Напрасно Горячев надеялся, что обойдется с Куксом. Не обошлось.
На следующий день Юрик ждал его у подъезда. Вместо засаленной футболки на нем была рубашка в красную клеточку. Юрик семафорил на весь двор, сидя на корточках рядом с подъездной дверью. Он еще не заметил знакомые «Жигули», в которых застыл Антон Петрович.
Руки тряслись, как вчера у Кукса. Глубоко вздохнув, Горячев заставил себя успокоиться.
– Это тебе за непочтение к старшим, Маэстро. Нечего швыряться кофеварками! – удовлетворенно вздохнул рядом Хриплый. Горячев дернулся вправо, но легкое, будто сигаретное, облачко перевалилось через опущенное стекло. Он яростно надавил на сигнал.
Разморенный ожиданием Кукс от резкого звука чуть не свалился на тощий зад. Увидел машину, Горячева в ней, и торопливо поднялся. Его физиономия отражала сумятицу чувств. Кукс боялся. И подбадривал себя: мол, куда ж тебе, Тоха, деваться!
Когда Юрик, сопя, уселся в машину, Горячев выехал со двора. Сначала он хотел просто отъехать на полквартала, чтобы соседи не увидели его в компании с алкашом, но злость и бессилие погнало его на Рублевку. Кукс заерзал на сиденье, опасливо поглядывая на Горячева.
– Ты куда, Тоха? Я ведь на минутку. Останови, меня укачивает в машине!
Горячев молчал, выжимая возможную на трассе скорость. От сквозного ветра слезились глаза, побледневший Кукс хватал ртом воздух, а в голове тонкой хрипотцой колотился молоточек: шантажист не отвяжется до смерти – твоей или собственной…
Он опомнился, только оказавшись на окружной дороге. Сбросил скорость, выбирая место для того, чтобы остановить машину.
– Дай закурить, Юрик. – Фраза далась с трудом, будто горло было забито ватой. Трясущийся Кукс вытащил мятую пачку каких-то дешевых сигарет.
– Юр, у тебя очень сильное сотрясение было?
Кукс не понял. Может, он и забыл, какой диагноз ставил себе вчера.
– Видно, сильное, – продолжил Горячев. – И ты чего-то перепутал, принял меня за отца родного или брата двоюродного.
Кукс пожевал синюшными губами.
– Так это, Тоха… Я ж видел, как ты выходил из подъезда. Ну, когда там старика убили… Ты, может, к Ленке-шалаве заходил, я не знаю. Но вот время-то неудачное.
– Ну и что? – Горячев в упор глядел в ненавистную рожу. – Ты не просыхаешь, дружок, да еще сотрясение было, тебе ли запомнить – кто, куда, когда и в чем приходил? И машину мою ты видел в другой день, разве не так?
– Так, - сглотнул Кукс. – Но и в тот день тоже. Я ж не говорю, что это ты старика замочил…
– Да ты с ума сошел, Кукс! – Изображать негодование сил не было. Горячев говорил тихо и ровно – так, что Юрика передернуло:
– Ты с ума сошел. Слушай, а это не ты ли сам решил чем-нибудь поживиться в той квартире? Сам говорил – богатые люди. Залил глаза и пошел. Не ты, Юрик?
Юрик все жевал губами, заметно бледнея. И вдруг выпалил:
– Пойдем к ментам – там разберутся.
Горячев засмеялся:
– Дурак ты, Кукс. Посмотри на себя и подумай: кому поверят – мне или тебе? Я целый день недоумкам английский вколачивал – вся школа в свидетелях. А тебе, голубчик, лечиться надо. Видимо, галлюцинациями страдаешь.
Кукс страдал с похмелья и еще от страха. Словоизвержения Горячева его совсем запутали. Он решил разобраться со своими подозрениями позже, но уходить с пустыми руками было смерти подобно. Поэтому он разозлился до отчаяния:
– Тоха, дай денег. С получки отдам!
Горячев бросил ему на колени полсотни:
– Появишься еще раз – пеняй на себя. В милицию потащу. Вали отсюда.
Зажав в руке деньги, Кукс выбрался из «Жигулей» и растерянно огляделся. Мимо неслись машины, родной дом был далеко. Испитое лицо его сморщилось, когда Горячев захлопнул дверцу и отъехал.
– Ловко ты его. С пьяницей справиться – все равно что со стариком. – Хриплый сидел на месте Кукса и смахивал ладонью пылинки с пиджака. Машина вильнула, едва успев уйти от столкновения с мчавшейся на скорости иномаркой.
