кинотеатр, в подвалах которого шли яростные сражения за большую сцену, теперь автостоянка. От того времени осталось лишь это кафе...А ведь прошло всего-то каких-нибудь пятьдесят лет с той поры! Сегодня тот знаменитый кинотеатр можно увидеть лишь на фотографиях единственного в ту пору фотографа. Мало кто знает его имя. Семнадцать лет назад он умер. Ателье, где он в течение почти пятидесяти лет проявлял свои снимки, которые вы теперь видите на обложках книг о городе, пережило его ровно на семнадцать лет. На прошлой неделе оно закрылось.
В этом мире все меняется и ничего не остается,- заключил свой рассказ Вольф, -И мне все труднее услышать город, то, что он говорит о себе.
После этой истории я еще не раз встречал Вольфа. Однажды я видел его во всегда многолюдной забегаловке в том самом месте города, где ничего не меняется. Он был весел , оживлен и говорил самому себе с неподражаемой иронией: Вольф, у тебя есть целых сто шекелей! Вольф, ты богаче самого короля Лира!