Горячев сцепил зубы, съехал на обочину и посигналил. Он видел в зеркало, как все увеличивается фигурка Кукса – тот бежал, не веря своему счастью.
– Дурак, – вздохнул Хриплый. – Он думает, ты его пожалел. И ты дурак. Свою работу на других перекладываешь. Ну просто негодяй. Впрочем, до поста ГАИ можно свернуть в лесок. У тебя получится.
Юрик добежал, распахнул дверь, сунул в салон физиономию и настороженно потянул носом.
– У тебя, Тоха, ничего не горит? Воняет что-то.
– Душа горит, Юрик. Дать бы тебе по башке за твои художества.
Кукс уже не боялся. Устроился на сиденье и с разрешения Горячева закурил «Приму». А Горячев разрешил – какая разница, чем воняет. Он уже не верил, что Кукс отстанет от него сам, без посторонней помощи.
Ночью, лежа без сна, он думал о Юрике. Жил когда-то нормальный мальчишка – заводной, слегка хулиганистый, лучший ударник в школьном музыкальном ансамбле. А теперь? Бессмысленное жалкое нечто… Лучший ударник… «Он у нас на барабане играет» – кто это говорил ему недавно?
А ты сам, Тоха? Ты тоже был обычным мальчишкой, и даже не хулиганил, тихий такой, задумчивый. Книжек перечитал море…
Горячев вскочил с постели, обрывая завязавшуюся мысль. Свет ночника не доползал до углов комнаты, и в этих углах копошилось что-то мерзкое и опасное… Горячев нашел в аптечке снотворное. Выпил и, зажмурившись, ждал в темноте, когда навалится сон, отгоняя все мысли до одной. И эту мысль: от пьянчужки избавиться – труда не составит. И еще, последнюю: не хочу!
На следующий день, возвращаясь с работы, Горячев остановил машину у соседнего дома, с оглядкой, почти крадучись, прошел в свою квартиру. Кукса нигде не было.
То и дело тянуло к окну – посмотреть, появился ли во дворе его неудачливый шантажист.
И он появился. Долго звонил в домофон, потом ушел. Горячев вздохнул с облегчением, наблюдая из-за занавески, как передвигается по двору пьяный в доску бывший одноклассник. Но покидать горячевские пределы Кукс не торопился. Он посидел на лавочке возле огороженной спортивной площадки, потом прилег на нее – сморило. Несколько раз Горячев выглядывал в окно – Юрик мирно спал.
Улегся и Горячев, приняв душ и почитав на сон грядущий английскую книжицу. А среди ночи его разбудил шум во дворе. Подниматься не хотелось – не такая уж редкость летние ночные скандалы. Но когда заверещала милицейская сирена, вдруг сильно, выскакивая из ребер, заколотилось сердце.
Во дворе спал Юрик, пьянчужка и неумелый шантажист. Бывший одноклассник, обычный мальчишка, лучший ударник…
Горячев подскочил к окну, увидел толпишку, пустую лавочку, а невдалеке от нее – бесформенную кучу, лишь отдаленно напоминавшую человеческое тело. Кого-то запихивали в милицейскую машину. Из «скорой» выдернули носилки и положили на них то, бесформенное. И закрыли его – с головой.
«Юрика убили», – понял Горячев. Наверное, такие же пьяницы, но вконец озверевшие.
– Ты же этого хотел, чего сопли распустил?
– Я не хотел.
– Неправда, он бы тебя замучил.
– Он слабый дурачок…
– Тем более, туда ему и дорога!
– Его жена сказала: вернусь, когда тебя черти заберут…
– Теперь вернется. Этот Кукс был тебе проверкой. И ты очень расстроил меня, Маэстро. Точнее сказать, рассердил. Или ты захотел вернуться в состояние амебы, как в детстве? Короче, парень: бабка, которую ты встретил в Ванькином подъезде, вряд ли будет молчать в ментовке. Так что брось лить слезы по алкашу, о себе подумай. Да не зажимай уши-то, я ж тебе не в них дую!
Горячев отнял от лица ладони. Чем бы заглушить этот истязающий голос?
В холодильнике так и стояла недопитая Куксом бутылка водки. Он долго смотрел на нее, жалея, что наливал Юрику в маленькую рюмку. А потом прямо из горлышка выпил все, что там оставалось.